Tsybenov_B_Istoria_i_kultura_daurov_Kitaya_Istoriko-etnograficheskie_ocherki

также поговорка: «Богони хуу – санаин муу» (У человека маленького роста мысли плохие). Одной из отличительных черт дауров, по данным Д. Позднеева, являлся высокий рост. К другим относились крепкое телосложение, лицо то с грубыми монгольскими чертами, то с тонкими, совсем не напоминающими тунгусов, глаза с косым разрезом и жидкая борода [Описание, 1897, с. 218]. Из других запретов известно, что не разрешали детям смотреть в зеркало - им могли присниться привидения. Мальчику, который только учился ходить, родители говорили: «Бос, бос! Холо сēчи, холо бāчи!» - Вставай, вставай! Далеко ты мочись, далеко испражняйся! Смысл тот, что мужчина должен за свою жизнь побывать везде, послужить, поработать и приобрести имя, и тогда только вернуться домой [Архив, ф. 145, оп. 1, № 3, л. 58]. (В разделе о пище дауров имеется упоминание о словах, употребляемых в детской речи. – Б.Ц.).

Семья у дауров была моногамной, хотя имелись случаи привода в дом вторых жен. Причиной была бездетность в первом браке или рождение только девочек. В таких семьях домашними делами заправляла первая (старшая) жена, вторая (младшая) была фактически бесправна. Ранее вторыми женами становились дочери рабов ватиг, являвшихся в основном представителями других народов – эвенков, китайцев. При заключении брака соблюдался принцип патрилинейной экзогамии. В XX в. имели место внутриродовые браки при отсутствии общих родственников до пятого поколения [ПМА, Мэн Суочжу]. По закону о браке, принятом правительством КНР в середине XX в., разрешались браки внутри рода и подрода. Даурское общество в целом негативно восприняло нововведения, в районе Бутха наблюдались протесты старшего поколения дауров, еще в 1930- х гг. дауры Цицикара наложили запрет на браки внутри подрода. Запрещались браки между родственниками. Хотя у дауров, как и у бурят [Балдаев, 1959, с. 24; Галданова, 1986, с. 133; Басаева, 1991, с. 93], сохранялась такая разновидность ранней формы брака, как односторонний кросс-кузенный брак, когда юноша женился на дочери брата матери (на даур. яз. указанная двоюродная форма родства обозначается термином таараалеэ). В редких случаях девушка могла выйти замуж за сына брата матери. Данная форма брака не приветствовалась, так как

189

родители супругов имели одинаковое кровное происхождение по отцовской линии. Женитьба на племяннице - дочери тети по отцовской линии - была также нежелательной и называлась «обратным браком» (кит. hui tou hun), часто приводила к рождению умственно отсталых и ослабленных детей. Браки между двоюродными братьями и сестрами, являющимися булээли (дети сестер матери), были редки, основным требованием была принадлежность супругов к разным родам. Если юноша относился к роду мэрдэн (сокр. «Мэн»), а его тетя – сестра матери, была замужем за мужчиной из рода мэрдэн, в этом случае юноше запрещалось жениться на дочери тети. Редкостью были браки, когда родные братья из одной семьи женились на родных сестрах другой семьи. Близнецов-юношей родители старались женить также на близнецах-девушках. Существовало поверье, что в ином случае у близнецов мужского пола будет короткая жизнь [Stuart, 1994, с. 8]. В случаях, когда девушка еще не достигла брачного возраста или в семье не было сына, приводили в дом примака (күчүн хүргүн) [Morindabaγa, 1988, с. 239]. Лишь с начала XX в. у дауров стали известны браки с китайцами и монголами (среди интеллигенции). Очень редки были браки дауров с их ближайшими соседями – солонами и орочонами

[Дауры, 1965, с. 669].

Девушка, достигшая брачного возраста, шила кисет (хартарга), предназначенный в качестве подарка будущему супругу [Dabing, 1993, с. 32]. Почему шили именно кисет? Ответ на этот вопрос кроется в распространенном обычае совместного раскуривания табака у дауров и некоторых других народов Северо-Восточной Азии. У дауров курящие обязательно имели кисет. Женский кисет был небольшим, прямоугольной или квадратной формы, украшенный узорами в виде цветов и листьев. Шнур кисета украшался драгоценными камнями. Женщины прикрепляли шнур к нагрудной пуговице, а сам кисет прятали под халатом, в районе подмышек. Мужской кисет был шелковый и обычно без украшений. Различались и трубки: женские были длиннее мужских. Согласно обычаю, будучи в гостях или встречая у себя гостей, обязательно раскуривали трубки. После совместного раскуривания табака хозяин дома угощал гостя чаем, кормил. Особая роль в обычае отводилась невестке. Когда

190

приходил гость, она протягивала руку к нему, как бы испрашивая курительную трубку. Получив, невестка набивала ее табаком и зажигала. Затем, держа обеими руками в знак уважения к вошедшему, подносила гостю. Если в дом приходил человек почтенного возраста, а невестка вышла, и он не покурил, то в этом случае говорили, что невестка этой семьи не знает обычая. После прихода в новую семью невестка ежедневно, утром и вечером исполняла вышеуказанный обычай перед родителями и старшими по возрасту. Именно в силу этого обычая некурящие приучались к курению. Раньше даурские женщины повсеместно курили табак [Хандсүрэн, 1974, с. 107].

Таким образом, становится ясно, почему именно кисет шила девушка, - чтобы понравиться противоположному полу. На кисетах-подарках вышивались цветы, изображения птиц, бабочек и т.д. Девушка, готовящаяся к замужеству, всегда знала, что ей предстоит уйти в другой род, и внутренне готовилась к этому. Ко времени достижения брачного возраста девушки обычно не занимались тяжелой домашней работой, все заботы по дому лежали на плечах невесток. Родители старались освободить дочерей от тяжелой работы на полях. Все свободное время они посвящали шитью. Особенно в зимнее время, когда работы было не так много. Сложные узоры, вышиваемые ими, воспроизводили мир легенд и преданий. В течение нескольких лет девушки шили себе приданое, которое представлялось на свадьбе на всеобщее обозрение. Это была богатая коллекция одежды, украшений, расшитых наволочек, кисетов и т.п. Качество и количество предметов приданого, вышивка, узоры тщательно обсуждались. По шитью судили об уме, искусности и изобретательности девушки, т.е. приданое наглядно свидетельствовало об умственных способностях и в целом о развитии девушки

[Humphrey, 1996, с. 24].

Сватовство и свадьба в прошлом устраивались родителями юноши. Провести предварительный сговор и обряд сватовства могли также старейшины рода, к которому принадлежала семья. Однако в большинстве случаев роль посредника в сговоре выполнял созо (др. назв. шөзө) - «человек, предварительно ведущий переговоры с домом невесты, потом посыльный настоящего свата» [Архив, ф. 145, л. 69]. Обычно

191

юноша и девушка были примерно одинакового возраста. По традиции девушки могли выйти замуж только в нечетные годы жизни, например, в 17, 19 или в 21 год [Zhang, 1993, с. 37]. Семьи предполагаемых супругов находились в дружбе и хорошо знали друг друга. Когда родители юноши были согласны на заключение брака, посылали в дом родителей девушки посредника созо. Он сообщал: «Такой-то человек [имеется в виду отец юноши. – Б.Ц.], принадлежащий к такому-то роду, клану, хочет взять вашу дочь в невестки для своего сына. Характер у этого сына очень хороший, родители и все родственники живут хорошо» [Архив, ф. 145, л. 1- 2]. И в заключение краткой речи испрашивал согласия родителей девушки. Если согласие было получено, отправляли в дом невесты свата или сваху джаучи. Это слово, как и бурятское зуурши - сваха [Басаева, 1991, с. 124], монгольское зууч восходит к старомонгольскому jaүuči. В качестве свахи могла выступить близкая родственница или хорошая знакомая семьи девушки. Прибыв в дом родителей девушки, сваха сначала спрашивала: «Прежде к вам приходил созо от такого-то человека, и вы ведь дали свое согласие?». После подтверждения родителей сваха доставала приготовленную заранее водку. Она могла быть молочной или китайской водкой шао цзю, которую пили в горячем виде. Сваха разливала водку в две маленькие чашечки – чомоо (вместимостью 15-20 гр) и, поставив их рядышком на блюдо, подходила к родителям и кланялась им. Затем подносила блюдо с водкой отцу девушки. Тот брал одну чашку и, следуя обычаю, выпивал ее после традиционных уговоров свахи. Другую чашку сваха подносила матери девушки. Если в доме находились дед и бабка и старейшины рода, то сваха обязательно подносила им чашки с водкой. Когда все выпивали, считалось, что семья девушки выразила свое согласие. Сваха тотчас кланялась, тем самым закрепляя данный сговор.

По данным Б.И. Панкратова, когда сват, прибыв к родителям юноши, сообщал о благоприятном исходе дела, один из братьев жениха, независимо старший или младший, кланялся свату за то, что он кланялся отцу и матери невесты [Архив, ф. 145, оп. 1, № 14, л. 3-4]. Были и случаи отказа родителей девушки. Если отец девушки не соглашался, то отрицательно качал головой и отказывался принимать поднесенную водку. В

192

этом случае сват подносил другую чашечку с водкой матери девушки. Если же и мать, как и отец, была против замужества дочери, сват полагал, что сговор не удался и уходил. Однако, если один из родителей, или мать, или отец, выражая свое согласие, выпивали предлагаемую водку, считалось, что согласие получено, и сват совершал поклон [Хандсурэн, 1974, с. 108]. По другим данным, если родители девушки не были согласны, то не разрешали только что вошедшему свату исполнять поклон или не приглашали за стол. Приглашение свата за стол было ключевым моментом в заключении сговора. Успех к свату обычно приходил после нескольких визитов к родителям девушки. Юноша имел право отменить сговор, если узнавал, что девушка прежде была сосватана и вступила в половую связь. У некоторых групп дауров в целях установления родственных отношений с друзьями или укрепления существующих родственных отношений был распространен предварительный сговор еще до рождения детей – будущих супругов (кит. zhi du ding hun - «обручение, находящихся в животе»). В случае рождения детей разных полов отец мальчика отправлялся к родителям новорожденной девочки, подносил ее отцу водку и кланялся деду и бабке девочки [Stuart, 1994, c. 9].

После сватовства родители жениха начинали готовить подарки – чанта, предназначенные для семьи невесты. Чанта, вероятно, можно определить как одну из разновидностей калыма, особенностью которого было подношение не только скотом, но и пищей. На подготовку подарков уходило около 1 месяца [Архив, ф. 145, л. 3-4]. Количество и виды скота, пищи варьировались у разных групп дауров. Подношение подарков у хайларских дауров состояло из двух этапов: 1) чанта антабэй («попробовать, отведать подарки»); 2) чанта идэбэй («есть, кушать подарки»). Во время первого этапа семья юноши пригоняла к дому родителей девушки несколько голов лошадей и крупного рогатого скота, предназначенных для приобретения предметов приданого невесты [Хандсурэн, 1974, с. 108]. По одним данным, чанта включал лошадь, корову, девять упитанных свиней (одна – без щетины, остальные – с щетиной) или, как правило, пять овец [Stuart, 1994, c. 9], по другим, в него входили одна лошадь– двухлетка, корова, специально заколотые свиньи или бараны,

193

гуси [Архив, ф. 145, л. 5]. Прочную супружескую связь символизировало дарение коня с уздой. Корова, принесенная в дар, обязательно была дойной, что рассматривалось как возмещение молока матери невесты во время ее младенчества. Праздничную пищу обязательно привозили в повозке, которой управлял один из старших родственников жениха. Она включала вареный бараний крестец, несколько видов печений – ват, нари чинтэй утум, хоролго, ширгээл (последнее печенье в виде счастливой ленты в восемь драгоценностей), другие виды сладостей, молочные пенки, водку [Хандсурэн, 1974, с. 108; Архив, ф. 145, л. 3-4]. На угощение семья невесты приглашала близких родственников. Невеста по обычаю пряталась, т.е. находилась в месте, где ее не мог увидеть жених [Dabing, 1993,

с. 34].

До прибытия жениха семья невесты держала закрытой дверь во двор, поставив там специального наблюдателя. Когда повозка семьи жениха подъезжала к воротам, их встречал один из старейшин и задавал несколько традиционных вопросов. После удовлетворительных ответов, сватам разрешалось въехать во двор и зайти в дом. Проходили в главную комнату, где и устраивали помолвку. Семья невесты в этот день приглашала близких родственников на угощение жениха. Проведение данного обряда - принятия дара родителей жениха за высватанную невесту - свидетельствовало о переходе, вернее, передаче дочери в другую семью. Во время торжества отец жениха произносил традиционный тост: «Молодая сосна и кипарис выросли стройными и крепкими. Эти прекрасные юноша и девушка выросли и стали хорошей парой. Мы должны выбрать благоприятный день для проведения свадьбы и поднесения им некоторых подарков. В честь празднования этого счастливого события между двумя семьями я поднимаю свою чашу. Все мои родственники и друзья! Искренне рад, что вы пришли сегодня на торжество, чтобы разделить нашу радость». Хозяин дома (отец невесты), обращаясь к стороне жениха, в свою очередь произносил: «Ради установления родственных связей между нашими семьями вы прошли тяжелую дорогу, привезли ценные подарки. Сейчас я желаю показать ваши подарки всем нашим родственникам и друзьям» [Dabing, 1993, c. 33]. Заметим, что в

194

тексте вышеприведенного тоста о молодоженах говорится как о сосне и кипарисе, которые в китайской традиции издревле были символами бессмертия и душевного благородства [Календарные, 1985, с. 27]. После завершения поздравительных речей подарки рассматривались, тщательно изучались и обсуждались.

Спустя некоторое время проводился второй этап чанта, на проведение которого родители жениха выделяли несколько голов овец, «котел» молочных пенок, «стол» печенья ват, вышеперечисленные виды печений, сладости, водку. Жених приезжал с родителями и родственниками, кланялся родителям девушки, деду, бабке, старейшинам. В свою очередь, те дарили ему деньги, знакомили с родственниками. Некоторые состоятельные родители возвращали жениху подаренного им коня или могли дать другого, лучшего [Stuart, 1994, c. 9]. Его знакомили с родственниками девушки, и каждому из них он подносил чашечки с водкой на блюде и совершал поклон тому, кто брал водку [Хандсурэн, 1974, с. 108]. Родственники невесты сидели за праздничными столами, следуя правилу родовой и семейной иерархии. Каждая патронимическая группа сидела за определенным столом. Распределение пищи, включая мясо, водку, находилось в ведении старейшины родового селения – моконда. Празднование начиналось с его приходом. Он также распоряжался оставшейся после обряда пищей, распределял его среди родственников. Определенную долю оставлял семье невесты. После традиционных тостов родственники невесты рассматривали привезенные дары, они тщательно изучались и обсуждались. Родители невесты или моконда могли потребовать дополнительно заколотых свиней или овец, если находили их недостаточными [Stuart, 1994, c. 9]. На этом праздновании невеста согласно обычаю не присутствовала, находилась в месте, где ее не мог увидеть жених. После угощения стороны выбирали день свадьбы.

По другим данным, день свадьбы назначали после проведения обряда туоле (торе), который считался вторым этапом принесения подарков после чанта. Суть обряда туоле (торе) заключалась в том, что за месяц до свадьбы жених приезжал в дом семьи невесты и привозил одежду для невесты, ткани и другой материал для шитья, белье [Morindabaγa, 1988,

195

с. 239]. По другим сведениям, юноша привозил с собой что-либо из комплекта женской одежды (для невесты) и одеяло [Dabing, 1993, c. 33], согласно третьим - кусок ткани, одежду, деньги, водку [Stuart, 1994, c. 9]. Они вместе кушали молочную кашу лаль или специально приготовленную лапшу. С ними могла принимать пищу и женщина, у которой были и мальчики, и девочки. Одну-две ночи пара проводила вместе, затем юноша возвращался домой. Этот пример приобщения жениха к семье и роду невесты своими корнями, вероятно, уходит в эпоху матрилинейного счета родства, как и старинная легенда, повествующая о том, как однажды после женитьбы юноша пошел жить в дом невесты. По некоторым данным, ситуация изменилась лишь в последние века, когда девушка стала уезжать в дом жениха [Dabing, 1993, с. 32; Zhang, 1993, с. 38].

К свадьбе резали скот, свиней, готовили много овощных блюд [ПМА, Мэн Суочжу]. В день свадьбы невеста вместе с приданым в сопровождении отца и матери, родственников, друзей отправлялась в дом жениха в крытой повозке. Передняя часть каркаса повозки украшалась широкой красной лентой. Приданое невесты состояло из нескольких комплектов одежды, одеял, постельного белья, двух сундуков с нарядами, короба, сундуков с женским бельем и головными уборами, обуви, сюда входили и подарки для родителей жениха, его братьев и сестер. Например, в качестве таковых могли быть несколько пар искусно расшитых перчаток или рукавиц для жениха и членов его семьи. Качество и количество приданого зависело от состоятельности семьи. Редким явлением было дарение девочки-служанки серунку. Невеста наряжалась в специальный свадебный халат зээвкэт красного цвета, наголовник черного, красного или розового цветов, украшенный разноцветной вышивкой. К наголовнику с передней части пришивались несколько рядов поочередно расположенных нитей мелких бисеринок светложелтого или светло-серого цвета и нитей красного цвета, свисающих до уровня бровей [ПМА]. По некоторым данным, как уже отмечено выше в разделе о даурской обуви, раньше невеста надевала деревянные туфли на толстой деревянной подошве

[Morindabaγa, 1988, с. 231].

196

Невесту у хайларских дауров сопровождали восемь человек, в их числе были родители невесты, сваты – денщики, сваты – проводники [Хандсурэн, 1974, с. 109]. Согласно терминологии свойства, они именовались в следующем порядке:

да хуад (главный сват), жиег хуад (второй сват), гутаар хуад

(третий сват), ходжоор хуад (младший сват). Сватьи соответственно назывались да ходво, жиег ходво, гутаар ходво и ходжоор ходво. По одним данным, все сваты и сватьи прибывали в повозках, невеста и самая молодая из сватьев ходжоор ходво сидели в отдельной двухместной повозке. Верхом на лошади ехал лишь ходжоор хуад. По другим, часть мужчин (3-5 чел.) ехали верхом [ПМА]. Свадебный поезд неоднократно останавливался, независимо от расстояния до дома жениха. Во время остановок разжигались костры, устраивались небольшие гуляния. Как известно, аналогичные остановки наблюдались и у бурят, когда «свадебный поезд, выехав за околицу улуса, останавливался на шаманских стоянках, которые имеются в каждом улусе» [Балдаев, 1959, с. 113]. Все повстречавшиеся на пути свадебного поезда люди угощались пирогами и водкой. Согласно традиции, повозка должна была достигнуть назначенного места до захода солнца. Чтобы избежать неудачи в случае, когда не успевали прибыть до захода солнца, на западной стороне ворот сторона жениха помещали зеркало, символизировавшее солнце. Обязательным требованием было также и то, что кони, запряженные в свадебную повозку, были обязательно меринами,

а не жеребцами [Stuart, 1994, c. 20].

Семье жениха, согласно обычаю, необходимо было дожидаться приезда семьи невесты с самого начала рассвета, который, как они верили, будет гарантировать молодоженам долгий и прочный союз, взаимное удовлетворение и процветание. Когда сторона жениха встречала людей на дороге, независимо от того, прохожие это или друзья, она обязательно должна была остановить их и пригласить на свадьбу. В свою очередь те желали счастья молодой паре. Двое конных мужчин отправлялись для встречи гостей и ждали их на расстоянии примерно 1-2 км от дома. Когда они появлялись, один из встречающих подъезжал к ним, завязывая разговор и предлагая выпить водки, второй возвращался домой, чтобы сообщить о прибытии сватов.

197

Родители жениха и близкие родственники выходили во двор и ждали у ворот, держа чашечки с водкой. После прибытия гостей один из родственников жениха проводил их в западную комнату дома, где усаживал, сообразуясь с их рангом, степенью родства и возрастом. Невеста сходила с повозки, прикрыв лицо красным шелковым платком из фанзы (вид шелковой ткани). Аналогичный обычай прикрытия лица невесты встречался у некоторых групп южных монголов, по другим данным, у старых баргутов лицо невесты прикрывалось красным шелковым платком [Малханова, 2007, с. 158], у закаменских бурят - дохойплащом из тонкого сукна красного или коричневого цвета [Галданова, 1992, c. 122]. В целом свадьбу (даур. хурин) также

называли хулаан байта (досл. красное дело, кит. hūnshì).

Две женщины поддерживали невесту с обеих сторон, не давали ступить на землю, под ноги стелили ковры и таким образом заводили в дом [ПМА, Мэн Суочжу]. Как только она переступала через порог дома, ей давали отпить молока, и за спинами сидящих за праздничными столами, проводили в западную половину дома, где усаживали на южной стороне кана, повернув лицом к окну. Одна из женщин–невесток снимала платок, закрывающий лицо девушки и вместе с другими невестками делала ей прическу [Stuart, 1994, c. 11; Dabing, 1993, с. 34]. Этот обычай «открывания лица» различался у разных групп дауров. У цицикарских дауров кто-нибудь из мужчин – родственников жениха откидывал палочкой на крышу дома красный платок, закрывающий лицо невесты. По обычаю хайларских дауров, невеста зайдя в дом, садилась перед очагом, и свекор снимал платок [ПМА, Юй Шан]. В некоторых местах родители жениха располагались перед алтарем, до того как невеста войдет в дом. Этот обычай, вероятно, был заимствован у китайцев [Dabing, 1993, с. 34].

В начале свадебного пира невеста совершала поклоны родителям жениха и его старшим родственникам. Все присутствующие на свадьбе рассаживались за столами, расположенными на кане (даур. ширээлэбэй). Родственники невесты сидели в следующем порядке: ходво - на южной части кана, хуад - на западной, сваты – денщики - на северной части

198