Задачи и предмет наукоучения

Каждая возможная наука имеет основоположение, которое не может быть доказано в ней, а должно быть до нее заранее досто­верным. Где же должно быть доказано это основоположение? Без сомнения, в той науке, которая должна обосновать все воз­можные науки. В этом отношении наукоучение должно сделать два дела. Прежде всего оно должно обосновать возможность основоположений вообще; показать, как, в какой мере, при ка­ких условиях и, может быть, в какой степени что-либо может быть достоверным и вообще — что это значит быть достовер­ным; далее оно должно в частности вскрыть основоположения всех возможных наук, которые не могут быть доказаны в них самих.

Там же. С. 24.

Само наукоучение есть наука. Оно также поэтому должно иметь основоположение, которое в нем не может быть доказано, но должно быть предположено как условие его возможности как науки. Но это основоположение также не может быть доказано ни в какой другой высшей науке, ибо иначе эта высшая наука была бы сама наукоучением, а та наука, основоположение кото­рой еще должно было бы быть доказано, не было бы им. Это основоположение наукоучения, а через наукоучение и всех наук и всего знания, поэтому безусловно не способно к доказатель­ству, т. е. не может быть сведено ни к какому высшему поло-

жению, из отношения к которому вытекала бы его достоверность. Тем не менее оно должно давать основание всякой достовернос­ти; оно должно быть поэтому достоверным, и достоверным в себе самом ради самого себя и через самого себя. Все прочие положения достоверны потому, что можно показать, что они в каком-либо отношении равны ему. Это же положение должно быть достоверным просто потому, что оно равно самому себе. Все прочие положения будут иметь только опосредствованную и выведенную из него достоверность, оно же должно быть непос­редственно достоверно. На нем основывается все знание, и без него было бы невозможно вообще никакое знание. Оно же не опирается ни на какое другое знание, но оно есть положение зна­ния вообще. Это положение безусловно достоверно, это значит: оно достоверно, потому что оно достоверно. Оно — основание всякой достоверности, т. е. все, что достоверно, достоверно по­тому, что оно достоверно, и ничто не достоверно, если оно недо­стоверно. Оно — основание всякого знания, иначе говоря, мы знаем, что оно высказывает, потому что мы вообще знаем; мы знаем его непосредственно, как только мы что-нибудь знаем. Оно сопровождает всякое знание, содержится во всяком знании, и всякое знание его предполагает.

Там же. С. 24—25.

Наукоучение должно... состоять не из одного единственного основоположения, но из многих положений (что это так будет, можно предвидеть уже потому, что оно должно установить основоположения для других наук), — оно должно... иметь сис­тематическую форму.

Там же. С. 25.

... оно само должно установить для всех прочих наук не только основоположения и через это — их внутреннее содержание, но также и форму и тем самым — возможность связи многих поло­жений в них. Оно должно поэтому иметь эту форму в самом себе и обосновывать ее через самого себя.

Там же. С. 26.

.. .наукоучение должно дать форму не только себе самому, но и всем другим возможным наукам и твердо установить значимость этой формы для всех. Это немыслимо иначе, как при условии,_что все, что должно быть положением какой-либо науки, уже содер-

жится в каком-либо положении наукоучения, а следовательно, уже установлено в нем в подобающей ему форме.

Там же. С. 29.

Такого... основоположения, которое не определялось бы ни по форме, ни по содержанию абсолютно первым основополо­жением, быть не может, если вообще должно быть абсолютно первое основоположение, наукоучение и система человеческого знания. Поэтому не может быть более трех основоположений; одного абсолютного определенного безусловно через самого себя, как по форме, так и по содержанию; одного определенного через самого себя по форме и одного определенного через самого себя, по содержанию.

Там же. С. 29.

Легко заметить, что при предположении возможности тако­го наукоучения вообще, в особенности же при предположении возможности его основоположения, всегда предполагается, что в человеческом знании действительно есть система. Если подоб­ная система должна в нем быть, то можно, даже независимо от нашего описания наукоучения, сказать, что должно существо­вать подобное абсолютно первое основоположение.

Там же. С. 29.

Объект наукоучения есть... система человеческого знания. Она дана независимо от науки о ней, но устанавливается последней в систематической форме.

Там же. С. 49.

Мы не законодатели человеческого духа, но его историогра­фы — не газетные о нем писатели, а прагматические историки.

Там же. С. 57.

То, что устанавливает наукоучение, — это мыслимое и выра­женное в словах положение; то в человеческом духе, что соот­ветствует этому положению, есть некоторое его действие, кото­рое само по себе вовсе не необходимо должно быть мыслимо. Это действие не вынуждает нас ничего предполагать кроме того, без чего оно было бы невозможным как действие; и это предпо­лагается не молчаливо, но обязанность наукоучения — устано­вить это предположение ясно и определенно как такое, без кото­рого будет невозможно действие.

Там же. С. 59.

В наукоучении представляется Я; но из этого не следует, что оно представляется только в качестве представляющего: в нем могут быть найдены и другие определения. Я как философству­ющий субъект — бесспорно, только представляющее; Я как объект философствования может быть еще чем-либо сверх того. Представление есть высшее и абсолютно первое действие фило­софа как такового; абсолютно первое действие человеческого духа, конечно, может быть иным.

Там же. С. 60.

Антитетический метод наукоучения

Вникни в самого себя, отврати твой взор от всего, что тебя окружает, и направь его внутрь себя — таково первое требование, которое ставит философия своему ученику. Речь идет не о чем-либо, что вне тебя, а только о тебе самом.

Там же. С. 448.

В наукоучении имеется два весьма различных ряда духовно­го действования: ряд Я, наблюдаемого философом, и ряд этих наблюдений философа.

Там же. С. 480.

Всмотримся прежде всего в наблюдаемое нами Я; что же та­кое это обращение Я на самого себя? К какому классу видоизме­нений сознания оно должно быть отнесено? Оно не есть пости­жение в понятиях, (Begreifen): оно становится таковым впервые через противоположение некоторого не-Я и через определение Я в этой противоположности. Следовательно, оно есть только со­зерцание.

Там же. С. 485.

Это требуемое от философа созерцание самого себя при вы­полнении акта, благодаря которому у него возникает Я, я назы­ваю интеллектуальным созерцанием. Оно есть непосредствен­ное сознание того, что я действую, и того, что за действие я со­вершаю; оно есть то, чем я нечто познаю, ибо это нечто произво­жу. Что такая способность интеллектуального созерцания име­ется, этого нельзя доказать посредством понятий, как нельзя вывести из понятий и того, что она такое. Каждый должен най­ти ее непосредственно в самом себе, или же он не сможет по­знать ее никогда. Требование, чтобы ему доказали ее посредством рассуждений, гораздо более странно, чем было бы требование

слепорожденного, чтобы ему объяснили, что такое краски, без того, чтобы он научился видеть.

Там же. С. 489.

При том он (трансцендентальный идеалист — прим. сост.) поступает следующим образом. Он показывает, что нечто, ус­тановленное наперед в качестве основоположения и непосред­ственно обнаруженное в сознании, возможно не иначе, как если одновременно происходит нечто другое, и это другое возможно не иначе, как если одновременно происходит нечто третье; и так далее, до тех пор, пока не будут до конца исчерпаны усло­вия обнаруженного вначале, и оно не будет вполне понято в сво­ей возможности. Этот ход мысли есть непрерывный переход от обусловленного к условию; каждое условие, в свою очередь, ста­новится обусловленным, и нужно искать его условия.

Там же. С. 472—473.

Тут должны быть синтезы, стало быть, нашим постоянным приемом отныне (по крайней мере в теоретической части науко-учения, так как в практической его части дело обстоит как раз наоборот, как то в свое время будет показано) будет синтетичес­кий прием; каждое положение будет содержать в себе некоторый синтез. — Но ни один синтез невозможен без предшествовавше­го ему антитезиса, от которого мы, однако, отвлекаемся, посколь­ку он является действием, и отыскиваем только его продукт, — противоположное. Мы должны, значит, при каждом положении исходить из указания противоположностей, которые подлежат объединению. — Все установленные синтезы должны содержаться в высшем синтезе... и допускать свое выведение из него. Нам надлежит, значит, заняться разысканием в связанных им Я и не-Я, поскольку они связаны между собою им, оставшихся проти­воположных признаков, и затем соединить эти признаки через новое основание отношения, которое со своей стороны должно заключаться в высшем изо всех оснований отношения...

Там же. С. 99.

Согласно наукоучению, всякое сознание определено самосоз­нанием, т. е. все, что происходит в сознании, обосновано, дано, создано условиями самосознания; и вне самосознания для него нет никакого другого основания.

Там же. С. 504.

Шеллинг Фридрих Вильгельм (1775—1854) — немецкий философ, представитель диалектического идеализма. Основ­ные сферы интересов и творчества: натурфилософия, эсте­тика. У позднего Шеллинга — «философия откровения». Главное сочинение — «Система тоансцендентального идеа­лизма» (1800).

Единство философии. Философия искусства

Прибавка слова «искусства» к слову «философия» только ог­раничивает общее понятие философии, но не упраздняет его. Наша наука должна быть философией. Именно это существенно; а то, что она должна быть философией именно по отношению к ис­кусству, есть в нашем понятии случайный признак. Но вообще ни случайное в понятии не может изменить его сущности, ни философия не может стать, в особенности как философия искус­ства, чем-то другим, отличным от того, что она собой представ­ляет сама по себе и в абсолютном смысле. Философия в абсо­лютном смысле и по существу едина; она не может быть разде­лена; то, что вообще составляет философию, является таковым всецело и нераздельно. Я хочу, чтобы это понятие неделимости философии вы особенно хорошо усвоили для понимания в целом идеи нашей науки. Достаточно хорошо известно, как бессовестно злоупотребляют понятием философии. Мы уже имеем филосо­фию и даже наукоучение сельского хозяйства; можно ожидать, что будет еще придумана философия способов передвижения и что в конце концов будет существовать столько философий, сколь­ко вообще имеется предметов, так что среди такого множества философий сама философия совершенно потеряется. Кроме этих многих философий имеются еще и отдельные философские на­уки или философские теории. Это бессмысленно. Есть только одна философия и одна наука философии; то, что называют раз­личными философскими науками, — это или нечто совершенно ложное, или только изображения одного и неделимого целого философии в различных потенциях или под различными идеаль­ными определениями...

В действительности и сама по себе пребывает только одна сущ­ность, одно абсолютно реальное, и эта сущность в качестве абсо­лютной неделима, так что она не может перейти в различные сущ­ности путем деления или расторжения; поскольку она неделима,

различие вещей вообще возможно лишь в том случае, если абсо­лютно реальное будет полагаться как целое и неделимое под раз­личными определениями. Эти определения я называю потенция­ми. Как таковые, они ничего не изменяют у сущности, она всегда и необходимо остается той же самой, поэтому они и называются идеальными определениями. Например, то, что мы называем в истории или в искусстве, по существу тождественно тому, что есть и в природе: ведь каждому из них прирождена вся абсолютность,· но эта абсолютность находится в природе, истории и искусстве'« различных потенциях. Если бы можно было устранить эти потен­ции, чтобы увидеть чистую сущность как бы обнаженной, то во всем проявилось бы подлинно единое.

Философия же обнаруживается в своем совершенном виде только в целокупности всех потенций; ведь она должна быть вер­ным отображением универсума, а последний = абсолютному, раскрытому в полноте всех идеальных определений. — Бог и уни­версум — одно или только различные стороны одного и того же. Бог есть универсум, рассматриваемый со стороны тождества, он естьйсе, ибо он есть единственная реальность, и потому, поми­мо него, ничего нет; универсум же есть бог, взятый со стороны его целокупности. В абсолютной идее, которая есть принцип философии, тождество и целокупность опять-таки совпадают. Я утверждаю, что совершенное обнаружение философии происхо­дит только в целокупности всех потенций. Именно потому, что абсолютное, как таковое, а следовательно, и принцип филосо­фии, заключает в себе все потенции, в нем нет ни одной потен­ции, и обратно; только поскольку абсолютное не заключает в себе ни одной потенции, они содержатся в нем все. Я называю этот принцип абсолютной точкой тождества в философии именно потому, что он не сходен ни с одной отдельной потенцией и все же заключает их все в себе...

Таким образом, в философии нет ничего, кроме абсолютного; иначе говоря, мы ничего не знаем в философии, кроме абсолют­ного, — всегда налицо лишь безусловно единое, и только это безусловно единое в особенных формах. Прошу вас твердо усво­ить следующее: философия вообще обращается не к особенному, как к таковому, но непосредственно всегда только к абсолютно­му, а к особенному, лишь поскольку оно в себе вмещает и в себе воспроизводит целиком все абсолютное.

Но отсюда ясно, что не может существовать никаких особен­ных философий, а также особенных и отдельных философских наук. Философия во всех предметах имеет только один предмет, и как раз потому сама она едина. В пределах общей философии каждая отдельная потенция для себя абсолютна, и в этой абсо­лютности, или не нанося ущерба этой абсолютности, потенция все-таки есть звено целого, лишь поскольку оно есть совершен­ное отображение общего и целиком вмещает его в себе. Это и есть как раз то соединение абсолютного с общим, которое мы обнаруживаем в каждом органическом существе, как и в любом поэтическом произведении, в котором, например, каждый отдель­ный образ есть служебная часть целого и все же он при полной законченности произведения опять-таки сам по себе абсолютен.

Мы теперь, несомненно, можем выделить отдельную потен­цию из целого и рассматривать ее самостоятельно; но лишь по­стольку, поскольку мы действительно выявляем в ней абсолют­ное, такое выявление само есть философия. Затем мы можем на­звать такое выявление, например, философией природы, фило­софией истории, философией искусства.

Вышеизложенным доказано, во-первых, что всякий предмет может быть квалифицирован как предмет философии, лишь по­скольку он сам обоснован в абсолютном через посредство неко­торой вечной и необходимой идеи и способен вместить в себе всю неделимую сущность абсолюта. Все многообразные предме­ты в своем многообразии суть только формы, лишенные сущно­сти; сущностность принадлежит только единому и через это еди­ное — тому, что способно принять его как общее в себя, в свою форму как особенное. Философия природы, например, есть по­тому, что абсолютное воплощается в особенное природы, и пото­му, что соответствующим образом есть абсолютная и вечная идея природы. Подобным же образом обстоит дело с философией ис­тории и философией искусства.

Также, во-вторых, доказала реальность философии искусст­ва тем самым, что доказала ее возможность; этим одновремен­но указываются и ее границы, и ее отличия, именно от простой теории искусства. В самом деле, лишь поскольку наука о приро­де или искусстве выявляет в самом предмете абсолютное, эта наука действительно оказывается философией — философией. природы, философией искусства. В любом другом случае, когда

особенная потенция трактуется как особенная и когда для нее как особенной устанавливаются законы, где, таким образом, дело идет отнюдь не о философии, которая обладает безусловной всеобщ­ностью, но об особенном знании предмета, т.е. о некоторой огра­ниченной цели, — в каждом таком случае наука может называться не философией, но просто теорией некоторого особенного пред­мета, как то теорией природы, теорией искусства. Эта теория, конечно, могла бы опять-таки заимствовать свои основоположения у философии, как, например, теория природы — у философии природы; но именно потому, что она их только заимствует, она не есть философия.

В силу этого я в философии искусства конструирую вначале не искусство как искусство, как данный ОСОБЕННЫЙ предмет, но универсум в образе искусства; и философия искусства есть наука о Всем в форме или потенции искусства. Только сделав этот шаг, мы поднимемся в отношении данной науки на ступень абсолютной науки об искусстве.

Однако то, что философия искусства есть воспроизведение универсума в форме искусства, еще не дает нам полной идеи об этой науке, если мы не определим более точно тот способ конст­руирования, который необходим для философии искусства.

Объектом конструирования, а тем самым и объектом фило­софии может быть вообще только то, что способно, оставаясь особенным, вместить в себе бесконечное. Таким образом, чтобы стать объектом философии, искусство должно вообще либо дей­ствительно воспроизводить бесконечное в себе как особенном, либо по крайней мере быть в состоянии воспроизводить его.

Но это не только имеет место применительно к искусству, но оно и в деле воспроизведения бесконечного стоит на равной высоте с философией: если последняя воспроизводит абсолют­ное, данное в первообразе, то искусство — абсолютное, данное в отображении.

Коль скоро искусство столь точно соответствует философии и само есть лишь ее совершенное объективное отражение, то оно также должно непременно пройти все потенции, которые фило­софия проходит в идеальном, и этого одного достаточно, чтобы рассеять в нас все сомнения относительно метода, необходимого в нашей науке.

Философия воспроизводит не действительные вещи, а их пер-

вообразы; но точно так же обстоит дело и с искусством, и те же самые первообразы, несовершенные слепки которых представля­ют собой, как доказывает философия, действительные вещи, есть то, что объективируется — как первообразы, т.е. с присущим им совершенством, — в искусстве и воспроизводит в мире отраже­ний интеллектуальный мир. Вот несколько примеров: музыка есть не что иное, как ритм первообразов природы и самого уни­версума, который посредством этого искусства прорывается в мир 'отображений; совершенные формы, творимые пластикой, суть объективно представленные первообразы самой органической при­роды; гомеровский эпос есть само тождество, как оно лежит в основе истории в абсолютном; каждая картина открывает интел­лектуальный мир. Приняв эту предпосылку, мы должны будем в философии искусства разрешить в отношении искусства все те проблемы, которые мы в общей философии решаем в отноше­нии универсума вообще...

Прослеживая искусство в каждой из его отдельных форм вплоть до конкретного, мы подходим к определению искусства еще и с точки зрения условий времени. Если само по себе искус­ство вечно и необходимо, то также и в его проявлении во време­ни нет случайности, но присутствует абсолютная необходимость. Оно также и в этом отношении остается предметом возможного знания, и элементы этого конструирования даются через проти­воположности, которые искусство обнаруживает в своем прояв­лении во времени.

Если само по себе искусство вечно и необходимо, то также и в его проявлении во времени нет случайности, но присутствует абсолютная необходимость. Оно также и в этом отношении оста­ется предметом возможного знания, и элементы этого конструи­рования даются через противоположности, которые искусство об­наруживает в своем проявлении во времени. Но эти противопо­ложности, которые выдвигаются в отношении искусства через его зависимость от времени, оказываются подобно самому вре­мени по необходимости несущественными и только формальны­ми противоположностями, следовательно, совершенно отличны­ми от реальных, основанных на самой сущности или на идее ис­кусства. Эта всеобщая и проходящая через все разветвления ис­кусства формальная противоположность есть противоположность античного и нового искусства.

Было бы существенным недостатком в конструировании, если бы мы не обратили внимания на это в отношении каждой от­дельной формы искусства. Но ввиду того что эта противополож­ность рассматривается лишь как исключительно формальная, то конструирование сводится именно к отрицанию или к снятию. Исходя из этой противоположности, мы вместе с тем будем не­посредственно учитывать историческую сторону искусства и смо­жем надеяться только этим придать нашему конструированию в целом окончательную завершенность.

Согласно общему моему взгляду на искусство, оно само есть эманация абсолютного. История искусства наиболее наглядно по­кажет нам непосредственное отношение искусства к целям уни­версума и тем самым к тому абсолютному тождеству, которым они предопределены. Только в истории искусства открывается сущностное и внутреннее единство всех произведений искусства, и мы видим, что вся поэзия есть творение одного и того же ге­ния, который также и в противоположностях древнего и нового искусства лишь обнаруживает себя в двух различных ликах.

Шеллинг. Философия искусства. М., 1966. С. 63—68, 70—71.

Основные принципы диалектической натурфилософии

Только о природе как объекте можно сказать, что она есть, но не о природе как субъекте, ибо она — само бытие или сама продуктивность.

Эта абсолютная продуктивность должна перейти в эмпири­ческую природу. В понятии абсолютной продуктивности мыс­лится понятие идеальной бесконечности. Идеальная бесконечность должна стать эмпирической.

Там же. Т. 1. С. 194.

После того как установлены эти общие положения, мы мо­жем с большей уверенностью обратиться к нашей цели и обрисо­вать внутреннюю структуру нашей системы.

а) В понятии становления мыслится понятие постепенности. Однако абсолютная продуктивность представляется эмпиричес­ки как становление с бесконечной скоростью, в результате чего для созерцания не возникает ничего реального. (Поскольку при­рода в качестве бесконечной продуктивности должна, собственно говоря, мыслиться находящейся в процессе бесконечной эволю­ции, то устойчивое пребывание продуктов природы, например

органических, пребывание их в покое следует представлять не как абсолютный покой, а как эволюцию с бесконечно малой ско­ростью или бесконечной замедленностью. Однако до настоящего времени не сконструирована даже эволюция с конечной скорос­тью, не говоря уже об эволюции со скоростью бесконечно ма­лой.)

b) То, что эволюция природы происходит с конечной скорос­тью и, таким образом, становится объектом созерцания, немыс­лимо без изначального торможения продуктивности.

c) Однако если природа есть абсолютная продуктивность, то основание для этого торможения не может находиться вне ее. Изначально природа есть только продуктивность, следователь­но, в этой продуктивности не может быть ничего определенного (так как всякое определение есть отрицание), и посредством нее продукты, следовательно, возникнуть не могут. Для того чтобы возникли продукты, продуктивность должна превратиться из неопределенной в определенную, т.е. должна быть снята в каче­стве чистой продуктивности. Если бы основание для определенной продуктивности лежало вне природы, то природа не была бы из­начально абсолютной продуктивностью. В природу должна быть, правда, привнесена определенность, т. е. отрицательность, но эта отрицательность, рассмотренная с высшей точки зрения, должна быть вновь положительностью.

d) Если же основание этого торможения оказывается в самой природе, то природа перестает быть чистым тождеством. (По­скольку природа есть только продуктивность, она есть чистое тож­дество и в ней ничего различено быть не может. Для того чтобы в ней что-либо могло быть различено, тождество должно быть в ней снято, и природа должна быть не тождеством, а двойствен­ностью.)

Природа должна изначально стать для самой себя объектом, такое превращение чистого субъекта в объект для самого себя немыслимо без изначального раздвоения в самой природе. Эту двойственность далее физически дедуцировать невозможно, ибо, будучи условием природы вообще, она есть принцип всякого фи­зического объяснения, а всякое физическое объяснение может быть направлено лишь на то, чтобы свести все встречающиеся в природе противоположности к той изначальной противополож­ности внутри природы, которая сама уже не являет себя. Не по-

тому ли в природе нет ни одного изначального феномена без это­го дуализма, что в природе все бесконечно есть субъект и объект друг для друга, а природа уже изначально есть продукт и продук­тивность одновременно?

e) Если природа изначально есть двойственность, то уже в изначальной продуктивности природы должны быть заложены противоположные тенденции. (Положительной тенденции должна быть противопоставлена другая, как бы антипродуктивная, тор¹' мозящая продукцию; не в качестве отрицающей, а в качестве от­рицательной, реально противоположной первой. Лишь в том слу­чае в природе, несмотря на ограничение, нет пассивности, если и то, что ее ограничивает, также положительно, а изначальная ее двойственность есть борьба реально противоположных тенден­ций.)

f) Для того чтобы возник продукт, эти противоположные тен­денции должны столкнуться. Однако поскольку они положены равными (ибо нет основания полагать их неравными), то, столк­нувшись, они уничтожат друг друга; следовательно, продукт бу­дет равен нулю, т. е. и в этом случае не возникнет.

Это неизбежное, хотя до сих пор недостаточно осознанное противоречие (а именно то, что продукт может возникнуть лишь вследствие столкновения противоположных тенденций, а эти про­тивоположные тенденции взаимно уничтожают друг друга) мо­жет быть разрешено только следующим образом. Устойчивое пре­бывание продукта немыслимо без постоянного его воспроизведе­ния. Продукт следует мыслить в каждый момент уничтоженным и в каждый момент вновь воспроизведенным. Мы видим, соб­ственно говоря, не пребывание продукта, а только его постоян­ное воспроизведение...

g) Если пребывание продукта есть постоянное воспроизведе­ние, то и всякая устойчивость есть только в природе как объекте, в природе же как субъекте есть только бесконечная деятельность. Изначально продукт не более чем просто точка, граница, и лишь под натиском природы на эту точку она как бы возвышает­ся до наполненной сферы, до продукта. (Представим себе поток, он — чистое тождество; там, где он наталкивается на препят­ствие, образуется водоворот; этот водоворот не есть нечто устой­чивое, он в каждое мгновение исчезает и в каждое мгновение возникает вновь. В природе изначально ничего различено быть

не может; все продукты еще как бы растворены и невидимы во всеобщей продуктивности. Лишь после того как даны точки тор­можения, продукты постепенно оседают и выступают из общего тождества. В каждой точке поток разбивается (продуктивность уничтожается), но ежеминутно приближается новая волна, кото­рая наполняет сферу.)

Задача натурфилософии состоит не в том, чтобы объяснить продуктивное в природе, ибо, если она не положит его в природу изначально, она никогда не привнесет его в природу. Ее задача объяснить постоянство. Однако то, что в природе что-либо ста­новится постоянным, может быть объяснено только самой борь­бой природы, направленной против всякого постоянства. Про­дукты являлись бы только точками, если бы природа своим на­тиском не придавала им объем и глубину, и длились бы они лишь мгновение, если бы природа ежеминутно не совершала натиск на них.

h) Этот иллюзорный продукт, который воспроизводится в каждый момент, не может быть действительно бесконечным про­дуктом, ибо в противном случае продуктивность в самом деле исчерпала бы себя в нем; однако он не может быть и конечным продуктом, ибо в него вливается сила всей природы. Следова­тельно, он должен быть конечным и бесконечным одновремен­но, только по видимости конечным, но находящимся в бесконеч­ном развитии.

Там же. С. 196—198.

Гегель Георг Вильгельм (1770 — 1831) — создатель сис­темы абсолютного идеализма и диалектической логики — метода разумного постижения мира, которое, не отвергая результаты рассудочного — обыденного и частно-научного — познания мира, выходит за их пределы, дает возможность взглянуть на мир с точки зрения вечности.

Основные работы: «Феноменология духа» (1807), «На­ука логики» (1812—1816), «Энциклопедия философских наук» (1817), «Философия права» (1821), «Лекции по истории фи­лософии» (1833—1836), «Лекции по эстетике» (1835—1838), «Философия природы» (1817), «Философия истории» (1821).