Rossiyskaya_imperia_Aravia_i_Pers_zaliv_2018

тельный тайный советник А. И. Нелидов, — произошло покушение на жизнь иностранных консулов, жертвой которого стал и г-н Брандт» (88).

Управляющий консульством в Джидде, титулярный советник Г. В. Брандт, докладывал А. И. Нелидов (20.06.1895), прибыл в Константинополь и «помещен в нашей больнице. Лучший хирург Константинополя, доктор Кумбуроглу, приглашенный для консультаций, сказал, что, благодаря крепкому здоровью г-на Г. Брандта и своевременно оказанной ему помощи, секретарем консульства, врачом по образованию Ф. Никитниковым, он может быть вылечен. Раздробленную верхнюю челюсть нужно будет заменить искусственной.

Смею надеяться, что Императорское Министерство соблаговолит исходатайствовать ему от щедрот Монарших, помимо имеющего быть выплаченным турецким правительством вознаграждения, … еще и вспомоществование в виде одновременного пособия или пожизненной пенсии для облегчения содержания его довольно многочисленной семьи» (89).

С учетом охвативших край волнений и нападения на консулов, резюмировал А. Нелидов, «очень желательна посылка в Джидду русского военного судна». Находящемуся в Александрии английскому адмиралу уже предписано сделать это. Аналогичное предложение внес на рассмотрение своего правительства и французский посол в Константинополе (90).

В письме управляющего Морским министерством Николая Матвеевича Чихачева (24.05.1895), которое он направил Алексею Борисовичу Лобанову-Ростовскому, министру иностранных дел России, в связи с обращением А. И. Нелидова, говорилось следующее: «… Рейды Джидды находятся среди отмелей, и потому суда, размером даже канонерских лодок, должны становиться на якорь дальше двух верст от города. Таким образом, в демонстрационном отношении пребывание такого военного судна нашего в Джидде … вряд ли принесет пользу как по малочисленности экипажа, всего-то 170 чел., так и по малому числу орудий, хотя и большого калибра».

Джидда, продолжает Н. М. Чихачев, «обнесена стеной; имеет старинную крепостцу и до 22 000 жителей, не считая поклонников, число коих в иные годы достигает … 40 000 человек». Представляется, что с учетом всего сказанного выше «решение вопроса лучше искать в Константинополе» (91).

Со стороны султана, уведомлял МИД России А. И. Нелидов, «сделана была … попытка уговорить английского и французского по-

слов отказаться от посылки в Джидду военных судов», но безуспешно (92). Командиру отряда прибывших в Джидду и вставших на рейд английских военных судов «предписано, не уходить до тех пор, пока не будет обеспечена безопасность возвращающихся поклонников, и не понесут заслуженной кары бедуины, совершившие нападение на консулов» (93).

Докладывая об обстоятельствах этого инцидента, А. И. Нелидов писал (08.06.1895): «Лет шестнадцать тому назад консулы вскладчину соорудили метрах в восьмистах от Мекканских ворот Джидды, на берегу моря, каменную круглую скамейку, куда имели привычку приходить, чтобы отдохнуть … во время захода солнца». Восемнадцатого мая 1895 г., «в вечер с четверга на пятницу, около 7 часов 25 минут», на них там напали 8 вооруженных бедуинов. Остановившись «вблизи той скамейки, произвели несколько залпов из револьверов и ружей». После чего, «сев на верблюдов, стоявших поодаль, скрылись». Нападение это посол считал «преднамеренным, а не простым разбоем, ибо попытки грабежа не было». Арабы, стрелявшие в консулов, отмечал он, «сразу же удалились, а остававшееся на месте в течение двух часов тело убитого английского вице-консула Абдул Раззака» обобрали впоследствии «бродящие по окрестностям Джидды простые бедуины» (94).

Жертвами нападения стали: «английский консул Ричардс (ранен); английский вице-консул, уроженец Индии, врач-мусульманин Абдул Раззак, исправлявший одновременно должность шведско-нор- вежского консула (убит); драгоман французского консульства Дорвилль (ранен) и слуга английского консула (контужен). Г. Брандту пуля оторвала верхнюю челюсть и раздробила небо».

Втот вечер, когда произошло нападение на консулов, сообщал

всвоем рапорте Ф. Никитников, он «вышел за стены города в 7 часов вечера. Пройдя больше половины расстояния от городских ворот до скамейки, … свернул влево, и пошел вдоль берега. На обратном пути, будучи напротив казарм, услышал позади себя последовавшие один за другим, в два приема, выстрелы. ...Через несколько минут увидел бежавших ему навстречу окровавленных г-на Дорвилля и г-на Брандта. Тут же направил их в находившийся подле Мединских ворот хукумат [здание администрации], куда потребовал вызвать врача, а сам отправился к себе домой за … перевязочными материалами». Собрав все необходимое для оказания первой помощи и уже находясь за воротами дома, «встретил Брандта, которого вели под руки наши кавасы». Вскоре в консульство прибыл и «приглашенный мной го-

родской врач, а с ним — и два явившихся добровольно карантинных врача, командированных сюда на время хаджа. …При их содействии наложены были швы на … разорванную верхнюю губу Брандта и на рану под правой скуловой костью, сделаны повязки и даны кровоостанавливающие средства».

У Ричардса «оказались две раны: в левой шейной части позвоночника и в левом плече. …У Дорвилля был прострелен нос, разорвана до кости часть лица и задето левое плечо. Абдул Раззак, получивший смертельную рану в сердце, умер …» (95).

29 мая, сообщал принявший на себя управление консульством Ф. Никитников (07.06.1895), в Джидду прибыл шариф ‘Аун. «В тот же день, по поручению шарифа, его вакиль [помощник] Омар На- сир-эфенди (араб, родом из Египта) посетил все консульства, за исключением — по недоразумению — нидерландского, и пригласил консулов на следующий день на встречу с шарифом». Проходила она

вздании хукумата [городской администрации]. Шариф пообещал консулам направить в племена, члены которых были виновны в нападении на консулов, отряд бедуинов, чтобы «доставить к нему участников нападения, живыми или мертвыми». Заявил, что в наказание за совершенное ими злодеяние он распорядится «казнить несколько человек из этих племен».

3 июня, как следует из донесения Ф. Никитникова, шариф нанес ответные визиты консулам, посетил и русское консульство. Во время состоявшейся беседы поведал, что виновные бедуины принадлежат к трем родоплеменным кланам из племени ал-харб.

4 июня шариф покинул Джидду и возвратился в Мекку. На рейде Джидды, по словам Ф. Никитникова, стояли в это время «два английских парохода и один французский корабль» (96).

Узнав о случившемся, правительство России незамедлительно выделило Г. Брандту «единовременное денежное пособие на лечение

вразмере 10 тыс. рублей» (97).

Население Джидды и всего Хиджаза, говорится в депешах А. И. Нелидова и Ф. Ф. Никитникова, «испытывало недовольство мероприятиями карантинных властей против холеры»; считало их малоэффективными и даже вредными. Кто-то «посеял среди арабов слух», что врачи на карантинных пунктах Хиджаза, будучи «подконтрольными иностранным консулам», «выпускают из привезенных ими пузырьков вредные лекарства» и, таким образом, «производят плохие окуривания людей», от чего, дескать, они и мрут, и бедуины, и горожане, и паломники (98).

Волнения охватили Джидду, Мекку и Медину. «В окрестностях Джидды, — извещал посла в Константинополе Ф. Никитников (03.08.1895), — сильное брожение среди бедуинов. Между Рабугом и Джиддой … ограблено пять больших торговых парусников и ранено около 8 человек. …Дорога между Джиддой и Меккой — крайне опасна». В окрестностях разбойничают шайки бедуинов, «численностью каждая … в 40–80 человек». 3 августа подвергся нападению караван, шедший из Мекки в Джидду. Будучи плотно зажатыми со всех сторон, лица, передвигавшиеся с этим караваном, «согласились отдать все находившиеся при них ценные вещи и деньги, и были отпущены». Несколькими днями ранее бедуины предприняли попытку захватить Джидду. «Вплотную приблизились к Мекканским воротам города, но были отбиты» (99).

Нападениям в самой Джидде, а также в Мекке и Медине, докладывал Ф. Никитников, подверглись и карантинные пункты. В Мекке, к примеру, арабы до основания разрушили «помещение, где был установлен дезинфекционный аппарат». Из него, как полагали бедуины, «карантинные врачи и окуривали людей вредоносным дымом». Затем арабы «учинили поиск и самих виновников бед», постигших Святые места, коими они считали карантинных врачей.

По сведениям, поступающим из Джидды в посольства Франции и Голландии в Константинополе, информировал МИД России А. И. Нелидов (03.06.1895), генерал-губернатор Хиджазского вилайета не ручается за то, что удастся скоро навести тишину и порядок. Бедуины, по его словам, «крайне недовольны санитарными мерами. Приписывают все обрушившиеся на них несчастья европейцам; и весьма возбуждены против них» (100).

«Неудовольствие бедуинов, — извещал А. И. Нелидов (06.06.1895), — выразилось не только в нападении на консулов и в угрозах личному составу санитарного управления, но и в разрушении до основания недавно построенного в Мекке, на личные средства султана, большого госпиталя. Торжественное его открытие состоялось в прошлом году. Бедуины заподозрили, что там отравляют поклонников и создают холеру» (101).

Вот как эти события описывает драгоман консульства Ш. Ишаев в докладной записке (14.06.1985) о хаджже, который он совершал в то время в Мекку. «По приезде моем в Мекку, 5 мая, там носились слухи, что бедуины-верблюдовожатые требуют от валия удаления из Мекки врачей и оставления в бездействии дезинфекционного аппарата». Угрожают, что в противном случае они

откажутся предоставлять паломникам верблюдов для совершения поездок к горе ‘Арафат.

Находясь в Мекке, замечает Ш. Ишаем, он слышал от многих тамошних жителей нелестные высказывания по адресу местных властей в связи «с устройством в городе дезинфекционной камеры». Все они «искренне желали ее сломать». В случае же «приведения камеры в действие» не исключали «возникновения смуты и кровопролитий».

Проживая в доме напротив резиденции валия, рассказывает Ш. Ишаев, он был свидетелем того, как «несколько раз приходили к валию старшины бедуинов с тем же требованием» в отношении дезинфекционной камеры. «Не раз приезжал к валию по тому же поводу и помощник шарифа, Хашим». Сам шариф все это время находился в Та’ифе; и «явил себя паломникам» только во время исполнения ими обрядов у горы ‘Арафат.

Отправившись из Мекки к горе ‘Арафат, «в субботу, 20 мая, в 9 часов утра, — отмечает Ш. Ишаев, — и проезжая по городскому предместью Мекки, видел я, как человек десять … разламывали стены здания, в коем помещался дезинфекционный аппарат. Крыша со здания была уже снята; двери и окна — отворены; … сама камера лежала на полу. Около здания — … масса изорванной бумаги. Мой верблюдовожатый поведал мне и о разрушении бедуинами новой … холерной больницы».

По возвращении в Мекку, свидетельствует Ш. Ишаев, он увидел на месте дезинфекционного центра «только груду развалин». Что же касается разрушенной больницы, то, «со слов одной турчанки, жившей в здании больницы, поскольку муж ее работал в ней сторожем», дело было так. «В субботу, утром, арабы ворвались в больницу, разломали аптеку; ценные вещи и посуду унесли, … больных выволокли за ноги на улицу». Был убит оказавшийся там врач английского консульства; «многие другие — ранены или контужены» (102).

С учетом масштабов беспорядков, охвативших города Хиджаза, сообщал А. И. Нелидов, власти отменили установленные ранее санитарные меры, «вызвавшие злобу арабов против европейцев вообще и врачей в частности» (103). «Имена убийц консулов и их начальников известны», но к задержанию их шариф не прикладывает никаких усилий, заявляя, что «опасается противодействия тому крайне раздраженных кочевых племен и еще больших беспорядков». Налицо, отмечал А. И. Нелидов — нежелание шарифа серьезно заняться этим делом. Одни утверждают, что он — со-

участник «всех грабежей, производимых в округе бедуинами». Другие поговаривают о том, что «недовольные его злоупотреблениями жители нарочно, дескать, организовали нападение на европейцев, дабы обратить внимание центрального турецкого правительства на тамошнее положение вещей и добиться смены шарифа» (104).

Нападение на консулов, совершенное во время хаджжа, да притом в ночь на пятницу, запретную у мусульман для насилий, «наводит на мысль, что предпринято оно было по заранее обдуманному плану, — полагал временно принявший управление консульством Ф. Никитников, — и по чьему-то приказу. Здесь намекают, что в деле этом замешан, будто бы, находящийся в Константинополе преемник нынешнего шарифа» (105).

Бедуины никак не могут успокоиться, и «продолжают угрожать Джидде, — уведомлял руководство МИД Российской империи А. Нелидов. — А так как теперь именно происходит возвращение паломников из Мекки, то можно опасаться и нападений на стоящие на рейде пароходы». Французский консул в Константинополе обращался к турецким властям с просьбой, «разрешить высадку на берег вооруженных команд с прибывших на рейд Джидды французских и английских военных судов»; призывал турок к изъятию оружия «у всех входящих в Джидду бедуинов». Однако турки ему в том отказали. Аргументировали отрицательный ответ тем, что изъятие оружия у бедуинов «вызовет скорее новые волнения и столкновения», чем тишину и порядок, и создаст еще одно препятствие на пути к нормализации обстановки (106).

Со времени отъезда шарифа из Мекки прошло уже два месяца, говорится в донесении Ф. Никитникова от 03.08.1895 г., но никаких обещанных мер по наказанию племен, члены которых участвовали «в нападении на господ консулов, до сих пор не принято. На требование о выдаче участников нападения, бедуины ответили, что за пролитие христианской крови они готовы выдать невольников, но арабов — низашто и никогда». Их турки смогут получить только силой, выиграв сшибку на поле боя, «к чему они все готовы» (107).

«Несмотря на самые твердые настояния русского, французского и английского консулов, подкрепленные посылкой в Джидду военных судов (французского и английского), — информировал МИД России посол А. И. Нелидов (28.03.1896) — убийцы, состоящие, как кажется, в близких отношениях с мекканским шарифом, так и не были отысканы. В тюрьме же оказались люди, к тому не причастные». Турецкое правительство, «пользующееся в этой местности

только призрачной властью, не в состоянии было добиться от шейхов племен задержания виновных и их выдачи» (108).

В заключение краткого рассказа о консуле Георгии Васильевиче Брандте следует упомянуть о том, что правительству России удалось взыскать с Турции денежную компенсацию за причиненные русскому консулу тяжелые увечья. «Условленную сумму в 200 000 франков от Порты полностью получил, — докладывал (19.06.1896) советник посольства в Константинополе действительный тайный советник Валерий Всеволодович Жадовский; — и передал ее в распоряжение коллежского асессора Г. Брандта (в качестве денежного удовлетворения от турецкого правительства)» (109).

С конца мая 1895 г. по апрель 1896 г. включительно функции консула Российской империи в Джидде выполнял секретарь и врач миссии Федор Федорович Никитников.

В консульских донесениях этого периода главное внимание уделялось анализу политической обстановки в крае и взаимоотношениям арабов Аравии с турецкими властями.

Хиджазский вилайет, отмечалось в одной из его записок, посвященных обзору событий в Верхней Аравии, как и все области на Аравийском полуострове, весьма слабо был связан с Турцией. Бедуинское население Хиджаза турок ненавидело и никогда не признавало над собой власти Порты. Присутствие турецких властей в землях Верхней Аравии проявлялось разве только в том, что в городах Мекка, Медина, Та’иф и Джидда имелись небольшие турецкие гарнизоны. Никаких податей туркам бедуины не платили. Генерал-губернатор Хиджаза не пользовался среди аравийцев-кочев- ников никаким влиянием.

Внимательно изучая события внутренней жизни в Хиджазе, Ф. Никитников считал, что немаловажной причиной открыто враждебных актов бедуинов против турок являлась работа, проводившаяся среди арабов англичанами, стремившимися, во что быто ни стало, утвердить в Аравии свое господство.

Из документов АВПРИ следует, что Ф. Никитников (в бытность его управляющим консульством) неоднократно ставил вопрос о том, чтобы русские боевые корабли, «по примеру военных судов других держав, следуя через Красное море, иногда заходили в Джидду» (110).

Это предложение Ф. Никитникова разделял и посол России в Константинополе А. И. Нелидов. «Заход в Джидду наших военных

судов, — писал он (06.02.1895), — способствовал бы образованию у ее жителей и многочисленных приезжающих поклонников представление о могуществе России, а значит — и поддержанию среди них ее обаяния» (111).

«До сих пор, — извещал А. И. Нелидов (18.12.1895), — по сведениям нашего консульства в Джидде, ни одно русское военное судно в порту Джидды не бывало, тогда как с конца мая 1895 г. порт этот посетили 3 английских военных судна, 2 французских и 1 австрийское. В настоящее время там постоянно находятся австрийское и сменяемое по очереди английское военные суда» (112).

Предложение русских дипломатов поддержал управляющий Морским министерством Николай Матвеевич Чихачев, информировавший МИД России о том, что «когда явится к тому возможность, то одному из наших крейсеров будет приказано посетить названый порт». Однако через некоторое время Н. М. Чихачев направил еще одно письмо министру иностранных дел князю Алексею Борисовичу Лобанову-Ростовскому (12.01.1896). Сообщил, что, согласно планам вверенного ему министерства, «крейсеру 1-го ранга “Рюрик” по пути из Средиземного моря в Тихий океан предписывалось побывать в порту Джидда. Но выяснилось, что подход к этому порту весьма затруднителен, так как усеян коралловыми рифами и песчаными отмелями, между которыми имеются фарватеры, … доступные только для судов малого углубления. …И потому крейсеры 1-го ранга “Рюрик” и “Дмитрий Донской”, отправляющиеся на Дальний Восток, тоже не могут быть направлены в Джидду», но министерство обязательно предусмотрит заход туда небольших военных кораблей (113).

Согласно информации, поступившей «инспектору студентов Императорского Санкт-Петербургского университета из Департамента личного состава и хозяйственных дел МИД России (04.01.1900) коллежский асессор Федор Федорович Никитников по окончании командировки в Джидду был переведен на службу в Санкт-Петербургский университет» (114).

Четвертым консулом Российской империи в Джидде стал статский советник Николай Герасимович Сухотин (01.05.1896 — август 1897).

«Прибыл в Джидду 30 апреля, — докладывал Н. Сухотин (01.05.1896); — и, приняв по … описи суммы, шифр, депозиты, архивы и имущество консульства от управлявшего им г-на Никитни-

кова, 1 мая вступил в исполнение моих обязанностей. Консул Сухотин» (114*).

В Архиве внешней политики Российской империи (АВПРИ) удалось обнаружить только несколько донесений Н. Сухотина. Посвящены они описанию положения дел в консульском округе. «23 мая, — извещал Н. Сухотин (26.05.1896) Валерия Всеволодовича Жадовского, советника в Константинополе, — бедуины из кочевий, расположенных вблизи Ямбо [Йанбу], ворвались в город через оградную полуразвалившуюся стену. Завязалась перестрелка. …Бедуины турками сильно недовольны». По словам губернатора Джидды, «они требовали уничтожения какой-то установленной в городе, при местном военном госпитале, машины (вероятно, дезинфекционной). И так как это их требование не было исполнено, то 23 мая они ворвались в город, но тотчас же были выгнаны из него войсками. … Убито трое бедуинов и двое горожан; губернатор Ямбо [Йанбу] жив», но получил ранение в голову (ранее сообщалось, что умер).

Что интересно, замечает Н. Сухотин, накануне инцидента «старшинам бедуинов, которые приходили к губернатору с требованием уничтожения машины, была предоставлена возможность осмотреть госпиталь. И они, действительно, там побывали, и убедились, что никакой дезинфекционной машины в нем нет». Но сдержать недовольство арабов все же не удалось, и оно выплеснулось наружу. Из Джидды в Ямбо [Йанбу] срочно было отправлено «турецкое военное судно и 11 таборов [батальонов] солдат».

Обращает на себя внимание, говорится в донесении Н. Сухотина (07.06.1896) российскому посолу в Константинополе, «небывалое скопление войск в Джидде». До 21 мая «местный гарнизон состоял из 3 таборов пехоты (по 800 чел.). 21 мая прибыли еще три табора … и с ними 12 орудий. Ожидается пароход с двумя таборами солдат». В Мекке расквартировано «10 таборов, и 28 апреля туда было отправлено 300 верблюдов с оружием» (114**)

В 1896 г. Н. Сухотин и Ф. Никитников получили правительственные награды. «Имею честь уведомить Императорское посольство, — рапортовал Н. Сухотин (06.06.1896), — об исправном получении … двух, пожалованных мне и титулярному советнику Никитникову, экземпляров серебряной медали, установленной в память почившего в Бозе Императора Александра III» (114***).

Николай Герасимович Сухотин прослужил в Джидде около полутора лет. Выехал в четырехмесячный отпуск, и в Джидду не вернулся.

Пятым консулом Российской империи в Джидде стал Владимир Владимирович фон Циммерман (занимал этот пост с марта 1898 по 1908 гг.).

Уведомление МИД России «о назначении на место консула в Джидду … вице-консула в Самсуне, коллежского советника фон Циммермана» было получено консульством осенью 1897 г. (115).

«Прибыл в Джидду 15 марта, — докладывал (27.03.1898) В. фон Циммерман послу в Константинополе, — и вступил в исполнение возложенных на меня обязанностей». Фирман (указ султана) и берет (грамота султана, которой он жаловал ее подателю особые права) для вручения турецким властям Хиджазского вилайета были получены В. фон Циммерманом из Константинополя 21 мая 1898 г. (115*).

До приезда фон Циммермана консульством в Джидде временно управляли Александр Павлович Дмитриев, а затем Сергей Владимирович Тухолка (Ф. Никитников покинул Джидду практически сразу после получения уведомления о назначении фон Циммермана). Последний из них служил секретарем консульства в Константинополе, куда был переведен из Дамаска, и командирован послом в Джидду специально для временного исполнения обязанностей консула (116).

Из документов АВПРИ следует, что «отношением от 20 ноября 1907 г. Комитет “Добровольного флота”, основываясь на разрешении Первого департамента МИД России, поручил г-ну фон Циммерману … временное управление делами “Добровольного флота” в Джидде по паломническому движению во время текущего хаджжа». В совместном обращении товарища морского министра и председателя комитета “Добровольного флота” к министру иностранных дел России (25.09.1907), говорилось, что «комитет считает необходимым организацию в главном пункте высадки паломников, Джидде, специального агентства “Добровольного флота” и … желательным лицом для исполнения означенной цели признает русского консула в Джидде фон Циммермана». При этом отмечалось, что «случаи исполнения обязанностей агентов “Добровольного флота” представителями МИД в заграничных портах» уже имели место быть. Так, агентом в Порт-Саиде, к примеру, «состоит уже более 20 лет … российский консул г-н Генрих Бронн». Аналогичные пожелания насчет консула В. фон Циммермана высказывала также и дирекция «Русского Общества Пароходства и Торговли» (РОПиТ). Эти пароходные компании занимались в то время перевозкой мусульман-паломников из России.

Следует отметить, что и сам В. В. фон Циммерман, и посол России в Константинополе И. А. Зиновьев полагали, что для «исполне-