Rossiyskaya_imperia_Aravia_i_Pers_zaliv_2018

ния обязанностей агента “Добровольного флота” в Джидде должно быть командировано лицо из России». В качестве новой кандидатуры на пост агента РОПит в Джидде В. фон Циммерман рекомендовал «местного купца Хаджи Зейнеля Али Реза, … человека добросовестного и достаточно сметливого» (116*)

Во время отпусков и служебных командировок фон Циммермана обязанности консула исполняли секретари: сначала титулярный советник Сергей Владимирович Тухолка, а затем — коллежский секретарь Георгий Васильевич Чирков. «Исполняющий должность секретаря вверенного мне консульства коллежский секретарь Чирков, — докладывал В. фон Циммерман (02.01.1903), — прибыл к месту служения и вступил в отправление своих обязанностей».

Нештатным драгоманом консульства до 1905 г. служил Кари Махмуд («открыл на заработанные деньги лавку в Джидде») (117).

В1905 г. в консульство прибыл драгоман из России — Асфендияр Воинов, «из рода татарских мирз» (проработал один год) (118). На службе в консульстве состояли также катиб (писец) и четыре каваса.

27 января 1904 г. фон Циммерман принял на службу, на нештатную должность катиба, Хусни Хусейна Нуреддинова (Нур ад-Дина).

В1906 г. (после отъезда Воинова) В. фон Циммерман «уведомил валия о назначении Нуреддинова драгоманом консульства (с просьбой предписать властям Джидды, признать его в этом звании, и допускать

кхождению в качестве драгомана по судам)». Никаких возражений со стороны властей не последовало, и разрешение на посещение им судов при разбирательстве дел русскоподданных они дали.

Вначале марта 1908 г. Нуреддинов обратился в консульство с письменной просьбой выдать ему русский паспорт. Указал, что «по происхождению он — русскоподданный; что отец его, Омар [‘Умар] Нур ад-Дин, был жителем деревни Хемземли Куткашинского участка Нухинского уезда Елисаветинской губернии. Около 30 лет тому назад прибыл в Мекку, где и поселился. Ежегодно ездил на Родину и собирал доходы с принадлежавшей ему земли». Сам он, Хусни Хусейн, до проживания своего в Мекке, состоял на полицейской службе в Константинополе. Лет шесть тому назад, после смерти отца, ездил в Россию. Продав полученную в наследство «земельную собственность двоюродному брату Мустафе, старшине села», возвратился в Джидду. Просит же выдать ему русский паспорт потому, что «губернатор Хиджаза и командующий войсками вилайета генерал-адъютант Ахмед Ратиб-паша устроил на него гонения и хочет отдать под суд, инкриминируя ему потерю револьвера во время службы в Константинополе».

Вноябре 1907 г. губернатор Хиджаза официально обращался

кконсулу фон Циммерману «выдать находящегося на службе в консульстве Хусни Хусейна-эфенди», осужденного, дескать, согласно сообщению Министерства юстиции, и подлежащего к препровождению в Константинополь. «Человек он из людей неспокойных, — писал Ахмед Ратиб-паша, — и возбуждает неудовольствия между властями и консульством». Аналогичную просьбу высказывал консулу и

каймакам Джидды.

В. В. фон Циммерман считал «гонения хиджазского валия Ахмеда Ратиба-паши на Хусни Хусейна Нуреддинова [Нур ад-Дина] незаконными и предвзятыми, и просил посольство в Константинополе (11.11.1907) защитить его». Причину «мелочной злобы» валия на Хусни Хусейна объяснял так. «Турецкого подданства Нуреддинов [Нур ад-Дин] не принимал». В совершенстве владея арабским языком, «располагал в Джидде и Мекке обширными связями и знакомствами. Был прекрасно осведомлен о делах местных властей», об обирании ими наших паломников. «Ревностно исполнял свой долг — защищал русскоподданных от насилия и грабежа турецких чиновников. Зорко следил за открывавшимися наследствами паломников, умиравших во время хаджжа, не давая никому присваивать их себе и доставляя в консульство». Подкупу валия, «привыкшего с помощью денег вербовать себе агентов-осведомителей среди служащих консульств», притом не только из числа местных жителей, прежде всего драгоманов и писцов, но «даже и штатных чиновников-европейцев, как прежнего британского консула Дэви, Нуреддинов не поддался». И валий «затеял судебный процесс».

Воспользовавшись отсутствием В. фон Циммермана в Джидде, пытался арестовать Хусни Хусейна. «Прислал с полицейским чиновником судебную повестку», но исполнявший в то время обязанности консула коллежский секретарь Беляев ответил, что отправляет Нуреддинова «для разбирательства предъявленных ему обвинений в Константинополь, на пароходе РОПиТ “Тигр”». К делу подключилось тамошнее российское посольство — «и Хусни Хусейна оправдали, и признали в качестве драгомана. Спустя почти два месяца он вернулся в Джидду» и продолжил службу (119).

Что касается упомянутого выше англичанина Дэви, переведенного из Джидды консулом в Дамаск, то из отчетов русского консульства о хаджже следует, что «г-н Дэви почти совершенно открыто продавал интересы индусских паломников и позволял властям Джидды обирать мусульман-индусов как угодно». Индусы «в общей массе

небогаты, — сообщал русский консул, — но с 10 тысяч человек, в среднем, ежегодно являющихся на поклонение, собрать кое-что можно». Из-за попустительства г-на Дэви индусы «платят за верблюдов намного больше, чем паломники других национальностей … Довольны власти, не забыт и г-н Дэви» (120).

Повышенное внимание на посту консула в Джидде В. В. фон Циммерман уделял деятельности в Хиджазе Англии. В одном из своих донесений в Азиатский департамент МИД он, в частности, писал: «Громадное значение иметь в своих руках величайшие в мире магометанские святыни и столь чтимые магометанами религиозные центры, в расчете оказывать оттуда нравственное давление на магометан всего света, делают само по себе для англичан обладание Хиджазом крайне желательным.

Англичане, владея почти всем западным побережьем Красного моря, давно желают захватить и весь восточный его берег, что дало бы им здесь громадные преимущества перед другими державами, обеспечив за Англией почти нераздельное в нем господство.

Нельзя упускать из виду и то обстоятельство, что, владея Хиджазом и Недждом … ей вполне беспрепятственно удалось бы осуществить свою заветную мечту о соединении Средиземного моря с Персидским заливом железной дорогой из Суэца в Кувейт …» (121).

«Английский вице-консул, доктор Магомет Хусейн, — докладывал прибывший в 1905 г. на работу секретарем консульства в Джидде Михаил Эрнестович Никольский, — является, так сказать, застрельщиком в деле распространения английских идей и английского влияния в самом сердце Хиджаза, в Мекке и Медине» (122).

Отношения В. В. фон Циммермана с М. Э. Никольским не сложились. Их рапорты друг на друга регулярно поступали в российское посольство в Константинополе. «Никольский груб, непослушен и непочтителен», — писал фон Циммерман. Причина негативного отзыва обо мне г-на Циммермана, уведомлял посла М. Никольский, мое в его адрес замечание «по поводу того, что он налепил на погоны коллежского советника еще одну звездочку и сам себя произвел в статские советники» (123).

Рапорты фон Циммермана на М. Никольского сопровождались соответствующего характера докладными записками служащих РОПиТ, старавшихся «убрать Никольского из Джидды», так как в любой ситуации во взаимоотношениях паломников с РОПиТ он выступал на стороне паломников, «всегда ставил интересы паломников выше интересов РОПиТ».

На пароходы РОПиТ, докладывал М. Никольский, «брали по 1500–1600 человек. Паломники, попадавшие на пароход первыми, находились на нем дней 6–7, пока не набиралось нужное количество людей. Затем — 8–9 дней пути до Феодосии, без остановок» (124).

Впрофессиональном отношении В. В. фон Циммерман был выше М. Никольского. Это хорошо видно по их депешам и инфор- мационно-справочным материалам. «Я обратил внимание на то, — сообщал в МИД посол в Константинополе (июль 1905 г.), — что г-н Никольский совсем не подготовлен для службы на Востоке. Он никогда не занимался восточными языками, без знания которых невозможно ознакомиться с Востоком и его многочисленными особенностями».

Вянваре 1906 г. М. Никольский был отозван в Константинополь (состоял впоследствии в штате политического агентства в Бухаре). Просьбу об отзыве из Джидды — «из-за невозможности служить с Циммерманом» — направил в Департамент личного состава и хозяйственных дел МИД в сентябре 1905 г. (125). «Возможно, — говорится в рапорте М. Никольского (15.01.1906), представленного им послу по прибытии в Константинополь, — г-н Циммерман подвергнет мою деятельность в Джидде строгой критике. Укажет на мои натянутые отношения с местными властями и мое своеволие. Отрицать того, что отношения с властями у меня были натянутыми, не буду. Встает вопрос: “Трудно ли будет г-ну Циммерману восстановить с ними добрые отношения?”. ... Думаю, что ничуть! Стоит только снова тянуть дела, не требуя по ним от них ответа лет по 7, и быть уступчивым». Г-н Циммерман скажет, что «Никольский своевольничал. Да, это так, ибо по турецким меркам всякое законное и решительное действие консульства, не совпадающее с взглядами местных властей, есть своеволие». Представляется, однако, заключает М. Никольский, что «недовольство забывается, а вот поставленная цель решительными и продуманными действиями — достигается. Бессилие же остается в памяти», и рикошетом отражается на паломниках, в форме «бесстыдного их обирания» (126).

Судя по документам, хранящимся в АВПРИ, престиж Отечества в Аравии, М. Э. Никольский, чтобы о нем не говорили, отстаивал жестко и решительно. Подтверждением тому — случай, произошедший 6 декабря 1905 г., в день празднования тезоименитства государя императора. В этот день в консульстве Российской империи в Джидде состоялся прием. «Присутствовали все представители консульского корпуса, … немногие турецкие чиновники и до 40 человек

русскоподданных и бухарцев»; 20 человек из них были лицами, постоянно проживавшими в Джидде, а другие 20 человек — паломниками.

Управляющий нашим консульством в Джидде М. Никольский, информировал МИД русский посол в Константинополе И. А. Зиновьев, «довел до моего сведения, что в День Тезоименитства Его Величества Государя Императора не были подняты флаги, как должно по протоколу, над местной крепостью и казармой. И ввиду этого он отказался принять каймакама [губернатора] Джидды, явившегося к нему в тот день для поздравления». Узнав о случившемся из донесения каймакама, великий визирь по достоинству оценил такой демарш управляющего консульством М. Э. Никольского, и «предписал каймакаму извиниться перед консульством» (127).

Перед отъездом из Джидды М. Э Никольский подготовил, к слову, справку о том, «насколько консульство в Джидде материально оправдывает свое существование». Согласно приведенным в ней статистическим данным, за 14 лет работы (1891–1905) «консульские сборы составили всего 3 993 рублей». Суммарные же расходы за это время он оценил в 234 170 рублей, «с учетом подъемных денег для консулов: Ибрагимова, Левитского, Брандта, Сухотина и Циммермана; и секретарей: Никитникова, Дмитриева, Тухолки, Чиркова, и Никольского; а также расходов на содержание нештатных служащих в размере 55 920 руб.».

За это же время, отмечается в справке, консульство «сохранило

ивернуло в Россию не менее 250 000 рублей в виде наследств умерших паломников»; всячески опекало и защищало их от произвола местных властей; способствовало развитию прямых торговых связей

ипродвижению на рынки Хиджаза русских товаров. Представляется, резюмирует М. Никольский, что «консуль-

ство окупает себя и как страж интересов 10 000 паломников, ежегодно в среднем приезжающих в Хиджаз на поклонение из России, и как сохранитель крупных сумм для русского народного богатства», и как защитник политических и торговых интересов Отечества в этом крае (128).

За время службы в Джидде М. Никольский направил в Константинополь и в Санкт-Петербург много донесений о паломниках-мусульманах из России. «Стремление многих наших паломников возвращаться домой через Бомбей, — писал он (01.07.1905), — обуславливается следующими причинами:

1. Из Джидды пароходы на Константинополь после хаджа [хаджжа] отправляются очень редко; идущие через канал, паломни-

ков не принимают, так как при высадке в Египте хотя бы одного человека с паломническим паспортом, пароход подвергается 5-ти или десятидневному карантину.

2.От Джидды до Феодосии билет на русском пароходе стоит от 5 до 8 лир; на случайных турецких или греческих пароходах — от 2,5 до 6 лир, а до Бомбея (10 дней пути) — 2 рупии (1руб. 20 коп.).

3.Дешевизна индийских железных дорог». (129).

Указывал М. Никольский (09.07.1905) в своих сообщениях о паломниках и на работу с ними англичан. «Английские компании, — докладывал он, — часто дают русскоподданным бесплатные билеты на пароходы до Бомбея, а в самой Индии паломникам, возвращающимся в Россию, оказывают большое внимание, доходящее до выдачи бесплатных билетов для проезда по индийским железным дорогам». Есть основания полагать, подчеркивал М. Никольский, что делают это англичане не из-за благих намерений, а в целях оказать на паломников соответствующее влияние (130).

О том же, кстати, извещал МИД и русский генеральный консул в Бомбее фон Клемм (17.06. и 28.12.1905). «Мной замечено было появление в Бомбее довольно большого числа наших среднеазиатских паломников, возвращающихся на Родину из Мекки через Северную Индию и Афганистан». Причиной тому, как они заявляют, — нехватка средств на весьма дорогой, будто бы, обратный проезд через Батуми; что «билеты на пароход от Джидды до Бомбея стоят очень дешево; и что, следуя дальше из Бомбея через местности, населенные мусульманами, они рассчитывают на доброхотные пожертвования своих единоверцев».

В Индии, отмечал фон Клемм, некоторые из них «подвергаются нежелательному для нас влиянию. Путь через Афганистан сопряжен для них с массой лишений, неприятностей и даже насилий, от которых мы, в ущерб нашему престижу, не в состоянии их оградить. И, наконец, принимая по пути подаяния не только деньгами, но и вещами, в том числе старым платьем, они легко могут занести чуму в наши среднеазиатские владения. Обо всем этом, — уведомляет фон Клемм, — я счел своим долгом сообщить генерал-губернатору Туркестана».

Из донесения фон Клемма следует, что так же, как и консул в Джидде, он считал необходимым «упорядочение хаджжа». Полагал, что полезно было бы «требовать с наших паломников, при выдаче им заграничных паспортов» на проезд в Мекку, внесения «минимальной суммы на обратный проезд на Родину через Батум или, еще проще, обратного билета перед посадкой на пароход, идущий в Джидду» (131).

Одной из «острых проблем», с которой сталкивались паломники, прибывавшие в Джидду, М. Никольский называет нехватку питьевой воды. Когда М. Никольский, в отсутствие фон Циммермана, исполнял обязанности консула, то «поставлять питьевую воду

вконсульство хотел вменить в обязанность капитанам пароходов РОПиТ». Выступил с предложением (21.04.1905), чтобы МИД России «ходатайствовал перед Отделом торгового мореплавания Морского министерства, чтобы каждый пароход РОПиТ, заходящий в Джидду, выдавал консульству по 60–80 ведер воды». Для пароходов, писал он, «выделение воды консульству в указанных … объемах, не представляет никаких расходов и затруднений». Консульство же могло бы использовать ее, в том числе, и для «оказания услуг местным влиятельным лицам». И, путем предоставления им свежей воды, «приобретать их большее расположение».

Ответ правления РОПиТ (15.06.1905) на соответствующий запрос МИД звучал так: «Капитаны судов будут положительно реагировать на просьбы консульства о воде, но обязать их выдавать, непременно и всякий раз, по 60–80 ведер воды правление не находит возможным, так как количество питьевой воды, возможное для выдачи, будет всецело зависеть от ее запаса на пароходе» (132).

Онехватке воды в Джидде и о «неудаче попыток устроить здесь правильное водоснабжение ввиду противодействия владетелей цистерн» сообщал и фон Циммерман (133).

Летом 1901 г. титулярный советник С. Тухолка в донесениях послу в Константинополе (27.05, 08.06. и 12.10.1901) по этому вопросу информировал, что «Джидда снабжается водой в основном из цистерн, наполняемых дождями»; и что «владельцы их во время хаджжа бессовестно обирают паломников, пуская воду в продажу по очень высокой цене». При этом «ввиду плохого состояния цистерн вода в них недостаточно чиста»; цистерны же заполняются водой только в сезон дождей. В засушливое время года, когда дождей нет, воду берут из небольших колодцев, «вернее сказать, — ям», которые арабы называют словом «хуфра». Располагаются они на расстоянии часа — полутора часов пути от Джидды, так как подпочвенная вода

вдостаточном количестве имеется только в окрестностях Джидды.

Сучетом расходов по рытью колодцев и доставке воды в город стоит она опять-таки дорого. В сезон хаджжа 1900 г. вода продавалась по 15 франков за тонну и была «дурного качества».

В прежние времена, как следует из записки С. Тухолки, Джидда снабжалась водой по старинному водоводу Айн-Хамидие, из водое-

ма, располагавшегося на расстоянии двух часов пути от города. Но

в1901 г. по нему в город не поступило ни капли воды. Во-первых, потому, что он был испорчен, а, во-вторых, потому, что уровень воды

вводоеме из-за засушливого года был недостаточно высок. Водоснабжение города, считал он, могло быть обеспечено «или

устройством хороших артезианских колодцев или путем радикального исправления водовода Айн-Хамидие». Полагал, что вопрос этот следовало бы поставить перед Санитарным ведомством Османской империи в Константинополе.

«Еще хуже ситуация с водой в Ямбо [Йанбу]», сообщал С. Тухолка (09.06.1901). Согласно сведениям, полученным от тамошнего санитарного врача, Омара Даниша Капича, «город снабжается водой почти исключительно из дождевых цистерн. … Вода в них часто смешана с грязью. На расстоянии двух часов от Ямбо имеются колодцы, но их мало». Да и вода из них — дорогая; а в сезон паломничества не хватает, ко всему прочему, и перевозочных средств, чтобы доставить ее оттуда в надлежащем количестве. Поскольку в нынешнем году (1901) шли дожди, то недостатка в воде из цистерн не было. Если же в следующем году дождей, случись, не будет, то «воды в цистернах хватит лишь на 5–7 тысяч паломников (в 1901 г. их прошло через Ямбо до 32 000 человек)».

На расстоянии четырех часов пути от города, «в деревне Ям- бо-Нахиль, есть … источники пресной воды. Оттуда ее легко можно было бы провести в Ямбо, так как деревня эта лежит на семь метров выше города». Два года назад «каймакаму Ямбо было даже приказано оценить стоимость работ по устройству водопровода». Не прибегнув к услугам специалистов, он известил, что прокладка водопровода обойдется в 19 000 турецких лир (то есть, — очень дорого); «и проект был остановлен» (134).

Ходит слух, докладывал С. Тухолка (20.09.1901), что «будто бы мекканский шариф обратился к Его Высочеству Эмиру Бухары с просьбой пожертвовать денег (до 20 000 турецких лир) на устройство водопровода в долине Мина», где мусульмане совершают обряд жертвоприношения. «И будто бы главный кади [религиозный судья] Бухары уведомил его о согласии Его Высочества Эмира».

Было бы хорошо, делится своими соображениями С. Тухолка, «если бы Его Высочество Эмир признал целесообразным переслать деньги [на прокладку водопровода] в консульство, чтобы оно выдавало их частями, по мере исполнения работ. Понятно, что Эмир имел бы своего поверенного для наблюдения за ходом работ».

Смысл данного предложения состоял в том, подчеркивал С. Тухолка, чтобы деньги, пожертвованные на благие цели, были использованы по назначению. «Громадные доходы, получаемые с хаджжа», замечает дипломат, составившие в 1901 г., к примеру, «до 50 млн. франков и даже больше, расхищаются властями» (135).

Эта информация, судя по всему, заинтересовала МИД России. Двенадцатого декабря 1901 г. директор Первого департамента МИД поручил управляющему Императорским политическим агентством в Бухаре «… проверить, насколько верно сообщение Тухолки насчет слухов о пожертвовании Эмиром Бухарским значительной суммы денег на устройство … водопровода в долине Мина». Обратил его внимание на то, что «при выделении денег на сооружение Мекканской железной дороги Эмир Бухарский предварительно запросил мнение Императорского Правительства относительно целесообразности дела». Если информация Тухолки верна, отмечалось в депеше МИД, то поступить, думается должно так, как он предлагает, а именно: «желательно было бы, как для престижа нашего консульства в Джидде, так и в интересах Эмира Бухарского и самого дела, чтобы означенные деньги переданы были по назначению через посредство консульства». И, «вероятно Вам нетрудно будет, — говорилось в депеше директора Первого департамента МИД, — отговорить Его Высочество Эмира от ожидаемого от него крупного пожертвования напрямую, действительное израсходование коего по назначению остается, по-видимому, крайне сомнительным».

Из ответа управляющего политическим агентством в Бухаре (16.01.1902) явствует, что «шариф Мекки, действительно, обращался к Эмиру Бухары с просьбой принять участие в устройстве водопровода», но на момент поступления запроса МИД тот пока «ничем не отозвался на его просьбу» (136)

Донесения С. Тухолки свидетельствуют, что он пытался убедить английского и французского консулов «вместе повлиять» на местные турецкие власти, чтобы они «озаботились обеспечением Джидды водой», побудить турок «к устройству в Джидде правильного водоснабжения», но безуспешно. Выяснилось, что европейские дипломаты считали, что «любое улучшение условий хаджжа — не в интересах их держав». Исходили из того, что, напротив, нужно «пользоваться всяким случаем для его запрещения и ограничения». Попытки, «упорядочить водоснабжение города, — заключает С. Тухолка, — до сих пор разбивались о противодействие тому хозяев цистерн (в числе

их — и мекканский шариф)». Они подкупали генерал-губернатора Хиджаза, и ход этому делу он не давал (137).

25 июля 1901 г., к слову, незадолго до передачи дел фон Циммерману, вернувшемуся из отпуска, С. Тухолка представил послу в Константинополе записку «О задачах нашей политики в Хиджазе». «Как центр политической и религиозной жизни ислама»

и«как место паломничества наших мусульман», писал он, Мекка представляет «существенный интерес для России с ее многомиллионным мусульманским населением». Отсюда — и наши задачи. Во-первых, следить за тем, как Священный город «воздействует на умы» паломников-мусульман из России, «дабы влияние Мекки не сказывалось нежелательным образом на наших мусульманских владениях». Во-вторых, наблюдать за тем, чтобы наши мусульмане не становились во время хаджжа «жертвой разбоев, эксплуатации и дурных санитарных условий». Указывал С. Тухолка и на необходимость остерегаться принятия мер, которые могли бы «возбудить мусульманский фанатизм» и направить его против России.

Господствовавшую, по его выражению, анархию в Хиджазе, где «власти и жители обирали паломников, а бедуины разбойничали», объяснял недостаточным разграничением «пределов власти» гене- рал-губернатора и шарифа.

Выход из складывавшейся в крае взрывоопасной, как он ее характеризовал, ситуации видел в назначении в Хиджаз «энергичного

ичестного валия» и в подчинении ему — «под страхом смещения» — шарифа, а также в «правильной и своевременной» выдаче бедуинам полагавшихся им от турецкого правительства субсидий. Немаловажным в плане стабилизации обстановки в крае считал принятие мер по благоустройству Хиджаза, таких, к примеру, как снабжение Джидды

иЯмбо (Йанбу) водой, и другие (138).

Информируя посла в Константинополе (14.01.1902) о положении дел в Хиджазе, В. фон Циммерман писал: «26 декабря (1901) был порван бедуинами телеграф; столбы опрокинуты; стерегшие телеграф солдаты заманены в западню и несколько человек из них убито и ранено. Остальные бежали в город, бросив все свои пожитки». Имея в виду «более сильным образом выразить свое неудовольствие действиями местных властей, бедуины расположились вдоль правительственной Мекканской дороги, грабя вся, что им попадалось: караваны паломников, казенные обозы, почту» (138*).

Возвращаясь к главной теме донесений М. Никольского — о паломничестве и о проблемах паломников, — уместным представ-