Rossiyskaya_imperia_Aravia_i_Pers_zaliv_2018

такового турецким правительством в целях обеспечения беспрепятственного прохода паломников во время хаджжа «считают нарушением своих прав, и вознаграждают себя грабежами паломников». В 1904 г., как следует из заметок М. Никольского, «бедуины совершили избиение 4 000 богомольцев», а в последующие годы не раз преграждали паломникам доступ в Мекку. И хотя «египетское правительство ежегодно посылает бедуинам — за безопасный проход своих паломников — два парохода с хлебом, он до них не доходит». И бедуины вымещают недовольство на паломниках. Подвергаются нападениям даже караваны, перевозящие Священный махмаль с покрывалом (кисвой) и подарками для Каабы. В хаджж 1905/6 г. махмаль в Хиджаз сопровождали «200 солдат с тремя пушками». С парохода, доставившего махмаль в Джидду, его «перевозили на берег в самбуке [на паруснике], убранной коврами», под залпы орудий из городской крепости. «В течение нескольких последних лет Священный паланкин с кисвой доставляет из Джидды в Мекку один и тот же верблюд, — рассказывает М. Никольский, — настолько понятливый, что, проходя низкие въездные ворота Джидды, сам сгибает колена», чтобы не задеть перекрытия ворот опорными шестами

махмаля (188).

Из Джидды в Мекку пролегают две дороги. «По протяженности обе они почти одинаковы». Вдоль той, по которой идут караваны с паломниками, расположены сторожевые посты с солдатами. «Между Джиддой и Меккой — 11 станций; самые крупные из них — Бахра и Хадда, где паломники переодеваются в ихрамы».

Приходит в Мекку и паломнический караван с махмалем из Константинополя; на нем доставляют подарок султана — ковер для Каабы. «В хаджж 1904/5 г. с ним в Мекку явилось 8 784 человека при 3 500 верблюдах»; египетский паломнический караван насчитывал 4000 человек, а тот, что прибыл из Неджда — 2 000 человек. Но вот что интересно, пишет М. Никольский, «ни один из турецких султанов хаджж в Мекку не совершал. Вместо себя султан посылает на богомолье свое доверенное лицо, передвигающееся с караваном, в сопровождении 500 солдат с пушками и эскадроном багдадских арабов на быстроходных верблюдах» (189).

Интересные и малоизвестные сведения о махмале из Константинополя содержатся, к слову, в «Сборнике материалов по мусульманству» под редакцией поручика Ярового-Равского (СПб, 1899).

За 15 дней до Рамадана, повествуют материалы сборника, турецкий султан, по издревле сложившемуся обычаю, «ежегодно посылает в Мекку караван с дарами и своего уполномоченного, который вместо него совершает хаджж, то есть поклонение мусульманским святыням в Мекке и Медине.

В 1899 г. уполномоченным султана во время хаджжа выступал «начальник духовного отделения при Министерстве народного просвещения Ариф-эфенди». Священный караван с махмалем прошел по всем главным улицам Константинополя. «Во главе вереницы пестро убранных верблюдов, мулов и ослов, восседая на белом двугорбом верблюде, передвигался Ариф-эфенди, в шитом золотом мундире турецкого чиновника, держа в вытянутых вперед руках грамоту султана на исполнение возложенных на него полномочий». С обеих сторон двигалась вооруженная стража, охранявшая в пути паломнический караван с махмалем от нападений бедуинов. Проходя по улицам города, караван сделал остановку у дворца султана, где «его приветствовали чиновники и сам султан, стоя на балконе». Самые неистовые из мусульман, опускались на колени и «целовали следы от копыт животных, направляющихся с махмалем в Священные города, Достопочтенную Мекку и Богоугодную Медину.

К каравану, во время его остановки у дворца султана, «подходили евнухи с шелковыми мешочками», с содержавшимися в них «пожертвованиями дам султанского гарема». В каждом таком мешочке, кроме золотых монет, имелся «листок бумаги с именем жертвовательницы», которой уполномоченный султана должен был доставить из Мекки, по возвращении из хаджжа, какой-либо сувенир, будь то воду из Святого источника Замзам, либо четки, либо мешочек с мекканской землей. Из султанских покоев слуги подносили к махмалю «сундучки с золотом» — дарами султана Священной Каабе.

Потом караван переместился в «мусульманскую часть города, в район Скутари, где находился 15 дней»; и в продолжение всего этого времени, переходя из квартала в квартал, от дома к дому, собирал пожертвования. После чего отправился с паломниками в Святые места (189*).

Согласно статистическим данным, приведенным в заметках М. Никольского, в хаджж: 1891/2 г. через Джидду и Йанбу прошло 44 900 паломников. В последующие годы их численность составляла: 1892/3 г. — 53 962; 1893/4 г.– 92625; 1894/5 г.– 49 628; 1895/6 г. — 55 409; 1896/7 г. — 62 731; 1897/8 г. — 41 133;

1898/9 г. — 36 768; 1899/1900 г. — 36 609; 1904/5 г. — 66 505; 1906/7 г. — 70 052; 1907/8 г. — 108 141 (190).

В хаджж 1904/5 г. Джидду посетило 127 пароходов; из них 91 — под английским флагом, 7 — под русским и 5 — под турецким (общее число паломников составило 150 000 чел.). В хаджж 1906/7 г. Джидда приняла 205 судов (170 пароходов и 35 парусников); из них 135 — под английским флагом и 8 — под русским (191).

Достопочтенная Мекка — «матерь городов», «очаг веры» и «сердце ислама», как называют этот Священный город мусульмане, место Дома Аллаха (Каабы), — являлась и крупным торговым центром Хиджаза. В квартале Зуйка, что к северу от Каабы, располагался рынок по торговле невольниками. В январе 1906 г. цены на рабынь на нем, говорится в заметках М. Никольского, были такие: «суданки и вообще черные невольницы продавались по 9-12 лир; абиссинки — по 15–18 лир; но вот молодые и красивые абиссинки, предназначавшиеся для утех, оценивались в 30–60 лир (1 турецкая лира равнялась 8 руб.50 коп.)».

После разгрома турками йеменских повстанцев, докладывал М. Никольский (17.10.1905), невольничий рынок в Мекке был переполнен красивыми рабынями из Йемена. Около 200 молодых йеменок работорговцы выставили в семи-восьми лавках Мекки, специализировавшихся на торговле рабами. Однако покупателей на них среди арабов не нашлось, так как те опасались мести родных этих йеменок.

К слову, когда в отсутствие консула М. Никольский управлял консульством, то добился освобождения нескольких рабов. «Сегодня утром, — извещал он посла в Константинополе (20.07.1905), — ко мне пришли два негра, получившие вчера свободу по моему требованию». Вместе с тем, каймакам Джидды во время встречи и беседы с драгоманом консульства Воиновым «просил его, как можно скорее отправить этих освобожденных невольников в Судан» — во избежание проявления недовольства со стороны местных арабов (192).

Упоминая о мекканской колонии выходцев из России, М. Никольский замечает, что немало имелось среди них лиц, «бежавших из тюрем, от долгов, судебного преследования или военной службы». В Мекке, по его словам, жили «преимущественно туркестанцы

ибухарцы. Татары для проживания избрали Медину». Предпочтение, что татары отдавали Медине, объяснялось, по его мнению, еще

итем, что климат там был «не так жарок, как в Мекке». Именно в мединских «богословских учебных заведениях, славящихся во всем исламском мире, чаще всего обучались и состоятельные ученики из мусульманских мест в России».

Некоторые из оседавших в Мекке мусульман-выходцев из России женились на арабках. Мекканцы тоже брали в жены «бухарок и татарок». Многие мекканские татары, также как и их соплеменники в Медине, «получали жен из Казани». Татарки, будучи «не в состоянии свыкнуться с местным жарким климатом, быстро вяли».

На слуху у мекканцев, свидетельствует М. Никольский, во время его службы в Джидде было несколько имен щедрых благотворите- лей-мусульман из России. Среди них — «известный бакинский богач Тагиев, пожертвовавший на нужды города десятки тысяч» (193).

Возвращаясь из хаджжа, паломники везли с собой из Святых мест подарки-сувениры. Чаще всего — «четки (черные — из местных кораллов, и желтые — из Константинополя), до 3 000 000 ниток ежегодно, и жестянки с водой из Священного источника Замзам» (194).

Надо сказать, что паломники-мусульмане из России ценили то, что делало русское правительство и дипломатические миссии в Турции, Египте, Индии, Месопотамии и Аравии по их защите во время паломничества в Святые земли ислама в Аравии.

«Киргизы Семипалатинской области, — телеграфировал фон Циммерман (22.02.1903), — во главе с волостным старшиной, собравшись 16 февраля во дворе Заповедной мечети в Мекке, где находится Кааба, вознесли Богу горячие молитвы о здравии и благоденствии Их Императорских Величеств Государя Императора и Государыни Императрицы». Получив эту телеграмму и ознакомившись с ней, «Государь повелел передать Высочайшую благодарность» русскоподданным киргизам Семипалатинской области, прибывшим на поклонение в Мекку (195).

Особое внимание в донесениях, посвященным вопросам паломничества, российские дипломаты акцентировали на намерениях Англии и Турции «возбудить и обуздать религиозный фанатизм жителей Закавказья и Средней Азии» в целях реализации «подрывных замыслов в отношении России».

«22 апреля с. г., — докладывал из Константинополя коллежский секретарь Писарев (26.04.1904), — явился в посольство русскоподданный Мухаммад Хафиз и поведал о том, что в Константинополе образовался кружок лиц», выходцев из России, принявших турецкое подданство. Во главе их стоит «бухарец Ибрагимов, уроженец Тобольской губернии, Тарского уезда, Бухарской волости, прибывший в Константинополь 4–5 месяцев тому назад (имеет загранпаспорт, выданный ему 25.09.1903 г. градоначальником Санкт-Петербурга)».

Вкружок этот входят: «Хаджи Ахмед-эфенди, уроженец Казанской губернии, торговец красным товаром [материалом для одежды, аршинным, покупаемым на меру длины]; Махмеди Вахидов, владелец бакалейной лавки и др. Всего 10 человек (почти все торговцы)».

Лица эти, опекаемые турками, «распространяют среди населения Константинополя слухи о стеснениях и жестокостях, которым будто бы подвергаются мусульмане, проживающие в России».

Копии с составленного ими «Списка требований к русскому правительству» вышеуказанные лица передали в «английское и германское консульства». Несколько копий «выслали также в Россию — для распространения среди мусульманского населения, через доверенных лиц [указываются] в Астрахани, Оренбурге, Санкт-Пе- тербурге и Симбирской губернии». Главное их требование состоит

ввозврате им, отобранных, якобы, у них, «прав на свободу совести и вероисповедания» (196).

«Осознавая степень угрозы, таящейся для России в использовании Англией и Турцией исламского фактора» в своих целях, российские дипломаты обращали внимание Санкт-Петербурга «на недопустимость недооценки политического аспекта паломничества». Указывали на то, что «отсутствие на этот счет специальной правительственной программы, способной сыграть роль своего рода противовеса панисламистским устремлениям Турции и честолюбивым замыслам англичан, конкретно в Закавказье и Средней Азии, является серьезным и досадным упущением».

Всесторонне вопрос об «исламском факторе», как таковом, рассматривался в июне 1911 г., на специальном межведомственном совещании, проходившем в МИД Российской империи. В принятых на нем рекомендациях говорилось о необходимости «оперативного устранения трудностей, связанных с паломничеством русскоподданных мусульман в Святые места шиитов и суннитов», и о должном противодействии «политическому воздействию на них» со стороны Англии и Турции (197).

Вдонесениях каждого из дипломатов, работавших в русском консульстве в Джидде, содержались интересные сведения о проживавших в Хиджазе выходцах из России.

Мусульмане из России, сообщал С. Тухолка (01.07 и 18.07.1901), «оставшиеся на житие в Хиджазе после хаджжа», образовали здесь «несколько национальных колоний». Небольшие по численности, они, вместе с тем, представляли для консульства «повышенный интерес, как с точки зрения их влияния на мусульман в России», так

и в плане их «отношения к турецким властям в Хиджазе и к нашему консульству в Джидде».

Некоторые хаджии из России, информировал С. Тухолка, после окончания паломничества поступали в Мекке и Медине в тамошние медресе — для «изучения мусульманских наук» (198).

Мекка, писал в заметках «Русские мусульмане в Хиджазе» С. Тухолка, есть «центр жизни ислама». Ее роль и место в мусульманском мире, как справедливо отмечал в своем сочинении «Мекка» голландский путешественник-исследователь Аравии Христиан Снук Гюрхронье, определяется нахождением в ней святынь ислама и ежегодно совершаемым к ним паломничеством мусульман со всех концов света. В Мекке проживают и «наиболее чтимые представители мусульманской религии и науки», а также «верховные шейхи дервишеских орденов», проповедующих дорогу приближения к Богу. «Адепты этих орденов должны строжайше исполнять известные предписания ислама и беспрепятственно повиноваться шейху своего ордена». Наиболее распространенными из орденов дервишей в Мекке являются: накшибанди [накшбандийа], кадири, сапусийа (также унмани, рашиди и рафди).

Мекка буквально пропитана идеей панисламизма. К мусульманам, прибывающим из христианских стран, в том числе из России, мекканцы относятся «с презрением, ибо те состоят де под властью христиан».

Влияние Мекки на мусульман, проживающих где-либо в мире, сказывалось, по мнению С. Тухолки, «не столько через хаджиев», сколько через складывавшиеся в Хиджазе, в Мекке и Медине, «чужеземные колонии мусульман». Именно они служили постоянным связующим звеном между Меккой и родными землями мусульман, оседавших в Хиджазе (199).

По самым приблизительным подсчетам, докладывал С. Тухолка, в Мекке в 1901 г. проживало: «до 200 человек среднеазиатцев и бухарцев, до 20–30 кавказских магометан и татар, и до 500 кашгарцев, которых здесь также зовут бухарцами. В Медине — до 30 среднеазиатцев и бухарцев, и до 200 крымских и казанских татар; а в Джидде — до 30 среднеазиатцев и бухарцев» (200).

Объяснением тому, что татары, в частности, «отдавали предпочтение Медине перед Меккой» служило, по-видимому, то, делится своими соображениями С. Тухолка, что «татары, избегая воинской повинности и боясь преследований», уходили и укрывались «в более отдаленной Медине». На выходцев же из Средней Азии воинская повинность в России в то время еще не распространялась. Многие из рус-

скоподданных мусульман, проживавших в 1900 г. в Хиджазе, «бежали из России, — по словам С. Тухолки, — либо от долгов», либо от преследований и судебной ответственности за уголовные преступления.

Мусульмане, выходцы из России, постоянно проживавшие в Хиджазе, находились в «сношениях со своими родственниками и знакомыми на Родине». Связи поддерживали через «своих же единоверцев, разъезжавших между Россией и Меккой» («именной список таких лиц, числом в 41 человека» представил в рапорте от 23.06.1895 г. бывший драгоман консульства Ш. Ишаев).

Большинство тех мусульман из России, кто оставался после хаджжа на проживание в Хиджазе, доносил С. Тухолка, брали со временем турецкое подданство. «Считали себя здесь турецкоподданными, и местные власти относились к ним как к таковым». Их гражданские тяжбы разбирались в местных шариатских судах (201).

Из документов АВПРИ следует, что в распоряжении «русских консульских постов на Ближнем и Среднем Востоке имелись кавасы или гулямы [стражники-охранники], в обязанности которых входили полицейские функции в отношении проживавших за границей русскоподданных и охрана консульских представительств».

Когда консул отправлялся на встречу с турецкими властями, непременно «в форменном сюртуке», то его, как правило, сопровождали два каваса. Один из них шел впереди, «в парадной одежде, с кавасским жезлом», а второй кавас — сзади, «в простом платье с большими нарукавниками», сшитыми из отрезков материи цветов российского национального флага.

Кавасы были «снабжены оружием форменного образца. Помимо своего прямого назначения, оно служило отличительным знаком консульского каваса, и вместе с носимой им форменной одеждой внушало лицам, соприкасавшимся с ними по служебным делам, почтение и уважение».

Кавасы российского консульства в Джидде «имели суконную, расшитую галунами форменную одежду (надевали ее только по торжественным случаям). В. фон Циммерман «снабдил их летней стирающейся одеждой форменного образца с форменными пуговицами», и направил в МИД России запрос о выдаче кавасам огнестрельного оружия. «Оно, — писал он, — консульству настоятельно необходимо. В консульстве хранятся казенные деньги и на значительные суммы депозиты и наследства паломников. При консульстве имеется тюрьма, где содержатся отбывающие наказание проживающие в

Хиджазе подданные России». Во время хаджжа, когда вокруг консульства скапливается масса паломников, возникает необходимость в поддержании порядка.

Ставя вопрос о снабжении консульства оружием, фон Циммерман указывал, что «во французском консульстве на вооружении кавасов числилось 12 винтовок и 12 револьверов; имелось оружие в голландском, бельгийском и других консульствах».

Просил «отпустить оружие для консульства из одесского арсенала: 3 трехлинейных винтовки укороченного казачьего образца; 3 самовзводных револьвера и 4 нагана (с запасами патронов из расчета по 200 штук на винтовку и револьвер); и отправить груз с ближайшим пароходом РОПиТ».

Просьба фон Циммермана была удовлетворена. Главное артиллерийское управление Военного министерства России поставило в известность 1-ый Департамент МИД (23.09.1908) о том, что «Военный Совет положил: отпустить безвозмездно управляющему Российским Императорским консульством в Джидде для охраны миссии три трехлинейных казачьих винтовки образца 1891 г., с шестьюстами к ним патронами, и три … револьвера, также с 600-ми патронами» (202).

Рассказывая о деятельности консульства Российской империи в Джидде во время руководства им В. В. фон Циммермана, следует, думается, упомянуть и о том, что «по просьбе австрийского правительства» ему было предписано (14.05.1907) «принять на себя заведование австро-венгерским вице-консуль- ством в Джидде на время отсутствия вице-консула, доктора Душана Тончича». В 1908 г. австриец выехал в отпуск, и отсутствовал в Джидде в течение 6 месяцев (принял назад управление ви- це-консульством 17.10.1908 г.) (203).

В донесениях российских дипломатов из Джидды содержится интересный материал о положении турок в Северной Аравии.

Справиться с ростом недовольства аравийцев их правлением, добиться наведения «тишины и порядка», турки, как явствует из документов АВПРИ, были не в силах.

4 июля, сообщал С. Тухолка (04.07.1900), «200 бедуинов из племени ал-харб подошли на ста верблюдах на близкое расстояние от Мекканских ворот Джидды. Целью их было захватить стоявших там верблюдов и товар, который на них грузили». Турки отреагировали незамедлительно — пригласили к каймакаму Джидды, для разгово-

ра о случившемся, вождя этого племени, шейха ‘Абд Аллаха Васила (204).

Сколько-нибудь серьезного воздействия на бедуинов-аравийцев такие разговоры турецких начальников с шейхами кочевых племен, отмечал С. Тухолка, судя по всему, не имели. Турецкое правительство обладало тогда в Северной Аравии лишь «призрачной властью». Генерал-губернатор Хиджаза не пользовался у шейхов племен края абсолютно никаким влиянием. Подтверждением тому, замечает дипломат, — нападение, которому тот подвергся со стороны бедуинов в середине июля 1901 г., следуя из Мекки в летнюю резиденцию в Та’и- фе, «под охраной сильного конвоя с 4 артиллерийскими орудиями». Одну из пушек, захваченных бедуинами во время этого налета, ему, по слухам, пришлось даже выкупать у них (205).

Волнения среди племен и разбои в Хиджазе, докладывал С. Тухолка (1 и 6 июля 1901 г.), «особенно усилились в последнее время. …Если бедуины и подчиняются кому-либо еще, кроме своих шейхов, то лишь шарифу Мекки, назначаемому султаном из потомков Магомета в известном порядке наследования».

Хиджазский вилайет, как и «вообще все турецкие области на Аравийском полуострове, весьма слабо связан с Турцией, — писал в своей записке «Хиджаз», посол в Константинополе И. А. Зиновьев (06.07.1905). — Население Хиджаза … турок ненавидит, и, в сущности, власть Порты над собой не признавало и не признает. Власть эта проявляется разве только в том, что в городах Мекка и Медина, Таиф

иДжидда имеются небольшие турецкие гарнизоны. Никаких податей бедуины не платят. Напротив, султан вынужден выдавать им денежные пособия и снабжать их провиантом» в целях «поддержания среди них своего престижа».

Нынешний шариф ‘Аун ар-Рафик-паша, человек «крайне алчный и корыстолюбивый, удерживает часть денег и провианта, отпускаемых султаном бедуинским шейхам». И бедуины разбойничают. Шариф «относится к их разбоям снисходительно»; и, как говорят, «даже извлекает из них для себя выгоду».

Турецкие же власти даже в прежние времена, когда на Аравийском полуострове было сравнительно спокойно, «весьма робко вмешивались в дела Хиджаза». Ныне же, когда «мятеж охватил весь Йемен», и «ввиду неспокойного состояния умов в Асире», где явился лидер, «призывающий арабов к поголовному восстанию», положение турецких властей «стало еще более щекотливым

ибеспомощным». Они не только «не решаются принимать против

бедуинов крутые меры из опасения, дабы мятежные настроения не проникли в Хиджаз и не побудили их к открытому восстанию, но и во всем им спускают» (206).

Нынешний генерал-губернатор Ахмед Ратиб-паша, «понимая затруднительность своего положения и невозможность исполнения своих обязанностей без поддержки шарифа, действует во всем согласно с ним. Оба они бессовестно обирают и хиджазцев и паломников. …И оба ежегодно отправляют в Константинополь громадные суммы» в виде бакшишей, то есть взяток или откупных, за чинимые ими произвол и бесчинства (207).

Разбои в Хиджазе в то неспокойное время, согласно донесениям русских дипломатов, резко активизировались, притом не только на сухопутных караванных путях, но и на море. В последнее время, информировал С. Тухолка (26.06.1901), «под Джиддой участились случаи морского разбоя». Совершают их — на маневренных самбуках (местных парусниках) — «здешние пираты из одного приморского племени», во главе с неким Габисом. «Сборный пункт пиратов» — деревенька Гуэль, что неподалеку от Джидды. Для борьбы с пиратами «здешний каймакам просил прислать … военное судно из Ходейды». Дерзким пиратом, по словам А. Дмитриева, слыл в то время и Хасан Ашраф, «старшина хиджазских рыбаков» (208).

В начале 1904 г., сообщал из Константинополя посол И. А. Зиновьев (04.02.1904), турецкий комендант в Медине направил в Константинополь несколько телеграмм (11,12, 13 января) о «беспорядках, случившихся в Медине, втором Священном для мусульман городе Хиджаза». Некоторое время тому назад, писал он, «среди населения Медины стало обнаруживаться волнение, которым весьма ловко воспользовались английские агенты». Они стали внушать населению, что оттоманское правительство — немощно и бессильно, и «не в силах охранять достоинство ислама», а вот «пример Индии» может служить арабам ярким свидетельством тому, что сделать это сможет английское правительство, которое «сумеет лучше, чем турки, защитить» интересы мусульман и удовлетворить их нужды. Агенты англичан всячески подстрекали мятежных арабов, «распространяли по городу прокламации», в которых говорилось, что «местное население устало от турок, и было бы не прочь свести дружбу с англичанами». В ходе возникших волнений несколько турецких чиновников получили ранения.

Судя по всему, отмечал И. А. Зиновьев, англичане хотели бы «распространить мятеж до самой Мекки». Притом сделать так, чтобы