Rossiyskaya_imperia_Aravia_i_Pers_zaliv_2018

Однако и он не сохранился; храм Шиса разрушил «потоп Ноя». Тогда Господь повелел Ибрахиму (Аврааму) и сыну его Исма’илу, рожденному наложницей-египтянкой Хаджар (Агарь), возвести на том же самом месте новый храм. Так и «явила себя людям нынешняя Кааба», неоднократно впоследствии перестраивавшаяся. Четыре угла Каабы символизируют собой, согласно сказаниям древних аравийцев, «четыре угла земли», то есть четыре стороны света. В одном из углов Каабы находится Камень прощения, известный сегодня как Священный Черный камень (Аль-Хаджр Аль-Асвад). Ниспослал его Господь

снеба, с архангелом Джабра’илом (Гавриилом), после окончания Авраамом строительства Дома Бога — в знак «воссоединения людей

сБогом». И повелел Аврааму, чтобы вложил он его в угол Каабы, и, окончив работу, взошел на соседнюю с Каабой гору, и возвестил оттуда людям, «обращаясь на все четыре стороны света», чтобы поклонялись они Господу, и приходили совершать молитвы к Дому Его.

Священный камень этот, вложенный в серебряную оправу (с 1873 г.), есть «око Господа» на земле, говорят арабы Аравии, символ могущества Аллаха. Был он вначале прозрачным яхонтом. Внутри его можно было рассмотреть картины Рая, обители вечного блаженства. Почернел же камень, но только снаружи, из-за того, что вобрал в себя грехи людей, каявшихся в совершенных ими грехах, прикасаясь к Камню прощения своими устами. В день Страшного суда Камень «получит язык», заговорит, и будет свидетельствовать перед Творцом в защиту тех, кто уверовал в Бога единого, поклонился Дому Его и целовал «око Господа на земле» чистыми устами. Как только прозвучат в день Страшного суда призывные трубы, тотчас ангелы, охраняющие Каабу, поднимут Дом Бога и унесут его в Рай (12).

Великий арабский ученый-энциклопедист, историк и географ Ибн ал-Хаик (ум. 946), повествуя о Мекке, упоминает о следующем предании арабов Аравии. Когда при восстановлении Каабы Ибрахим (Авраам) вложил в стену Святилища Черный камень (Камень прощения), то «все четыре угла Храма засветились, и все пространство вокруг озарилось ярким светом». В тех местах, где лучи света, шедшие от каждого из четырех углов Каабы, обрывались, и установили границы Священного города, запретного для неверных, и территорию его обозначили каменными столбами (13).

Снаружи Кааба закрыта кисвой, «покрывалом, сшитым из восьми кусков черной шелковой материи». Сверху кисвы, золотым шитьем, прошиты айаты («стихи») из Корана. Стоимость кисвы, которую видел на Каабе Давлетшин, составляла, по его словам, «около

45 тысяч рублей». Раньше кисву изготавливали из светлой материи и меняли три раза в году. Впервые Каабу покрыл, белой кисвой один из владык-воителей Древнего Йемена, Кариб ибн Ас’ад. Многим позже установился обычай облачать Каабу в кисву черного цвета и менять ее один раз в году. Во времена Давлетшина кисву доставляли из Египта, с махмалем, то есть в специальном паланкине с дарами султана для Каабы и Гробницы Пророка Мухаммада в Медине, перевозившимся с шедшим оттуда паломническим караваном. «Старое покрывало поступало в пользу хранителей Каабы». Они разрезали его на части и распродавали паломникам, в качестве сувениров. Часть кисвы с золотым шитьем передавалась шарифу. Если день, установленный для смены кисвы, приходился на пятницу, то ее отсылали в Константинополь, в дар султану.

Из двух дверей Каабы, пишет Давлетшин, «восточная дверь богато разукрашена серебром». Открывают ее для паломников в строго определенные дни, «10 раз в году». И тогда все желающие могут войти в Каабу и помолиться. «Стены внутри Каабы покрыты шелковой материей, присылаемой турецкими султанами при вступлении на престол».

Рассказывая о махмалях, Давлетшин отмечает, что «посылка в Мекку и Медину ко времени хаджжа особых, охраняемых сильным эскортом паломнических караванов, во главе которых идет махмаль, практикуется с древних времен». Махмалем, поясняет штабс-капитан, «назывался раньше верблюд, на котором семья Пророка совершала паломничество из Медины в Мекку». Впоследствии название это закрепилось за богато украшенными паланкинами с дарами для исламских святынь. Перевозили их торжественно, в сопровождении пышной процессии и почетного караула. Устанавливали махмали только на верблюдах, специально отобранных и предназначенных только для этих целей.

Египетский махмаль выступает из Каира. На отрезке пути от Суэца до Джидды, перевозится на пароходе.

Сирийский махмаль отправляется из Дамаска, под усиленной охраной (в 1898 г. сторожевой отряд махмаля состоял из «550 человек конницы, 200 конных заптиев [жандармов], при двух горных орудиях»). С сирийским махмалем перевозят не только дары для главных мечетей в Мекке и Медине, но и «денежные средства на весь годовой расход Хиджазского вилайета».

Какое-то время, сообщает Давлетшин, посылался еще один махмаль — из йеменского города Хайс, но обычай с этим махмалем не сохранился (14).

Мекканский Харам, делится своими впечатлениями Давлетшин, — это и место поклонения, и «аудитория под открытым небом для всех мекканских медресе, и громадный ночлежный приют, куда стекаются по вечерам бездомные паломники. Обслуживают Харам евнухи, одетые в белые одежды».

Из других достопримечательностей Мекки Давлетшин называет Макам Ибрахима (место Авраама) и Священный источник Замзам. В Макаме Ибрахима, «за бронзовой решеткой, в железном сундуке, покрытом расшитой золотом черной материей, присылаемой из Египта вместе с кисвой, — рассказывает он, — находится камень в рост с человека, служивший, по преданию, Аврааму подмостками при постройке Каабы. Камень этот имел способность по желанию Авраама увеличиваться в высоту и опускаться».

Что касается источника Замзам, то в своде сказаний и преданий древних аравийцев говорится о том, что «когда Исма’ил, сын Ибрахима (Авраама), и мать его, Агарь, блуждали по пустыне, умирая от жажды», то у ног младенца Исма’ила чудным образом забил вдруг обильный родник, «из которого они и утолили жажду». В 762 г., при халифе Мансуре, над источником возвели здание. В 838 г., по велению халифа Ма’муна, колодец, вырытый на месте источника, углубили. В 1611 г. вокруг источника-колодца возвели «высокий каменный барьер, так как находились фанатики, которые бросались в него» с целью принесения себя в жертву Богу. По поверью арабов, вода из источника Замзам излечивает все болезни. Черпают ее, «кожаными ведрами», и раздают паломникам четверо смотрителей, специально приставленных к колодцу-источнику (15).

Один из ритуалов хаджжа проходит на улице Шари’-эль- Мас’а, упирающейся одним концом, северным, в холм Марва, а другим, южным, — в холм Сафа. По преданию, Агарь, изнывая от жажды, металась в поисках воды, дабы напоить себя и своего младенца, именно между этими двумя холмами, перебегая от одного к другому. В память об этом событии паломники проходят расстояние между холмами семь раз. «Обряд называется са’йа [бег между холмами], а место, где его совершают — Мас’а [место похвальных деяний]».

Все обряды в Мекке паломники исполняют в ихрамах, специальных паломнических одеждах. Состоит ихрам из «двух цельных (несшитых) кусков белой материи. … Делается это для того, чтобы напомнить людям о равенстве всех их перед Богом». С момента переодевания в ихрамы — происходит это «за четыре-пять переходов до Мекки» — паломники должны посвящать себя только молитве.

«По приезду в Мекку пилигримы сразу же, прямо с дороги, отправляются в Харам, чтобы совершить первый ритуальный обход (таваф) Каабы и са’йа. Делают это под руководством своих далилей или, как их еще называют, тутаввифов. Входят на территорию Харама через Баб-эль-Салам, одни из четырех больших ворот (помимо них есть еще 18 малых). Направляются к Южному углу Каабы, в который вделан Черный камень. При семикратном обходе Дома Бога, «имея его по левую руку, каждый раз останавливаются перед Черным камнем и всякий раз ”целуют” его знаком и один раз — губами. Касаются рукой Йеменского камня, еще одного почитаемого мусульманами Священного камня, находящегося в Йеменском углу Каабы. Затем, после краткой молитвы у Макама Ибрахима, покидают территорию Харама через ворота Баб-эль-Сафа, чтобы исполнить са’йа, семикратный проход между холмами Сафа и Марва (некоторую часть пути, отмеченную знаками на стенах домов, бегом). После окончания этих двух обрядов «паломники остригают или обривают часть головы».

Следующий обряд хаджжа совершается у горы ‘Арафат (‘Арафа). По преданию арабов Аравии, наши прародители, Адам и Ева (Хавва), после изгнания из Рая и долгой разлуки встретились у горы ‘Арафат, где и жили первое время. Здесь, после ночевки под открытым небом, пилигримы исполняют обряд стояния, продолжающийся до захода солнца, слушают проповедь (хутбу), читаемую с вершины горы, и молятся.

Затем устремляются в долину Муздалифа, где исполняют у мечети вечернюю и ночную молитвы. На следующий день, утром, перемещаются в долину Мина, где у высокой горы, «повинуясь воле Божьей, Авраам хотел принести в жертву Богу сына своего, Исма’ила», и где находится камень, расколовшийся, когда Авраам швырнул в него свой нож, которым он намеревался исполнить обряд жертвоприношения, но «нож был непослушен ему». Здесь же находятся три места, помеченные каменными столбами, символизирующими Иблиса (шайтана), преграждавшего, по преданию, путь Ибрахиму, дабы не исполнил он волю Господа, и в которого Ибрахим бросал камни, отгоняя его от себя. В ознаменование этого события паломники бросают камешки в столбы-символы Иблиса, а затем приносят в жертву баранов, и «молятся у камня», расколовшегося от удара ножом, брошенным Ибрахимом. С исполнением этого обряда, отмечает Давлетшин, «паломники обривают или остригают вторую часть головы». Мусульманин, совершивший хаджж, получает почетное звание хаджи и право носить зеленую чалму (16).

Во время хаджжа, указывает в отчете Давлетшин, многие паломники, находясь в Мекке, посещают дом, где родился Пророк Мухаммад, а также тамошнее старинное кладбище, где похоронены Хадиджа, первая жена Пророка, и несколько первых Его последователей.

Интересные заметки о Джидде содержатся в хранящемся

вАВПРИ отчете врача Даниила Кирилловича Заболотного о его командировке в этот город (17).

Виюле 1894 г. он получил предписание срочно выехать из Бомбея, где занимался изучением эпидемиологической ситуации,

вДжидду, чтобы «оценить на месте возможность занесения оттуда заразы» (чумы) в Россию и Европу с возвращающимися из паломничества мусульманами-пилигримами. Паломники, пишет Д. Заболотный, «стекаются в Аравию» со всех концов Арабского Востока, Европы, Азии и Африки. Часть их следует в Святые места сухим путем,

в«составе паломнических караванов» из Дамаска и Багдада, Сана’а, Неджда, и других мест. «Главная же масса прибывает морем»: с севера — через Суэц, и с юга, из Индии, — через Бомбей и Аден, в Джидду и Ямбо (Йанбу).

Четыре дня пассажиры судна, на котором Д. Заболотный следовал в Джидду, «томились в карантине», на совершенно голом … острове посреди Аденского залива. «Медицинский надзор» на этом, с позволения сказать, «карантинном посту», где, с медицинской точки зрения, не делали, по его словам, абсолютно ничего, «выполняли два надсмотрщика-сомалиса» (сомалийца). Во время этого, так называемого карантина, сообщает русский врач, легко можно было попасть с острова на берег, побродить там по рынку и попить кофе. Для этого требовалось только «сунуть в руку сомалиса традиционный бакшиш», то есть взятку. «Бакшиш в здешних краях, — замечает Д. Заболотный, — открывает любые двери…».

По истечении «карантина» объявили посадку на пароход. То, как это происходило, иначе, как «военным штурмом», рассказывает Д. Заболотный, назвать было нельзя. «Полуголодные, изможденные паломники с криками лезли по трапу на небольшой пароходик; цеплялись за якорные цепи. Палуба напоминала собой плавучий цыганский табор». По пути следования в Джидду, в Красном море, скончался один из паломников. «Труп его завернули в простыню, привязали к ногам чугунную полосу и бросили в море. За трупом тут же рванулись акулы».

Главная опасность для мореходов в Красном море, делится своими наблюдениями Д. Заболотный, — коралловые рифы; другая неприятная сторона путешествия по нему на пароходе — страшная жара, буквально сжигающая все живое. В трех днях пути от Джидды лежит остров Камаран, контролируемый англичанами. Продукты питания на него завозят из Ходейды (порт в Йемене). Карантинные посты собственно Джидды — это острова Абу Са’ад, Васта и Абу ‘Али.

Ивот, наконец, судно прибыло в Джидду, продолжает

Д.Заболотный, и бросило якорь на рейде. «Перед нами — Благословенная Джидда, город праматери человечества, морские ворота в Мекку и Медину, где покоится священный прах Пророка». По морю снуют самбуки, по небу вдоль берега, «тянутся острые копья минаретов». Казалось бы, все трудности и невзгоды нелегкого пути позади. Но не тут-то было. «Карантинщик, узнав, что паломники прибыли из Бомбея, где свирепствовала в тот год чума, в город никого из пассажиров судна не пустил». Пришлось прибегнуть к помощи извне — направить с борта корабля две телеграммы: русскому консулу в Джидде и в Санитарный совет в Константинополе; и при содействии русского консула удалось, наконец, сойти на берег.

Город лежит у самого моря. Большинство домов в нем — в 3–4 этажа, с балконами и резными окнами. «Крыши домов — плоские; и служат, как и везде на Востоке, после захода солнца, местом для отдыха». Со стороны суши «город обнесен стеной, в которой имеются двое главных ворот: Мекканские и Мединские. У первых из них, с наружной стороны, — небольшой рынок. Движение через Мекканские ворота — оживленное: через них проходят паломники, бедуины и нагруженные караваны. Население состоит в основном из арабов. Жители города занимаются обслуживанием пилигримов, торговлей, рыболовством, разгрузкой судов, ловлей морских раковин и кораллов, и «выделкой из черных кораллов изящных мундштуков и четок».

«Центр общественной жизни Джидды — базар и стоящие возле него кофейни». Сюда приходят не только за покупками, но и для того, чтобы «поговорить и узнать новости».

На расстоянии двух ночных переходов от Джидды, что «составляет около 97 километров», лежит Мекка. Дорогу контролируют бедуины. «За безопасный проход пилигримов турецкое правительство платит бедуинским племенам деньги» (18).

Грязь в Джидде — ужасная, похлеще чем, «в самых нищих кварталах Бомбея. …Там хоть тропические ливни смывают с улиц пыль и нечистоты. В Джидде же дожди выпадают крайне редко. …Канализа-

ции в городе нет. Отбросы сваливают перед домами». Пилигримы во время хаджжа размещаются прямо на улицах, площадях и на набережной. Водоснабжение — «в крайне неудовлетворительном состоянии». На весь город — только четыре больших цистерны. Вода в них поступает по водоводу, с гор. За городом имеются дождевые водосборники. Воду из цистерн черпают ведрами, разливают в кожухи из козьих шкур, и развозят по городу. «И сколько в них бактерий холеры и тифа — одному Богу известно». Здесь, в Джидде, рассказывает

Д.Заболотный, ему «впервые довелось увидеть, собственными глазами, что милостыню, оказывается, можно подавать нищим и в виде кружки несвежей, застоявшейся воды». Нищета и грязь в Джидде, и скученность на пароходах, резюмирует русский врач, — это «благодатная почва» для появления эпидемий. При отсутствии должного медицинского контроля «толпы прибывавших в город и убывавших из него паломников со всех концов света, могли стать, и становились, «каналом для распространения по миру этой опасной инфекции».

Главная достопримечательность Джидды, могила Евы, пишет

Д.Заболотный, находится «на расстоянии 10 минут ходьбы от города, вблизи Мединских ворот, на небольшом холме», обнесенном вокруг стеной, с несколькими растущими на нем деревьями тамаринды. «Длина могилы — около 70 метров. В голове, ногах и над чревом праматери устроены каменные часовни». Неподалеку от могилы Евы похоронен первый русский консул в Джидде Ш. Ибрагимов (19).

Увлекательные заметки о Джидде оставил еще один русский врач, Д. Ф. Соколов, командированный (декабрь 1898 г.) для работы в российском консульстве во время хаджжа (опубликованы в «Историческом вестнике», 1902 г.) (20).

Добирался до Джидды, вспоминал он, долго. До Александрии шли на пароходе «Царь», принадлежавшем «Русскому Обществу Пароходства и Торговли» (РОПиТ). В трюме и на палубе судна «яблоку негде было упасть» — повсюду сидели и лежали паломники. Дым стоял коромыслом. Пилигримы-турки курили беспрерывно, и табак у них был «чертовски крепкий».

В Суэце Д. Соколов познакомился с г-ном Корта, российским вице-консулом, «из иностранцев, ни слова не говорившим по-рус- ски». Там же «сдружился с казанцами», расположив их к себе, по его словам, своей феской. Путь из Суэца в Джидду проделал на специальном паломническом судне. Принадлежало оно, как и все другие суда «подобного предназначения», нескольким иностранным компа-

ниям, в основном английским, имевшим своих представителей-аген- тов в Константинополе, Александрии и Суэце.

Войдя в Красное море, небольшой пароходик их чуть было не наскочил на рифы. Случись такое, говорится в заметках Д. Соколова, пиши — пропало. Дело в том, что для пассажиров более длительное, чем обычно, пребывание на пароходе становилось не только тягостным и изнурительным, но и в финансовом отношении весьма обременительным. Запасы продуктов и воды, прихваченных с собой в дорогу, заканчивались; и паломники вынуждены были покупать все необходимое в буфете. А деньги за них, отмечает Д. Соколов, «буфет драл безбожные».

Перед приходом судна в Джидду, сообщает Д. Соколов, паломники мылись, чистились, подрезали бороды и стригли ногти. Передвигались по Святым местам, покинув Джидду, «национальными группами». Совершив хаджж и сняв с себя ихрамы, везли их с собой, и хранили до самой смерти. В них их и погребали.

Почти у каждого паломника имелось какое-нибудь оружие, будь то старинный пистолет или кинжал, винтовка или сабля. Многие из этих образцов, замечает Д. Соколов, были достойны внимания любого из археологических музеев мира.

С борта парохода на берег пилигримов перевозили на лодках, и сразу же препровождали к «карантинному зданию». По пути туда, у «маленьких будочек», взимали «паспортные и карантинные сборы»; а с лиц, имевших «надлежащие паспорта», — еще и так называемый особый сбор. Вместе с тем, с людей неимущих не брали ни копейки. Паломники это знали, и потому «бедных» среди них всегда оказывалось достаточно много. После прохождения налогово-карантинного поста паломников вели в «длинный сарай», где на них, «как саранча на зерно», набрасывались и разбирали между собой далили, провод- ники-наставники пилигримов.

В Джидде Д. Соколов остановился в российском консульстве, которым руководил в то время Владимир Владимирович фон Циммерман. В частной беседе с ним консул жаловался на крайне тяжелые для русского человека условия жизни и быта в Аравии. Говорил, что за время своего пребывания в Джидде «окончательно одичал и мхом порос». По мнению Д. Соколова, консульство делало для мусульман-па- ломников, прибывавших из Российской империи, «достаточно много»; хорошо защищало их интересы, и пользовалось у них доверием.

Пробыл Д. Соколов в Джидде пять месяцев. Иностранные врачи, работавшие там, вспоминал он, считали Джидду «дамокловым

мечом, нависшим над Европой». Ни один паломнический сезон, на их памяти, не обходился без того, чтобы «не вспыхнула в городе какаянибудь эпидемия». Так, годы 1890, 1891, 1893 и 1895 «дали страшную холеру», а годы 1897, 1898 и 1899 — чуму. Ресурсы карантинных постов, имевшихся в городе, были недостаточными для того, чтобы блокировать вспыхивавшие там, то и дело, эпидемии, и предохранять от них и Россию, и Европу.

Рассказывая о Джидде и нравах ее жителей, Д. Соколов отмечает, что Джидда — «город торговый и богатый», но основным источником его существования служат, все же, паломники. Потому-то Джидду вполне можно было бы назвать «паразитом пилигримов». Постоянных жителей в Джидде насчитывалось в то время «тысяч двадцать», не больше. Торговцы и далили ходили по городу «поступью важной, горделивой»; одевались в красивые халаты, сшитые из тонкого шелка. В отличие от горожан, арабы-бедуины, наведывавшиеся в Джидду, передвигались по улицам походкой быстрой, и «с головы до ног были увешаны оружием».

Неизгладимое впечатление, судя по всему, произвели на русского врача рынки, где шла торговля невольниками. «В Джидде открыто процветает рабство», — пишет он. Недалеко от города, «в полутора или двух часах езды на осле», есть несколько «приморских деревень, жители которых занимаются исключительно продажей невольников». Арабы, даже средней зажиточности, владеют, по крайней мере, двумя-тремя невольниками. «Молодой раб, здоровый и сильный, то есть хороший работник, стоит там, в пересчете на русские деньги, 100–150 рублей; молодая девушка-рабыня — 150–200 рублей; а мальчика-африканца можно купить всего за 60 рублей». Когда невольники стареют, обессиливают, начинают болеть и делаются малопригодными для работы, то их хозяева тут же «дают им полную свободу, и отпускают на все четыре стороны», чтобы не кормить. Поэтому нищих в Джидде — невероятно много.

Зримый атрибут Джидды, делится своими наблюдениями Д. Соколов, — кофейни; они там на каждом углу. В этих «клубах арабов», за чашкой кофе с кальяном, торговцы заключают коммерческие сделки, горожане-обыватели обмениваются новостями и слухами, с азартом играют в домино. Арабы — «страстные игроки, и проигрывают порой не только заработок дня текущего, но и будущий», что предстоит только заработать. В специальных комнатах или «интимных нишах» кафе, как их называет Д. Соколов,- «другой род наслаждений»; в них «гнездятся любители гашиша». Имеются и «увеселительные

места», за городом, где играют в азартные игры и пьют «хмельную бузу» (пиво из проса).

Упомянул Д. Соколов в своих заметках и о могиле Евы, «праматери человечества», и о «вездесущих далилях», то есть опеку- нах-проводниках пилигримов по Святым местам. Профессия эта, рассказывает Д. Соколов, существовала с незапамятных времен, «вырабатывалась практикой жизни» и процветала, благодаря искреннему желанию паломника совершить хаджж по всем правилам. Зарабатывали далили, по словам Д. Соколова, много. Помимо денег, что брали за услуги с паломников, имели «известный процент за посредничество» с владельцев верблюдов, хозяев лавок и жилых домов, и даже с пароходных компаний. Был у них и свой голова, так называемый шейх далилей, «устранявший меж ними раздоры и чинивший над ними суд».

Одни из самых колоритных заметок о Джидде и Достопочтенной Мекке, нешироко, к сожалению, известных, даже в России, принадлежат драгоману консульства Российской империи в Джидде Шахирзану Ишаеву.

В 1895 г., пишет Ш. Ишаев, он служил в Джидде, в «главном торговом пункте Хиджаза», где «для охраны интересов паломников» было открыто российское консульство. Джидда, сообщает Ш. Ишаев, — «бойкий торговый город». В нем «много богатых купцов». Некоторые из них «ведут крупную торговлю хлебом» и другими товарами. Торговцы — преимущественно арабы, но есть среди них и «наши среднеазиатцы», человек сорок. Выходцы из России занимаются «мелочной торговлей в лавках, а также на улицах — с ларей и лотков». Христиан-торговцев в Джидде немного. «Им принадлежит фабрика шипучих вод».

Повествуя о местных промыслах, Ш. Ишаев называет гончарное производство, изготовление «плетенок из листьев финиковых пальм», ловлю рыбы и жемчужных раковин в море, и «добычу черных кораллов».

Описывает «охоту» на саранчу, широко «употребляемую арабами в пищу». В местах, где собирается саранча, рассказывает он, арабы «ставят из хвороста снопы и ночью их зажигают; саранча прилетает на огонь, обжигает крылья и падает вокруг. Пойманную … саранчу поджаривают в котлах, на легком огне, и едят без всякой приправы». Местные жители — «большие охотники до саранчи». На базаре она продается «от 10 до 12 копеек за фунт».