Rossiyskaya_imperia_Aravia_i_Pers_zaliv_2018

Касаясь вопроса о положении турок в Хиджазе, Давлетшин отмечал, что «никакого престижа они там не имели», что власть их «опиралась лишь на военную силу, и проявлялась только там, где располагались войска». Иначе говоря, турки контролировали «только крупные города Хиджаза» и «в какой-то мере» дорогу между Меккой и Джиддой. «За четыре века (с 1517 г.) владения Хиджазом, — подчеркивает Давлетшин, — турки не оказали на арабов Аравии никакого культурного влияния». Аравийцы турок не привечали и презирали. Добрую память о себе оставил у них только Осман-паша (правил Хиджазским вилайетом с 1881 по 1887 гг.), отличавшийся отзывчивостью на беды и горести местных жителей (3).

Экипажами в Хиджазе, по словам Давлетшина, во время его пребывания там располагали только два человека — шариф Мекки и генерал-губернатор Хиджаза; «ездили они в фаэтонах».

Дорога между Меккой и Джиддой составляла «70 верст»; на всем ее протяжении охранялась военно-сторожевыми постами «в 10–12 человек, через каждые пять верст». Штаб табора (батальона), несшего патрульно-сторожевую службу, располагался в селении Бахра, что на середине пути до Мекки. «На верблюдах расстояние от Джидды до Мекки проходили за два дня, на ослах — за день» (4).

В отличие от других городов Хиджаза, пишет Давлетшин, Мекка стеной не окружена. Дома «построены обыкновенно в три этажа; встречаются в четыре и в пять этажей; все с балконами, забранными мушарабийами [деревянными решетками]. Оконных стекол в Мекке не знают». Стены в жилых комнатах декорированы нишами с расставленной в них посудой, фарфоровой и металлической, а также, что интересно, «новыми русскими самоварами». Много зеркал и вделанных в рамы, написанных на листах бумаги, изречений из Корана. Дома содержатся чисто, но вот весь мусор горожане выбрасывают прямо на улицы. Главные из них подметают раз в сутки; в переулках сор скапливается месяцами. Повсюду — стаи бездомных собак. «Мощеных улиц в Мекке нет». Для их освещения «сами жители вывешивают кое-где фонари с керосиновыми лампами внутри».

Особой нужды в воде Мекка не испытывает, даже во время хаджжа. Поступает она по водоводу из горного родника. В 827 г. на средства жены халифа Харуна ар-Рашида воду провели до горы ‘Арафат, а в 1519 г., при султане Сулеймане Кануни, водовод проложили до Мекки. «Водоразборных пунктов в городе — 40. По улицам ее разносят в больших мехах. В домах вода хранится в особых глиняных кувшинах, каждый вместимостью около 10 ведер».

Число жителей в Мекке, по их же подсчетам, 70–80 тысяч человек. Много «наложниц из народностей Кавказа». «Арабы Мекки — вежливы и предупредительны, гостеприимны и общительны, с чувством собственного достоинства. Большие сибариты. Любят богато одеваться, с роскошью обставлять свои жилища, хорошо питаться, часто бывать в гостях и принимать их у себя». Мекканцы — «народ любознательный, всем интересующийся и ко всему присматривающийся, любящий путешествовать».

Из отчета Давлетшина следует, что в 1898 г. в Мекке насчитывалось из числа мусульман-выходцев из России, постоянно проживавших там, «восемь семей татар, две семьи киргиз и учащихся в медресе семь человек». Занимались они обслуживанием паломников, содержали постоялые дворы (такие). Надо сказать, что выходцы из России располагали в Джидде, Мекке и Медине более ста вакуфами (движимым и недвижимым имуществом, переданным или завещанным на религиозные или благотворительные цели). В Мекке, к примеру, и только у общины казанских татар насчитывалось во время пребывания там Давлетшина девять такие (предназначались для приема паломников из числа казанских татар), а в Медине — три вакуфных дома, а также мечеть и медресе. Широкой известностью среди паломников-татар пользовался купец Ибрагим Апаков (1821– 1885). На свои средства он построил в Мекке пансион, постояльцы которого получали бесплатное трехразовое питание.

По подсчетам Давлетшина, в Мекку ежегодно стекались, в том числе и из России, не менее 100 тысяч паломников. В обращении в Мекке, с его слов, были и «наши кредитные бумаги»; «пользовались они большим доверием» и «оценивались очень высоко». Так, «за сто рублей кредитных», отмечает Давлетшин, он «получил в меняльной конторе около 90 рублей золотом». Официальной денежной единицей в Мекке считалась в то время золотая турецкая лира, а вот «самой ходкой и широко востребованной монетой являлся голландский серебряный пиастр или риал». Так вот, если за турецкую лиру тор- говцы-менялы на рынке давали 11 пиастров, то русский серебряный рубль оценивали в 12–13 пиастров.

Описал Давлетшин в своем отчете и торговлю рабами на невольничьем рынке в Мекке. По наблюдениям штабс-капитана, невольники, которых там продавали, «принадлежали исключительно к двум национальностям», а именно: «совершенно черным неграм из Судана» и «более светлым абиссинцам». Рабов-суданцев, слывших среди арабов Аравии хорошими работниками, приобретали, при-

том как мужчин, так и женщин, «исключительно для работ». А вот абиссинцев, в основном женщин, — для утех, как наложниц. Число рабов, ежегодно продаваемых на невольничьем рынке в Мекке, доходило «до 2 000 человек». Если, конечно, «вывоз их из Африки» по какой-либо причине не приостанавливался, а партии доставляемых в Аравию невольников, не перехватывали турецкие власти. «Цены на взрослую девушку-негритянку» составляли около 20 турецких лир, а на такую же абиссинку — 30–40 лир». Детей, мальчиков и девочек, продавали по 10–15 лир.

ВМекке и Медине, замечает Давлетшин, он не видел ни одного жилища, «где не было бы раба и рабыни». Они выполняли все работы по дому, как-то: «доставку воды, приготовление пищи, уборку помещений, стирку белья и уход за детьми». Та же картина наблюдалась и у кочевников. Отпущенные на волю рабы образовывали отдельные поселения.

Невольничий рынок в Мекке, как о нем пишет Давлетшин, занимал небольшой открытый двор, куда выходили двери помещений, в которых запирали на ночь людей, выставлявшихся на продажу. При посещении этого рынка Давлетшин насчитал там «до 80 рабов, большей частью молодых, принаряженных женщин-абиссинок, рассаженных группами по длинным диванам. Два сидения занимали взрослые работники-негры, тоже прибранные и подстриженные». Наведывавшиеся на рынок бедуины выбирали, как правило, женщин. Осматривали их с пристрастием, заглядывали в рот и «заставляли раздеться».

Турецкие власти, рассказывает Давлетшин, пытались закрыть невольничий рынок. Был издан даже (1855 г.) специальный фирман (указ) султана на этот счет, вызвавший широкое недовольство жителей Хиджаза. Племена взбунтовались, и пламя поднятого ими мятежа опалило весь Хиджаз. В Джидде во время волнений перебили всех проживавших в городе европейцев; погиб французский консул. Дело в том, что инициаторами запрета на торговлю рабами, введенного тогда турками в Хиджазе, арабы сочли европейцев, в первую очередь дипломатов. Поэтому и выместили на них, как только представился случай, свое недовольство данным указом. Ситуация в крае складывалась для турок настолько неблагоприятная, что в 1859 г. фирман отменили (5).

Влетнее время года, сообщает Давлетшин, богатые жители Мекки выезжали в Та’иф (Вах в древности), что в 70–80 верстах

квостоку от Мекки. Там прекрасный климат, много растительности и животных. Город «обилен проточной водой и довольно часто перепа-

башнями по углам и с четырьмя въездными воротами». Число постоянных жителей — около 40 тысяч человек. «Мединские арабы, — отмечает Давлетшин, — очень приветливы, радушны и гостеприимны, всегда готовы помочь тому, кто оказался в нужде».

По сведениям, собранным Давлетшиным, в Медине, когда он посещал Хиджаз, проживала «31 семья татар», выходцев из России. Переселились они в Медину «в разное время», но большей частью — «после имевших среди них место в 1892 г. волнений»; образовали «свой небольшой приход, в предместье Монаха». Во главе прихода стоял «поселившийся в Медине, лет сорок тому назад, житель Астраханской губернии ‘Абд ас-Сатар».

Лет двадцать тому назад, сообщает Давлетшин, ‘Абд ас-Сатар «стал собирать в России деньги на постройку в Медине медресе и мечети. Для сбора пожертвований сначала ездил в Россию сам». Потом, «когда въезд в Россию был ему воспрещен, стал посылать с письмами своих ближайших помощников. И, говорят, собрал 50 000 рублей». На деньги эти построил в Медине «медресе с 40 очень тесными кельями, в которых во время хаджжа помещаются также некоторые из паломников, небольшую мечеть и шесть домов», в которых живут и он сам, и его помощники. «Сбор денег и возведение построек продолжается».

Запрет на въезд ‘Абд ас-Сатара в Российскую империю был связан, как следует из отчета Давлетшина, с неблаговидными в отношении России поступками: с обращениями-призывами к соотечественникам оставить Россию и переселиться в Святые земли ислама. Он и его помощники «старались внушить живущим в России сородичам, что хиджра, то есть переселение в государство под мусульманским главенством, — одна из главнейших обязанностей правоверного». В 1897 г., по поручению ‘Абд ас-Сатара, шейх ‘Абд ал-Кадир, пользовавшийся в Медине широкой известностью, «составил на эту тему специальную брошюру, 1 000 экземпляров которой, после ее издания в Каире, предполагалось послать в Россию», с возвращавшимися из хаджжа паломниками.

Описывая проживавшую в Медине колонию татар, выходцев из России, Давлетшин отмечал, что были они «людьми хозяйственными». Имелись среди них и «учащиеся местных медресе», женившиеся и оставшиеся на постоянное жительство в Медине по завершении своего религиозного образования. Средства на жизнь зарабатывали обслуживанием паломников. Встречали приходивших с паломническими караванами татар-пилигримов, «размещали их у себя в домах и столовали». По окончании хаджжа «некоторые из

татар ездили в Россию навестить своих родственников, а главное, чтобы собрать милостыню, которую им, как жителям Священного города, давали охотно», и, при возможности, договорится о бадиль хаджже (совершении хаджжа вместо другого лица).

«Я видел только одного из здешних эмигрантов-соотечественни- ков, — замечает Давлетшин, — бывшего состоятельного купца, бежавшего в Медину от запоя, который один только не интересовался хаджиями и зарабатывал себе на хлеб своим трудом».

Когда у кого-нибудь их членов мединской общины татар умирала жена, то в поисках новой жены вдовец выезжал в Россию. Оттуда «старался привезти также невест и для подраставших своих сыновей, и братьев. Союзов с местными арабками татары старательно избегали, находя их слишком требовательными и своенравными».

Мединский базар, продолжает Давлетшин, — это лишь «небольшой осколок мекканского рынка», и цены на нем дороже.

Воду в Медину провели еще в 1590 г., «из колодцев ‘Айн-эль-Зарка, что в пяти верстах от города». Лучшая улица в городе, «идущая от Сирийских ворот, сплошь, по обеим сторонам, занята лавками». Улицы подметают раз в сутки. «Очистка выгребных ям в домах производится один раз в год; содержимое ям вывозится за город».

В Медине 17 медресе «приблизительно с 250 учащимися (преимущественно турками, сирийцами и татарами)», сообщает Давлетшин. Наиболее богатые из них — «Махмудие, где учащийся получает на пропитание по 1 лире в месяц, в остальных — по 2 меджидие (около 3 рублей 50 коп.)». Те, кто обучается в Казанском медресе, «довольствуются за свой счет». Число комнаток для учащихся в медресе «не превышает обычно 10–15; в Казанском медресе их 40. Почти во всех медресе есть свои библиотеки». Срок пребывания в медресе не определен; есть и такие, кто не покидает их и по 20 лет. «В число учащихся принимают сообразно числу свободных комнат, не справляясь, какими познаниями владеет человек, поступающий в медресе». В случае женитьбы учащегося его тут же отчисляют. В 1898 г. в Медине «было 42 учащихся-татар из России». Мединские мударрисы (учителя) приобрели в исламском мире широкую известность «комментариями к Корану, и особенно к хадисам». По наблюдениям Давлетшина, «питомцы мединских медресе выгодно отличались от своих собратьев из бухарских медресе». Притом как «более широким кругозором» и «отсутствием крайнего фанатизма», так и трезвым взглядом на жизнь; «всем интересовались» и проявляли ко всему живой интерес. Причиной

тому, как считал Давлетшин, — «свободный дух коренных жителей Медины».

Наибольшей популярностью среди учащихся мединских медресе, равно как и среди жителей города, пользовался, по словам Давлетшина, мударрис сейид ‘Али Захир, «человек умный» и много поведавший на своем веку, «большой сторонник России». Он посещал Москву, где «осмотрел в подробности все достопримечательности». По возвращении в Медину «с большой похвалой» отзывался о «порядках в России». Справедливость, не раз сказывал он, надо искать у русских. В беседах и с учениками, и с членами татарской колонии, говорил, что «обязанность каждого мусульманина — любить то отечество, где он живет, и уважать ту власть, которая там существует».

Большое впечатление, судя по всему, произвели на Давлетшина библиотеки Медины. Кроме небольших библиотек в каждом медресе, пишет он, в городе имелись «два довольно больших книгохранилища», каждое из которых насчитывало по 6 000 книг, «преимущественно рукописных, духовного содержания, между которыми встречались очень редкие экземпляры».

Главная святыня Медины — Масджид ан-Наби (Мечеть Пророка), где стоят гробницы Пророка Мухаммада и двух «праведных» халифов, Абу Бакра и ‘Умара, а в соседнем помещении — гробница дочери Пророка, Фатимы. На Мекканском кладбище похоронен еще один «праведный» халиф — ‘Усман. «Мечеть построена из местного гранита красноватого цвета. Мраморные плиты на пол доставлены из Египта. Внутренние стены покрыты богатой мозаикой, айатами [“стихами”] из Корана и изречениями из хадисов [рассказов о поступках и высказываниях Пророка Мухаммада и Его сподвижников]». Большие деньги на сооружение мечети над гробницей-усыпальницей Пророка, «750 тысяч турецких лир (более 6 млн. руб.)», рассказывает Давлетшин, выделил турецкий султан Абдул Маджид (1823–1861).

Во главе города «стоит мухафиз (губернатор) Мединского санджака». Все въездные ворота в городе охраняются часовыми, и на ночь запираются. «Паломнические караваны впускаются в город и выпускаются из него только днем, и только по предъявлению письменного разрешения губернатора».

Вокруг Медины — сады финиковых пальм. Мединские финики считаются лучшими в мире. «Размер ежегодного вывоза фиников определяется примерно в 50 000 пудов». В садах — «более 70 сортов

финиковых пальм; «дерево живет около ста лет». Произрастают еще мелкие сорта лимонов, виноград и кна (хна).

При нынешнем султане, замечает Давлетшин, «Медина, как отчасти Мекка и Та’иф, служит местом ссылки» для неугодных султану лиц, а также для «женщин и евнухов, удаляемых из сераля [гарема во дворце]». Проживает здесь и «Гази Мухаммад-паша, один из сыновей известного имама Шамиля» (7).

В разделе отчета о порте Ямбо, или Йанбу-эль-Бахр, как его именуют арабы Верхней Аравии, Давлетшин сообщает, что портовый город этот на Аравийском побережье Красного моря «входит в состав Мединского санджака и управляется каймакамом».

Со стороны суши он «окружен каменной стеной с двумя воротами». Дома выстроены из кораллов. «Численность населения — 5 000 душ». Главное занятие жителей города: «торговля — во время хаджжа, и рыболовство и каботажное плавание — в обычное время». Те, кто занимается морским извозом и ловлей рыбы, используют самбуки, «небольшие беспалубные парусные лодки, строящиеся в Джидде». Переход от Джидды до Ямбо [Йанбу] совершают — при благоприятном ветре — за 2–3 дня. Часто посещают Ходейду (Йемен) и Суэц. Вода в городе — исключительно дождевая. «Последний ливень, наполнивший все городские цистерны, прошел четыре года тому назад». Климат — сырой, и потому — «очень часты лихорадки». Во время хаджжа, когда в городе скапливается много паломников, отмечается высокая смертность; «в день хоронят по 5–6 человек». Город буквально облеплен мухами. Такого количества мух, как в Ямбо, пишет Давлетшин, ему дотоле видеть нигде не приходилось. «Не имея в руках какого-нибудь предмета, чтобы от них отмахиваться, ходить по улицам, не говоря уже про грязный базар, здесь невозможно». Найти на базаре что-нибудь из продуктов, «не засиженных мухами», — нельзя (8).

Делясь наблюдениями о Джидде, Давлетшин, отмечает, что Джидда — это «наиболее значительный порт Красного моря», морские паломнические врата Мекки. Численность населения — «20 тыс. чел., среди которых около 50 человек европейцев». Главные занятия жителей города — «торговля, рыболовство, ловля жемчуга и кораллов, каботажное плавание и постройка судов», а во время хаджжа, конечно же, — обслуживание паломников. Близ Джидды, указывает Давлетшин, находится «могила прародительницы нашей, Евы» (9).

Важная часть отчета Давлетшина, закончившего, к слову, службу в звании генерал-майора, на должности начальника

Азиатского отдела Генерального штаба Российской империи, — описание паломничества мусульман из России. В 1898 г. в Мекке, пишет он, из-за разразившейся там эпидемии чумы побывало только 450 мусульман-паломников из России, то есть «менее одной десятой того количества пилигримов», которые обычно посещали Мекку в благоприятные годы. Шестеро из них прибыли из Санкт-Петербурга,

идвое — из Москвы. Были они, по словам штабс-капитана, людьми состоятельными, представителями купеческого сословия.

Мусульманами-паломниками из России занимались в то время в Мекке трое мутаввифов, или, выражаясь современным языком, гидов-проводников по Святым местам. Один из них сопровождал мусульман, приезжавших с Кавказа. Другой — паломников, прибывавших из Крыма. Третий — пилигримов, следовавших из Средней Азии, и всех остальных.

Для бесплатного размещения малоимущих паломников из России в Мекке имелось восемь такие (постоялых дворов), «купленных

иотданных в вакуф нашими мусульманами». Представляли они собой, в описании Давлетшина, «небольшие постройки местного типа», которыми «ведали, по указанию дарителей, выселившиеся сюда их сородичи» (в Медине в распоряжении мусульман из России было пять таких такие).

Из отчета Давлетшина следует, что в 1898 г. Святые места ислама в Мекке и Медине посетило 100 тысяч паломников. На основании всего увиденного заключает Давлетшин, можно сделать вывод, что «упорядочение паломнического вопроса, насколько я понимаю, есть насущная и неотложная потребность. И, может быть, наше правительство, в силу своего положения среди мусульманских народов, найдет нужным взять на себя инициативу в этом важном деле».

Отвечая на поставленный, судя по всему, перед его миссией

вХиджаз вопрос о религиозно-политическом значении хаджжа как инструмента, который мог бы быть использован турками

вцелях решения тех или иных, затрагивающих интересы России, вопросов (что крайне интересовало в то время российское правительство), Давлетшин такой возможности не исключал. В то же время мысль о хаджже как инструменте по сближению и объединению всех мусульман в политических целях отрицал полностью. «Меня особо интересовал вопрос, имеет ли хаджж какое-ли- бо политическое значение в смысле сближения мусульман разных национальностей по политическим мотивам, — отмечал в отчете Давлетшин. — По искреннему моему убеждению, паломничество в

Мекку, по крайней мере, в настоящее время и при настоящем состоянии мусульманских народов, не ведет ни к какому их политическому сближению; и самой этой идеи не существует. Хаджж — обряд чисто религиозный». Представляется, что только для жителей Хиджаза сбор мусульман в Мекке, сохранил, кроме религиозного и торгового аспектов паломничества, «еще некоторое внутриполитическое значение». Во время хаджжа здесь «происходит примирение враждующих кабаиль (племен)» и производятся «расчеты за кровь», то есть регулируются вопросы кровной мести (10).

Главным бичом мусульман-пилигримов в Аравии являлись, по мнению Давлетшина, «холерные эпидемии». Самыми страшными из тех, что имели место в XIX столетии, он называет эпидемию 1831 г., «занесенную в Хиджаз из Индии, когда умерло 3/4 всех паломников», и «холеру, свирепствовавшую пять лет подряд, с 1846 по 1850 гг.».

«В противоположность тому обаянию, которым пользуется в Хиджазе Россиия, — говорится в отчете Давлетшина, — местное население очень не расположено к Англии. Англичане слывут здесь, хотя и искусной, но коварной и бессердечной нацией; … им здесь отводится роль самых хитрых людей, преследующих только свои выгоды» (11).

Интереснейший раздел отчета Давлетшина — это описание святынь Мекки и Медины, и ритуалов хаджжа. Главная святыня Достопочтенной Мекки — Кааба (Ал-Ка’ба, Бейт Аллах, Дом Божий). Стоит Кааба, как гласят легенды, «точно под небесным троном Господа», на территории Заповедной мечети (Масждид Аль-Ха- рам), располагающейся на первом, сотворенном Господом клочке земли. Еще за две тысячи лет до сотворения мира, повествуют собиратели аравийской старины, соорудил Господь храм на небесах. «Стоял он на четырех столбах из яшмы, покрытый крышей из драгоценных камней, — яхонтов и рубинов». Увидев чудное творение это, ангелы обошли храм семь раз, воспевая хвалу Господу. И установили тем самым обычай, известный в исламе как таваф, то есть семикратный обход вокруг Каабы. Так вот, копию первозданного храма Творец ниспослал на землю Адаму, после его воссоединения у горы ‘Арафат с Евой и воздания за это благодарности Господу. Но был храм тот не из камня, а из «лучезарного света»; и исчез с лица земли в день смерти Адама. Выполняя предсмертную волю Адама, потомок его, Шис (Сиф, предок Ноя), своими руками построил из камня, извести и глины новый храм, «по образу и подобию храма отца своего, Адама».