Rossiyskaya_imperia_Aravia_i_Pers_zaliv_2018

ЧАСТЬ XIV

НЕДЖД И ЭЛЬ-ХАСА

Портрет в интерьере времени

В 1892 г. Северную Аравию посетил барон Эдуард Федорович Нольде. По прибытии в Хаиль, столицу Джабаль Шаммара, северной провинции Неджда, он встретил со стороны местных арабов не просто прохладный, а откровенно враждебный прием: появление иноверца считалось у них в то время дурным предзнаменованием. Шейх Хамуд, двоюродный брат тогдашнего эмира Неджда Ибн Рашида, управлявший городом в отсутствие брата, прислал представителю «далекой Белой страны народа руссов» фотографию зарезанного в Неджде французского путешественника Хубера, как бы давая понять «пришлому москопу», что, случись что-нибудь непредвиденное, — и его ожидает та же участь. К счастью для барона, на следующий день после его приезда в Хаиль начался дождь, ливший в течение 36 часов; у шейха Хамуда прошел кашель (вероятно, вследствие перемены погоды), мучивший его в течение 8 месяцев. И, наконец, гонец доставил в Хаиль весть о победе, одержанной Ибн Рашидом над племенами бану ‘утайба и бану мутайр. Оказалось, что племена эти, опрокинутые Ибн Рашидом, «распались и бежали» как раз в тот самый момент, когда наш соотечественник въезжал в город. Случайное совпадение по времени всего происшедшего с прибытием в Хаиль иноверца заставило горожан изменить мнение о пришельце-русине. На него стали смотреть уже как на человека, приносящего не зло, а добро.

Барон познакомился и подружился с семейно-родовым кланом Рашидитов, главенствовавшим тогда в Джабаль Шаммаре; получил возможность побывать в разных уголках мало известного в то время европейцам Неджда, и вынести из этой поездки богатые сведения об обычаях и традициях племен Неджда. Неизгладимое впечатление

произвели на барона Нольде конюшни эмира Ибн Рашида, которые он называл лучшими в Неджде, а любимицу эмира, кобылу Фару, — безукоризненно сложенной чистокровной арабской лошадью с богатой родословной.

Поскольку джабаль шаммары во главе с родом Рашидитов являлись союзниками турок в Аравии, то о посещении Неджда русским бароном стало известно в Константинополе. Человеком, судя по всему, барон Нольде был интересующимся, «с цепким взглядом», как говорили о нем арабы, и «верным нюхом» на самое важное, что происходило тогда в Неджде. Неудивительно поэтому, что когда, возвращаясь в Россию, барон Нольде оказался в Константинополе, то повстречаться и поговорить с ним — в контексте определенной настороженности турок в связи с активизировавшейся деятельностью российской дипломатии в Хиджазе и Южной Месопотамии — захотели и визирь, и сам султан.

«На днях, — сообщал из Константинополя действительный тайный советник Валериан Всеволодович Жадовский (01.09.1892), — выехал в Санкт-Петербург, после продолжительного и весьма интересного путешествия, барон Нольде. В сопровождении родственника своего, графа Крейца, он объехал самые интересные части Индии, Месопотамии и Аравии, и вынес из этой поездки богатый массив сведений и наблюдений». Уведомил, что «предстоящей осенью» намерен предпринять новое путешествие в Аравию, Афганистан и Индию.

По приезде барона в Константинополь, отмечал В. Жадовский, султан, информированный о «разъездах барона Нольде по малоизвестным окраинам турецких владений, пожелал его видеть. …Сопровождаемый коллежским советником Максимовым, барон был принят султаном. После долгого разговора султан попросил барона составить для него записку по ряду интересовавших его вопросов», касавшихся в первую очередь деятельности в Аравии англичан. На прощанье «удостоил барона орденом Меджидие 3-ей степени и медалью»; обещал оказать ему содействие во время следующей его поездки в Аравию — дать рекомендательные письма, адресованные шейхам крупных аравийских племен (1).

Представляется, что барон Нольде, произвел должное впечатление на султана. То, что он ему рассказал, а главное — мысли и соображения барона в отношении всего им увиденного и услышанного в Неджде, подвигли султана к тому, как следует из документов АВПРИ, чтобы «пригласить барона на турецкую службу».

Посол наш в Константинополе, говорится в письмах Николая Карловича Гирса (сентябрь 1894 г.), министра иностранных дел Российской империи, Николаю Ивановичу Шебеко (1834–1904), временно управляющему Министерством внутренних дел, доложил, что султан во время встречи и беседы с ним изъявил намерение «пригласить на турецкую службу … барона Нольде». Совершив в 1892 г. совместно со своим родственником, графом Крейцом, путешествие по области Неджд в Аравии, он «сумел завязать» доверительные отношения с шейхами местных племен и «главенствующим там се- мейно-родовым кланом Рашидитов». И потому, «по мнению султана, барон мог бы быть полезным для турецкого правительства».

«Его Величество Султан, — писал Н. К. Гирс, — желал бы знать, не встретит ли Императорское правительство каких-либо препятствий к тому, чтобы названное лицо поступило на службу Турции» (2).

Одновременно с уведомлением турецкой стороной Александра Ивановича Нелидова, российского посла в Константинополе, о намерении «пригласить на турецкую службу» барона Нольде, посол Порты в Санкт-Петербурге, Хусни-паша, получил указание Арифбея, министра иностранных дел Турции, собрать полную, насколько можно, информацию «о личности барона Нольде». По располагаемым нами сведениям, говорится в письме Николая Карловича Гирса послу Александру Ивановичу Нелидову (07.10. 1894), в ответ на этот запрос «Хусни-паша телеграфировал, что, по наведенным им справкам, … барон Нольде, оставивший службу, … к Российскому Императорскому Двору отношения не имеет» (3).

По собранным нами сведениям, извещал Н. К. Гирса гене- рал-лейтенант Н. И. Шебеко (29.09.1894), «барон Эдуард Федорович Нольде служил какое-то время по акцизному ведомству, откуда был уволен за неблаговидные поступки. Кроме того, в 1892 г., по распоряжению градоначальника Санкт-Петербурга, лицу этому воспрещено было жительствовать в столице в течение одного года». Причиной тому — его «вредное … влияние на принадлежащего к весьма почтенной семье одного молодого гвардейского офицера, которого он восстановил против семьи», побуждая своим примером жить не по средствам (4).

Можно предположить, что именно это постановление градоначальника Санкт-Петербурга и послужило тем толчком, который подвиг барона к путешествию. Как сложилась в дальнейшем судьба барона Нольде, в документах АВПРИ сведений нет. Известно, однако, что в 1894 г. он посещал Константинополь. Перед отъездом туда гова-

ривал в беседах с друзьями, что готов был бы послужить Отечеству в Порте. В 1895 г. вновь побывал в Хаиле, чтобы встретиться с эмиром Мухаммадом ибн Рашидом, «создавшим в неспокойной Северной Аравии, — как повествует в своем исследовании «Проникновение

вАравию» Дэвид Хогарт, соратник легендарного Лоуренса Аравийского, — оазис мира и безопасности». Дэвид Хогарт называл барона Нольде «фантастическим солдатом удачи». И был прав. Этот человек

водиночку пересек Нефуд и постучал в ворота форта Хайан, что в самом «сердце» великой аравийской пустыни, буквально повергнув в шок его обитателей. Дело в том, что наместник эмира Хаиля следил оттуда за поведением племен-данников, гонявших весной в тамошние оазисы свои стада на выпас. Иноземцев, да еще европейцев, там сроду никто не видел (5).

Мухаммад ибн Рашид, рассказывает Чарльз Монтегю Даути (1843–1926), известный исследователь-портретист Аравии, владел сорока тысячами верблюдов, тремястами чистокровными кобылами и ста жеребцами; «бесчисленным количеством» крупного рогатого скота и богатыми земельными угодьями. Бразды правления в подвластных ему землях держал твердо. Всех, кто хоть как-то противился его воле, уничтожал физически. Ослушников и бунтарей привязывали за ноги и руки к верблюдам и раздирали на части. Кровь на мечах палачей в годы его правления не просыхала, и обагряла их постоянно. Вместе с тем, дороги в «землях Рашидитов» считались среди торговцев, и местных, и иноземных, самыми безопасными во всей Аравии. Грабежей на них не случалось, ибо это строго каралось.

Вошла в сказания арабов Неджда и щедрость Мухаммада ибн Рашида. Во дворе своего дворца он повелел установить большую каменную цистерну, доверху наполненную лакомством бедуинов — маслом дихн. Оно в ней «никогда не переводилось»; раздавали его людям бесплатно, днем и ночью.

Умер Мухаммад ибн ‘Абд Аллах ибн Рашид в 1897 г., естественной смертью, в собственной постели. Поскольку потомства у прославленного эмира Хаиля не было, то власть наследовал его племянник, ‘Абд ал-‘Азиз ибн Мит’аб, который, по словам русского дипломата-востоковеда А. Адамова, «во многом уступал своему знаменитому дяде» (6). Власть Рашидитов при нем покачнулась и пала. Верх в острой схватке за первенство в Неджде одержали Са’удиты, прежние хозяева Неджда, поддержанные, как уже говорилось в предыдущих главах этого исследования, правителем Кувейта шейхом Мубараком.

Джабаль Шаммар — это земля потомков Кедара, одного из 12 сыновей Исма’ила, прародителя 60 племен Северной Аравии.

Пристальное внимание в донесениях российских дипломатов о тогдашнем положении дел в Верхней Аравии уделялось деятельности Англии и Турции.

«По сведениям бассорского генерал-губернатора, — докладывал А. Адамов (июль 1902), — английский консул на Бахрейне регулярно посылает эмиссаров к племенам Неджда с целью возбудить среди них, через подкуп, волнения и смуты. Порта требует от английского правительства смещения означенного консула» (7).

Ситуация в Турецкой Аравии — неспокойная, говорится в донесении консула Российской империи в Басре послу в Константинополе от 16 мая 1902 года. Подтверждением тому — «истребление арабами турецкого отряда в Эль-Хасе». Главным городом турецкой провинции Эль-Хаса, информирует консул, считается Эль-Хуфуф; он «служит местом пребывания муташаррифа [губернатора]. Численность населения составляет 30–40 тысяч человек. В Эль-Хасе расположены гарнизоном два турецких батальона солдат и батальон жандармов. Передаточным для Хуфуфа портом служит ‘Уджайр, отстоящий от самого Хуфуфа в двух днях караванного пути».

Ввиду «неспокойного состояния» в том крае, замечает консул, «караваны из ‘Уджайра до Хуфуфа конвоируются жандармами. Один из таких караванов, почти в 200 верблюдов, нагруженных главным образом индийским рисом, направлялся в конце апреля [1902 г.] из ‘Уджайра в Эль-Хуфуф, под охраной в 155 жандармов при 8 офицерах, во главе с командиром отряда майором Бекир-беем, нашим кавказским выходцем. Недалеко от Эль-Хуфуфа на караван … напали арабы племен бану хаджар и ал-мурра, числом в 400 вооруженных конников-бедуинов; и после короткой схватки разграбили караван. Бекир-бей, все другие офицеры и 51 жандарм были убиты; выжившие спасались бегством».

«Грабежом арабы не ограничились, и двинулись на Эль-‘Уд- жайру, где находится глинобитная турецкая крепость с небольшим гарнизоном, а также … таможенное здание, и осадили это местечко. Турецкий чиновничий люд, будучи заблаговременно оповещенный о приближении арабов, поспешил выбраться на Бахрейн». Арабы действовали слаженно и быстро. «Отрезали Эль-Хуфуф от моря. Перекрыли подвоз продовольствия, обрекая, таким образом, местный гарнизон на голодную смерть… Жалование солдатам давно не выплачивалось, — сообщает русский дипломат, — и они отказались

выдвигаться в Эль-Хасу; да и денег на фрахт иностранных судов у турок не нашлось». Происшедшее «турки посчитали интригой шейха Мубарака; и 15 мая его агент в Бассоре, Абдель Азиз [‘Абд ал-‘Азиз] ибн Салим, был арестован» (8).

«В Эль-Хасе арабы по-прежнему продолжают грабить караваны, нападать на турецкие отряды, их сопровождающие… Область — в полной анархии. Власть Турции в Эль-Хасе — весьма призрачна», — докладывал консул Российской империи в Басре (21.07.1902). Главными причинами тому — «как слабость турецкого правительства, так и сама политика турок, видящих свое спасение в поддержании состояния смуты и раздоров среди … арабских племен. …В основу своего управления в здешних краях они кладут тот же принцип, что и англичане в своих владениях: “разделяй и властвуй”» (9).

В Эль-Хасе, рассказывает в своем увлекательном сочинении «Ирак Арабский» известный дипломат-востоковед А. Адамов, можно было повстречаться с «интересным остатком старины»

ввиде монеты тавила (в переводе с арабского языка слово «тавила» значит «длинная»). Представляла она собой «сложенную пополам полоску меди с небольшой примесью серебра» (10). По словам одного из лучших портретистов-исследователей Аравии, американского миссионера С. Цвемера, монету эту «отчеканили» в 920 г. — по распоряжению «карматского повелителя Эль-Хасы». На обеих ее боковых сторонах имелась куфическая надпись (11).

Вистории Аравии и ислама карматы известны дерзким набегом на Мекку, похищением и удержанием более 20 лет Священного Черного камня Каабы. Будучи своего рода «аравийской Спартой», с блестяще организованной военной подготовкой молодежи, царство карматов (X– XI вв.) успешно противостояло величественному и могущественному Багдаду. Во владения карматов входили Бахрейн, Эль-Катиф, Эль-Хаса, Хаджар и Катар, то есть вся северо-восточная часть Аравийского побережья Персидского залива. Самым прославленным предводителем карматов историки называют Абу Тахира Сулаймана. Он отличался щедростью и отвагой, мужеством и храбростью, то есть лучшими качествами, которые, по понятиям бедуинов, должны «украшать истинного витязя пустыни». Ему сопутствовала удача в набегах. Поэтому он и смог собрать под свои знамена многие племена. В 919 г. ворвался в Басру (повторил набег в 923 г.). Проник

вгород ночью, преодолев крепостные стены с помощью веревочных лестниц. В 925 г. разграбил Куфу. После чего двинулся на Багдад и захватил его. В 930 г. совершил набег на Мекку, в разгар паломни-

чества. Перебил тысячи богомольцев, и увез с собой в Эль-Хасу, в центр власти карматов, Священный Черный камень Богоугодной Мекки (удалось вернуть на место только в 951 г.).

Согласно донесениям российских дипломатов, Эль-Хаса славилась своими белыми ослами. За «рост, выносливость и быстрый бег» они высоко ценились на рынках Багдада и Персии (12).

ЧАСТЬ XV

АРАВИЙСКИЕ НОВЕЛЛЫ

Рассказы россиян об Аравии

Особое место среди российских исследователей Аравии, конкретно Хиджаза, принадлежит штабс-капитану Генерального штаба Российской империи Давлетшину (1861–1920). Он был первым офицером российской армии, направленным в Аравию (1898) со специальным заданием — для всестороннего изучения на месте всех тех проблем, с которыми сталкивались во время хаджжа мусульмане-паломники из России, и для оценки религиозно-полити- ческого и иных аспектов паломничества. Мусульманин по вероисповеданию Давлетшин имел возможность беспрепятственно передвигаться по Хиджазу, открыто бывать в Святых местах ислама в Мекке

иМедине. Он хорошо знал Коран, бегло говорил по-арабски. Все эти качества, помноженные на целеустремленность и искреннее желание разобраться во всем досконально, и обеспечили успех его миссии. Достаточно сказать, что выводы и соображения Давлетшина, изложенные в его отчете о командировке в Хиджаз (1899), легли в основу мер, предпринятых российским правительством в целях упорядочения и облегчения передвижения мусульман-паломников из России в Святые земли ислама в Аравии. В этом отчете содержится подробная информация об эпидемиологической и религиозно-поли- тической обстановке в Хиджазе во время паломничества (политический аспект миссии). Представлены точные сведения о наземных путях сообщения, лежащих вдоль них гор, ущелий, источников воды, крепостей, численности размещенных в них военных гарнизонов

инаходящихся на вооружении орудий (военно-разведывательный аспект миссии). Описаны обычаи и нравы бедуинов.

«Хиджаз, — отмечал Давлетшин, — имеет два времени года: сравнительно прохладную зиму — с половины ноября по половину

февраля, когда перепадают дожди и появляется кое-где трава, — и жаркое лето, сразу сменяющее зиму».

Население Хиджаза — арабы, кочевые и оседлые. Согласно преданиям и сказаниям аравийцев, арабы Хиджаза — «прямые потомки Измаила [Исма’ила], сына Авраама [Ибрахима]». Много среди них «негров и абиссинцев, попавших в Хиджаз в качестве невольников. С коренным населением они не смешиваются» (1).

Давлетшин знал и понимал Арабский Восток. Потому-то, думается, и отчет его до сих пор привлекает к себе внимание истори- ков-востоковедов и дипломатов-арабистов. Притом как точным изложением обычаев и нравов бедуинов, так и указанием сильных и слабых сторон их характера. Штабс-капитан Давлетшин, выпускник курсов восточных языков Главного штаба, закончил военную карьеру в звании генерал-майора. Был, к слову, председателем Российского мусульманского благотворительного общества и главой комитета по постройке Соборной мечети в Санкт-Петербурге (1906–1917).

Характеризуя бедуинов Хиджаза, Давлетшин указывал, что «они нисколько не подвержены влиянию времени»; живут по заветам предков и законам пустыни; что само слово «Аравия» для каждого из них свято, ибо ассоциируется с памятью о предках, их славой и доблестью.

Бедуины, писал Давлетшин, «замечательно физически сильны, выносливы и ловки». И поскольку племена их враждуют, то «бедуины всегда при оружии». В руках у каждого из них — «длинное кремневое или фитильное ружье, или копье; на спине — сабля или меч»; за широким кожаным поясом — пистолет и нож, а на самом поясе — «металлические принадлежности для хранения пороха и свинца».

Жилище бедуина — это шатер легкого типа. Домашней утвари в нем немного. По углам расставлены верблюжьи седла (обязательный атрибут внутреннего убранства). Вдоль стен разостланы окрашенные

вразные цвета «подстилки-овчины», используемые для сна и отдыха.

Увхода стоят «турсуки [небольшие кожаные меха] для воды». Питание бедуинов — это в основном продукты скотоводства и

финики. Любят они лябан, кислое молоко. «Лакомое блюдо — финики с маслом»; и, конечно же, кофе, который обязательно подадут гостю. Много среди них людей курящих, замечает Давлетшин; для курения используют «трубки с длинными чубуками».

«Женщины их одеты в длинные черные рубахи. Такого же цвета на голове платок. Лицо, ниже линии глаз, прикрыто куском черной материи».

Характерная черта бедуинов — «любовь к свободе». Будучи зависимыми от своего племени, и только, вне которого прожить в пустыне невозможно, бедуины считает себя выше всех других. «Свысока относятся даже к своим собратьям, живущим в городах». И все потому, что «жители стен» не только стеснены в передвижении границами их городов, но и еще находятся под властью «пришлых турок».

Другая характерная черта «жителей шатров», бедуинов-кочев- ников, говорит Давлетшин, — гостеприимство. Чтится оно в племенах свято. «Для охраны гостя бедуин, не задумываясь, пожертвует всем, даже своей жизнью». Допустить, чтобы гость (а в пустыне гость — это лицо, взятое бедуином под свою защиту) был убит, ограблен или даже оскорблен, значит покрыть себя величайшим позором. «За это мстит весь род».

Еще одной «славной чертой» характера бедуинов Давлетшин называет верность данному слову. «Крупные суммы денег, — сообщает он, — пересылаются в Хиджазе, по неимению соответствующих служб, через бедуинов». И случаев присвоения денег, как подтверждают работающие в Джидде российские дипломаты, не бывает.

Лечат бедуинов знахари и знахарки. «Тотчас же после рождения ребенка бабка-знахарка делает на висках, на спине и на некоторых других частях тела новорожденного по три разреза ножом — в предупреждение будущих болезней». Быт бедуинов — это какая-то смесь нисколько не изменившихся со времен Адама и Евы обычаев и рыцарских поступков.

Самыми крупными племенами Хиджаза, по словам Давлетшина, являлись: «бану хашим — 50 тыс. душ; бану ‘аназа — 350 тыс.;

бану харб — 70 тыс.; бану мутайр — 40 тыс.; бану ‘утейба —

20 тыс.» (2).

Интересным представляется рассказ Давлетшина о верблюдах, верных спутниках бедуинов, «торговых и боевых кораблях бесчисленной песчаной флотилии Аравии». Верблюды масти

джамаль, повествует он, сильные и крупные, предназначены для перевозки грузов; и «стоят около 60 рублей за голову». Другой тип — хайджины, верблюды легкие, быстроходные, на тонких ногах. Их используют для верховой езды; и стоят они «около 100 рублей за голову». Если бедуина застигал в пути самум, песчаная буря, то он прибегал к защите от нее с помощью верблюда и … чеснока. Верблюдовожатые «клали чеснок в нос и уши», «старательно закутывались», и укрывались за телами верблюдов.