5. Антинормативный поворот в этике

Кант рассматривал мораль как принцип долженствования, возмож­ность ее реализации он считал чисто гипотетической, связанной с допущениями постулатов существования Бога и бессмертия души. Гегель, дополнив точку зрения субъективного долженствования точкой зрения нравственности как объективного духа, вернул этику в круг аристотелевских идей, имея в виду не только ее конкретное единство с учением о государстве, политикой, но и в целом ее по­нимание как области добродетельных привычек, нравов. Исследо­вание морали в проекции практического осуществления стало после Гегеля превалирующей тенденцией этики, хотя она и утверж­далась прежде всего в ходе критики самого Гегеля. В этике угас интерес к метафизике нравственности, так как ее основное норма­тивное содержание считалось к этому времени самоочевидным, не нуждающимся в философских доказательствах. Проблемой, напро­тив, стал вопрос о том, как остаться верным гуманистической мо­рали и защитить ее в отчужденном мире. Такая исследовательская перспектива проблематизировала само существование этики в тра­диционном виде как особой философской дисциплины. Новую па­радигму в понимании морали можно условно назвать антинорма­тивной, имея в виду ее нацеленность на критику морализирующего отношения к действительности. Она заявила о себе в двух основных вариантах — варианте массового революционного действия и ин­дивидуального бунта. Первая линия наиболее цельно воплощена в марксизме, вторая — в философии Ф. Ницше.

К. Маркс критиковал предшествующий материализм за пассив­ную созерцательность, а идеализм за то, что деятельную сущность человека тот ограничивал только активностью разума. Пафос уче­ния Маркса состоял в том, чтобы соединить материализм с дея­тельным началом и тем самым придать человеческой активности предметный, миропреобразующий характер. Кант, в представле­нии Маркса и Ф. Энгельса, остановился на одной доброй воле, пере­неся ее осуществление в потусторонний мир. Задача же состояла в том, чтобы осуществить ее в этом мире, трансформировать вне­временной идеал в программу исторического действия. Исходя из понимания человеческого бытия как практики, Маркс и Энгельс обосновывали перспективу морального преобразования мира, пер­спективу коммунизма, который они трактовали как практический гуманизм — состояние, при котором «свободное развитие каждого является условием свободного развития всех». Такое понимание предполагало критику морального сознания с его претензиями на самоцельность. Мораль в ее исторически сложившемся виде интер­претировалась как особая, к тому же превращенная форма обще­ственного сознания, а не зеркальное отражение бытия. Считалось, что революционное действие снимает мораль как некое особое, воз­вышающееся над человеком духовное образование. Мораль в итоге была привязана к задачам классовой борьбы пролетариата, к ре­волюционной стратегии и тактике, что получило наиболее после­довательное выражение в работах В.И. Ленина «Задачи союзов мо­лодежи» и Л.Д. Троцкого «Их мораль и наша». Этика в ее тради­ционном значении лишалась собственного предмета; Ленин согла­шался с утверждением, что «в марксизме от начала до конца нет ни грана этики» (Полн. собр. соч. Т. 1. С. 440). Последующие опыты создания марксистской этики были попытками смягчить жесткий социологизм и инструментализм классических текстов. Это отно­сится и к лучшим достижениям советской этики в том виде, как она развивалась начиная с 60-х гг. XX в.; основная задача, которую она решала, состояла в том, чтобы вернуться к традициям класси­ческой этики, «реабилитировать» мораль, обосновать ее как отно­сительно самостоятельный и незаменимый (не сводимый к поли­тике и политической идеологии) пласт культуры.

Другая линия неметафизической, антиспекулятивной этики на­мечена в философии А. Шопенгауэра и С. Кьеркегора, которые апел­лировали к индивиду, отдельной личности, связывая мораль в своих истоках и практических формах с единичностью человеческого су­ществования. Антиспекулятивный и антирационалистический раз­рыв с классической традицией с особой выпуклостью обнаружился в философии Ницше, которая в своей основе и общей нацеленности есть критика морали. Ницше выступает против объективированно­го рассмотрения человека и в этом контексте против подчинения морали познанию, а этики — гносеологии и онтологии. Он исходит из волевого начала в человеке как самого специфичного и сущест­венного его признака. Воля как неотчуждаемое свойство человека заключает свой разум в себе; «воля к истине есть воля к власти» (По ту сторону добра и зла. § 211).

Понимая бытие как деятельность и считая, что, в частности, не существует вовсе никаких моральных фактов, никакого «бытия», скрытого за поступком, Ницше решительно выступает против евро­пейской морали в ее христианской и социалистической формах, ко­торые для него идентичны. Мораль в ее исторически сложившемся виде, считает он, убивает волю к развитию, творчеству, совершенст­вованию; стала сплошной маской, тартюфством и лицемерной аполо­гией слабости и стадных инстинктов. Она умаляет человека. Сами по­нятия добра и зла являются, по мнению Ницше, порождениями пле­бейства, мертвящего духа рабской зависти, для обозначения и разо­блачения которой он вводит единственное в своем роде понятие рессантимента (см. об этом в главе 1.3). Разоблачение внутренней фаль­ши морального сознания обнаруживает в Ницше глубокого психолога и составляет его величайшую заслугу; как и Сократ, он взял на себя роль овода, не дающего зажиреть европейской лошади, но только в отличие от знаменитого афинянина он жалит намного больнее.

Позицию Ницше нельзя охарактеризовать как моральный ниги­лизм. Он отрицает не мораль вообще, а «только один вид челове­ческой морали, до которого и после которого возможны или долж­ны быть возможны многие другие, прежде всего высшие, морали» (По ту сторону добра. § 202). Ницше ставит задачу переоценки цен­ностей, суть которой состоит не в том, чтобы сузить, ограничить ценностные притязания философии, а, напротив, максимально рас­ширить их. Он утверждает примат морали перед бытием, ценностей перед знаниями. Нравственные (или безнравственные) цели, счи­тает он, составляют жизненное зерно, из которого вырастает дерево философии, даже за логикой «стоят расценки ценностей»; создавать ценности — такова собственная задача философии, все остальное яв­ляется предварительным условием (По ту сторону добра. § 3, 6, 211). В рамках такой методологии этика как особая дисциплина невоз­можна, она совпадает с философией. Этические произведения Ницше («По ту сторону добра», «К генеалогии морали») являются в то же время его основными философскими произведениями. Рас­ширительное понимание морали и этики, растворяющее их в онто­логии и предопределяющее все строение философии, в XX в. полу­чило развитие в экзистенциализме.