2.8. Мещанство

Мещанская мораль — как один из типов морали вырабатывалась на протяжении многих веков сознанием и образом жизни мелких соб­ственников, средних, промежуточных слоев населения, главным об­разом среди городских жителей. Свое название — мещанская — она получила в эпоху феодализма, когда общество было строго разде­лено на сословия, и мещанство было одним из них.

Слово «мещанин» в переводе с польского языка означает горо­жанин и по своему этимологическому смыслу соответствует фран­цузскому слову «буржуа». В европейских странах городские слои на­селения, обладавшие мелкой собственностью, с небольшим, но ста­бильным и достаточным для жизни доходом, назывались мелкой бур­жуазией. Поэтому для эпохи феодализма и ранних буржуазных ре­волюций отождествление «мещанской» и «мелкобуржуазной» мора­ли вполне правомерно: их ценностно-нормативное содержание во многом совпадало. Объединявшие их характеристики и субъект этих характеристик сохранились в понятиях «мещанское сознание», «ме­щанский тип личности», «мещанская психология», а слово «мещан­ство» стало нарицательным для определения людей соответствую­щей жизненно-нравственной ориентации независимо от их сословно-классовой принадлежности. В различных языках понятию «ме­щанин» аналогичны понятия: обыватель, филистер, малый собст­венник и др.

Мещанство нельзя отождествлять с третьим сословием, которое наряду с мелкими собственниками включало в себя пролетариев и среднюю буржуазию. Но с превращением буржуазии в социально господствующую силу и формированием крупной финансово-про­мышленной буржуазии расхождение между мещанской и буржуазной моралью стало весьма существенным: идеалы, ценности и нормати­вы последней значительно отличались от мещанских. Крупная бур­жуазия противопоставила себя мещанам и отгородилась от них стремлением приблизить свой образ жизни, в особенности его внеш­нюю сторону, к дворянскому. Часто учителями и воспитателями ну­воришей становились сами дворяне или приближенные к дворян­ской среде, люди, приобщавшие новую «знать» к дворянской культуре с помощью образования и воспитания.

В России мещанство всегда было неоднородно по своему генезису и составу: втягивало в себя сверху и снизу своих соседей, т.е. разо­рившихся купцов и дворян, с одной стороны, с другой — освободив­шихся и перебравшихся в город предприимчивых крестьян.

Хотя понятие «мещанство» появилось и обрело сословный статус в эпоху феодализма, субъект мещанской морали и ее нормативное содержание складывались задолго до его появления. Уже в Древней Греции и Риме средние слои составляли большую часть населения полисов и городов, включавшую в себя многочисленные объедине­ния ремесленников, мелких торговцев, мелких домо- и землевладель­цев, представителей свободных профессий, т.е. свободных граждан, обеспечивающих свое существование собственным трудом. Это, по­жалуй, было главным основанием выделения их в особую категорию. Соответственно их идеология и мораль, как и весь образ жизни, отличались от аристократической жизни и морали, а также от жизни и морали бедноты. Средние слои города представляли собой мелких собственников, обладавших правами свободных граждан и платив­ших налоги в государственную казну.

Идеологами средних слоев в античности можно считать поздних пифагорейцев, философов-киников, отчасти ранних и поздних сто­иков и первых христианских проповедников. Этические школы, призывавшие к умеренности, ограничению материальных потреб­ностей, бытовому аскетизму, законопослушности, утверждавшие благо человеческого труда, объективно выражали психологию сред­них слоев и формировали специфический тип сознания (см.: «Труды и дни» Гесиода, «Золотые стихи» пифагорейцев, этические фраг­менты Антисфена и Диогена и др.).

Нормативное содержание морали средних слоев складывалось на основе корпоративной регламентации жизнедеятельности много­численных ремесленных объединений — коллегий, гильдий, цехов. Самыми крупными коллегиями в Риме, например, были: из ре­месленников — сукновалы и деревообделочники, а из торговцев — виноделы и хлеботорговцы, существовали коллегии кузнецов, сле­сарей, каретников, сапожников, портных, каменщиков, цирюльни­ков, возчиков, носильщиков, медников, ювелиров, позолотчиков, парфюмеров, музыкантов, трактирщиков, поваров, торговцев раз­ными товарами (каждый товар продавался коллегиально) и т.д.

Пекари, например, объединялись в союзы в зависимости от ви­да печеных изделий. Коллегии имели свои уставы, выбирали долж­ностных лиц, которые вели дела и собирали взносы для устрой­ства совместных праздничных трапез и достойных похорон умер­ших. Коллегии выбирали себе в покровители языческих богов, чаще всего это были покровительница ремесел Минерва, бог здо­ровья Эскулап и заступник всех честных граждан — Геракл. Для основания коллегии нужно было специальное разрешение пра­вительства.

В коллегиальных уставах наряду с административно-професси­ональными предписаниями содержались и нравственно-поведен­ческие требования, нарушение которых каралось исключением из союза. В частности, строго осуждались нечестность в отношении своих коллег, расточительство, воровство, хулиганство, чрезмер­ное пьянство, распущенность. Член коллегии должен был быть че­ловеком религиозным, хорошим семьянином, примером для уче­ников и подмастерьев. Особенно строго регламентировались про­фессиональные обязанности и отношение к труду, контролирова­лось качество выпускаемых изделий, результаты труда¹.

Эпоха средневековья во многом сохранила сложившуюся струк­туру городского населения, и в средневековых городах ремесленные объединения занимали еще большее место, как бы возглавляя сред­ние слои и подавая им пример в организации жизни. Определяющей средой средневекового ремесленника был мир города и тех ассо­циаций, в пределах которых протекала жизнь горожанина и его семьи, коллег по работе и соседей, которыми большей частью были те же коллеги. Повседневные нормы поведения, господствовавшие в этой среде, были обязательны для всякого, кто не хотел опуститься ниже своего социального статуса².

Цехи, гильдии, корпорации играли существенную роль в сре­дневековом обществе. Авторитет цехов был непоколебим, они часто оставались относительно независимыми в политическом от­ношении. Существовали они повсеместно на Западе и на Востоке. Так, например, житель Османской Турции обязан был подчиняться прежде всего своему цеху, затем религии и в третью очередь султану или государству. Общими основаниями организационного порядка в цехах были: общие средства для общих нужд, наличие свидетель­ства о включенности в цех, гарантировавшего права мастера, се­зонное определение максимально допустимых цен на изделия и т.п. Когда ремесленник желал перейти в другой цех, переехать на дру­гую улицу или в другой город, ему необходимо было обновить ли­цензию. Все это делалось в интересах охраны прав цеховиков и предотвращения конкуренции. Весьма точно были очерчены об­ласть и вид продукции, в отраслевых ремеслах цехи негативно от­носились к любым инновациям и не допускали изменения установ­ленных образцов, заботились о порядке, дисциплине и высоком качестве изделий, формируя среди цехового братства чувство про­фессиональной солидарности. Ремесленники, запятнавшие имя

¹ См.: Кумапецкий Казимеж. История культуры Древней Греции и Рима. М., 1990; Винничук Л. Люди, нравы, обычаи Древней Греции и Рима; Древний Рим / Под ред. С.Л. Утченко. М., 1950; Боннар Андре. Греческая цивилизация: В 3 т. М., 1958-1959.

² См. Организация труда и трудовая этика: Древность. Средние века. Совре­менность. М., 1993.

цеха, лишались цеховых прав или исключались¹. Таким образом, средневековая цеховая организация вырабатывала определенные жизненные принципы совместной деятельности, которые предпо­лагали соответствующие им стереотипы мышления и поведения. Главной заботой цеха был профессиональный престиж, незапят­нанность репутации.

Устав стокгольмских сапожников, например, предусматривал штраф за каждую дыру в сапоге в зависимости от ее расположения, за каждый кусочек использованной негодной кожи, за любую фаль­сификацию сырья. Цех запрещал работать ночью и в праздники, браться за заказы, заведомо не выполнимые в срок, одновременно работать на нескольких заказчиков, брать в помощники людей «со стороны», поручать сложную работу подмастерью. На изготовлен­ной вещи должно было стоять клеймо мастера, что означало полную личную ответственность за качество работы.

Мастер с помощью подмастерья должен был внимательно рабо­тать с заказчиком и покупателем. Нарушение договорных обяза­тельств по отношению к заказчику считалось недопустимым. В ма­териальном плане все это вырабатывало ответственное отношение к качеству, а также авторитету мастера-ремесленника. В цехах по­ощрялась семейственность и передача дела по наследству, что спо­собствовало закреплению в традициях лучших образцов и техноло­гий профессиональной культуры.

Цеховые уставы регламентировали отношения коллег внутри цеха, которые должны были исключать обман, переманивание за­казчиков, кражу или порчу инструмента, брань, оскорбления в адрес не только коллеги, но и его родственников. Поощрялась взаимопо­мощь и благотворительность. Дважды в год все члены цеха должны были присутствовать на цеховой мессе, участвовать в похоронах, поминках, посещать больных. Устраивались совместные трапезы-пирушки (слово «цех» от слова «пир»). Все это служило формиро­ванию цеховой коллективности. Индивидуализм и эгоизм осужда­лись. «Хорошим человеком» считался тот, кто соблюдал все нормы, обряды и обычаи цеха. Цеховые уставы приписывали своеобразный этикет поведения на пирах: запрещали напиваться, приводить жен­щин дурного поведения, приносить с собой ножи или какое-либо оружие, устраивать драки, засыпать за столом, проливать на стол пиво и т.п. Культура застолья насаждалась строгим контролем ста­рейшин и системой штрафов.

¹ См. Поликарпов B.C. История нравов России. Восток или Запад. Ростов н/Д, 1995. С. 541.

В уставе содержались морально-нормативные предписания отно­сительно того, как должен мастер обращаться с подмастерьем, а пос­ледний вести себя по отношению к мастеру не только на работе, но и в быту. Фактически цехи представляли собою замкнутую сис­тему отношений, внутри которой складывалась корпоративная мо­раль, всеми возможными средствами внедряемая в сознание и по­ведение этой наиболее многочисленной части городского населе­ния. Иерархичность отношений внутри цеха требовала строгой дис­циплины, послушания, почтения к вышестоящим и добропорядоч­ного отношения к нижестоящим. Цех стремился сформировать в своих членах уважительное отношение к собственному статусу, свое­образную корпоративную честь и честность, умение руководство­ваться здравым смыслом и справедливостью в отношениях между собой и своими соседями¹. С распадом цехов многие элементы этого сознания по традиции перешли в среду городских жителей, не свя­занных цеховой организацией. Отношения и нравы цехов оказали сильное влияние на общество в целом и сформировали массовое сознание именно средних слоев города, т.е. будущих «мещан» или мелких буржуа. (Жизнь ремесленников, их менталитет и нравы силь­но отличались от жизни фабричных рабочих.)

В связи со сказанным о цеховом образе жизни и морали трудно согласиться с точкой зрения М. Вебера, который полагал, что мел­кобуржуазное сознание и «дух капитализма» явились следствием воз­никновения протестантизма и протестантской этики с ее кредо уме­ренности и пуризма, а также последующим появлением сектантства². Факты свидетельствуют о том, что мораль добросовестного отно­шения к труду, бережливости, незапятнанности собственного имени, верности долговым обязательствам, патриархальности се­мейных отношений, материальной расчетливости и разумного ог­раничения потребностей, выражавшегося в мелкобуржуазной ску­пости, возникла задолго до Реформации (1526). Суждение польского автора М. Оссовской относительно того, что протестантизм более всего соответствовал «духу» мелкого собственника, отражал и вы­ражал его социальную психологию, кажется нам справедливым и наиболее правильным³. Бывшие ремесленники «приняли» протес­тантизм как религиозное направление, санкционирующее и освя­щающее их жизненные ориентации, образ жизни и мышления.

¹ См.: Организация труда и трудовая этика: Древность. Средние века. Совре­менность. М., 1993.

² Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. Избранные произведения. М, 1990.

³ См.: Оссовская М. Рыцарь и буржуа. М., 1987.

В России допетровских времен ремесленное производство было развито сравнительно слабо. Петр I, ориентированный на западно­европейскую цивилизацию, начал вводить ремесленные цехи по спе­циализации, но перенести на русскую почву строгую регламентацию цеховой жизни оказалось невозможным¹. Правомерно предполо­жить, что в определенной мере этому препятствовало российское православие с его идеалами «соборного выживания», общинного об­раза жизни верующих, взаимного согласия, братства во Христе и т.п. К тому же деятельность образовавшихся цехов строго контролиро­валась и облагалась налогами государства, полностью лишая цехи су­веренности, самостоятельности и корпоративной обособленности.

Если в Европе цеховые организации были ликвидированы Фран­цузской буржуазной революцией в связи с тем, что их монопольное положение стесняло развитие производительных сил и отношений нового общества, то в России через полвека после Петра, в царст­вование Екатерины II губернской реформой 1775 г. было образова­но сословие мелких собственников — горожан, получившее назва­ние «мещанство». В сословие входили городские жители с годовым доходом менее 500 рублей, занимавшиеся самыми разными видами деятельности на основе личной собственности, которую могли со­ставлять собственный дом, инструменты для труда, небольшой зе­мельный участок, запасы сырья и т.п. В городах они селились по окраинам и назывались «посадскими людьми».

В отличие от купечества мещанство платило подушную подать, было ограничено в свободе передвижения, несло рекрутскую повин­ность и вплоть до реформы 60-х гг. XIX в. подвергалось телесным наказаниям. Сословная принадлежность передавалась по наследству и вместе с нею передавались традиции, нравы, обычаи, привычки, т.е. определенный образ жизни, отношение к окружающему миру, ценностные установки, нормы, предписания и соответствующие правила поведения. В каждом городе мещане образовывали мещан­ское общество, во главе которого стоял староста и его помощники.

Мещанское сословие, как и сословие мелкой буржуазии на Запа­де, составляло наиболее многочисленное население города и по своему составу было неоднородно. Его промежуточное положение между «богатыми» (дворянами, купцами, духовенством) и «бедны­ми» (городской беднотой, нищими, бездомными) определяло и его нравственную ориентацию. Тяга к богатству и боязнь нищеты по­рождали двойственную психологию, суть которой заключалась в том, чтобы быть «не хуже людей», но вместе с тем помнить, что

¹ См.: Кулиш ИМ. Очерки истории русской промышленности. Пг., 1922.

есть люди, «которым еще хуже». Сословие постоянно пополнялось выходцами из крестьян, отпущенных на волю, и разорившимися представителями высших сословий. Так, в России в 1811 г. меща­не составляли 35,1 процента городского населения, а в 1897 г.— 44,3 процента. В результате реформ 60-х гг. XIX столетия мещане получили доступ на государственную службу, среди них появились лица «свободных профессий»: врачи, адвокаты, статисты, журналис­ты, служащие частных контор и банков, мелкие коммерсанты и т.п. Уже во времена Екатерины II в результате активной деятельности И.И. Бецкого¹ в России с 1763 г. стали возникать новые воспита­тельные учреждения, в которых обучались представители всех со­словий (кроме крепостных): девушки из мещанского сословия по­лучили доступ в институты благородных девиц, а юноши — в кадет­ские корпуса. (В последние десятилетия XIX столетия появились Высшие женские курсы, Курсы Лесгафта и др.) Доступ в коммер­ческие, технические учебные заведения, а позднее в университеты способствовал появлению так называемой мещанской интеллиген­ции, которая, в отличие от бывших ремесленников — основного со­става первых мещан, — стала обеспечивать собственную жизнь, про­давая свою «интеллектуальную собственность»: работая учителями, врачами, инженерами, бухгалтерскими работниками и т.п. Дворян­ство с презрением относилось к людям подобного типа, а впослед­ствии к самому слову «интеллигенция». В основном это отношение строилось на апелляции к бездуховности мещанина и его детей, на­званной в немецких студенческих кругах XIX в. филистерством (слово присуще лишь немецкому языку). А. Шопенгауэр назвал фи­листером человека, лишенного духовных потребностей. «С высшей точки зрения, — писал он, — я дал бы понятию такое определение: это — человек, постоянно и с большой серьезностью занятый реаль­ностью, которая на самом деле не реальна». Никакое стремление к познанию, к собственным эстетическим наслаждениям ради них самих не оживляет его существования. Действительными наслажде­ниями являются для него лишь чувственные. Отсутствие духовных потребностей делает для него недоступными духовные наслаждения. Тупая, сухая серьезность свойственна филистеру и характеризует его. Ничто не радует, не оживляет, не возбуждает его участия. Пре­тензии его тщеславия состоят в том, чтобы чином, влиянием, влас-

¹ Бецкий Иван Иванович (1703-1785) — государственный деятель эпохи Елиза­веты Петровны и Екатерины II, незаконнорожденный сын И.Ю. Трубецкого, ак­тивно участвовал в организации народного образования в России. Под влиянием идей французских энциклопедистов, особенно Ж.Ж. Руссо, разработал проект «О воспитании обоего пола юношества», принятый в 1754 г.

тью превзойти других, которые будут его за это уважать. Но он может довольствоваться и тем, чтобы только вращаться в среде тех, кто добился всего этого, и греться в отраженных от них лучах.

В требованиях, предъявляемых другим людям, он меньше всего заботится о преобладании духовных способностей, скорее они воз­будят в нем антипатию, пожалуй, даже ненависть, поскольку вызовут тяжелое чувство своей ничтожности и глухую зависть, которую он будет скрывать даже от самого себя. Свое уважение или почтение к людям он соизмеряет не с их духовными качествами, а только с чином, богатством, властью и влиятельностью, которыми хотел бы блистать сам¹.

Двойственное положение мещанина одновременно как собствен­ника и труженика определяет его отношение к «вышестоящим» и «нижестоящим» слоям общества. Как собственник он завидует круп­ным собственникам, как труженик тяготеет к демократии и спра­ведливости. Пусть небольшая, но собственность обусловливает его консерватизм, тягу к стабильности и «дух» индивидуализма, выра­жающиеся в страхе перед посягательством на все, что приобретено собственным трудом и куплено на собственные деньги. Вещизм и приобретательство как доминанты сознания, обусловленного жела­нием подняться «выше», делают его конформистом, а замкнутость на собственном благополучии и ограниченность в средствах, до ми­нимума сводя контакты с внешним миром и до минимума сужая его кругозор, — эгоистом. К нему применимы слова К. Маркса о мелком буржуа, который «составлен из «с одной стороны» и «с другой сто­роны»... Таков он в своих экономических интересах, а потому и в своей политике, в своих религиозных, научных и художественных воззрениях. Таков он в своей морали... Он — воплощенное проти­воречие»². По А.И. Герцену, мещанство основано на безусловном самодержавии собственности и все «соткано из противоречий».

Даже в своих добродетелях мещанство не заходит дальше тех пре­делов, за которые оно не выходит в практической жизни. Общая характеристика его нравственного сознания и поведения точнее всего передается понятием «умеренность», а критическим сознани­ем определяется как мещанская ограниченность. В нравственном кредо мещанина бережливость занимает одно из первых мест, что сближает его с буржуа, этический портрет которого создан Б. Фран­клином. В отличие от буржуа, для которого деньги являются альфой [ И омегой существования, а девиз «время — деньги» стратегией и

¹ Шопенгауэр А. Афоризмы житейской мудрости. М., 1989. С. 24-40.

² Маркс К., Энгельс Ф. Соч.: 2-е изд. Т. 18. С. 31.

смыслом жизни, мещанин больше ориентирован на сбережение имеющихся и постепенное накопление их. Боязнь риска, неспособ­ность к авантюризму и азарту большого предпринимательства, от­сутствие крупномасштабных замыслов и проектов удерживают его в пределах честной умеренности и разумной бережливости. Если, по М. Веберу, здравый смысл буржуазной морали содержится в на­живе и только в наживе, то для мещанина он — в экономии, сбере­жении нажитого честным трудом. «Нажива, — пишет Вебер, — в такой степени мыслится как самоцель, что становится... просто ир­рациональным по отношению к «счастью» или «пользе» отдельного человека... Приобретательство... становится целью его жизни... из­лагается своеобразная «этика», отступление от которой означает на­рушение долга или проявление глупости»¹.

Финансовый дефицит ограничивает потребительство мещанина только практически необходимыми вещами, способными долго и надежно служить. «Добродетель» мещанина — это расчетливость, планирование и распределение трат, в которые включены не только повседневные расходы, но и отдых, праздники, торжественные даты и юбилеи, развлечения. В быт мещанина как городского жителя вхо­дит посещение зрелищных мероприятий, городских гуляний, где он, создавая массовость и наблюдая «других», сознает и себя «не хуже других», «как все».

Одну из добродетелей мещанина составляет уважение к собст­венности, нажитой честным трудом, переходящее в «уважение» к своим и чужим вещам. Две стороны вещизма одинаково присутст­вуют в его психологии: одна связана с накопительством и фетиши­зацией их (скандал из-за разбитой чашки или пропавшей вилки), другая — с сентиментальным культом вещей-символов, свидетельст­вующих радостные события, подарки «на память», юбилей и т.п.: время измеряется вещами. Мещанину как жителю оседлому и бе­режливому не свойствен вандализм.

Мещанин, как правило, трудолюбив, но его профессионализм ог­раничен хорошо отработанным навыком, не выходящим, однако, за рамки узкого круга смежных с навыком знаний и умений. Твор­чество не влечет его. Отношение к труду как естественному и необ­ходимому условию существования сопровождается добросовестнос­тью и ответственностью за «свой» участок работы. Умеренность, нестяжательство и добросовестность воспринимаются как порядоч­ность, и по обстоятельствам он стремится к ее сохранению.

Одним из основных пороков мещанина является зависть, кото­рую он испытывает к окружающим по самым различным поводам:

¹ Вебер М. Указ. соч. С. 73-75.

он завидует богатству, предприимчивости, таланту, интеллектуаль­ности. Его главная цель жизни: «вывести в люди» своих детей, дав им образование и возможность заниматься «чистым» интеллекту­альным трудом. Чтобы достичь этой цели, преодолевается даже при­сущая мещанину скупость и крохоборство.

«Выбившиеся в люди» дети мещан снисходительны к родителям, подчас скептичны, а то и агрессивны. Примером тому могут служить персонажи «Мещан» А.М. Горького — дети Бессеменова. Получив­шие образование, но лишенные аристократических манер, хороше­го эстетического вкуса, «мещанские дети» осознают свое отличие от дворян и подлинных аристократов духа. Это сознание бунтует против усвоенной с детства психологии ограниченного в средствах человека, а неспособность преодолеть ее порождает чувство непол­ноценности, за исключением тех случаев, когда особо одаренные из них преодолевают в себе мещанские пережитки и возвышаются ; до уровня подлинной интеллигентности и высокой духовности. При­мером такого возвышения могут служить личности А.П. Чехова, A.M. Горького, Ф.И. Шаляпина и многих других русских писателей, ученых, деятелей культуры, вышедших из мещанской среды.

Принадлежность к сословию не делает из человека персонифи­цированного носителя его идеологии и морали. Тип мещанского сознания хотя и возникает на основе образа жизни и сословных моральных кодексов, но нарицательно, в этическом смысле может проявляться во всех слоях населения. Потомственная дворянка А. Арапова — дочь Н.Н. Пушкиной от второго брака — характеризует одну из родственниц своей матери: «По происхождению из кавказских княжен, но выросшая в бедности, совершенно другой среде, почти без образования... Трудно было ей примениться к светскому обращению, которое было ей чуждо; и в этих стенах, хранивших следы широкого расточительного барства, мелкие и частые проявления ее мещанских привычек казались резким диссонансом... Плохо умытая, небрежно причесанная, в помятом ситцевом платье сомнительной свежести, она появлялась с бриллиантовой фероньерой на лбу и торжествующим взглядом оглядывала траурный наряд своей гостьи... ее грубая бестактность способна была отравить еже­дневное существование... она не упускала случая подчеркнуть, что она у себя дома... обижалась и дулась из-за каждого пустяка, требо­вала... раболепного угодничества... и обзывала гордостью для нее непонятное чувство собственного достоинства»¹. Здесь так точно

¹ Арапова А. Наталья Николаевна Пушкина-Ланская. М., 1994. С. 58-59. Речь идет о жизни вдовы А.С. Пушкина с детьми в фамильном имении Гончаровых По­лотняный Завод.

описано характерное проявление этого психологического типа, что образ становится наглядным.

Мещанство многолико, его психологическая нестабильность как следствие порождает быструю смену ориентации и настроений, «се­годня и сейчас» определяют отношение к окружающему миру и его событиям. Устремленность в будущее ограничивается перспективой удовлетворения личных интересов в ближайшие жизненные сроки и, по возможности, без жертвенности и самоотречения. Мещанский эгоизм, самодовольство и снобизм часто связаны с тем, что выход­цам из низших слоев собственными усилиями удалось подняться до уровня интеллектуалов и занять в обществе место выше того, кото­рое занимали их родители.

Многочисленность и разнородность мещанского сословия, осо­бенно в 70-80-е гг. XIX в., порождали не только консерватизм, но и революционный либерализм. Объединяясь с выходцами из дво­рянского и купеческого сословий, мещанская интеллигенция участ­вовала во многих социальных движениях, направленных на утверж­дение достоинства личности безотносительно к ее сословному ста­тусу. Так, мещанки были активными участницами движения женщин за получение высшего образования, за доступ к мужским професси­ям, участие в просветительской деятельности. Высшие женские курсы подготовили большое число специалисток в области педаго­гики, медицины, финансово-бухгалтерской деятельности и других специальностей.

Особенно широко была представлена мещанская молодежь в дви­жении нигилизма, описанного, в частности, известным революци­онером-анархистом князем П.А. Кропоткиным. «Нигилизм, — писал он, — наложил у нас свою печать на всю жизнь интеллигентного клас­са... Прежде всего нигилизм объявил войну так называемой условной лжи культурной жизни. Его отличительной чертой была абсолютная искренность. И во имя ее нигилизм отказался... от суеверий, пред­рассудков, привычек и обычаев, существование которых разум не мог оправдать. Нигилизм признавал только один авторитет — разум... Он щадил, конечно, простую и искреннюю веру, являющую­ся психологической необходимостью чувства, но зато беспощадно боролся с лицемерием в христианстве...

Все формы внешней вежливости, которые являются одним ли­цемерием, претили ему. Нигилисту были противны бесконечные толки о красоте, об идеале, искусстве для искусства... Он знал, что так называемое поклонение прекрасному часто было лишь маской... беспощадную критику искусства (он свел) в одну формулу: «Пара сапог важнее всех ваших мадонн и всех утонченных разговоров про Шекспира»...

Брак без любви и брачное сожитие без дружбы нигилист отри­цал... Женщина, видевшая, что ее брак перестал быть браком... по­рывала со всем и мужественно уходила с детьми, предпочитая оди­ночество и, зачастую, нищету вечной лжи и разладу с собой... Мо­лодые люди отправлялись... в деревню как врачи, фельдшеры, на­родные учителя, волостные писаря... Девушки сдавали экзамены на народных учительниц, фельдшериц, акушерок и сотнями шли в де­ревню, где посвящали себя служению беднейшей части народа... Они желали обучить народ грамоте, просветить его, помочь ему... вы­браться из тьмы и нищеты и в то же время узнать у самого народа, каков его идеал лучшей социальной жизни»¹.

М. Оссовская в качестве примера борьбы с мещанством «слева» называет движение «Молодая Польша», участниками которого были преимущественно выходцы из мещан: «людей свободных профес­сий» или «богемы». Суть движения также состояла в том, чтобы эпа­тировать «приличное общество», сорвать с него лицемерную маску, прикрывавшую его «нарывы». По словам польского писателя Желенского, «они разносили пыльцу образованности», способствовали процессу обращения мысли. «Творчески бесплодные, они разносили чужие идеи» и обвиняли мещан в приземленности притязаний, не-' способности подняться над серой действительностью, в понимании счастья как состояния насыщения, стабилизации, застоя².

С развитием социалистического движения понятие «мещанство» становится нарицательным и подчас вовсе не связывается с сословным статусом человека. В идейно-нравственном смысле его используют не только для обозначения бездуховности, но и для обозначе­ния мировоззренческой ограниченности, аполитичности, конформизма, обывательства. Как социальное явление «мещанство» подвергалось и подвергается самой разнообразной критике «со всех сто­рон»: его критикуют дворяне, купцы, рабочие, сами мещане, мещан­ская и революционная интеллигенция. Фашизм, опиравшийся в своей политике на мещанские слои, спекулировал на мещанской пси­хологии и одновременно критиковал «пассивного обывателя». Не­примиримым критиком мещанства был Ф. Ницше, философы и де­ятели искусства разных стран и направлений.

Предметом самой острой и злой критики была бездуховность ме­щанства. Причина в основном состояла в том, что подлинная духов­ность в классической философии и этике понималась как бескорыст­ное и добровольное служение идеалам добра, подчас в трансцен-

¹ Кропоткин П.А. Записки революционера. М.. 1988. С. 282-287.

² См.: Оссовская М. Рыцарь и буржуа. М., 1987. С. 214-233.

дентном его понимании. В мещанстве же моральность принимает большей частью форму легальности, а религиозность ограничива­ется отправлением культов и за редким исключением реализуется в действительном благочестии. «Мещанство» и по сей день отожде­ствляется с бездуховностью, ограниченностью, приземленностью интересов и взглядов.

Если рассматривать духовность как творчество, самосозидание, интеллектуальное и эстетическое самосовершенствование, то обре­тение ее требует не только свободы мысли, но и свободы от заботы о добывании «хлеба насущного». Занятый повседневным, монотон­ным трудом для сохранения собственности и жизнеобеспечения, ме­щанин в силу объективных обстоятельств становится «бездухов­ным». Эта бездуховность порождает обывательское сознание, потре­бительскую мораль, социально-политическую индифферентность, заинтересованность в стабильности, приспособленчество и зашоренность взглядов. Слова Г.В. Плеханова о том, что мещанство не падает с неба и не существует от века, а создается мещанскими ус­ловиями общественной жизни, в полной мере относятся и к мещан­ской морали и «духу» мещанства¹. А.В. Луначарский главным в ме­щанстве считал страх и вражду ко всему новому². Мещанское мораль­ное сознание является следствием мелкособственнической природы мещанина, его социального положения, привязанности к средствам труда и к самой профессиональной деятельности. Отсюда его пони­мание «быть человеком», обладать «достоинством» связано прежде всего с усвоением внешней стороны респектабельного образа жизни («быть не хуже других»). Ориентация на внешность подменяет в ме­щанстве подлинники — имитациями, драгоценности — бижутерией, классическую простоту — впечатляющей броскостью. Мещанин в по­давляющем большинстве — имитатор: для него важнее «казаться», «иметь», нежели «быть». Обывательское сознание мещанина часто проявляется в том, чтобы низвести «высокое» до собственного сред­него уровня: найти в бескорыстии элементы корысти и прагматизма, в самоотверженности — скрытую субъективную выгоду, в непосред­ственной искренности — преднамеренное лицемерие или хитрость. Мещанин не верит в аскетизм во имя служения идее, науке, искус­ству, не верит в окрыленность творческим порывом, работа для не­го — это то, за что платят деньги. Найти в гении его «земные сла­бости», убедить себя и других в том, что людей уравнивают их по­роки, — жизненная позиция типичного представителя этого нравст-

¹ См.: Плеханов Г.В. Избранные философские произведения: Вот. М:. Изда­тельство социально-экономической литературы, 1958. Т. V.

² Луначарский А.В. Мещанство и индивидуализм. М.; СПб., 1923. С. 72.

венно-психологического типа. Разбогатев, он становится ненасыт­ным в удовлетворении всех своих житейских потребностей.

Современное понятие «массового общества», концепция которо­го представлена в различных вариантах философских и социологи­ческих школ XX в. (О. Шпенглер, X. Ортега-и- Гассет, Н. Бердяев, Т. Парсонс, Д. Белл, Р. Виленский и др.), отражает видоизменения мещанского сознания и одновременно его распространение на чрез­вычайно широкие слои населения. Сосредоточение больших чело­веческих масс в городах при широком внедрении в сферу быта до­стижений научно-технического прогресса, стандартизация всех сфер жизни горожанина, разнообразная деятельность всех сфер и средств массовой информации подвергают личность нивелировке, стандартизации, униформированию. Город с его инфраструктурой оказывает большое, большей частью негативное, влияние на интел­лектуально-моральную жизнь новых мещан. Происходит переоценка ценностей, насаждается и распространяется моральный нигилизм или индифферентизм, репродуцируется насилие и секс в печати, на экранах телевидения и кино, подчас и на театральных подмост­ках. Поскольку все это рассчитано на массового зрителя, массового городского жителя, городская культура современности включает в себя мещанскую мораль как основу массового сознания. Сложившая­ся к концу XIX в. городская культура в конце XX в. функционирует как «массовая культура» с ее тяготением к бездуховной эстраде, плос­кому юмору, непритязательности к информации средств массовой коммуникации. «Массовый зритель» рассчитанной на средний вкус телевизионной продукции удовлетворяет свой повышенный инте­рес к личной и даже интимной жизни теле- и кинозвезд, к муссиро­ванию личной жизни (ее мельчайших подробностей) популярных общественных деятелей, представителей властных структур. Распро­страняется ширпотреб не только в вещах, но и в мыслях. В кризис­ные периоды страх и неуверенность в завтрашнем дне патологизируют мещанское сознание, возбуждают панический дух и паническое поведение. Из мещанина-обывателя с его традиционными, истори­чески сложившимися добродетелями: бескорыстным гостеприимст­вом, христианским милосердием, национальной терпимостью, тру­долюбием, умеренностью и др. современный мещанин становится воинствующим стяжателем и дестабилизатором общественной мо­рали, моральным релятивистом, скептически относящимся к выс­шим духовным ценностям и нравственным идеалам.

Мещанство не только многолико, но и живуче, поэтому мещан­скую мораль можно рассматривать как один из исторических ти­пов морали наряду с другими, отличными от него и противосто­ящими ему.