1 Валентин Кривич. Иннокентий Анненский по семейным воспоминаниям и рукописным материалам. - «Литературная мысль», 1925, n 3, стр. 208-209.

Итак, «Кипарисовый ларец» не имеет последней авторской редакции. Кривич мог многое внести от себя в окончательное «перераспределение» материала; и все же очевидно, что не Кривичу принадлежит сложная система «трилистников» и «складней».

В отзыве - с высокой оценкой поэзии Анненского - Брюсов писал об этой системе: «Второй, уже посмертный, сборник стихов И. Анненского содержит сотню стихотворений, искусственно и претенциозно распределенных в «трилистники» (по три) и «складни» (по два)».1 Построение действительно самое условное. Двадцать пять малых циклов-трилистников. Между включенными в них стихотворениями существует иногда прямая тематическая связь: например, «Трилистник вагонный» или «Трилистник тоски», в который входят «Тоска отшумевшей грозы», «Тоска припоминания», «Тоска белого камня». Иногда единство трилистника держится на связи ассоциаций. Например, «Трилистник огненный», где от первого стихотворения «Аметисты» тянутся смысловые звенья к «медному солнцу» второго стихотворения и к «солнечным хрусталям» третьего. В некоторых трилистниках принцип сочетания невозможно установить без натяжек.

По дело не в том, насколько Анненскому (и Кривичу) удалось справиться с затейливой композицией книги. Для нас важнее другое - в основе построения «Кипарисового ларца» лежит все та же идея сплошных соответствий, подобий, взаимной сцепленности всех вещей и явлений мира. Эту концепцию Анненский и пытался выразить внешней связью всех стихотворений. Получилось искусственно - Брюсов прав. Но в своем отзыве Брюсов отметил и ту особенность поэтического мышления Анненского, которая побудила его сцепить между собой стихотворения «Кипарисового ларца». «Он мыслил, - писал Брюсов, - по странным аналогиям, устанавливающим связь между предметами, казалось бы, вполне разнородными».

В лирике Блока отдельные потоки, разные по темам и по стилистическому тону, сливаются в огромное единство. У Анненского другой масштаб - в «Кипарисовом ларце» он хотел создать единый контекст в буквальном смысле слова.

Несмотря на интерес к иррациональному и подсознательному, Анненский - поэт интеллектуальный. Интеллектуальность в поэзии - это видимая работа познающей мысли, проявленная в самом сюжете стихотворения. Этой проявленной мыслью Анненский близок к Бодлеру, к Брюсову. У Блока познающая мысль обычно уходит в глубь поэтической ткани произведения. Не всегда, конечно; это не относится к «Ямбам», вообще ко многим стихам последнего периода.

Интеллектуальность сосуществует у Анненского с унаследованным от русской поэзии XIX века пронзительным романсным лиризмом. Интеллектуальность обуздывает эту лирическую стихию.

В лирике опосредствованной лирическое событие как бы выходит за пределы авторского я, с тем чтобы замкнуться в сюжетной структуре исторического факта, персонажа, нередко одного предмета (это не мешает стихотворению быть звеном в контексте поэтических циклов). Для этого направления - в частности, у французских поэтов- характерно обилие и сюжетность заглавий. Тогда как лирика наиболее чистого типа часто обходится без заглавий. Много стихов без заглавий у Фета; заглавий почти нет в «Стихах о Прекрасной даме».

«Кипарисовый ларец» - построение полярное лирическим дневникам, движущимся сплошным потоком. Общий контекст этой книги складывается из законченных структур- отдельных стихотворений. Отсюда значение для «Кипарисового ларца» семантики заглавий. Не только заглавия стихотворений, но и заглавия трилистников и складней задуманы как действенный элемент, как ключ, в котором должны читаться охваченные ими стихотворения. Этот замысел не всегда осуществляется с равным успехом. Есть заглавия натянутые, нужные только для соблюдения единого принципа. Есть заглавия, так сказать, тавтологические. Например, «Трилистник тоски», включающий три стихотворения, в заглавия которых входит слово «тоска», или «Трилистник траурный» со стихами о смерти и похоронах, или «Трилистник вагонный» («Тоска вокзала», «В вагоне», «Зимний поезд»). Есть и заглавия, которые действительно дают ключ, динамизируют определенные смысловые элементы. Например, «Трилистник обреченности» («Будильник», «Стальная цикада», «Черный силуэт») или «Трилистник соблазна», куда входят «Маки», «Смычок и струны», «В марте». В этих случаях заглавие выявляет связь, существующую между стихотворениями трехчленного микроцикла.

Потребность в заглавии связана с сюжетностью. Разумеется, каждое лирическое стихотворение имеет сюжет, если понимать под сюжетом чередование и соотношение семантических единиц. Все же мы говорим о лирической сюжетности, обычно имея в виду повествовательное начало в лирике или опосредствующее значение персонажей, предметов.

У Анненского лирическое событие не имеет повествовательной оболочки. Его сюжетность - в сцеплениях и разрывах между внешним и внутренним миром, в динамике вещей, подобной динамике отраженных в них душевных процессов. В поэзии Анненского эти соотношения воплощены по-разному. «Смычок и струны», «Старая шарманка» - здесь связь явно символическая. Вещь иносказательно замещает человека и потому наделяется человеческими свойствами.

«Не правда ль, больше никогда

Мы не расстанемся? Довольно?…»

И скрипка отвечала да,

Но сердцу скрипки было больно.

То же в стихотворении «Тоска медленных капель»:

В недвижно-бессонной ночи

Их лязга не ждать не могу я:

Фитиль одинокой свечи

Мигает и пышет, тоскуя.

И мнится, я должен, таясь,

На странном присутствовать браке,

Поняв безнадежную связь

Двух тающих жизней во мраке.

В стихах этого типа символика стоит уже иногда на грани однозначного аллегоризма.

Есть ряд стихотворений, в которых, напротив того, вещи сохраняют свое предметное качество. Они сопровождают душевный процесс, становятся его выразительными атрибутами. Так, например, в стихотворении «Баллада»:

Позади лишь вымершая дача…

Желтая и скользкая… С балкона

Холст повис, ненужный там… Но спешно

Оборвав, сломали георгины.

«Во блаженном…» И качнулись клячи.

Маскарад печалей их измаял…

Желтый пес у разоренной дачи

Бил хвостом по ельнику и лаял…

Это все конкретные обстоятельства душевного действа, в корне преобразующего их первоначальную прозаическую суть. Но для поэтического мышления Анненского специфичнее всего третий тип соотношения между вещью и человеком. Предмет не сопровождает человека и не замещает его иносказательно; оставаясь самим собой, он как бы дублирует человека. В этом ключе написаны самобытнейшие стихи Анненского, в том числе «Стальная цикада»:

Я знал, что она вернется

И будет со мной - Тоска.

Звякнет и запахнется

С дверью часовщика…

Сердца стального трепет

Со стрекотаньем крыл

Сцепит и вновь расцепит

Тот, кто ей дверь открыл…

Жадным крылом цикады

Нетерпеливо бьют:

Счастью ль, что близко, рады,

Муки ль конец зовут?…

Что это - механизм отданных в починку часов или тоскующее сердце человека? И то, и другое - двойники.1

То же в «Тоске маятника». А в стихотворении «Умирание» (о съежившемся детском шаре) принцип даже раскрыт с какой-то рационалистической точностью:

Только б тот над головой,

Темно-алый, чуть живой,

Подождал пока над ложем

Быть таким со мною схожим…