1 П. Громов. Герой и время, стр. 531.

Я огражу тебя оградой -

Кольцом живым, кольцом из рук.

И нам, как дым, струиться надо

Седым туманом - в алый круг.

Это стихотворение - своеобразный сгусток, фокус преломления трилогии в ее первой редакции, в пределах примерно первых четырех сборников стихов. Здесь представлены последовательные наслоения блоковских символов. Сумрак, алый свет зари, алый круг, туманы - это еще символика «Стихов о Прекрасной даме». Вторая строфа напоминает об угрюмых пейзажах и болотной символике «Нечаянной Радости»*. В третьей строфе возникает столь важная для последнего периода тема страшного мира. Зачем же Блок так упорно, от издания к изданию, включал это стихотворение в цикл «Родина»? Оно тесно - хотя и не внешне - соотнесено с проблематикой цикла. В канонической редакции третьей книги стихотворение «Дым от костра струею сизой…» непосредственно следует за «Осенним днем» (1909), одним из программных стихотворений цикла:

О, нищая моя страна,

Что ты для сердца значить?

О, бедная моя жена,

О чем ты горько плачешь?

Соседство двух стихотворений обнажает внутренние аналогии. Оба они обращены к подруге, к основной героине лирического романа, в обоих большого охвата символика прорастает из печального пейзажа.

Из первого стихотворения во второе переходит слово дым.

Овин расстелет низкий дым,

И долго под овином

Мы взором пристальным следим

За лётом журавлиным…

«Осенний день»

Во втором стихотворении дым - ключевое слово. Семантика его здесь сложна. Это, конечно, дым отечества, сладкий дым родного очага, и это горький дым «низких, нищих деревень» «Осеннего дня» (тема родины). И в то же время это дым цыганского костра, - этот круг ассоциаций закреплен эпиграфом из цыганского романса,- тема родины пересекается здесь с цыганщиной, которая для Блока была не только стихийным переживанием, но и составным элементом русского культурного наследия.

Если попытаться перевести блоковские символы на язык понятий и разобраться в том, что именно означает дым, каким образом он борется со светом зари и в каком он соотношении с седым туманом и т. д. - то получится довольно плоская схема. Здесь важно совсем другое - смысловая вязь, в которой чередуются и скрещиваются блоковские слова-острия всех планов, в этом взаимодействии порождая новые синтетические значения. Это стихотворение вне большого контекста поэзии Блока не имеет смысла, и оно как бы подтверждает мысль Блока о синтетическом характере темы родины, о том, что все им написанное написано о России.

«Ямбы», «Родина» живут динамическим соотношением классического наследства и преображающих традицию знаков блоковского мира.

О «классичности» нового периода творчества Блока заговорили сразу после выхода «Ночных часов», и в первую очередь применительно к «Итальянским стихам»; на такую трактовку, естественно, наталкивала тематика цикла. «Итальянские стихи» классичны своей мерной интонацией, чистотой ритмико-синтаксических членений. После урбанизма «Нечаянной Радости» и бурных метафор «Снежной маски» их символика могла показаться прозрачной и строгой. Но «Итальянский цикл» внутренне сложен. Он отразил не только жестокие противоречия истории и современности западного мира, но отразил и то душевное смятение, которым в жизни Блока отмечен 1909 год. В «Итальянских стихах» поэт утверждает только красоту, только искусство; и этого недостаточно для того выхода личности за собственные свои пределы, который всегда был целью блоковских устремлений.

Под зноем флорентийской лени

Еще беднее чувством ты:

Молчат церковные ступени,

Цветут нерадостно цветы.

Так береги остаток чувства,

Храни хоть творческую ложь:

Лишь в легком челноке искусства

От скуки мира уплывешь.

Чистый эстетизм неизменно отравлен горечью и бессилием. Блоку с его напряженным чувством истории, с его встревоженной совестью принципиальный эстетизм всегда был противопоказан. В 1909 году Блок прикоснулся к нему, проходя одним из своих кризисов опустошенности и отчаяния. 1 Его Италия не классическая, не гармоническая, но печальная и смутная. Характерна в этой связи трактовка темы мадонны,2 очень существенной, так как она связывает итальянский цикл с исконной блоковской темой Вечной женственности, вовлекает его тем самым в большой контекст трилогии. И вот наряду с ясной Марией стихотворения «Madonna da Settignano» - «коварные мадонны» «Сиены» или вовсе не каноническая богоматерь «Благовещения»:

Темноликий ангел с дерзкой ветвью

Молвит: «Здравствуй! Ты полна красы!»

И она дрожит пред страстной вестью,

С плеч упали тяжких две косы…

В «Итальянских стихах» «классичность» интонации совмещается часто с совсем не классическим строем поэтического образа -

Тихо я в темные кудри вплетаю

Тайных стихов драгоценный алмаз.

Жадно влюбленное сердце бросаю

В темный источник сияющих глаз.

«Итальянские стихи» с их внешней классической дисциплиной, сдерживающей внутреннее смятение, стоят между утверждающими циклами «Ямбы», «Родина» и «Страшным миром», циклом «отчаяния и проклятия» (выражение Блока).

В ранней лирике Блока традиция Фета или Соловьева, хотя и преображенная блоковской символикой, выступала еще во всей определенности своих стилистических признаков. Стихия русской романтической лирики до конца живет в поэзии Блока, но преображение захватывает все более глубокие смысловые слои; в «Страшном мире» и примыкающих к нему циклах («Возмездие», «Арфы и скрипки») различим уже только Блок. С такой резкостью обозначилась теперь судьба поэта, лицо поэта, вернее - его лица, то множащиеся, то сливающиеся воедино, что наследственный лирический материал мгновенно становится носителем блоковских смыслов, - для этого даже не всегда нужны особые слова-острия. Одно из самых знаменитых и самых грандиозных стихотворений Блока «О доблестях, о подвигах, о славе…» все состоит из удивительно «стертых» образов, принадлежащих вообще поэтическому слогу.

Но час настал, и ты ушла из дому,

Я бросил в ночь заветное кольцо.

Ты отдала свою судьбу другому,

И я забыл прекрасное лицо.

Стертость здесь нужна именно для того, чтобы каждый словесный образ мог без остатка заполниться содержанием трилогии, стать ее микрокосмом.

Все же Аполлон Григорьев, Полонский, Апухтин не ушли из поздней поэзии Блока (меньше в ней Фета). Они подспудно питают ее цыганщиной, надрывным романсом, разговорными интонациями. В циклах «Страшного мира» романсная традиция сильна, но уже недифференцирована. Это как бы общий резервуар эмоций.

Цыганщина Блока совсем уже непохожа на русскую романтическую цыганщину XIX века, даже на пронзительную цыганскую лирику Аполлона Григорьева. Цыганская символика Блока отражает существенные для него противоречия жизни.1 Одна из ее граней - судьба поэта в страшном мире. Отсюда вырастает «Спляши, цыганка, жизнь мою!…»:

И долго длится пляс ужасный,

И жизнь проходит предо мной