1 «Записные книжки», стр. 145. См. Также стр. 153.

Далее Блок утверждает, что ирония есть «болезнь личности». Так для Блока декадентство, современная ирония («истерический смех»), смешение жизни с искусством (жизнетворчество) образуют единый комплекс, восходящий к одному первоисточнику - индивидуализму. Декадентский индивидуализм - попытка заменить утраченные объективные ценности субъективными и имманентными, вызванными к жизни волей художника: «Мой собственный волшебный мир стал… балаганом, где сам я играю роль наряду с моими изумительными куклами». Жизнетворчество субъективно, как субъективна ирония, играющая ценностями, перетасовывающая добро и зло.

Блок сознательно стремился «к рождению человека «общественного», художника, мужественно глядящего в лицо миру», то есть к утверждению новых объективных ценностей, теперь уже выдерживающих проверку историей и социальностью. К этим проблемам Блок подошел вплотную в период создания третьей книги. Но протест против декадентской субъективности возникает раньше. «Ненавижу свое декадентство и бичую его в окружающих, которые менее повинны в нем, чем я. Настал декадентству конец, теперь потянется время всеобщих повторений, и нечего думать о литературных утешениях, пока кто-нибудь не напишет большой и действительно нужной вещи, где будет играть роль тело не меньше, чем дух».

Так писал Блок (Евгению Иванову) еще летом 1906 года, примерно за полгода до того, как была создана «Снежная маска». Сопоставление этих дат объясняет, почему Блок мог одновременно создавать и осуждать «Снежную маску» и почему летом 1907 года между циклами «Снежная маска» - «Фаина» вклиниваются «Вольные мысли» - цикл, в котором с такой отчетливостью предстало тело - предметный мир.

«Вольные мысли» - произведение переходное. Здесь все та же уединенная и жадная душа с ее «горестными восторгами». Но повернута она уже другой гранью. Она теперь пристально всматривается в жизнь и в смерть. Теперь это жадность наблюдения, не только переживания. «Живопись учит смотреть и видеть (это вещи разные и редко совпадающие)»,- писал Блок еще в 1905 году, в статье «Краски и слова», уже отразившей растущую в нем потребность в конкретном и единичном.

Человек, размышляющий в минуты высокой ясности, не может говорить языком развертывающихся метафор. В 1907 году Блок еще не ушел от языка «Снежной маски», но он уже ищет противовес как можно более очевидный. Так появляется традиция Пушкина.

«Вольные мысли» в целом вовсе не похожи на Пушкина. Они не о том и не так рассказывают. Но они существуют на фоне Пушкина.

Я проходил вдоль скачек по шоссе.

День золотой дремал на грудах щебня…

За этими стихами как бы вторым планом прочитываются другие. И эта реминисценция обязательна:

Вот холм лесистый, над которым часто

Я сиживал недвижим - и глядел

На озеро, воспоминая с грустью

Иные берега, иные волны…

«Вновь я посетил…»

Блок, в статье об Аполлоне Григорьеве утверждавший, что «душевный строй истинного поэта выражается во всем, вплоть до знаков препинания», тем большее значение придавал выбору размера. В литературе о Блоке уже отмечалось, что некрасовские темы порой ведут у него за собой излюбленный Некрасовым анапест. В «Вольных мыслях» знаком пушкинской традиции служит безрифменный ямб, в основном пятистопный, хотя и с отдельными перебоями (в отличие от чистого пятистопного белого ямба стихотворения «Вновь я посетил…»), переносы из стиха в стих, внутристиховые синтаксические паузы.

Наряду с интонацией, с фактурой стиха - самым материальным, что может взять поэт у поэта, - Блок в «Вольных мыслях» от позднего Пушкина берет самое общее: утверждение мудрости поэта и конкретности мира.

Вопрос о соотношении конкретного и символического стал одним из решающих для периода третьей книги.

Если вторая книга - попытка утвердить субъективные ценности, то весь строй третьей книги отражает полярность субъективного («болезнь личности», как сказано в статье «Ирония»), ведущего к бессилию души перед злом и пустотой («Страшный мир»), и новых объективных ценностей. К полюсу «Страшного мира» примыкают цикл «Возмездие» (это возмездие за потерю абсолютного) и цикл «Арфы и скрипки», в самом заглавии которого выражена двойственность - страшного мира и порывов в утраченную область абсолютного.

Циклы «Итальянские стихи» и «Кармен» занимают промежуточное положение. В них утверждаются искусство и любовь, но утверждение это окрашено еще трагическим индивидуализмом. Наконец, в «Родине», в «Ямбах» раскрываются сверхличные, безусловные ценности народной стихии, революции (борьба со страшным миром), России.

Совмещение разных планов неизбежно, потому что «болезнь личности» разъедает человека десятых годов, даже «человека общественного».

Сосуществованию этих планов в третьей книге присуща некая стилистическая закономерность (речь, конечно, идет о тенденциях, а не о твердых границах): чем объективнее, чем социальнее утверждаемые Блоком ценности, тем настойчивее он обращается к испытанным временем традициям, подчеркивая усвоенную им позицию наследника.

И напротив того - цикл «Кармен» с его темой, ломающей все границы страсти, возвращает нас (хотя по-иному) к стилистике «Снежной маски», к метафорам, насыщенным старой эмоциональностью, уходящим корнями в толщу языка и в то же время неудержимо разрастающимся, вступающим в алогические сочетания:

Розы - страшен мне цвет этих роз,

Это - рыжая ночь твоих кос?

Это - музыка тайных измен?

Это - сердце в плену у Кармен?

Заглавием «Ямбы» Блок уже отсылает читателя к Архилоху и Ювеналу («Ямбам» предпослан эпиграф из Ювенала) и к «Ямбам» Барбье. Но мировая традиция гражданственных и обличительных ямбов преломляется здесь сквозь традицию русскую, сквозь ораторские интонации Тютчева, Лермонтова и прежде всего Некрасова. 1

1 В упомянутой уже статье Ю. Д. Левина и М. И. Дикман анализ надписи Блока на экземпляре стихотворений Некрасова подтверждает «непосредственную связь цикла «Ямбы»… с «музой мести и печали» Некрасова» (стр. 288).

В «Ямбах» очень отчетливо, с сохранением стилистического строя, сказалось некрасовское начало поэзии Блока. В цикле «Родина» некрасовское начало реализуется широко - от обличительного «Грешить бесстыдно, непробудно…» до торжественного:

Доколе матери тужить?

Доколе коршуну кружить?

Наряду с этим в стихах того же цикла (особенно в стихах 1908-1909 годов) Блок обращается к источникам национально-историческим и фольклорным, песенным и эпическим («На поле Куликовом», «Россия», «Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?…»), органически сочетающимся с некрасовском интонацией

В «Ямбах» и «Родине», двух самых утверждающих циклах третьей книги, больше всего классического и фольклорного наследства; тем самым меньше всего от стилистического максимализма, от индивидуалистической поэтики предшествующих лет.

Но ни «Ямбы», ни «Родина» не являются в трилогии вставными главами, живущими по своим законам. Как и все другие циклы, они принадлежат блоковскому миру и пронизаны его значениями. Так, в цикле «Ямбы» некрасовское начало скрещивается порой с исконной блоковской символикой, сложившейся еще в «Стихах о Прекрасной даме».

Так. Буря этих лет прошла.

Мужик поплелся бороздою

Сырой и черной. Надо мною

Опять звонят весны крыла…

Но дело не только в «словах-остриях». Функцию, которую слова-острия выполняют в отдельном стихотворении, в свою очередь отдельное стихотворение берет на себя в единстве цикла. Стихотворение-острие становится носителем значений блоковского большого контекста.

П. П. Громов пишет: «Интересно, что самая глубокая разработка «гамлетовской темы» в непосредственном виде («Я - Гамлет. Холодеет кровь…») включена Блоком в цикл «Ямбы». Если говорить более широко - не об образе-персонаже Гамлете в кругу блоковских героев, но о «гамлетовском» начале в лирическом герое Блока вообще,- то надо сказать, что одной из своеобразных черт интерпретации гамлетовской темы здесь будет наличие у героя нравственного начала, крепко вросшего в национально-историческую почву».1 Это справедливо. Можно добавить, что стихотворение о Гамлете входит в гражданскую, обличительную среду «Ямбов» не только темой нравственного долга, но и сквозной лирической темой трилогии: «любовь… к единственной на свете», - устанавливая тем самым интимное отношение поэта к своему гражданскому слову.

Уже много писали об интимном, личном начале цикла «Родина». В нем двойное течение сюжета. Исторические события, совершающиеся в стране поэта, совершаются и в душе поэта. Они становятся лирическими событиями. Это и позволило Блоку ввести в цикл «Родина» такие сугубо личные стихи, как «Приближается звук. И, покорна щемящему звуку…», «Сны» («И пора уснуть, да жалко…»). Более сложный и особенно знаменательный случай- стихотворение «Дым от костра струею сизой…» (август 1909), которое под заглавием «Романс» вошло уже в первоначальный вариант цикла «Родина» (сборник «Ночные часы») и оставалось в этом цикле при всех дальнейших его композиционных изменениях.

Не уходи. Побудь со мною,

Я так давно тебя люблю.

Дым от костра струею сизой

Струится в сумрак, в сумрак дня.

Лишь бархат алый алой ризой,

Лишь свет зари - покрыл меня.

Всё, всё обман, седым туманом

Ползет печаль угрюмых мест.

И ель крестом, крестом багряным

Кладет на даль воздушный крест…

Подруга, на вечернем пире,

Помедли здесь, побудь со мной.

Забудь, забудь о страшном мире,

Вздохни небесной глубиной.

Смотри с печальною усладой,

Как в свет зари вползает дым.

Я огражу тебя оградой -

Кольцом из рук, кольцом стальным.