2. Николо Макиавелли – выдающийся политический историк эпохи Возрождения

Самым выдающимся политическим историком эпохи Возрож­дения был Никколо Макиавелли (1469-1527 гг.). Его перу принадлежит «История Флоренции», «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия» (труд этого римского историка был разбит на декады), «Государь» и др.

Макиавелли бичевал господствующий класс феодального об­щества: «Дворянами называются люди, праздно живущие обиль­ными доходами с своих владений, не имея нужды заниматься земледелием или вообще трудиться, чтобы жить. Люди эти вредны во всякой республике и во всякой стране». Решительно выступая против «непомерного честолюбия и разврата дворян­ства», Макиавелли считал, что обуздать это дворянство могут монархи. Тут отразилась надежда на абсолютного государя, которая была характерна для молодой, поднимающейся, но еще не способной на борьбу за полное уничтожение феодализма буржуазии.

Макиавелли резко порицает римско-католическую церковь, являвшуюся оплотом феодализма. «Наша религия, если и же­лает нам силы, то не на подвиги, а на терпение. Это учение обессилило мир и предало его в жертву мерзавцам. Когда люди ради рая предпочитают переносить всякие обиды, чем мстить, для мерзавцев открывается обширное и безопасное поприще». Макиавелли не считал, что необходимо отвергнуть религиоз­ные верования. Более того, он говорил о том, «как необходимо сохранять значение религии» для удержания в государстве со­гласия и доброго порядка. Сам он не был правоверным хри­стианином, однако полагал, что правители государств «должны поощрять и поддерживать все, что благоприятствует религии, хотя бы считали все это обманом и ложью». Более того, мудрые люди поддерживают веру в чудеса, которые почитаются во всех религиях. Признавая полезными баснословные рассказы о чу­десах, Макиавелли сам обходится без них, когда выступает как историк, и в этом отношении, как и в трактовке историче­ских событий в духе прагматизма, следует традициям самых передовых историков античного мира. Римских пап Макиавелли порицает прежде всего за то, что они препятствовали созданию единого национального государства в Италии. Не будучи в со­стоянии объединить страну собственными силами, церковь в то же время не позволяла это сделать и другим. Таким образом, отсутствию государственного единства и связанными с этим отсутствием иноземным завоеваниям «итальянцы обязаны никому другому, как церкви».

Макиавелли доказывал, что в своих делах люди «почти всегда идут по проторенной уже дороге и действуют, подражая кому-либо или чему-либо». Им никогда не удается сравниться с теми, кому они подражают, и точно следовать по избранному пути. Но необходимо, чтобы благоразумный человек шел путями великих людей и воспроизводил в своих действиях их «дух и направление». Особенно важны исторические знания для государей и военачальников, которые должны «упражнять свой военный дух... чтением истории: при таком чтении они должны особенно изучать образ действий великих завоевателей», чтобы воспользоваться их опытностью и в то же время избежать их ошибок. На первый взгляд может показаться, что эти вы­сказывания Макиавелли лишь повторяют то определение истории, которое было дано еще в античности — «historia est magistra vitae». Однако, продолжая мысль античных историков, Макиавелли не был только их последователем и подражателем. Прежде всего были значительно расширены временные рамки историче­ских событий, на которых великий гуманист учил своих чита­телей. Наряду с древней историей он обращался к урокам средневековья и современной ему эпохи.

Но дело не только в том, что в XVI в. материал истории был шире, чем в начале нашей эры или до нашей эры. Суть, нам представляется, заключалась в том, что никто до Макиавелли не давал такого глубокого политического анализа событий прошлого. Именно в этом смысле можно согласиться с авто­ром «Государя», утверждавшим, что путь, им выбранный, не посещался до него никем.

В книге «Государь» Макиавелли использует опыт истории, чтобы рекомендовать, «как должен действовать государь, чтобы заслужить хорошую репутацию», «какой образ действий должен быть принят государем в отношении войск», «каким образом в государствах всякого рода можно определять степень своей силы» и т. д. Отвечая на вопрос, почему король Неаполитанский, герцог Миланский и другие итальянские государи потеряли свои владения, Макиавелли прежде всего упрекает их в общей ошиб­ке, заключающейся «в неимении достаточного числа войска», а затем в том, что «они навлекли на себя ненависть народа» или «не сумели обезопасить себя от честолюбия своих вельмож». «Пусть итальянские государи, которые после продолжительного владычества потеряли свои государства, не обвиняют свою судь­бу, а пеняют на собственное ничтожество. Подобно большинству людей, во время затишья они не думали о буре и в спокойное время не предполагали, что обстоятельства могут переме­ниться».

Наиболее глубокий для своего времени анализ причин внутри­политических и внешнеполитических успехов и неудач выдвинули Макиавелли в ранг крупнейшего представителя политической школы гуманистической историографии. Уроки истории, которые он преподносит правителям республик и монархий, не имеют ничего общего с морализированием средневековых историков, видевших в неудачах наказание за грехи, а в успехах — поощре­ние за благочестие.

Уроки истории, преподносимые Макиавелли, представлялись особенно поучительными, потому что основывались на учении о единстве и неизменности человеческой природы. Природа лю­дей, по убеждению Макиавелли, столь же мало меняется во времени, как небо, солнце и стихии. Вот несколько его выска­зываний на этот счет. «Люди живут и умирают всегда сообразно одним и тем же законам». «Размышляя об историческом ходе событий, я прихожу к выводу, что в нем всегда одинаково много добра и зла». Правда, древние государства изменялись вследствие перемены нравов, «но мир сам по себе всегда оста­вался один и тот же». «Чтобы знать, что случится, достаточно проследить, что было». «Все человеческие дела делаются людьми, которые имели и всегда будут иметь одни и те же страсти, и поэтому они неизбежно должны давать одинаковые резуль­таты».

Рассматривая историю как результат сознательной деятель­ности людей и их свободного волеизъявления, Макиавелли не отрицает и роли судьбы. Он признает, что многие великие со­бытия происходят «как бы наперекор всяким человеческим со­ображениям». Весьма возможно, «что судьба управляет полови­ною наших действий» и «оставляет по крайней мере другую половину на наш произвол». Но человек способен сопротивляться превратностям судьбы, которая сравнивается с половодьем: оно тем страшнее и опустошительнее, чем меньше человек создает против нее плотин, насыпей и других сооружений. Как видим, у Макиавелли судьбе и слепому счастью отводится меньшее место, чем у античных историков. Он не соглашается с Плу­тархом, уверявшим, что «распространению римского могущества более способствовало счастье, чем достоинства римской нации». Тит Ливии, по-видимому, разделял мнение Плутарха. Макиавелли же решительно возражает древним историкам и настаивает на первостепенном значении римских учреждений, приспособ­ленных для завоеваний, а также на храбрости войск и политике. «Достоинства гораздо больше, чем счастие, помогли римлянам достигнуть владычества».

Огромную роль в истории Макиавелли, подобно античным историкам, отводит личным качествам правителей. «Единствен­ная прочная и верная защита для государя та, которая зависит от него самого и проистекает из его личной доблести». Однако, продолжая традиции античных историков, Макиавелли и в трак­товке роли личности продвигается вперед. Нам представляется, что своеобразие великого гуманиста, по сравнению с крупней­шими древними историками, заключается в том, что корни успеха политических деятелей он видит не столько в их смелости, решительности, терпеливости и осмотрительности, сколько в их умении приводить свой образ действий в соответствие с осо­бенностями обстановки и в способности быстро и решительно менять образ действий при изменившихся обстоятельствах. «Одно И то же обстоятельство,— писал Макиавелли,— может иногда спасти, а иногда погубить государство». Одной из причин гибели государей являлось то, что они не умели согласовать свои поступки «с требованием времени». Опыт истории показывает, что человек осмотрительный, не способный быть отважным, когда это необходимо, сам становится причиной своей гибели. «Если же мы сумеем изменить наш образ действий сообразно со временем и обстоятельствами, то счастие нам не изменит».

Отмечая изменчивость исторической обстановки и необходи­мость учитывать ее, Макиавелли делал свои выводы из событий прошлого более глубокими и поучительным. Стремление Макиавелли учитывать особенности и изменчивость исторического мо­мента позволяет ему избегать догматизма и усваивать элементы диалектического подхода к урокам истории.

Наряду с индивидуальными свойствами и политическим ис­кусством исторической личности у Макиавелли, как и у истори­ков античного мира, существенную роль играют государственные учреждения, военный строй, а временами и характер и острота классовых противоречий. В трактовке последних Макиавелли сделал серьезный шаг вперед. В «Истории Флоренции» он пишет о специфических, по существу классовых, интересах грандов, среднего сословия и низов или о противоречиях нобилей и пополанов. При этом вражда между знатью и народом рассматри­вается как «естественным образом существующая в каждом государстве». Вражда эта основывается на стремлении народа жить по законам и противоположном стремлении знати повеле­вать. Поэтому, заключает Макиавелли, согласие между знатью и народом невозможно. В другом месте он даже признавал, что народные волнения могут играть положительную роль. Так, в Римской республике в результате смут были установлены «законы и порядки для пользы общественной свободы» и для укрепления могущества Рима. Но завоевание власти народом не признавалось Макиавелли прогрессом. Он считал, что народо­властие ведет к полной распущенности; при народовластии «ни частные, ни общественные люди не внушали никому никакого почтения», и все наносили друг другу тысячи обид. Поэтому народовластие не могло быть долговечным и сменялось монар­хией. Смену монархических аристократических и демократиче­ских форм правления автор «Государя» вслед за Полибием и другими древними рассматривал как «круг, в котором вра­щались и вращаются правления всех республик».

В трактовке цикличности исторического развития у Макиавелли есть известное своеобразие: в республиках «редко сохра­няется столько силы, чтобы пройти, не погибнув, несколько раз этот круг. Обыкновенно бывает, что среди этих переворотов республика, лишенная силы и руководства, делается добычей соседнего государства, которое управляется лучше, чем она».

Таким образом, завоевание власти эксплуатируемым боль­шинством Макиавелли не считал показателем прогрессивного развития общества. Зло тирании происходило в Риме, как и в других государствах «от излишнего желания народа быть свободным и от излишнего желания аристократии властво­вать».

Мы здесь не имеем возможности разбирать систему и раз­витие политических воззрений Макиавелли. Заметим только, что эти воззрения не были всегда однозначными. Во всяком случае, только что приведенные высказывания об «излишнем» желании народа быть свободным сочетались у великого фло­рентинца XVI в. с приверженностью к республиканскому строю и к свободе. «Опыт показывает,— писал он,— что государства приобретают могущество и богатство только в свободном со­стоянии. Действительно, нельзя не удивляться, какого величия достигли Афины в течение ста лет после освобождения от тирании Писистрата. Но еще удивительнее величие Рима по освобождении от власти царей. Причины понятны, потому что величие государств основывается не на частной выгоде, а на общем благосостоянии. Между тем общая польза, без сомне­ния, соблюдается только в республиках». Когда же вместо свободы воцаряется тирания, государство «всегда не только не идет вперед, но даже падает». В. И. Рутенбург справед­ливо замечает; что «республиканско-сеньориальное управление было идеалом Макиавелли», который в то же время был убеж­ден и в необходимости твердой власти в хорошо организованной республике.

Выясняя, как действовали умные правители, чтобы укрепить свою власть, Макиавелли писал, что «государь, желающий удержаться, может и не быть добродетельным, но непременно должен приобрести умение казаться или не казаться таковым, смотря по обстоятельствам». «Можно заметить,— писал Макиавелли в другом месте,— что при управлении людьми их необхо­димо или ласкать или угнетать; мстят люди обыкновенно только за легкие обиды и оскорбления, сильный гнет лишает их воз­можности мести; поэтому, если уже приходится подданых угне­тать, то делать это следует таким образом, чтобы отнимать у них всякую возможность отмщения».

Самый лучший и наиболее безопасный способ удержать по­коренные страны, которые до покорения пользовались собствен­ными законами и свободными учреждениями — это разорить их.

В «Государе» мы читаем, что «всякий завоеватель, не разорив­ший завоеванного им государства, привыкшего к свободным учреждениям, должен впоследствии ожидать себе от него поги­бели». В специальной советской литературе отмечается, что Макиавелли не был проповедником этих и подобных аморальных поступков, а был только «беспощадным по своей откровенности исследователем методов и сущности единовластия». Но нельзя не видеть, что самая форма, в которую облечено у Макиавелли исследование единовластия, нередко переходит в прямые советы, а советы эти подчас строятся по принципу: «хорошая цель оправдывает дурные средства». Под Макиавеллизмом принято как раз понимать политику, беспринципно и цинично исполь­зующую любые средства для достижения цели.

Вне зависимости от того, сколь прогрессивны были полити­ческие цели самого Макиавелли, принцип «цель оправдывает средства» особенно недопустим, потому что под самые гнусные средства нетрудно было подвести благородные цели. Но этого мало: люди и правительства, обращавшиеся к гнусным средствам для достижения великой цели легко перерождались. Средства, которые они применяли, не могли долго сосуществовать с ве­ликими целями, и цели эти отодвигались или исчезали, а гнусные средства все больше служили целям личных честолюбий, личных обогащений, личных произволов.

Из плеяды западноевропейских историков-гуманистов мы коротко остановимся еще на одном. Французский гуманист Жан Боден (1530-1596 гг.) довершил гуманистическую критику фео­дально-церковной периодизации истории по четырем монархиям и доказал, что число исторических империй намного превосхо­дит четыре, а империя Карла Великого не имеет ничего общего с Римской империей и не связана с ней преемственностью.

Заимствуя идею циклического развития, которой вслед за древними держался Макиавелли, Боден говорил, что «природа, кажется подчиненной закону вечного возвращения, так что все вещи как бы вращаются в круге». Так, за античной цивили­зацией последовало возвращение к варварству, которое вновь сменилось эпохой цивилизации. Поскольку Боден признает новую цивилизацию более высокой, чем была античная, он намечает выход из непрестанного круговорота, изображая его, скорее, как движение по спирали.

По мнению Бодена, большую роль в истории народов играет климат: темперамент, нравы и склонности разных народов за­висят от особенностей их крови и желчи. В свою очередь эти особенности определяются свойствами потребляемой пищи. Пища же зависит от климата в районе обитания народа. Но как бы ни было велико влияние климата на исторические судьбы наро­дов оно не является чем-то фатально необходимым. Мудрые законы, как и сила религии, могут преобразить нравы, которые сложились под воздействием климата.