Европейское_дворянство_XVI_XVII_вв.__границы_сословия

Польская шляхта в XVI—XVIII вв.

стояло остальной части общества и занимало доминирующие позиции в экономической, политической, социальной и культурной жизни. Эта субъективная исключительность ярко запечатлена в шляхетском самосознании. Оно отразилось и в тех текстах, которые мы приводили выше. Видимо, прав был А. Зайончковский, когда писал, что шляхетство рассматривалось как некий харизматический дар и что ему придавали едва ли не сакральное значение66. М. Рей считал, что «истинное шляхетство — это какая-то чудесная сила, гнездо добродетелей, славы, всякой значительности и всякого достоинства»67. Истинный шляхтич по рождению как бы мистически наследует весь возможный спектр добродетелей, и

прежде всего таких, как prudentia, temperantia, fortitudo, justitia68. «Добродетель — прекрасный, величайший и наипервейший герб шляхетства, а благородная кровь предков и родителей — великолепное украшение и достоинство этого герба... И такова уж природа шляхтича, что он становится еще больше способен к правлению, если его рождение дополняется добродетелью»69. Поэтому всячески нужно оберегать чистоту шляхетской крови, которая, по мнению того же М. Рея, должна быть благородной, древней и чистой 70 . А отсюда и слова Ст. Ожеховского: «Польша брезгует бюргером (мещанином)»71.

Шляхетство придавало его обладателю как бы особое психофизиологическое состояние, и даже внешне своим физическим обликом, силой и красотой шляхтич был несхож с плебеем. Дух и тело, умственные и физические способности, добродетель и сила находили в нем, как думали шляхетские идеологи, гармоническое соединение 72 . Один из публицистов Речи Посполитой писал: «Польский шляхтич от природы обладает всеми талантами и добродетелями, и никто в целом мире не может с ним сравниться»73. Даже недостатки шляхтича рассматривались как продолжение его достоинств, некий преизбыток сил и способностей, дарованных ему Богом.

Аналогичные черты были характерны для самосознания всего европейского дворянства в XVI—XVIII вв.74 И все-таки польская

66Zajączkowski A. Op. cit. S. 51, 53.

67Цит. no: Freylichówna J. Ideal wychowawczy szlachty polskiej w XVI i poczqtku XVII w. Warszawa, 1939. S. 12.

68Smolenski IV. Szlachta w swietle wtasnych opinii. S. 4.

69Цит. no: Freylichówna J. Op. cit. S. 15.

70Цит. no: Smolenski IV. Szlachta w swietle wtasnych opinii. S. 8.

71Ibid. S. 7.

72Ibid. S. 8; Freylichówna J. Op. cit. S. 48-49.

73Цит no: Smolenski IV. Szlachta w swietle wtasnych opinii. S. 4—5.

74Billafois F. Op. cit. P. 259—262.

211

М.В. Дмитриев

шляхта своим гонором, национальной мегаломанией и «сословным расизмом» (термин, предложенный Зайончковским) выделялась на этом фоне. Специфическая идеология и образ жизни, система ценностей и жизненных установок, выросшая на почве сословного самосознания шляхты и того исключительного положения, какое оно занимало в Речи Посполитой, получили наименование «сарматизм»75 . Логическим центром идеологии сарматизма был этногенетический миф о происхождении польской шляхты от сарматов, завоевавших в незапамятные времена славянское население польских земель. К этому мифу приплетали ряд других, составивших вместе совершенно уникальный комплекс представлений, запечатленных практически во всех проявлениях польской шляхетской культуры XVII—XVIII вв. Среди мифологем шляхетского социального самосознания — миф шляхетского равенства, особой шляхетской доблести и политической ответственности, миф о жизненной важности польского хлеба и польского шляхетского фольварка для существования Западной Европы, миф об особом историческом призвании поляков как защитников Европы от турецкой опасности, миф о рыцарственности польского шляхтича и одновременно миф о шляхтиче — добродетельном земледельце.

Среди всех этих мифологем особо стоит выделить представление о полном равенстве всех польских дворян. Оно имело громадное значение и для консолидации польского шляхетского сословия, и для политической жизни, и для дестабилизации польского государства. Этот миф выражался не только в сеймовых декларациях и публицистических декларациях, подобных той, какую оставил Ст. Ожеховский в середине XVI в.: «Равенством поляки превзошли все иные королевства: нет в Польше никаких князей, ни графов, ни княжат. Весь народ и вся масса польского рыцарства включается в это слово — "шляхта"» 76 . Ему сопутствовал и особый стиль общения в шляхетской среде, принимавший иногда совершенно неожиданные формы. Например, зажиточный пан имел право подвергнуть служащего у него шляхтича телесному наказанию. Но экзекуция осуществлялась крестьянами, и ради обережения достоинства шляхты был разработан целый ритуал ее битья. Шляхтича секли на специальном ковре, без брани, обращаясь к нему не на «ты», а «пан». Дабы отразить существующую в

75См.: Тананаева Л. И. Сарматский портрет. Из истории польского портрета эпохи барокко.

М., 1979. С. 10—12, 15—28; Ulewicz Т. Sarmacja. Studium z problematyki slowianskiej XV, XVI w. Krakow, 1950. Mankowski T. Genealogia sarmatyzmu. Warszawa, 1946; Cynarski S. Sarmatyzm — ideologia i styl zycia // Polska XVII wieku. Pod red. J. Tazbira. Warszawa, 1974, S. 269—295; Tazbir J. Sarmatyzm a barok // Kwartalnik historyczny, 1969. № 4. S. 815—830.

76Цит. по: Taszycki W. Wybór tekstów staropolskich XVI—XVIII w. Warszawa, 1955. S. 59.

212

Польская шляхта в XVI—XVIII вв.

обществе реальную иерархию и в то же время не ущемить ничьего достоинства, был принят особый церемониал жестов при встречах и прощаниях. Иерархия приветственных поцелуев простиралась от поцелуя в щеку, в плечо, в руку, в локоть, в живот — вплоть до падения ничком пред приветствуемым77. Однако, как только дело доходило до хотя бы мельчайших перемен в официальной идеологии или терминологии, шляхетские сеймики начинали кипеть и бурно протестовать. Так было в 1699 г., когда шляхта обнаружила, что в сеймовой конституции 1690 г. по недосмотру проскользнуло выражение «меньшая шляхта», в чем было усмотрено покушение на шляхетскую «aequalitas»78. Так было в начале XVII в. во время выступления дворянства против короля («рокош Зеоржидовского»), когда один из шляхетских полемистов корень начавшегося кризиса узрел в приобретении некоторыми магнатами графских титулов от Габсбургов или римских пап. Он ясно выразил присущую всей польской шляхте резкую неприязнь ко всякому титулованию, написав: «Иностранные титулы противны польским законам и вредны шляхетскому сословию Польши и соединенных с нею земель. Такие титулы уничтожают равенство шляхетского сословия, каковое имеет первенство в Польше»79. П. Мышковский, получив от папы Климента VIII титул маркграфа, а до этого включенный в герб мантуанских Гонзага, навлек на себя бурю ненависти: «Ты стремился к иноземным титулам, по своей амбиции пренебрегая шляхетским достоинством, и оскорбил его своими развратными желаниями, поставив итальянского пса выше десятка польских шляхтичей...

Получив их, ты, иноземец, стал еще больше унижать шляхетство, попирая наш народ, его старые обычаи и законы»80.

Сарматская мифология усиливала наряду с сословным и родовое самосознание польской шляхты. XVI—XVII вв. принесли громадный интерес к генеалогии. Шляхтич бывал чрезвычайно горд, если находил упоминание о своем гербе или роде в «Истории славного Польского королевства» Яна Длугоша. Но и тот, кто не мог этим похвастаться, не унывал. Появилось громадное количество ложных и фантастических генеалогий. В первом своде генеалогических преданий у Б. Папроцкого было помещено описание гербов Ноя и его сыновей, прямыми потомками одного из которых — Яфета — были объявлены польские шляхтичи. Литовская шляхта ответила на это теорией о своем римском происхожде-

77Zajączkowski A. Op. cit. 58.

78Ihnatowicz I., Mączak A., Zientara B. Op. cit. S. 285.

79Цит. no: Freylichówna J. Op. cit. S. 20.

80Цит. no: Freylichówna J. Op. cit. S. 17.

213

М.В. Дмитриев

нии81. Многие знатные роды шляхты занялись поиском предков в Древнем Риме и

вбиблейских временах и даже среди строителей Вавилонской башни и в семье Ноя. Стоит, однако, отметить, что этот генеалогический зуд был чем-то большим, чем просто увлечение. В XVI в. шляхетский герб становился знаком принадлежности не столько к роду, сколько к сословию. Генеалогическое сознание шляхты расширяется. Самый узкий его круг — семья и ближайшие родственники. Самый широкий — «паны-братья» всей Польши и в какой-то степени Речи Посполитой 82. Генеалогические разыскания, сдобренные искренней верой в сарматский миф, становятся путем формирования не только сословного, но и национального самосознания. Рождается представление о «польском народе-шляхте», в котором шляхта узурпирует право национального представительства.

Вцелом польская шляхта, оставаясь частью европейского дворянства и страдая не столько от комплекса неполноценности, сколько, напротив, от убежденности в своем превосходстве над дворянами Западной Европы (порабощенными монархами, бюргерами или знатью), выказывает немало своеобразных черт.

Самой близкой параллелью Польше в этом отношении может послужить лишь далекая от нее Испания83. В чем же причины своеобразия польской шляхты? По всей видимости, в том, что польская шляхта XVI—XVIII вв. выросла из общества,

вкотором еще не сложились отчетливые сословные границы. Это ясно показал в своих исследованиях по стратификации польского общества XV века Г.

Самсонович. По его мнению, «...в Польше XV века в каждодневной практике сословная структура не функционировала»84. В то же время невозможно говорить о каком-либо единстве или однородности польского общества в конце Средневековья. Оно находилось в движении, в состоянии быстрой эволюции, порожденном экономическим ростом и благоприятной хозяйственной конъюнктурой. Только в конце XV в. на основе полученных привилегий стала формально обособляться шляхта и под западным влиянием появилось понятие о городском и крестьянском сословиях. Но границы отдельных групп по-прежнему оставались очень подвижными, между различными по статусу социальными слоями со-

81Kulicka E. Legenda о rzymskim pochodzeniu Litwinów i jej stosunek do mitu sarmackiego // Przeglаd historyczny. 1980. № 1. S. 1—20.

82Koczercka M. àwiadomosé genealogiczna moznowladztwa polskiego w XVI w. Podstawy i srodki wyrazu // Spoleczenstwo Polski àredniowiecznej. Т. II. Warszawa, 1982. S. 266—322.

83Zaniewicki W. K. La noblesse «populaire» en Espagne et en Pologne. Un aspect ignoré de l'histoire des mentalités sociales. Lyon, 1967.

84Samsonowicz H. Spoleczenstwo polskie XV w. Krаgi kulturowe i ich wzajemne przenikanie // Sztuka i ideologia XV w. Warszawa, 1978. S. 59.

214

Польская шляхта в XVI—XVIII вв.

хранились прочные родственные и территориальные связи, шляхта была перемешана с нешляхтой, а герб еще не стал отличительным признаком дворянского сословия. В целом территориальные связи преобладали над раннесословными 85 . Все это в свою очередь было связано с особенностями развития феодальных отношений в предшествующий период, который не знал широкого распространения фьефов, вассальных связей и иерархии, так что рыцарь напрямую зависел от монарха, а всякий герб был настолько вместителен, что включал десятки семей и с легкостью принимал новые86. Это позволило т. н. владыкам, слою промежуточному между рыцарством и крестьянством, влиться в ряды дворян, чем К. Бучек объясняет многочисленность польской шляхты на пороге нового времени87. Все эти традиции были, как мы видели, живы и сильны также в XVI—XVII вв. Польская шляхта так и не стала ни герметически замкнутым, ни строго иерархизированным сословием, что было обусловлено экономической, социальной, политической и культурной ситуацией XVI—XVII вв. Само понятие «сословие» в его классическом смысле, видимо, не вполне адекватно передает статус польской шляхты в XVI—XVIII вв.

84 Samsonowicz Н. Relacje miedzystanowe w Polsce XV w. // Spoleczenstwo Polski àredniowiecznej. Т. II. Warszawa, 1982. S. 244—265; Idem. Z zagadnien stosunków spolecznych w Polsce XV w. // Badania nad historic gospodarczo-spoleczna w Polsce. (Problemy i metody). Warszawa; Poznan, 1978. S. 123—130; Idem. Spoleczenstwo Polski XV w. S. 55-65.

86Sczaniecki M. Op. cit. S. 101-107.

87Buczek K. Prawo rycerskie i powstawanie stanu szlacheckiego w Polsce // Przeglad historyczny. R.

LXIX. 1978. № 1. S. 23-46.

215

M. E. Бычкова

ФОРМИРОВАНИЕ ПРАВЯЩЕГО КЛАССА ВЕЛИКОГО КНЯЖЕСТВА ЛИТОВСКОГО

В XVI ВЕКЕ

К началу XVI в. правящий класс Великого княжества Литовского превратился в замкнутое сословие. Его формирование имеет уникальный характер в истории средневековой Европы.

К середине XIII в. Литва, раннефеодальное языческое государство со слабо развитыми государственными и сословными структурами, завоевывает или присоединяет по договорам русские княжества, разоренные татаро-монгольским нашествием. С этого времени начинается тесное и активное взаимодействие литовских и русских феодалов, освоение Литвой более высокой политической, правовой, религиозной культуры, сохранившейся на русских землях. До середины XVI в. основным языком, на котором пишутся литовские летописи, документы великокняжеской канцелярии, был древнерусский, со временем приобретавший черты древнебелорусского. На русских землях действуют правовые нормы древнего Русского государства*, отдельные из них позднее войдут в литовские правовые документы.

Присоединение обширных земель на востоке было результатом не только политики экспансии, естественной для раннефеодального государства; в это же время на северо-западных границах Литвы укрепляется военнорелигиозное государство — рыцарский Орден. Основой политики Ордена по отношению к Литве, как и другим народам, населявшим прибалтийские земли, было завоевание и обращение в христианство. Естественным союзником Литвы в борьбе с Орденом была Польша, также подвергавшаяся орденской экспансии. В этих условиях брак литовского великого князя Ягайло и наследницы польского престола Ядвиги (1386 г.)

______________________________

*Термин «древнее Русское государство» употребляется здесь вместо распространенных в научной литературе последних десятилетий названий Киевская Русь и Древнерусское государство, поскольку, по мнению автора, он более соответствует словоупотреблению того времени.

216

М.Е. Бычкова

и последовавшее за ним крещение Литвы, когда католичество стало официальной религией, были сильным импульсом для дальнейшего развития Литовского государства, ускорившим некоторые политические процессы, и особенно процесс создания правящего класса Великого княжества Литовского.

Подавляющее большинство исследователей считает, что при заключении брака между Ягайло и Ядвигой больше всего выиграло литовское боярство, поскольку очень скоро на него распространились сословные права польской шляхты1. В этом процессе большую роль сыграла Городельская уния (1413 г.), которая стала важным событием в сближении сословий обоих государств. Этот акт адоптации литовских боярских семей польскими рыцарскими родами символизировал, что литовские бояре получали все сословные права польской шляхты.

ВЛитве, где к началу XV в. сословные структуры были оформлены слабее, чем в Польше, принятие польских гербов имело большой успех. А при той системе формирования земельных владений, которая развивается в Литве с середины XV в., гербовый род всегда сохранял питательную среду для своего развития. Если учесть то значение, которое в XV в. придавалось рыцарскому гербу как символу сословной чести, удостоверению происхождения, надо признать, что он имел большое моральное значение.

Впервой половине XV в. для литовских феодалов расширяется круг шляхетских привилегий. Привилеем 1427 г. король обязался не конфисковывать имущество феодала, а его самого не заключать под стражу без судебного решения. В привилее 1447 г. закрепляются иммунитетные права, освобождающие землевладельца от

уплаты в казну постоянного денежного налога и всех натуральных повинностей, связанных с обороной страны2. Эти законы, выданные польской и литовской шляхте, не означали моментального проникновения польских традиций в литовскую среду. По наблюдению польского исследователя В. Семковича, к XV в. литовские бояре уже имели печати с гербовыми изображениями, среди которых можно выделить европейский и русский типы, и до середины 30-х гг. XV в., как свидетельствуют

приведенные им изображения печатей, литовские боярские роды, принявшие польские гербы, сохраняли печати с надписями на русском языке3.

1Samsonowicz Н. Ztota jesien polskiego sredniowiecza. Warszawa, 1971. S. 44—71; Кром M. M. Меж Русью и Литвой. ML, 1995. С. 34—131.

2Любавский М. К. Литовско-русский сейм. М., 1900. С. 428—508; Пичета В. И. Белоруссия и Литва в XV—XVI вв. (Исследования по истории социально-экономического, политического и культурного развития). М., 1961. С. 503.

3Semkowicz W. О litewskich rodach bojarskich zbratanych ze szlachtа polskа w Horodle roku 1413 // Lituano-slavika poznaniensia. III. Poznan, 1989. S. 7—9.

217

Формирование правящего класса Великого Княжества Литовского

Это может свидетельствовать о достаточно устойчивых русских традициях, появившихся в Литве в XIII—XIV вв., раз они сохранялись именно тогда, когда литовское боярство активно воспринимало сословные привилегии польской шляхты.

Во второй половине XV в. начинается процесс консолидации литовских землевладельцев в феодальное сословие4. Он идет вместе с ростом экономических связей между отдельными землями, с тенденциями к политической централизации.

Еще В. И. Пичета полагал, что в Литве служилое землевладение имеет очень давнее происхождение. Держателем земли являлся великий князь, который жаловал свою землю феодалу с условием нести военную службу. Помимо земли великий князь мог пожаловать определенные доходы, которые платило ему население; право организовывать в своих владениях ярмарки и торжки, строить замок или основывать местечко, жаловалось право ловить рыбу, охотиться в пущах, собирать мед. Кроме того, любая имущественная сделка между феодалами (покупка имения, продажа, дарение, залог и т. д.) считалась завершенной после того, как она скреплялась соответствующим великокняжеским актом. Практически вся хозяйственная жизнь феодала находилась под наблюдением верховной власти.

Тем самым великий князь создавал многочисленную прослойку мелких и средних держателей земли, являвшихся его непосредственными вассалами. В свою очередь, крупные землевладельцы были окружены такими же вассалами, во главе которых они выходили на войну5.

Первоначальным актом образования нового владения чаще всего было пожалование феодалу великим князем земельных владений или доходов с них «до живота». В. И. Пичета отмечал, что самой ранней формой пожалования была передача разных форм недвижимого имущества «до воли», т. е. великий князь сохранял право в любой момент отобрать свое пожалование. По мнению исследователя, первое пожалование «до живота», т. е. на всю жизнь, было сделано в 1494 г.6 Пожалование новых владений приводило к стремлению нового владельца закрепить их за семьей, т. е. получить право «на вечность» себе, своим наследникам и получить на это владение иммунитетные права. Кроме того, пожалование земель или доходов с каких-то великокняжеских владений влекло за собой покупку близлежащих владений, обмен земельными участками с соседними владельцами (иногда с феодаль-

4Пичета В. И. Белоруссия и Литва в XV—XVI вв. С. 198.

5Там же. С. 191; См. также: Дворниченко А. Ю. Русские земли Великого княжества

Литовского (до начала XVI в.). СПб., 1993. С. 120—187.

6 Пичета В. И. Белоруссия и Литва в XV—XVI вв. С. 193, 195.

218

М.Е. Бычкова

но-зависимым населением) и вело к расширению пожалованных владений.

По наблюдениям некоторых польских исследователей, с середины XV в. начинают формироваться латифундии магнатов литовского происхождения. Помимо сравнительно небольших родовых владений в этнической Литве, в это время на бывших русских землях создаются латифундии Радзивиллов и Кезгайлов7.

Родоначальник Радзивиллов Кристин Остик получил в наследство от отца деревню Девклебишки на р. Дукштой. Кристин (ум. 1442 г.) был виленским каштеляном и оставил детям целый ряд владений, на основе которых примерно за сто лет сформировались три латифундии: в Подляшье, Несвиже и Биржах. В этих местностях сформировались огромные и в значительной степени независимые владения. Радзивиллы в XVI—XVII вв. оказывали большое влияние на внутреннюю и внешнюю политику великих князей, в их владениях создавались независимые от великокняжеской власти структуры.

Аналогичный путь прошел литовский род Кезгайлов, известный по источникам со второй половины XIV в. Их коренные владения были на Жмуди. В середине XV в. они получили сравнительно небольшое владение на белорусских землях и традиционным путем — покупка, пожалование, обмен и т. д. — создают там латифундию. Родовое владение на Жмуди всегда переходило по наследству к старшему сыну, что давало ему право на должность старосты жмудского.

Первоначальные пожалования владений представителям литовских бояр на территориях русских княжеств по идее должны были способствовать укреплению власти великого князя на новых землях, но система формирования владений приводила к тому, что из этих пожалований вырастали имения магнатов, которые в XVI—XVII вв. могли успешно противостоять великокняжеской политике.

Осваивая владения на присоединенных русских землях, литовская шляхта начинает создавать четкие регионы заселения, не распыляясь среди коренных землевладельцев. В ряде земель бывших русских княжеств сохранилось не только правление старой династии Рюриковичей, но и прежние землевладельцы.

Литовское правительство гораздо гибче, чем московское, следило за имуществом своих феодалов. По документам Литовской Метрики известны случаи, когда землевладельцы в начале XVI в. получали владения «на время», т. к. их собственные разорены в результате военных действий, отошли к Москве после заключения

7 Malczewska М. Latyfiindium Radziwillów w XV do potowy XVI w. Warszawa, 1985; Pietkiewecz К. Kezgajlowie i ich latyfundium do potowy XVI w. Poznan, 1982.

219

Формирование правящего класса Великого Княжества Литовского

мира. Великий князь давал землю на несколько лет, если шляхтич тратил свои деньги на государя, находясь с посольством в Орде. Часто владения давались «в застав», если феодал ссужал великого князя деньгами. Причем, судя по повторяющимся названиям этих владений, не исключено, что у великого князя существовал какойто фонд земель для временных пожалований.

В Великом княжестве Литовском XVI в. служба феодала в местном и центральном управлении играла большую роль. В землевладении влияние местных чиновников сказывалось в том, что ввести феодала во владение имением, пожалованным великим князем, каждый раз был обязан наместник, представитель местной власти. Во многих привилеях великого князя Александра, в годы правления которого велись постоянные войны, осложнявшие положение землевладельцев на восточных границах, проскальзывает тезис, что жалуемые земли выбраны с помощью наместника. Иногда наместник не мог ввести нового владельца в его права, так как эти земли были уже переданы кому-то другому. В этом случае великий князь давал распоряжение тому же наместнику найти адекватную замену своему пожалованию.

Очевидно, наместник, хорошо ориентировавшийся в состоянии землевладения своей административной единицы, играл активную роль в распределении этих земель. Иногда феодалы, получив должность в органах местного управления, сами начинали приобретать земли на этой территории, что также могло привести к образованию новой феодальной вотчины. Кроме того, любая должность в местном управлении приносила реальный доход. «В Литве один человек занимает десять должностей, тогда как остальные исключены от исполнения их», — писал в середине XVI в. литовский путешественник Михалон Литвин8. И это совершенно справедливо, т. к., поднимаясь по служебной лестнице, феодалы не оставляли уже имевшихся у них должностей; за годы службы в одних руках их сосредоточивалось четыре-пять.

Любое пожалование имущества, любое жалование (деньгами, натурой, правом получить часть налога великого князя) в Великом княжестве Литовском было связано с несением феодалом воинской службы. Воинская служба была обязанностью и привилегией. Литовская Метрика сохранила подробные списки феодалов, получавших жалование. Среди них лица, имевшие земельные владения, но почему-либо их утратившие. Кстати, в Великом княжестве в XV в. утрата владений не вела к автоматической утрате дворянства. Князь Иван Козловский, получающий жалование деньгами, записан в Метрике в рубрике дворян, «которые имений

8 Михалон Литвин. О нравах татар, литовцев и москвитян. М., 1994. С. 94. 220

220