Ракурсы_оЗрелищах_2011

Ракурсы. Выпуск 8

искреннее уважение Всеволода Гаршина. Подписываюсь во избежание предположения мистификации»11.

К письму была приписка: «Сейчас услышал я, что завтра казнь. Неужели? Человек власти и чести! умоляю Вас, умиротворите страсти, умоляю Вас ради преступника, ради меня, ради Вас, ради государя, ради Родины и всего мира, ради Бога»12.

Гаршина не услышали, как и год спустя, перед судом и казнью первомартовцев, не услышали Льва Толстого, который также просил помиловать цареубийц во имя идеалов добра и любви.

Но была все же и другая сторона дела – Лорис-Меликов. За неделю до покушения, 14 февраля 1889 г. он выступил с воззванием «К жителям столицы», в котором изложил программу действий Комиссии «в борьбе с преступными проявлениями, разрушающими основные начала гражданского порядка, без которого немыслимо развитие никакого благоустроенного государства». Речь шла о «ряде неслыханных злодейских попыток к потрясению общественного строя государства и к покушению на священную особу государя императора»13. То есть покушение на Лорис-Меликова имело превентивный характер. Убийца стрелял не в наказание за жестокость «диктатора» (Лорис-Меликов, даже по оценке Гаршина, – человек честный и слуга правды), а по самому намерению навести в государстве порядок и пресечь террор.

11Гаршин В.М. Избранные письма 1874 – 1887 гг. // Гаршин В.М. Сочинения: Рассказы. Очерки. Статьи. Письма / Сост. В.И. Порудоминский. М., 1984. С. 400.

12Там же. Гаршин «ворвался к одному высокопоставленному лицу

вПетербурге, добился, что лицо это разбудили, и стал умолять его на коленях, в слезах, от глубины души, с воплями раздиравшегося на части сердца о снисхождении к какому-то лицу, подлежавшему строгому наказанию. Говорят, что высокое лицо сказало ему несколько успокоительных слов, и он ушел. Но он не спал всю ночь, быть может, весь предшествовавший день; он охрип именно от напряженной мольбы, от крика о милосердии, и, зная сам, что, по тысяче причин, просьба его дело невыполнимое — стал уже хворать, болеть, пил стаканами рижский бальзам, плакал, потом скрылся из Петербурга, оказался где-то в чьем-то имении, в Тульской губ<ернии>, верхом на лошади, в одном сюртуке, потом пешком, по грязи доплелся до Ясной Поляны, потом еще куда-то ушел, словом поступал “как сумасшедший”, пока не дошел до состояния, в котором больного кладут в больницу» (Успенский Г.И. Смерть В.М. Гаршина // Успенский Г.И. Собр. соч.: В 9 т. Т. 9. Статьи. Письма. М., 1957. С. 146)

13Правительственный вестник, 1880, 15 февр.

72

Л. Сараскина. Пряное, пьянящее, с запахом тлена

Новодворская жалеет лишь о том, что Млодецкий, целившийся в автора «диктатуры сердца», не попал. Но вот Достоевский относился к Лорис-Меликову и его деятельности с симпатией, желал «замирения», хотел, чтобы «злая воля» была пресечена, уничтожена. Покушение смутило писателя, и он боялся реакции. «Да знает ли он, от чего всё это происходит, твердо ли знает он причины? Ведь у нас всё злодеев хотят видеть…»14 Достоевский присутствовал на этой казни – через повешение, на Семеновской плацу, спустя 31 год после своего несостоявшегося расстрела, на том же месте, такой же холодной зимой. Его мучительно волновала судьба нового поколения революционеров. «Важно не количество, а настроение и упорство преступников, еще никогда и нигде неслыханное», – записывал он в последней записной книжке, намереваясь рассмотреть жгучую проблему в «Дневнике писателя. 1881 год»15.

Достоевский был против смертной казни как средства политической борьбы, но он не называл убийц-террористов героями, а называл их преступниками. Он пытался понять суть русского нигилизма, доискаться до причин. «Говорят, наше общество не консервативно. Правда, самый ход вещей (с Петра) сделал его не консервативным. А главное: он не видит, что сохранять. Всё у него отнято, до самой законной инициативы. Все права русского человека – отрицательные. Дайте ему что положительного и увидите, что он будет тоже консервативен. Ведь было бы что охранять. Не консервативен он потому, что нечего охранять. Чем хуже тем лучше – это ведь не одна только фраза у нас, а к несчастью – самое дело» [27: 50].

Здесь Достоевский попал в самую точку, определив на столетие вперед идеологию и практику русского радикализма. Он (радикализм) не замечает и не считает «случайных» жертв, он действует превентивно и метит в потенциального соперника, он не испытывает сострадания к своим «законным» жертвам, не знает раскаяния и любуется собой. Для него действительно – чем хуже, тем лучше: в «замиренной» стране ему делать нечего, ибо его лозунг – непримиримость и вечная война. Поэтому когда снова, с какой-то зловещей закономерностью является идея, посылающая людей на смерть и кровь, и когда все слова по поводу этой идеи уже сказаны, остается лишь эстетический аспект дела.

14См. свидетельство А.С. Суворина: Новое время, 1881, 1 февр., № 1771.

15Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч: В 30 т. Л., 1972–1990. Т. 27.

С.51. Далее все цитаты из произведений Достоевского приводятся в тексте по этому изданию; в скобках указаны том и страницы.

73

Ракурсы. Выпуск 8

«Последуем совету Савинкова, – пишет В. Новодворская, развивая свою идею: не бремя долга, а радость игры. – Я не говорю: я должен. Я говорю: я так хочу. Почему? Не все ли равно. Я так хочу. Пью вино цельное. Ибо мой предел – алый меч»16.

Ах, как красиво, как обольстительно, какой он душка, этот Савинков, так умел красиво убить! Какая эстетическая штучка и сама В. Новодворская: «Идея не будет давить нам на шею, как ярмо, – она будет летать по нашему знаку, как сокол, бросаться на добычу, настигать ее, приносить к нашим ногам, парить в поднебесье и по зову возвращаться на нашу вышитую рыцарскую перчатку. Обойдемся без железных доспехов. Облечемся в свободу и мечту»17.

Новодворская все же лицемерит. Она не может не знать про алый меч Савинкова, великого террориста, фанатика подполья, вождя боевиков, «честно» работавших на провокатора Азефа. Делает вид, будто не существует жутких страниц «Коня-вороно- го», где Савинков, сам Савинков, повествует о кровавом кошмаре, из которого складывались физическое бытие и внутренний мир супербомбиста и профессионального убийцы. Пасьянс гражданской войны – это не стихи Гумилева и алый меч неотразимого героя-убийцы, а склизкий от крови пол подвала. Там не идея давит на шею, а душный, тошнотворный, трупный запах, смрад разлагающейся человечины. А это уже малоэстетическое зрелище, не то что вышитая рыцарская перчатка. Да и кто же ее должен вышивать, пока легко, гордо и красиво, верхом на шестерке лошадей будет скакать Новодворская навстречу мечте?

Сто лет назад, в начале ХХ в., в Российской империи совершалось около 600 терактов в год. От рук бомбистов и иных «героев террора» погибло около 17 тысяч человек. Однако Савинков – ярчайшая фигура русского террора – вовсе не такой романтик и рыцарь террора, каким его рисует Новодворская. Как говорит о нем К. Шахназаров, автор фильма «Всадник по имени смерть», снятого по повести Б. Ропшина (Бориса Савинкова) «Конь бледный», он «человек мучающийся, человек в разладе с самим собой». «В нем самом живет тот разлад, который наступил с приходом ХХ века. Ведь что такое конец XIX века? С одной стороны, Достоевский, с другой – Ницше. Два полюса. Достоевский, который сказал: если Бога нет, все позволено. И Ницше, выбросив-

16Столица, 1992, № 14.

17Там же.

74

Л. Сараскина. Пряное, пьянящее, с запахом тлена

ший на свалку мораль. В Жорже, как в человеке начала прошлого века, эти явления сошлись. Они его разломали»18.

Мечтательница, пустившаяся в поход за идеей, радостно, с редким и завидным задором рисует милые ее сердцу картинки в духе не Достоевского, но как раз Ницше. «По дороге нам встретятся немало драконов, которых нужно побороть, оборотней, которых нужно разоблачить и устранить, рабов, которых нужно освободить, красавиц, которых нужно спасти от колдунов и великанов. В дороге скучно не будет»19.

Неизвестно, ожидаются ли в этой веселой экспедиции случайные жертвы?

5.

Перебирая одно за другим многочисленные интервью, эссе, очерки и выступления Новодворской, невольно делаешь вывод, что подобный ансамбль идей полностью, до последних черточек описан Достоевским (правда, в романах Достоевского действуют герои-идеологи, но не героини). Щадя даже и своих отрицательных персонажей, болеющих радикал-либерализмом, заботясь о художественности, писатель «раздает» им всем – Кармазинову, Верховенскому (старшему и младшему), Смердякову и прочим – лишь понемногу из «концентрата». В неразбавленном виде он являет собой пародию, карикатуру. Новодворская, сосредоточив в одном лице все клише и все стереотипы радикализма, предстает именно как карикатура на идейного радикала, как гротеск и пародия на правого ультралиберала, машущего своим правым крылом синхронно сопернику слева.

Вот представления Новодворской о трагедии Хиросимы. «Я думаю, здесь надо довериться самим японцам. Сами японцы каждый год в годовщину этой бомбардировки не американцев проклинают. А проклинают свой собственный империализм, свою военщину, роковое решение начать войну с Соединенными Штатами, бомбежку Пирл Харбора, свой изоляционизм. Нельзя сказать, конечно, что они благодарят Соединенные Штаты, спасибо, что Вы сбросили на нас атомную бомбу. Но представьте себе, если бы этого не случилось, чем бы была Япония. Она не была бы второй экономикой в мире. Она не была бы доброй, светлой,

18Шумяцкая О. Достоевский против Ницше // Московские новости, 2004, 23–29 апр.

19Столица, 1992, № 14.

75

Ракурсы. Выпуск 8

либеральной страной. И роботов бы у них никаких бы не было, и “Тойот” никаких бы не было. Это было что-то вроде сегодняшнего царства Уго Чавеса или Эво Моралеса, такой вот заповедник для туристов, причем проникнутый совершенно несовременными ценностями. Милитаризм, экспансионизм, ненависть, желание завоевать мир. Все сложно. То, что случилось на территории Германии с мирным населением, когда летающие крепости, самолеты бомбили и Берлин и другие города... Там ведь все сносили с лица земли. И мирные жители гибли…»20

Сокрушительна логика – цель оправдывает средства, результат – оправдывает самые дурные средства. По этой логике (Новодворская все же постеснялась это выговорить), жаль, что не на

СССР упали атомные бомбы, а он сам бомбил мирное население Германии…

Вот ее представления о России – какой бы она хотела видеть свою страну. «Я хотела бы ее видеть конфедерацией. Сегодняшняя власть изображает державность и использует все для запугивания соседей. Нужно отказаться от единого доминирующего центра, как было сделано в Соединенных Штатах. Сила государства и его слава не в размерах, а в цивилизованности. Государство такого размера, как наше, не может существовать с единым центром. Соединенные Штаты тоже не сразу пришли к существующему варианту, и центры были разные, до Нью-Йор- ка была Филадельфия… Если вдруг Великобритания захотела бы завоевать Россию, я не из тех, кто стал бы этому противиться»21.

Смердяков, как мы помним, соглашался на наполеоновскую Францию: «В двенадцатом году было на Россию великое нашествие императора Наполеона французского первого, отца нынешнему, и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы: умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки-с» [14: 205].

Вотеепредставленияо себе.«Явольнодумец.Этосамое широкое определение, в которое входит и понятие “правозащитник”. Но я не являюсь политиком. Политики – это крайне мерзкие и неискренние типы. Они хотят что-то поиметь от народа, и поэтому ему все время врут. Политик – вечный соискатель какогонибудь стула или портфеля: иначе ему жизнь не жизнь... Так что

20Эфир радиостанции «Эхо Москвы». «Без дураков». Новая еженедельная программа Сергея Корзуна. Ведущий: Сергей Корзун. Гость: правозащитник Валерия Новодворская. 2007. 19 июля.

21Там же.

76

Л. Сараскина. Пряное, пьянящее, с запахом тлена

можно еще считать меня профессиональным безработным либеральным революционером, который не имеет ни революционной ситуации, ни подходящих для этого дела масс, поэтому выступает с чисто теоретических позиций, что, собственно говоря, всегда и делала несчастная русская интеллигенция»22.

Да, Новодворская не политик, хотя и возглавляет карликовую партию. Она идеолог-теоретик вроде Шигалева, который на бумаге считает, сколько миллионов голов нужно пустить в дело для осуществления системы переустройства мира. Под пером литератора Новодворской Россия в момент шоковой терапии – это хлев со скотиной. «А дальше, – размышляет она в курсе лекций по русской истории, – приходит Егор Тимурович Гайдар, и то, что он сделал, конечно, трудно переоценить. Он дал стране пинка, большого, хорошего, смачного пинка в зад, он выгнал ее из бараков. Колючая проволока висит гирляндами, столбы повалены, хлеба нет, корыто перевернуто. Надо идти в чистое поле и добывать себе хлеб насущный. Это и есть приватизация, а также либерализация цен, возвращение к реальному положению вещей, возвращение из вымышленного, выдуманного мира в мир реальный… И здесь страна показала, во сколько она расценивает свободу, во сколько она расценивает независимость и самостоятельность, и сколько у нее гордости и чувства чести. Когда всех выгнали из хлева, раздались вопли: где наше пойло, почему не налили? Где наша зарплата, где наша кормежка, где наши вклады, где наши сбережения? И эти вопросы задают люди, которые 70 лет носили воду в решете и толкли ее в ступе»23.

«Катакомбный историк», как рекомендует себя Новодворская, в заключительной лекции курса («Свободу не подарят, свободу нужно взять») предельно обнажает свою политическую программу. «Россия – гигантский корабль, дредноут, броненосец.

22 Фигуры и лица, 2001, 28 июня // http://www.top-manager. ru/?a=1&id=1399

23 Новодворская В.И. Мой Карфаген обязан быть разрушен: Из философии истории России. М.: Олимп, 1999. С. 200. Из анонса следует: «Книга представляет собой сборник лекций по философии истории России, прочитанных В. Новодворской в Российском государственном гуманитарном университете (РГГУ). В ней автор, пользуясь своим необычайным литературным талантом, дает совершенно новую оценку истории России, поясняет, почему мы так отличаемся от стран Запада и почему у нас так плохо прививаются идеи либерализма. Книга неизбежно вызовет бурную реакцию историков, отстаивающих традиционную трактовку российской истории». (Там же. С. 275).

77

Ракурсы. Выпуск 8

Я веду ее туда, где из горьких вод Атлантики поднимается окрыленный и мощный символ свободного мира: грозная и прекрасная женщина со светочем и книгой, осеняющая и возглавляющая всех, кто готов стать под знамена свободы и знания, независимости, гордыни и мужества. Россия должна уплыть на Запад: с Магаданом, Якутией, Уральским хребтом, Байкалом. И сколько бы канатов ни пришлось обрубить, сколько балласта ни пришлось сбросить, я не пожалею и не остановлюсь. И не оглянусь назад»24.

Только на первый взгляд эта романтическая одиссея с маяком в виде статуи Свободы кажется свежей и новой. На самом деле – образ мыслей заимствованный, типологический, как музейная мебель. Литератор из «Бесов» Кармазинов, на чей век «Европы хватит», рассуждает: «Россия есть теперь по преимуществу то место в целом мире, где всё что угодно может произойти без малейшего отпору. Я понимаю слишком хорошо, почему русские с состоянием все хлынули за границу и с каждым годом больше и больше. Тут просто инстинкт. Если кораблю потонуть, то крысы первые из него выселяются. Святая Русь страна деревянная, нищая и... опасная, страна тщеславных нищих в высших слоях своих, а в огромном большинстве живет в избушках на курьих ножках. Она обрадуется всякому выходу, стоит только растолковать. Одно правительство еще хочет сопротивляться, но машет дубиной в темноте и бьет по своим. Тут всё обречено и приговорено. Россия, как она есть, не имеет будущности. Я сделался немцем и вменяю это себе в честь» [10: 287].

«Делаться немцем» Новодворской нет смысла – натуральным немцам (впрочем, как и французам с англичанами) она и ее правый радикализм не нужны ни в теории, ни на практике. Рулить и вести корабль (на словах и в мечтах) можно только здесь, дома, ведь «для настоящего дела» нет ни подходящих масс, ни революционной ситуации. И только медиа-шоу в силу собственной специфики нуждаются в фигурах узнаваемых, экстравагантных и эпатажных. Соль, перец, прочие сильные специи, а также яд в несмертельных дозах неплохо развлекают пресыщенных зрителей многочисленных ток-шоу. Учитывая печальный опыт работы радикальных идей в России, нынешнее «цирковое» их использование – не самый плохой вариант.

24 Новодворская В.И. Мой Карфаген обязан быть разрушен: Из философии истории России. М., 1999. С. 200.

78

Л. Сараскина. Пряное, пьянящее, с запахом тлена

* * *

…Еще до публикации статьи в интернет-прессе возникла полемика в связи с Достоевским, Новодворской и новым ради- кал-либерализмом. Ю.А. Богомолов, ссылаясь на мои заметки о «русских вольнодумцах», констатировал: «Только шарахнешься от радикал-патриотов с их славословиями во славу сталинизма и криками: “Все, что ни было тогда, – к лучшему!”, как натыкаешься на радикал-либералов, восклицающих: “Все, что ни есть сегодня в России, – к худшему”. “Страна-ублюдок”, – ставит диагноз своей стране одна из известных либеральных публицисток. А чему здесь удивляться: идеологическая картина страны так же симметрична, как симметрична природа. Ненависть на одном фланге не может не аукнуться ненавистью – на другом»25.

Отвечая оппоненту (а косвенно и автору этих заметок), Новодворская пишет: «“Бесы” – мой любимый роман Достоевского, а Достоевский – любимый писатель. Здесь опять наш экзорцист [имеется в виду Ю. Богомолов. – Л.С.] не угадал. Я только хочу сказать, что не все либералы были как Степан Трофимович, не все народовольцы – как Савинков, позер и эгоист, дважды предавший товарищей, или как урод Нечаев. Человеческие качества Ивана Каляева и Веры Фигнер отмечали многие историки. “Народная воля”, при всей ее неправоте – это все-таки не “Аль-Каида” (и даже не эсеры-максималисты, взорвавшие вместо Столыпина его посетителей и домашних). Я никогда бы не стала участвовать в “Народной воле”, ибо Александр II и его администрация смерти не заслуживали и социальное зло такими методами не лечится»26.

Сегодня к своему «детскому большевизму» (неужели «детство» относится и к 1993 году?) Новодворская склонна отнестись уже «с иронией и осуждением». Но вот Смердякова и смердяковщину на поругание не отдаст ни за что. «Чем мы с ДС [партией Демократический Союз. – Л.С.] не устраиваем автора? Дело доходит до Смердякова. А что у нас с ним общего? 1. Смердяков считает, что французы живут лучше и свободней нас. 2. Смердяков считает, что война с Наполеоном была несчастьем для России. 3. Смердяков считает, что Россия хуже Запада устроена политически и экономически. 4. Смердяков предлагает с Западом не воевать. Откуда все это знает лакей Смердяков? У Ивана Карамазова книг достал и начитался. И дорого яичко ко христову дню: как раз у нас

25Богомолов Ю. «Ведь у нас всё злодеев хотят видеть…» // 2008, 18 янв., http://sunrus.livejournal.com/70093.html

26Новодворская В. Что там ангелы поют такими злыми голосами? // http://grani.ru/Society/Law/m.133020.html

79

А. Вартанов

Советская документальная фотография времен Великой Отечественной войны

Исследовать советскую документальную фотографию времен Великой Отечественной и легко, и трудно в одно и то же время. Легко – потому что и по периодизации, и по включаемому в поле зрения исследователя материалу тут нет никаких сложностей. Сроки определяются датами начала и конца войны – для Советского Союза это с 22 июня 1941 г. по 9 мая 1945-го. Материал – снимки военных фотокорреспондентов, сделанные в течение 1418 дней, что длилась война, получившая сразу же название Великой Отечественной.

Следует заметить, что из-за строгостей военного времени съемки на полях сражений имели возможность делать только профессионалы, аккредитованные в крупнейших изданиях (центральные газеты «Правда», «Известия», «Комсомольская правда», «Красная звезда» и др.), информационных агентствах (ТАСС, Совинформбюро), газетах, издаваемых в боевых условиях (начиная с дивизионных и армейских газет и кончая газетами фронтов). Случаи, когда бы человек, занимавшийся в предвоенное время фотографией – профессионально или любительски – оказывался на фронте с камерой и снимал «для себя», почти не известны. Эти люди обычно попадали в поле зрения дивизионных или армейских газет и очень скоро – если, конечно, у них были хоть какие-то творческие потенции – становились фотокорреспондентами военных изданий.

81