Б) Рост международной торговли

 

Торговля и, прежде всего, мировая торговля причисляются к факторам, значительно ускоряющим экономический рост и благосостояние наций. Благодаря глобализации в международной торговле становится возможным более активное использование сравнительных ценовых преимуществ стран (Д. Рикардо) и углубление межнационального разделения труда. Свежий опыт демонстрирует, что экономики развивающихся стран (Китай, Малайзия и т.д.), ориентированные на экспорт, развиваются интенсивнее, чем экономики тех стран, которые ориентированы на внутренний рынок (страны Латинской Америки и, главным образом, Африки). Глобализация ассоциируется в значительной степени с ростом объемов международной торговли: ее рост в последние десятилетия устойчиво превышает рост производства.[9] Тем не менее, не объемы международной торговли, а ее новые условия создают основу глобализации.

Стремительный рост международной торговли и открытости стран наблюдался вплоть до второй мировой войны: в 1913 во Франции с 35,4% была более открытая экономика, чем в 1993 с 32,4%. Открытость Великобритании развивалась от 44,7% (1913) через 39,3% (1973) до 40,5% (1993). Еще более показательны цифры в отношении США – 11,2%, 10,5 и 16,8 и Японии – 31,4%, 18,3%, 14,4%. Это позволяет оппонентам говорить о глобализации как о мифе.[10] Значительные объемы международной торговли сопровождались многосторонними процессами международной интеграции, межкультурным обменом и многими другими явлениями, сопровождающими процесс глобализации.

Тем не менее, открытость экономики в эпоху глобализации означает не только экстенсивное расширение международной торговли, но и совершенно иной уровень переплетенности отношений собственности, иных участников этого процесса, иное содержание разделения труда, иной технологический уровень состояния экономики. Е. Альтфатер справедливо замечает, что за периодами открытости постоянно следуют периоды регрессии и закрытости, сопровождаемые нередко серьезными системными катаклизмами, подобными первой и второй мировым войнам.[11] Стремительный рост антиглобалистского движения побуждает не исключать подобного развития событий и сегодня.

Новым является и характер этических проблем, порождаемых этими процессами. Быть аутсайдером в международной торговле становится сегодня эквивалентно обладанию статуса колонии в империалистическую эпоху. Как и прежде, из развивающихся стран на международный рынок идет преимущественно сырье, сельскохозяйственные продукты и продукты низкой обработки. Не лишены основания и упреки в адрес стран США, Западной Европы и Японии в недостатке «честной торговли». Ценовая составляющая продукции, произведенной в развивающихся и реализуемая в развитых странах, составляет ничтожные доли в цене конечного продукта. Крайне неблагополучна и структура разделения труда между развитыми и развивающимися странами. Трудозатратные производства, которые переносятся в страны третьего мира, не стимулируют приток новых технологий и повышение уровня образования трудовых ресурсов. Финансовая помощь богатых стран быстро загоняет неспособные к обслуживанию процентного долга бедные страны в безнадежную кабалу, и даже безвозмездная продовольственная помощь, щедро оплачивающая собственных производителей сельхозпродукции, имеет результатом разрушение рынка и сельского хозяйства развивающихся стран.

В свое время разрушению колониальных структур способствовало интеллектуальное движение в странах третьего мира (в особенности, в Латинской Америке), кристаллизовавшееся в концепции dependencia-theory (теории зависимости).[12] Окрашенная, подобно «философии освобождения», в марксисткую терминологию, но оппортунистичная советскому марксизму, dependencia-theory отстаивала тезис, что торговля со странами первого мира является формой эксплуатации развивающихся стран и постколониализма. Вместе с тем, в 60-70-х годах, когда объемы торговли между странами первого и третьего мира стали снижаться, это привело к заметному обеднению последних. Глобализация (т.е. увеличение объемов торговли) привела к определенному возрождению этой теории, которая претендует на роль теоретического фундамента пока еще очень слабого в теоретическом отношении антиглобализма.

Аргументацию представителей современной (антиглобалистской) версии dependencia-theory можно почерпнуть из рассуждений Ф. Хинкеламерта. В своей статье «Глобализация как исключение – латиноамериканский взгляд» Хинкеламерт рисует «реальные» – на его взгляд негативные – следствия развития международной торговли в эпоху глобализации. Вообще, по его мнению, «представление, что показатели экономического роста являются локомотивом полной занятости, сегодня полностью разбито».[13] Он считает, что в слаборазвитых странах третьего мира приход новых технологий часто не только дестабилизирует не готовую к этому культуру, но и имеет негативные экономические последствия. Западные инвестиции приносят с собой современные трудосберегающие технологии и интенсивный экономический рост в редких экономических анклавах. Они не могут создать достаточной массы новых рабочих мест и обеспечить рост доходов; скорее, они блокируют в этих странах возможность экстенсивного роста, приводят к jobless growth (экономическому росту без увеличения количества рабочих мест). Глобализация усугубляет это обстоятельство тем, что, исключая возможность протекционизма и доставляя на рынки чужие товары (несоизмеримые по своей конкурентноспособности с местными), она подавляет промежуточные ступени между высокотехнологичной и низкотехнологичной (неконкурентноспособной) экономикой, не позволяя экономике подниматься постепенно. Не встречая же подготовленной почвы, новые капиталы на нее не приходят.

«Анклавы сохраняют свою динамику внутрь, но они неспособны к экспансии этой динамики. Так объясняется тенденция к динамической стагнации. С одной стороны, мировое разделение труда, которое продвигается мультинациональным капиталом, нуждается в свободных потоках капиталов и товаров, с другой стороны, осуществление этого условия блокирует возможность экстенсивного роста продуктивного капитала».[14]

В условиях глобализации, утверждает Хинкеламерт, перестает действовать закон о сравнительных ценовых преимуществах, который, приводя к покупке более дешевых товаров, должен приносить всем взаимные преимущества.

«Товары покупаются действительно дешевле, однако эта покупка ведет к разрушению производства, которое создает определенные доходы. Из-за того, что это производство разрушается без того, чтобы быть замененным новым и более эффективным, эти доходы уходят без какого-то возмещения. Они представляют собой расходы».[15]

Единственным выходом для экономик стран третьего мира в условиях глобализации становится «теневой сектор», в котором вполне может производиться низкоконкурентная продукция. Она становится экономически оправданной, когда потери от конкуренции перекрывают выгоды от нее. Уводя из «формального сектора» до половины своей экономики, страны третьего мира избавляются от этих потерь и создают то, чего не в силах обеспечить «формальный сектор» – рабочие места. Однако теневая экономика тем самым сознательно отказывается от интеграции в мировое экономическое пространство, от привлечения инвестиций, технологий и т.д. Обеспечивая полуголодное существование нищим массам, она никоим образом не создает предпосылок для постепенного подъема. «Рост в глобализированной мировой экономике может быть сколь угодно высоким, – заключает автор, – в исключении (Ausschluss)  все больших частей населения он ничего не изменит… Из «общества одной трети» мы уже сжались до «общества одной пятой», хотя показатели роста остаются положительными и будут оставаться таковыми».[16]

Таб. 6 [17]

* страны с развивающейся экономикой: Бразилия, Гонконг, Корея, Малайзия, Мексика, Тайвань, Турция

 

Доказательством постоянного ухудшения ситуации торгового обмена между развитыми и развивающимися странами является рост с середины 70-х ХХ века такого важного показателя, как terms of trade (соотношение импортных и экспортных цен),[18] характеризующего расхождение между группой товаров, экспортируемой странами первого и третьего мира. Из графика 3 видно, что товары развивающихся стран (главным образом сырьевые ресурсы) становились постоянно дешевле, товары развитых стран – дороже. Ничто не свидетельствует с большей очевидностью о том, что в век второй индустриальной революции основная часть добавленной стоимости нарастает в цепочке готовой продукции, в то время как в сырьевых отраслях добавленная стоимость невысокая и в долгосрочной перспективе имеет устойчивую тенденцию к снижению. Даже если не меняются цены и terms of trade, производители готовых продуктов выигрывают – посредством структурных и производственных различий – больше, чем экспортеры сырья.[19] «Возникает  «порочный круг», который ведет в «торговую ловушку»: низкий уровень развития → высокая часть сырья в экспорте → ранимость из-за колебаний спроса и цены → нехватка валюты, низкая способность к экономии и инвестициям, слабые импульсы роста → низкий прогресс производительности → укрепление структурных элементов недоразвитости», – констатирует  Ф. Нушелер.[20] Но он же замечает, что попытка выйти из этого круга путем отказа от неравной торговли привела развивающиеся страны в 80-х гг. к еще более глубокому кризису.[21]

Справедливость рассуждений Хинкеламерта, как и других представителей dependencia-theory, трудно отрицать, тем не менее, нельзя не заметить их тенденциозности «с противоположной стороны». Поток товаров в одном направлении (т.е. при негативном внешнеторговом сальдо) разрушает местные рынки, но приток капиталов и инвестиций не разрушает доходы, а создает. Перемещение производственного процесса в страны третьего мира, а его продукции – обратно на рынки развитых стран – то, что приносит развивающимся странам реальный доход и в наибольшей степени пугает экономистов «Севера». Пример стран Восточно-азиатского региона демонстрирует, что и развивающиеся страны способны извлечь из международной торговли не меньшие преимущества, чем страны «Севера». Корея, столетиями находившаяся в колониальной зависимости, в течение одного поколения совершила переход от аграрной к высокоразвитой индустриальной державе. Ее валовой продукт значительно превышает таковой всех стран СНГ, вместе взятых. Парадоксальным образом то, что в наибольшей степени характеризует бедность развивающихся стран – низкая заработная плата – является в эпоху глобализации и одним из наиболее весомых конкурентных преимуществ стран третьего мира. О том, что развивающиеся страны обладают серьезными возможностями потеснить страны развитые, говорит одно то, что антиглобалистское движение исходит по преимуществу из развитых, а не развивающихся стран.

Другим весомым преимуществом развивающихся стран является то обстоятельство, что абсолютное большинство сырьевых ресурсов залегает в их недрах.[22] Легко предположить, что в момент, когда страны третьего мира окажутся способными производить добавленную стоимость (это – процесс столь же очевидный, сколь и неостановимый), могут произойти серьезные перераспределительные процессы ресурсной базы не в пользу развитых стран.[23] 

Полезные ископаемые являются, однако, относительным благом.[24] В большинстве развивающиеся страны демонстрируют свое неумение распорядится природными богатствами. Рента, т.е. получение стоимости внетрудовым путем, предполагает высокую социальную культуру распределения. Традиции авторитарной власти развивающихся стран обуславливают, как правило, несправедливый характер присвоения ренты. Ее присваивает коррумпированная элита, так что в странах со значительным количеством населения наличие природных богатств почти не сказываются на благосостоянии простых граждан. Опора на сырьевые отрасли с неизбежностью порождает «голландскую болезнь» – отток инвестиций из отраслей высокой обработки в сырьевые отрасли, общее подорожание жизни, сужение внутреннего рынка, ухудшение экспортных возможностей.[25] Жизнь в таких странах кишит лишь вокруг островков добывающей промышленности. Стране с «утяжеленной» индустриальной структурой крайне сложно выйти в век второй индустриальной революции на магистраль эффективного экономического развития.

Появление теорий, подобных «теории зависимости» (таковой же по смыслу была марксистская теория в эпоху индустриализации), знаменует одно из существенных искажений коммуникативной структуры общественности. Эта точка зрения интеллектуалов третьего мира является позицией, асимметричной столь же несправедливой позиции общественности развитых стран, игнорирующей законные интересы развивающегося мира. Подобно теориям классовой борьбы, в антиглобалистских концепциях, расположенных по разную сторону баррикад, кристаллизуются две точки зрения, не ориентированные на диалог. За «разоблачением» «непримиримых интересов» скрывается установка на конфронтацию, т.е. принципиальный партикуляризм. Аргументы экономической теории в этом случае инструментализуются, что, в конечном счете, искажает, т.е. идеологизирует их теоретический и универсальный характер. В отличие от антиглобалистских доктрин, которые не предлагают картин будущего, относительно которых может быть достигнуто согласие (konsensfähig), и которые, соответственно, не способны стать фундаментом этики планетарной ответственности, доктрины, ориентированные на глобализацию, имеют то концептуальное преимущество, что исходят, как правило, из установки поиска этого консенсуса, из этоса ответственности за благополучие человечества как целого. Ведь и обеспокоенность негативными тенденциями глобализации может исходить из глобально, а может – из партикулярно мыслящего сознания.

Ключевым элементом новой мировой экономической системы в аспекте развития торговли является развитие ГАТТ/ВТО, в которой ставка делается на совместные консенсуальные и диалоговые процедуры.[26] Подчиняясь общим «правилам игры» каждое государство имеет право в рамках переговорного процесса договариваться с каждым другим государством о формате своего вхождения в ВТО. Благодаря этому взаимное открытие рынков оставляет правительствам место для «точечных» протекционистских мер, защищающих собственного производителя. Уникальность этой концепции заключается в идее взаимного снижения торговых пошлин.[27] ВТО построена таким образом, что готовность открыть свои рынки компенсируется более легким вхождением на чужие рынки. Для низкоконкурентных стран это сулит серьезное испытание. Поскольку продукция добывающих отраслей не является в полном смысле конкурентным товаром, открытие рынков для этих стран несет больше рисков, нежели преимуществ. Тем не менее, следует понимать, что отказ от вступления в ВТО означает по сути отказ от попытки внедрения в международную систему разделения труда, отказ от включения в систему современной «экономики готовой продукции». С точки зрения дискурсивной этики ВТО предлагает, на наш взгляд, удачную институциональную форму межнациональной интеграции в международное экономическое пространство, достигаемую посредством силы дискурсов и соглашений.