3.2.2. Коммуникация в глобализирующемся обществе
В понятии коммуникации речь идет в первую очередь об обмене между субъектами коммуникации информацией различного рода.[1] Соответственно, информация не может быть использована без коммуникации. Тем не менее, понятию коммуникации свойственны собственные – деятельностный, смысловой, нормативный и системный – аспекты.
Создателем глубокой, философски фундированной теории о природе коммуникации является Ю. Хабермас. Вкратце воспроизведем основные черты его концепции.
Исходным пунктом размышлений Хабермаса служит коммуникативное действие, которое, как он подчеркивает, не сводится к одной лишь коммуникации. Понятие коммуникативного действия охватывает все виды интеракций, которые осуществляются совместно и согласованно с другими людьми.[2] В той мере, в которой конкретное действие является коммуникативным, его участники преследуют только иллокутивные, а не перлокутивные цели. В перспективе достижения иллокутивных целей стратегические действия предстают не более, чем неудавшимися – вследствие отсутствия коммуникативной компетенции или прямого нарушения коммуникативных норм – коммуникативными действиями.[3] Общество свободной коммуникации в таком понимании – это общество, внутренне и внешне максимально освобожденное от дефектов и препятствий коммуникации.
Коммуникация индивидов осуществляется на фоне символически истолкованного жизненного мира, который служит резервуаром наличных и не поддающихся проблематизации культурных смыслов. Жизненный мир, по отношению к которому индивид не может встать во внешнюю объективирующую установку и считает столь же своим, сколь и разделяемым всеми, создает измерение взаимопонимания в плоскости диалогического отношения «Я-Ты». Хабермаса, однако, не удовлетворяет феноменологическая трактовка жизненного мира у Гуссерля и Шютца, находящаяся в русле парадигмы философии сознания. Заложенную в этой парадигме культуроориентированную интерпретацию жизненного мира Хабермас дополняет измерением общества и личности. Коммуникация многофункциональна. В процессе достижения согласия, подчеркивает он, осуществляется самоидентификация личности и идентификация ее включенности в социальные группы, осознание индивидуальности собственной нарративной истории и единства нарративной истории своего общества. «Коммуникативное действие, рассмотренное в функциональном плане, – заключает В. Фурс, – служит в аспекте взаимопонимания передаче и обновлению культурных знаний, в аспекте координации действия – социальной интеграции и воспроизводству солидарности, наконец, в аспекте социализации – образованию личностной идентичности».[4]
Перспектива коммуникативного действия не покрывает все многообразие социальной жизни. Она описывает процессы социальной, но не системной интеграции, которая возникает в результате стратегически-инструментальных действий. Перспективу системной интеграции открывает позиция внешнего наблюдателя (социолога), который может описывать общество как саморегулирующуюся систему. В ней системные взаимосвязи воспринимаются как естественные явления, как «вторая природа». Системная дифференциация модерна ведет ко все растущей институционализации и автономизации новых системных областей. Эта дифференциация стимулируется рационализацией жизненного мира, выражающейся в способности культуры к критике и рефлексии его непроблематизируемого содержания. Хотя символические структуры жизненного мира являются условиями культурного генерирования социальных систем, неуправляемое развитие и дифференциация социальной системы приводит в современном обществе к вытеснению языковой коммуникации «обезмолвленными» (entsprachlichte) средствами системной квазикоммуникации и к дестабилизации жизненного мира. Тем самым ущемляются возможности развертывания внутреннего потенциала рационализации жизненного мира, коммуникация встречается со все более многочисленными структурными искажениями, что ведет, в конечном счете, к нарушениям социальной интеграции.[5]
Угроза дезинтеграции жизненного мира и возможность ее преодоления открывают этическую перспективу модернизации. Сама эволюция социальной системы, по мнению Хабермаса, еще не несет этой угрозы. Напротив, системная интеграция до определенного момента является необходимым дополнением эволюции жизненного мира в направлении постконвенциональной морали. Коммуникационные каналы системы создают условия для развития интерсубъективной коммуникации. Недостаточная системная дифференциация оборачивается лишь возведением институциональных границ для свободной коммуникации. Так, архаический мир выделяется среди других полной гармонией жизненного мира и социальной системы. Но вследствие недостаточной дифференциации последней не возникает импульсов для развития первого (в т.ч., права и морали).
Институционализация общества влечет за собой формирование новых коммуникативных каналов. Но сама структура этих коммуникативных каналов – примером чего может быть бюрократия – может означать и образование новых препятствий для коммуникации. Поэтому путь гармонизации жизненного мира и развивающихся социальных структур Хабермас видит в плюрализации институтов и включении их в коммуникативный обмен в рамках гражданского общества – институционального коррелята коммуникативного сообщества:
«Ядро гражданского общества образуют те не-государственные и не-экономические объединения и ассоциации на добровольной основе, которые укореняют коммуникационные структуры общественности в общественных компонентах жизненного мира. Гражданское общество составляет себя из тех более или менее спонтанно возникающих объединений, организаций и движений, воспринимающих резонанс, который общественные проблемные ситуации находят в частных областях жизни, конденсируют его и переправляют в озвученном и усиленном виде к общественности».[6]
Исходя из этого, Хабермас дает неоднозначную оценку процессам глобализации, указывая на то, что она порождает новые социальные патологии. Вырастающие из становящихся тесными пространств национальных государств подсистемы социума в ходе глобализации приобретают мировую размерность и таким образом постепенно ускользают из-под политического контроля обществ. Угроза политическому суверенитету государств исходит отныне не только от других государств, но и от системных закономерностей, скрывающихся под маской «нового мирового порядка».[7] Побуждаемое к «приспособлению» и к изменению ситуации в смысле улучшения конъюнктуры или снижения «социальных издержек», национальное государство еще способно в среднесрочной перспективе удерживать позиции страны в международной конкуренции, но ничего не может противопоставить общему измерению порядка, происходящему за его спиной.[8] Грядущему «развертывающемуся» модерну Хабермас противопоставляет концепцию «управляемого модерна», который предполагает основательный пересмотр парадигм существующего политического порядка. В конечном счете, это означает способность подчинить текущие процессы единому – пусть даже на планетарном, космополитическом уровне – волеобразованию, разумеется не в форме некоего мирового правительства и даже не в форме государственных объединений, а в виде организующегося в мировом масштабе гражданского общества. Поэтому свой призыв Хабермас адресует, прежде всего, не к элитам, а к населению:
«Институциональные инновации не возникнут в обществах, даже если их политические элиты вообще способны к подобной инициативе, если они не найдут резонанс и поддержку в прежде реформированных ценностных ориентациях их населения. Поэтому первыми адресатами подобного «проекта» являются не правительства, а социальные движения и неправительственные организации, т.е. активные члены преодолевающего национальные границы гражданского общества».[9]
Теория коммуникативного действия Хабермаса и теория коммуникативного сообщества Апеля оказали революционизирующее воздействие на теоретическое осмысление понятия коммуникации. Впервые коммуникация, а не институты, структуры или системы, была положена в основание теории социума. Впрочем, и системная теория в лице ее видного представителя Н. Лумана, оказалась способной уловить тенденции времени и положить понятие коммуникации в основание своей социальной концепции. Луман был одним из тех, кто предвосхитил в рамках своей теории (в концепции мирового общества) процесс глобализации еще до того, как он стал приобретать узнаваемые сегодня черты.
Луман неоднократно подвергал критике дискурсивный подход Ю. Хабермаса.[10] С его точки зрения, упования Хабермаса на возможность определения обществом своей идентичности путем коммуникативных дискурсов и достижения солидарного единства путем совместного согласования претензий на значимость еще не отменяют партикулярности этого события по отношению к системе как целому. Такой консенсус не только не может претендовать на репрезентацию системы как целого, но, ограничивая рациональность самореференцией разума в виде непосредственного обращения к жизненному миру, полностью оказывается в плену внутренних операциональных границ системы.[11] Луман считает, что этика, являясь рефлексией морального (т.е. моральных операциональных кодов), в принципе неспособна выйти за пределы внутрисистемных коммуникаций и охватить перспективу общесистемной ситуации, в которой система сталкивается с окружающей средой.[12] Эта позиция достижима только из перспективы внешнего наблюдателя, «кибернетики второго уровня». Лумановское понятие коммуникации требует специального разъяснения.
Луман претендует на то, что в его концепции речь идет не о единой теории, а о «теоретическом плюрализме», основу которого составляет трио из системной, эволюционной и коммуникативной теорий. Ценность системной теории заключается в ее строгом различении понятий системы/окружающей среды, которое позволяет идентифицировать биологические, технические, социальные объекты и методически строго исследовать системные процессы саморегуляции, самоорганизации и самовоспроизводства. В соответствии со специфическими операциональными модусами Луман различает органические системы (жизнь), психические системы (сознание) и социальные системы (коммуникация). Система существует благодаря тому, что отличает себя от окружающей среды (в терминологии Лумана понятие Umwelt имеет и экологические коннотации). Она не может воспринимать отличное от себя окружение и адаптироваться к нему.[13] Система способна реагировать лишь на саму себя и на собственные коммуникации: встречаясь с помехами и препятствиями своего роста, она перерабатывает такие импульсы в собственную информацию, которая по собственным же каналам коммуникации находит резонанс в системе. Система не может изменять окружение, она может лишь меняться самостоятельно, функционально развивая саму себя («отстраивая систему», Systembildung) или гибнуть. «Общество есть система, чувствительная к окружающей среде, но оперативно закрытая. Оно наблюдает только посредством коммуникации. Оно не может ничего другого, кроме как осмысленно коммуницировать и эту коммуникацию регулировать посредством самой коммуникации. Поэтому повредить оно может только себя само».[14] Основной эволюционный эффект сложных систем связан с их способностью к автопоэзису (Г. Матурана), самостоятельному развитию и воспроизводству всех системных процессов. Жизнеспособность автопоэтических систем Луман видит в их умении преодолевать собственные ограничения.
Это свойство Луман связывает со способностью к «наблюдению второго порядка». Ограниченность системы не может быть воспринята из ее внутренней перспективы, но вполне воспринимается из перспективы другой системы, из позиции внешнего наблюдателя. Эволюция автопоэтических систем заключается в том, что они оказываются способными создавать квазиэффекты внешнего наблюдения. Дифференцируясь внутри себя, они создают подсистемы, из которых становится возможным управление, «кибернетика второго порядка». В кибернетике второго порядка познающий наблюдатель оказывается включен в процесс познания (самопознания) системы.
«Наблюдатель системы из другой системы … может наблюдать ограничения, которые положены системе ее собственным способом операционализирования. Он может увидеть, что окружающая среда наблюдаемой системы конституирована хотя и не посредством границ (Grenzen), но посредством ограничений (Beschränkungen)… Наблюдатель, который замечает, что его предметом наблюдения для него является самореферентная система, замечает одновременно, что этот предмет конституирован тавтологично и парадоксально, т.е. не может быть наблюдаем. Наблюдатель самореферентной системы открывает тем самым собственную парадоксальность: произвольность и невозможность наблюдения… Из этого возникают возможности обучения, а именно, возможность смещения границы между естественными и искусственными ограничениями полной самореференции… Кибернетика второго порядка может, по крайней мере видеть то, что нельзя видеть того, чего нельзя видеть».[15]
Многомерная коммуникация между функциональными подсистемами в рамках системы, растущая вместе с эволюцией социальной системы, позволяет вооружить систему инструментами кибернетики второго порядка. Рост этих подсистем влечет за собой рост коммуникации и значение самонаблюдения над системой и, соответственно, повышает ее жизнеспособность. Хотя Луман не связывает качественные изменения общества с развитием современных средств коммуникации, однако в его интерпретации все стороны социальной жизни (действия, бездействия, интеракции) являются лишь формами коммуникации, а сама теория в целом становится обращенной именно к реалиям коммуникационных процессов в обществе.
Коммуникация, таким образом, – не просто особая характеристика общества, но суть социальной системы как таковой. «Под обществом понимается всеобъемлющая система отсылающих друг к другу осмысленных коммуникаций», – определяет Луман.[16] Коммуникация не есть данность, «тотальный феномен» (М. Маусс), который транспортируется или перемещается по системе в качестве сообщения, знака или чего-то другого. Коммуникация трактуется Луманом скорее как «потенциал осмысленно информирующих, постоянно тематизируемых сообщений, которые, соединяясь вместе, могут осуществлять коммуникацию».[17] Ключевыми коммуникационными элементами социальных систем у него являются информация, смысл, тема и сообщение.
Смысл формирует, упорядочивает и сохраняет культурноспецифическое содержание коммуникативных семантик. Благодаря ему отдельные системы достигают внутреннего семантического согласия. Информация есть «различие, которое создает различие». Она функционирует как «новое», создающее смысл. Отличаясь понятийно, эти два элемента не отличаются эмпирически. Темы возбуждают внимание, открывают и ограничивают отдельные коммуникационные последовательности. Сообщения отвечают за то, что коммуникации не просто воспринимаются, но и передаются дальше. Итак, коммуникация не дана, но может быть реконструирована, если смысл, информация, тема и сообщения координировано воздействуют совместно с операционными модусами жизни и сознания.
Коммуникация является исключительно общественной операцией. Даже если человеческое сознание принадлежит к предпосылкам возможности коммуникации, это не меняет того, что сам процесс сознания как «производство мыслей посредством мыслей» еще не является коммуникацией. Лишь когда протекает коммуникация, следует ожидать, что она меняет свою окружающую среду, состояния ментальности. Решающий вопрос заключается в том, как структурирована в обществе способность обработки окружающей информации. В примитивном обществе семантическая организация знания и его увязывание с мотивационным управлением человеческим поведением была передана сакральной семантике. Стабильность ментальных структур табуизированного сознания была гарантией против нестабильности общественной коммуникации. Современное общество, вступив на путь секуляризации общественной семантики, изменило характер коммуникативной обработки проблем. Если традиционные общества оставались системно центрированными, «статично дифференцированными», то современные общества дифференцируются функционально – они создают децентрированные системы, многозначную семантику и многомерную коммуникацию. «Важнейшие партикулярные системы общества ориентированы на отдельную, специфическую и только для них характерную функцию. Этот принцип формы объясняет огромный рост производительности и сложности современного общества; и он одновременно объясняет возникновение проблемы интеграции, т.е. малой способности к резонансу как между частными системами, так и в отношении систем общества к их окружению».[18] Модель системной дифференциации приводит к значительному притоку и переизбытку коммуникации, которая дестабилизирует систему. Ни одна из подсистем не может представлять общество как целое, и в то же время каждая из них стремится это сделать (заявить себя квазицентром системы), порождая парадоксы самоприменимости. Луман не боится этих парадоксов, видя в них источник эволюции и возможность автопоэзиса, но призывает дисциплинировать критику, которая может быть разрушительной.
Путь системной дифференциации модерного общества затрудняет способность к авторекурсии (обращению к самому себе) и обретению единства системы. Исходя из этого, способность связать современную социальную систему едиными коммуникациями, т.е. создать мировое глобальное общество может означать наибольшую жизнеспособность социальной системы в пределах этой ступени эволюции. Очевидно, что из системного подхода Лумана вытекает одна из наиболее радикальных версий глобализации.[19] Но и на ступени глобализации человечество едва ли способно воспринимать экологические угрозы, исходящие от окружающей среды. Эта способность возрастает только с обретением «всемирной рациональности» (Weltrationalität), с открытием перспективы существования в рамках единой мировой системы, в которой постигается дифференциация того, что воспринимается как разделение системы и окружающей среды. Обретение этой перспективы, «экологической коммуникации» видится Луману более продуктивной альтернативой, чем социальная, экологическая и пр. этика. «Посредством дифференциации системы и окружающей среды в игру вступает совершенно новое измерение сложности (Komplexität), и неочевидно, что эта сложность способна быть переведена подобно внутрисоциальной сложности в двойное сочетание моральных условий уважения и неуважения (Achtung und Missachtung)».[20] Таким образом, можно сделать вывод, что будущее коммуникативного измерения общества (усложнения коммуникации) Луман связывает с развитием глобальной и экологической коммуникации.
Высказывая различное отношение к коммуникативной этике, оба автора – Хабермас и Луман – едины в одном: коммуникация является собственным началом социальной жизни. У Хабермаса коммуникация определяет общественное действие, у Лумана – внутрисистемные отношения; в обоих случаях коммуникация теряет значение медиума, посредника между субъектами (элементами), а становится формой существования этих субъектов (элементов). Тем самым сделан значительный шаг в сторону десубстантивации картины социального мира. В рамках ресурсообмена коммуникация становится ключевым социальным ресурсом и критерием оптимизации социальной жизни. Вокруг этого ресурса концентрируются другие социальные силы и функциональные структуры. Коммуникация и ее конкретное осуществление становятся той призмой, сквозь которую начинают восприниматься все другие связи и отношения социума.
Естественно предположить, что теория коммуникативного общества и ее дискуссии вдохновляются в первую очередь не идеями «коммуникативной рациональности» или «экологической коммуникации», а эмпирическим фактором необыкновенного роста коммуникационных технологий и возможностей. Верно и обратное: эмпирический рост был бы невозможен, если бы он не был подготовлен переосмыслением роли и значения коммуникации в сознании. Социальным интересом к феномену коммуникации обусловлены и физико-математические открытия в теории коммуникации Шеннона.
Процесс глобализации, безусловно, символизирует не что иное, как новое техническое качество развития средств коммуникации: глобализация является лишь «глобальной» коммуникацией, коммуникацией на новом техническом и социальном уровне. Поэтому имеет смысл обозначить, что подразумевается под этим уровнем и восстановить путь эволюции средств коммуникации в современном обществе.
Можно вспомнить, что новоевропейская цивилизация возникала параллельно развитию быстрых и дальнобойных средств коммуникации: морского сообщения, ямщицкой почты, железной дороги, автомобиля, воздушного транспорта. Впоследствии физические средства заменили радио-электронные сигналы – посредством телефона, телеграфа, радио, телевизора, оптоволоконной и безпроводной связи. Постиндустриальная эпоха отмечена взрывообразным развитием сверхбыстрых и сверхдальних средств коммуникации. Среди важнейших следует назвать электронную почту, объем сообщений в которой уже к концу ХХ в. превысил объем почтовых сообщений. Еще более заметно воздействие стремительно развивающейся сотовой связи. Передача теле-изображений, широкополосный и мобильный Интернет обещает быть качественным завершением коммуникационной революции эпохи глобализации. Оснащенный автомобилем, мобильным телефоном, компактным компьютером с подключением к Интернет, доступом к разветвленным глобальным сетям транспортных и электронных коммуникаций, современный житель планеты приобретает несравнимые с прежними коммуникационные ресурсы. Во взрыве деловых и полу-деловых контактов, заменяющих традиции «долговременной» дружбы содержится такой количественный рост интенсивности личностной коммуникации, который в целом меняет коммуникативный профиль личности.[21] Современный человек имеет возможность одновременно заключать и поддерживать контакты с десятками и сотнями человек, включая представителей самых разных языков, культур и социального положения. Это, разумеется, требует от личности совершенно иной степени открытости и коммуникативной компетентности (включая языковые знания), чем это было свойственно человеку традиционного общества, имевшему на протяжении всей жизни дело с определенным набором лиц и функций.
Угадываемость качественных границ коммуникативной революции не означает ее количественной завершенности. Как ни в каких других сферах, в области коммуникаций в 90-х гг. было создано «информационное расслоение», имеющее тенденцию к росту: 90% всех подключений к Интернету приходится на десять ведущих индустриальных государств. В то же время, на оставшиеся 80% мирового населения приходится лишь 10% доменов. Если в развитых странах телефонизация приближается к 100 %, а мобильная связь охватывает до 65% населения, то в развивающихся странах средства коммуникации охватывают ничтожную часть населения.
Новые возможности коммуникации разрушают границы, которые были обусловлены размерностью прежних средств коммуникации, не преодолевавших национальные границы. Так, управление технологическими процессами, распределенными по разным континентам, становится сегодня организационно столь же возможным и реальным, каким было прежде управление в локальных масштабах. Присутствие на разных рынках является сегодня столь же естественным, как было естественно работать на национальных рынках. Глобальная размерность коммуникации открыла фирмам доступ к богатым рынкам сбыта и одновременно к дешевым рынкам труда, что обусловило как экспансию транснациональных корпораций, так и коренные изменения на рынке труда.
[1] Вот как Луман определяет коммуникацию: «Понятие коммуникации обозначает здесь не просто действие сообщения, которое «переносит» информацию, но особенную автопоэтическую операцию, которая связывает три различные селекции, а именно информацию, сообщение и понимание, в единое эмерджентное единство, к которому могут примыкать и дальнейшие коммуникации». Luhmann N., Ökologische Kommunikation. Opladen, 1986. С. 45-48. См. Rühl M., Wie kommen bei der systemtheoretischen Betrachtung (N.Luhmann) Normen ins Spiel? // Funiok R. (Hrsg.), Grundlagen der Kommunikationsethik. Konstanz, 1996. С. 45-48.
[2] «Я говорю о коммуникативных действиях, если планы действия акторов координируются не посредством эгоцентрической калькуляции успеха, а через акты взаимопонимания. В коммуникативном действии участники не являются первично ориентированными на собственный успех; они преследуют свои индивидуальные цели при том условии, что они могут согласовать друг с другом свои планы действия на основе общих определений ситуации. В этом смысле согласование определений ситуации является существенной составной частью поребных для осуществления коммуникативного действия интерпретаций». Habermas J., Theorie des kommunikativen Handelns. Frankfurt, 1991. Bd. 1 С. 385.
[3] Это не препятствует тому, чтобы всякое коллективное действие имело свою стратегическую цель. Смешение недопустимо лишь в пределах установленного различия. Другими словами, действие в рамках стратегической установки там, где требуется коммуникативная установка, является проявлением культурной некомпетентности личности, а не только следствием ее этической неразборчивости.
[4] Фурс В.Н., Философия незавершенного модерна Юргена Хабермаса. Минск, 2000. С. 113.
[5] Habermas J., Theorie des kommunikativen Handelns. Frankfurt, 1981. Bd. 2, С. 258.
[6] Habermas J., Faktizität und Geltung. Beiträge zur Diskurstheorie des Rechts und des demokratischen Rechtsstaats. Frankfurt a.M., 1998. С. 443.
[7] Habermas J., Jenseits des Nationalstaats? Bemerkungen zu Folgeproblemen der wirtschaftlichen Globalisierung. // Beck U. (Hrsg.), Politik der Globalisierung. Frankfurt a.M., 1998. С. 71.
[8] Там же. С. 72.
[9] Там же. С. 79.
[10] Luhmann N., Systemtheoretische Argumentation. Eine Entgegnung auf Jürgen Habermas. // Theorie der Gesellschaft oder Sozialthechnologie – Was leistet die Systemforschung? F.m., 1990. С. 291-398.
[11] См. Luhmann N., Ökologische Kommunikation. Opladen, 1986. С. 252.
[12] Там же. С. 262.
[13] «Говоря системно-эволюционно, соцокультурная эволюция опирается на то, что общество не должно реагировать на его окружающую среду (=экологию), иначе оно никогда бы не оказалось там, где оно находится сегодня». Там же. С. 42.
[14] Там же. С. 63.
[15] Там же. С. 55-56.
[16] Там же. С. 63.
[17] Rühl M., Wie kommen bei der systhemtheoretischen Betrachtung (N.Luhmann) Normen ins Spiel? // Funiok R. (Hrsg.), Grundlagen der Kommunikationsethik. Konstanz, 1996. С. 45.
[18] См. Luhmann N., Ökologische Kommunikation. Opladen, 1986. С. 74.
[19] Luhmann N., Weltgesellschaft. // Niklas Luhmann: Soziologische Aufklärung 2. Aufsätze zur Theorie der Gesellschaft. Opladen, 1975. С. 51-71.
[20] См. Luhmann N., Ökologische Kommunikation. Opladen, 1986. C. 264.
[21] Касьянова К., О русском национальном характере. М., 1994. С. 249-266.