1.2.4. Чарльз Спирмен и структура интеллекта

Первой теорией организации интеллекта, основанной на статистическом анализе показателей тестов, была теория Чарльза Эдварда Спирмена, исследования ко­торого во многом стимулировались его несогласием с существовавшими данны­ми о том, что предназначенные для измерения разных сторон интеллекта тесты не коррелируют друг с другом, а следовательно, отсутствует основание для расчета общего, суммарного показателя.

Вдохновленный исследованиями Ф. Гальтона по корреляционному анализу, в 1901 г. Ч. Спирмен обращает внимание на проблему взаимосвязи разных интел­лектуальных способностей, а в 1904 г. публикует ставшие сегодня классическими работы: «Общий интеллект, объективно детерминированный и измеренный» и «Доказательность и измерение связи между двумя предметами».

Исследования Ч. Спирмена приводят к появлению двухфакторной теорий интеллекта. В соответствии с этой теорией существует общий, или генеральный, фактор (generalfactor — G), определяющий положительные корреляции между те­стами (успешность выполнения этих тестов) и специфические факторы (S₁, S₂ S₃ и т. д.), присущие каждой из используемых методик. В этой концепции положительные корреляции объясняются только наличием генерального фактора. Чем сильнее насыщенность тестов этим фактором, тем выше корреляции между ними. Специфические факторы играют ту же роль, что и ошибки измерения. Исходя из этого теорию Ч. Спирмена правильнее считать монофакторной.

Согласно Ч. Спирмену, наиболее узкая интерпретация генерального фактора заключается в том, что это фактор, присущий всем измерениям интеллекта. В то же время им было предложено и более широкое, носящее характер гипотезы, ис­толкование фактора G как умственной энергии (mental energy). Фактор G Спирмен не отождествлял с интеллектом, полагая это понятие весьма туманным.

На основании анализа тестов, максимально «нагруженных» фактором G, Спирмен пришел к выводу о том, Что этот фактор в основном связан с постижением связей и отношений между предметами и явлениями действительности, а также возможностью воспроизведения этих отношений в соответствии с определенной закономерностью. Было установлено, что роль фактора G наиболее велика в слож­ных математических и вербальных тестах и минимальна — в сенсомоторных.

Тем самым был найден путь целенаправленного отбора тестов для измерения разных сторон интеллекта и опровергнуто мнение о том, что их следует конструировать на основе интуиции. В ходе дальнейших исследований обнаружилось, что корреляции, существующие между тестами, не могут быть объяснены исключительно наличием генерального фактора. Разные по содержанию тесты могут дать корреляции более высокие, нежели те, которые можно ожидать на основании насыщенности этих тестов фактором G. Эти данные Позднее приведут Спирмена и его последователей к групповым факторам, которые, с одной стороны, не так универсальны, как генеральный, и, с другой стороны, не так однозначно специфичны как S-факторы.

Кризис

В первые два десятилетия XX в. тесты, завоевав всеобщее признание в решении практических задач, в то же время существовали как бы в стороне от официаль­ной психологической науки. Для традиционной психологии тех лет тесты были инородным явлением, возможности измерения в психологии подвергались сомне­нию. Психологическое тестирование оставалось прерогативой прикладных на­правлений исследований. В психологии это направление известно как психотех­ника, в педагогике — педология. Психотехника стремилась удовлетворить те по­требности в измерении индивидуальных различий, которые испытывали промышленность, армия, а педология пыталась сделать это в образовании (ска­занное, конечно, не означает, что психотехника и педология были нацелены ис­ключительно на измерение индивидуальных различий).

К концу 1920-х гг. существовало около 1300 тестов, с помощью которых в те­чение года получали примерно 30 миллионов показателей (Г. Галликсен, 1949). Казалось, сложилась весьма благоприятная ситуация, способствующая дальнейшему победоносному шествию психологического тестирования, его проникно­вению буквально во все сферы человеческой жизнедеятельности. Однако в пси­хологической науке тех лет возникает кризис, причина которого, по мнению Л. С. Выготского (1982, т. 1), заключается в развитии прикладной психологии, приведшем к перестройке всей методологии науки на основе принципа практики, что неизбежно вело к «разрыву» психологии на две науки.

Этот кризис не мог не коснуться и психологического тестирования, прошед­шего через «крупный, но преждевременный подъем»^vii[1].

Тестология, воодушевленная победами в области измерения человеческого поведения и стремящаяся количественно определить все и вся в психологии, оторвавшись от неудовлетворявшей ее академической науки, не смогла создать собственной теории. Своеобразие кризиса в тестировании связано как с законо­мерно углубляющейся специализацией тестов, так и с тем, что тесты предлагали ограниченное, фрагментарное знание о личности. Первоначальное предположе­ние о том, что использование нескольких тестов спасет положение и позволит достаточно полно, целостно охарактеризовать личность, не оправдалось, впрочем, как и ожидание появления некоего универсального теста. Все возрастающие за­просы практики оказались неудовлетворенными. А. Анастази следующим образом характеризует ситуацию, сложившуюся в результате широчайшего распростране­ния тестов в образовании, армии, промышленности: «Применение групповых те­стов интеллекта значительно обогнало их методические возможности. В погоне за показателями и практическими результатами частенько забывалось, что тесты оставались достаточно грубым инструментом. Когда же тесты не оправдывали необоснованных ожиданий, то часто это приводило к скептицизму и враждебно­му отношению ко всякому тестированию. Таким образом, тестовый бум 1920-х гг., приведший к неразборчивому применению тестов, не только задержал, но и спо­собствовал прогрессу психологического тестирования» (Анастази, 1982, с. 25).

Хотя у А. Анастази речь идет о групповом тестировании интеллекта, тестовый бум, разумеется, не был связан исключительно с измерением способностей. Из нашего обзора исследований 1920-х гг. хорошо видно, что с помощью тестов пы­тались измерять едва ли не все известные проявления индивидуальности.

Р. Хейс приводит убедительные примеры беспомощности специализирован­ных тестов в решении практических задач того времени. Так, в армейской пси­хологии, после трехдневного обследования пригодности испытуемого к выпол­нению обязанностей офицера, исследователь-психолог оказывался совершенно безоружным перед множеством частных (единичных) результатов. При этом он, естественно, не располагал никакими методическими указаниями по обобщению полученных частных данных (для этого понадобилась бы теория!). Критический оборот принимала ситуация, когда получали противоречащие друг другу резуль­таты: «...исследование становилось неконтролируемым, методически необосно­ванным». Р. Хейс пишет о возможности возникновения подобных ситуаций и сегодня. К сказанному можно лишь добавить, что эта возможность нередко стано­вится реальностью.

Преодоление тестологического кризиса связано, во-первых, с разработкой тео­ретических проблем индивидуальных различий (формирование или углубление представлений о психологической природы изучаемых явлений, их механизмах, причинах дифференциации), во-вторых, с определением места и значения изме­рения вовне физической области человеческого поведения.

Развитие психодиагностики в 1960-е гг.

Шестидесятые годы XX столетия — годы дискуссий о тестах. Особенно ожесто­ченными эти дискуссии были в Соединенных Штатах. Обеспокоенность обще­ственности соблюдением гражданских прав, в особенности права личности на ча­стную жизнь, «подогревала» некоторую подозрительность в отношении тестов для оценки уровня интеллектуального развития и личностных качеств. MMPI подверг­ся жесткой критике потому, чтолекоторые его вопросы требовали информации о свободе совести и сексуальном опыте. Потенциально существовала возможность того, что ответы на такие вопросы могут быть использованы не по назначению. Весь ноябрьский выпуск журнала American Psychobgist 1965 г. был посвящен атакам на психологическое тестирование и заявлениям в его защиту. В 1966 г. на уровне сената США обсуждалось решение о полном запрещении тестов, но оно не было поддержано большинством. По словам тогдашнего председателя Комиссии Конгресса США по услугам населению, тесты не оправдывают себя и поэтому не должны использоваться. Много психологов по различным причинам присоедини­лись к этим атакам на тесты. Некоторые из них никогда не видели ценности опре­деленных тестов, и теперь их мнение было вынесено на суд широкой аудиторий и получило большую огласку. Мощный поток критики бихевиористичееки ориен­тированных психологов был направлен, в частности на проективные методики.

Как и следовало ожидать, у бихевиористов было много претензий к методикам, предназначенным для измерения личностных особенностей скрытым, непрямым путем. Их раздражали рассуждения о подсознательных конфликтах, механизмах защиты и силе «Я». Они были убеждены в том, что если психологи имеют жела­ние измерить определенные личностные характеристики, то должны делать это путем вычленения непосредственных критериев-показателей этих характеристик. Например, для измерения тревожности должны быть использованы специально предназначенные для этой цели шкалы или, еще лучше, физиологические показа­тели (гальваническая реакция кожи, частота пульса, дыхание). Утверждалось и то, что настолько, насколько это возможно, поведение человека должно наблюдаться и оцениваться в естественных условиях.

Нужно сказать, что усилия критики не остались тщетными. В относительно короткий период их взгляды стали популярными среди студентов, а также учи­тывались при планировании аспирантских учебных планов. На многих факуль­тетах психологии США преподавание теории и практики проективного подхода сводилось к минимуму знаний о нем или же эти учебные курсы просто ликвиди­ровались. Складывалась ситуация, которая казалась невероятной в 1940-е гг., но которую психологи, пережившие кризис конца 1920-х — начала 1930-х гг., посчи­тали бы странно знакомой. В 1963 г. «Журнал проективных методик» сменил на­звание на «Журнал оценки личности».

Проективные методики, первыми испытавшие на себе удар критики, не оста­лись единственным ее объектом. Шкалы по определению уровня интеллектуаль­ного развития подверглись осуждению за то, что при их стандартизации часто не включались выборки из разных этнических групп. Ребенок или взрослый из гет­то сравнивался с более привилегированной группой. На основе таких сравнений допускалась дискриминация в школьном обучении и приеме на работу. Дети, ко­торые получали низкие баллы по тестам, «отбрасывались» в специальные клас­сы, где обучение велось на более низком уровне. Взрослым отказывали в приеме на работу. Вполне понятно, что тесты интеллекта выступали в качестве инстру­мента, обосновывающего социальную несправедливость, и это вызывало возму­щение у широкой общественности.

Нью-Йорк стал первым городом США, который перестал использовать груп­повые тесты для диагностики интеллекта внутри школьной системы, и это было подхвачено в других городах. Группы борцов за гражданские права, родителей и трудовые коллективы были против психологического тестирования, потому что они воспринимали его как ущемление прав личности.

Можно подумать, что все разработчики и пользователи тестов в это время были заняты только тем, чтобы найти укромное место и переждать события. Но это не так, наоборот, несмотря на оборонительную позицию, они продолжали продуктив­но работать, и как ни странно, в некоторых случаях эта продуктивность была обус­ловлена выдвинутыми против них обвинениями. Весьма показательны данные, приводимые в «Ежегоднике психических измерений». Седьмое издание «Ежегод­ника» фактически состояло из двух томов (1972). Если в пятом издании было пе­речислено 957 тестов, в шестом — 1219» то в седьмом — 1157. Около 53% тестов в седьмом издании были новыми, примерно 42 % составляли пересмотренные тес­ты, и только около 6 % были «старыми».

Бурое в своем очередном обзоре тестов (1970), направленных на диагностику личностных особенностей, подсчитал, что во второй половине 1940-х гг. таковых было издано 379. Из них 279 были непроективные, а 83 — проективные. Подвер­женный значительной критике, тест Роршаха оставался исключительно популяр­ным тестом. Он лидировал по количеству публикаций, но его быстро догонял MMPI. Среди других тестов для диагностики личностных качеств наиболее зна­чительное количество исследований было посвящено ТАТ; опросникам Эдвардса (Edwards Personal Preference Schedule), Олпорта (Allport -Vernon-Lindzey Study of Values), Раймонда Кеттелла (Raymond Cattell's 16 Personality Factors), Калифор­нийскому (California Psychological Inventory), наконец, гештальт-тесту Бендер. Психологическое тестирование, хотя и находилось под огнем критики, казалось, обрастало толстым защитным покрытием.

Завершились 1960-е гг. грандиозным скандалом, вызванным публикацией Артура Дженсена (Jensen, 1969) в Гарвардском образовательном обозрении рабо­ты под названием «Насколько мы можем повысить коэффициент интеллекта и успеваемость в школе?» (How much can we boost IQ and scholastic achievement), в ко­торой на основе значительных исследований сделан вывод о том, что интеллект, измеряемый с помощью тестов, на 80 % обусловлен генетически. На основании это­го автор утверждал, что различия в интеллекте между черными и белыми школь­никами также обусловлены генетическими различиями между расовыми группа­ми. Реакция на эту статью была шокирующей. К счастью, начавшиеся расовые вол­нения были предотвращены публичной негативной реакций на «исследования» Дженсена большинством американских ученых и общественных деятелей. Тем не менее споры о наследуемости интеллекта, затрагивающие не только психологов, но и широкие круги общественности, будут продолжаться и далее.

На протяжении 1970-х гг. психологическое тестирование продолжало подвергать­ся нападкам со стороны критиков, работающих как в этой области, так и вне ее. Основные направления критики были теми же, что и ранее: тесты обвиняли в том, что на их основе осуществлялась сегрегация детей, многих людей лишали возмож­ности получения образования, в том числе профессионального. Отмечалось, что

¹ Первая компьютерная психологическая программа была использована в начале 1960-х гг. в клини­ке Мэйо (Миннесота), в которой было много пациентов, но очень мало психологов.

По многим тестам отсутствовали убедительные данные, касающиеся их валидности. Были высказаны предложения о полном отказе от проведения психологиче­ских тестов. При этом высказывалось мнение о том, что наблюдение за поведени­ем человека в естественных условиях имеет более важное значение, чем тестиро­вание. Менее ортодоксальные борцы с тестами предлагали создать новые тесты, которые были бы более валидны, нежели старые, и имели бы репрезентативные выборки стандартизации. Также предлагалось разрабатывать узкоспециализиро­ванные, тесты, с заранее определенными и ясными критериями валидизации.

Американская психологическая ассоциация (АПА) в 1975 г. подготовила спе­циальный отчет для своих членов. В этом отчете были представлены данные о существовании определенных различий, обнаруженных при тестировании интел­лекта у черных и белых. Средние результаты белых детей были выше примерно на одно стандартное отклонение, чем средние результаты черных подростков. Бы­ло выяснено, что эти различия постоянны на протяжении школьных лет, но они не могли служить основанием для сегрегации детей по расовому признаку и не мо­гут рассматриваться как доказательство генетических различий между этими ра­сами. АПА предложила новое понимание интеллекта, согласно которому он преж­де всего определяется через навыки, знания и установки на обучение. Соответ­ственно тесты интеллекта должны содержать задания, репрезентирующие таким образом понятые его проявления. Был сделан вывод о настоятельной необходи­мости «лучшего и более справедливого использования тестов».

Отчет АПА повлек за собой немедленный ответ со стороны представителей того меньшинства психологов, которое выступало против тестов: «Психологиче­ское тестирование исторически было квазинаучным инструментом для увекове­чивания расизма... оно выкопало выгребную яму... для ошибочных данных, кото­рые усиливают эгоизм белых путем унижения черных людей и являются потен­циальной угрозой геноцида черных» (статья Джексона, опубликована в журнале American Psichologist, 1975).

Несмотря на неутихающую борьбу с психологическими тестами, их количество продолжало расти. Совершенствуются известные тесты интеллекта, в 1974 г. была опубликована новая редакция шкалы Векслера для детей ( WISC-R). Усилия ученых также были направлены на разработку новых критериев интеллекта, прежде всего тех, которые не были бы связаны с культурой. Объектом пристального вни­мания некоторых ученых становятся появившиеся несколько ранее так называ­емые «культурно свободные» тесты, но реализуемые в них попытки освободить-» ся от культурно-социальных факторов оказываются в конечном счете тщетными. Один из авторов таких тестов — Раймонд Кеттелл — в 1971 г. представляет на суд научной общественности новую теорию, в которой пытается решить пресловутый вопрос о соотношении природного и приобретенного в интеллекте. Развивая взгля­ды Спирмена, он полагает, что G-фактор складывается из двух общих факторов, которые были названы текучим и кристаллизованным интеллектом. По сути, те­кучий интеллект — то, что генетически детерминировано, а кристаллизованный зависит от социума и как раз является таким интеллектом, который измеряется традиционными тестами. Правда, он сообщает, что и кристаллизованный интел­лект не просто вместилище всего того, что получено личностью в ходе ее развития, но также, только в меньшей мере, детерминирован генетически. Теория Кеттелла не осталась незамеченной и не раз становилась предметом дискуссий не только в это десятилетие, но и позднее.