och_istor_farm_ch_2

го хлеба, снова обращались каждый к своему делу. И так трудились день за днём в неугасимой любви к Богу» 37.

Так скромно начинался прославившийся вскоре на всю Русь монастырь 38.

Для истории древнерусской медицины и фармации история КиевоПечерской лавры важна потому, что среди её хроник, собранных в одноименном патерике, довольно часто встречаются соответствующие сюжеты заболеваний и исцелений. Этот монастырь был нового для Руси типа — ни пышный придворный, ни затерянный в дебрях нищенский отшельнический скит, а что-то среднее между этими двумя крайностями. У печерцев было и желание, и средства помогать «всем страждущим и обременённым», как завещал Христос. В том числе — людям больным и физически, и психически.

Поэтому медико-фармацевтические моменты патерика весьма показательны для средневекового медицинского сознания. Печерцы продемонстрировали всем киевлянам, остальным соотечественникам бескорыстие своих намерений, истинность своей веры и пользу своих трудов. Поэтому пожертвования и льготы потекли в эту обитель рекой. Князь Изяслав Ярославич подарил инокам землю, захваченную монастырём. Тогда печерцы выбрались, наконец, из-под земли и построили первую наземную церковь — сначала небольшую, деревянную. А в 1027 г. в Киев вернулся изгнанный германским императором его племянник Симон. В своё время он сражался на стороне русских князей в битве на реке Альте с половцами. Чудом спасшись там после разгрома русских дружин, он выполнил обет и подарил печерцам много денег, а кроме того, пояс и венец, украшавшие статую Иисуса в одном из немецких соборов (купил? украл?). На эти средства был построен и украшен первый каменный храм Печерской обители. В его закладке принимал участие сам князь Святослав Ярославич, со своей стороны пожертвовавший монастырю огромную сумму в 100 гривен 39 серебра.

На своём веку Печерский монастырь в Киеве пережил немало трагических событий, среди которых выделяются его захваты и грабежи половцами (1096 г.), торками (1151 г.) и, наконец, татаро-монголами (1240 г.).

37Житие Феодосия Печерского / Пер. О.В. Творогова // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 1. XI–XII вв. СПб., 1997. С. 377.

38Подробнее об основателях Киево-Печерской лавры см.: Щавелёв С.П. Феодосий Печерский — курянин. Историко-археологические очерки. Курск, 2008.

39В качестве денежной единицы в Древней Руси гривна представляла собой слиток серебра (разной для отдельных регионов и периодов формы) весом примерно 200 граммов. В качестве разменных денег в так называемый безмонетный период нашей истории — XI–XIII вв. (после прекращения поступления арабских дирхемов и до начала чеканки собственных рублей) фигурировала пушнина — беличьи и куньи шкурки. Эти меховые деньги всё равно пересчитывались на гривны. При Ярославе Мудром, например, гривна равнялась 20 ногатам или 50 резанам (эта последняя делилась на самые мелкие единицы — векши, т.е. белки). Таким образом, в упомянутом случае монастырь получил от князя 20 килограммов серебра.

241

Но что бы ни происходило вокруг лавры и с нею самой, её монахи неустанно и каждодневно вершили свой долг и помогали всем приходящим к ним страждущим и духовно, и материально. Поэтому и в своеобразной истории монастыря — его патерике сохранились такие медикофармацевтические данные, которых не смогла удержать летопись. Летописцы интересовались, как правило, рубежными социальнополитическими событиями, от которых зависела государственная власть. В случаях медицинских причин политических пертурбаций, болезни отмечались как общий факт, без интересных историку медицины и фармации конкретизаций. Например, как будто бы укушенный змеёй князь Олег Вещий «разболелся и умер», так и столетия спустя отравленный, по всей видимости, в Орде князь Александр (Невский) «разболелся и умер» по пути назад. Авторы же патерика были озабочены прежде всего прославлением своих монашествующих собратий, почему и детализирует их подвиги, включая медицинские. Вот самое главное с точки зрения последующей истории медицины и фармации свидетельство: «Если кто приносил больного ребёнка, или взрослый, одержимый каким-нибудь недугом, приходил в монастырь…», то все лечебные возможности монастыря были в его распоряжении. Перед нами поистине цивилизационный прорыв — одну из пер-

вых общедоступных больниц на Руси организовал в своем Киево-

Печерском монастыре его первый игумен Феодосий, и она исправно работала всё дальнейшее время существования обители.

Кврачебным возможностям печерцев обращались и простолюдины,

ивласть имущие, и даже городские врачи того времени, не говоря уже о самих печерских насельниках, когда им случалось захворать:

«Однажды так разболелся этот князь [Изяслав Ярославич];

«… И всякий раз, как Изяслав делался болен…»;

«Всеволод с сыном своим Владимиром [Мономахом] приехал из Переяславля…; Владимир же был тогда болен…»;

«Однажды разболелся сам лекарь…»;

«Этот блаженный Пимен больным и родился, и вырос…»

— все они и остальные страждущие обитатели Киева и «гости столицы» обращались в Печерский монастырь за лечебной помощью и получали её.

Клиническая часть Киево-Печерского патерика вобрала в себя целый набор средневековых недугов и вполне естественных в то боевое время травм, и вечных поражений внутренних органов, и неизбежных у какой-то части населения психических заболеваний. Вот выбранные наудачу примеры тех, других и третьих из текста патерика:

слепота — «Вот я, Георгий, сын Симонов, раб пресвятой Богородицы и святого отца Феодосия, принимал благословение от святой руки его, слышал из уст его: «Прозри», и прозрел; пять лет был я болен глазами, блеска солнечного не видал, и исцелился»;

242

полиартрит (?) — «Был же между братии некто, уже много лет страдавший болью в ногах»;

гастрит или же язва желудка: «Дивлюсь я твоему желудку: как терпит он! Бывало, отягощался сладкой пищей, а теперь суровое зелье и сухой хлеб принимает — берегись!»;

лихорадка (?), дизентерия (?): «Когда тот блаженный бывал болен, врач, видя то, начинал приготовлять врачебное зелье против того недуга, который тогда случался: огненное же жжение, водный ли какой вред и прочее»;

паралич в результате инсульта: «Он же, приподнявшись немного, попросил воды из печерского колодца, и онемел…»;

травмы, прежде всего ушибы: «Приехавши в Чернигов, он упал с коня и так разбился, что не мог рукой пошевелить»;

психические расстройства: «Однажды привели к нему из Киева одного бесноватого…»;

отравления: «И велел он дать смертного зелья одному осужденному на казнь и послал его в монастырь, чтобы он, принявши смертного зелья, упасть мертвым перед иноками»;

проказа: «Некто из богатых киевлян заболел проказой» (результат см. выше).

Понятное дело, в патерике представлена случайная выборка из множества тех недугов, коим были подвержены наши средневековые предки.

Текст Патерика позволяет различить разные типы врачей, практиковавших на домонгольской Руси:

прежде всего, разумеется, представители так называемой народной медицины, причём колдовского, шаманского её направления — волхвы;

знахари, т.е. члены сельской или городской общины, лечащие своих земляков без претензий на колдовство, натуральными средствами народной аптеки;

доктора-иностранцы, в глазах русских православных — иноверцы;

целители из числа монахов.

Возможности врачей-язычников и иностранцев авторы патерика стараются умалить, чтобы прославить своих собратьев монахов, которые тоже занимались врачеванием. Отсюда следующий патериковый пассаж: «Много лечился он у волхвов и у врачей, и у иноверных людей искал помощи…», но всё бесполезно, по уверению монаха-агиографа.

На самом деле число врачей-«иноверцев» должно было быть гораздо больше, чем сообщает хроника Печерского монастыря. Ведь в монастырской истории упоминаются во врачебном качестве только лишь христиане иных по сравнению с византийским православием толков — армяне и сирийцы; может быть, болгары из Великой Болгарии (секта богомилов). Между тем в Киеве сосуществовало гораздо больше этнических общин. А католики, и евреи, и тем более мусульмане из Волжской Болгарии и вообще с Востока, все как-то, несомненно, лечившиеся, и по данным письмен-

243

ных источников присутствовавшие в средневековом Киеве: о них благочестивые составители патерика, по всей видимости, умолчали. Судя по тому, что иностранные доктора свободно разговаривают с печерскими монахами, они достаточно долгое время провели на Руси и успели овладеть русским языком.

Так, упомянутый сириец Пётр не захотел разделить выбор своего патрона князя Николая Святоши, ушедшего в монастырь, и остался в городе на более прибыльной практике: «Этот Пётр пришёл с ним в монастырь, но, видя его добровольную нищету на поварне и у ворот, стал жить в Киеве, врачуя многих», надо понимать, способных заплатить за лечение. Отсюда видно, что профессия умелого врача в древнерусских городах была прибыльной.

Киево-Печерский патерик конкретно упоминает следующих врачей,

трудившихся в средневековом Киеве:

«Блаженный князь Святоша имел врача весьма искусного, именем Петра, родом сириянина»;

«Был же во время этого блаженного некоторый человек, армянин родом и верою, так же искусный во врачевании, как никто не бывал прежде до него».

Если уж единственный добровольный изгой из рода Рюриковичей, Святоша нашёл личного, да ещё искусного врача, то все остальные, наделённые реальной властью князья, должны были тоже иметь собственных при дворных врачей. А эти последние, весьма вероятно, могли вести приём

инепридворного населения соответствующих городов, удельных княжеств.

Ревнители и идеологи монастыря не способны были, понятное дело, признать, что светское лечение помогает обычно лучше молитвы. Отсюда в патерике возникает следующий пассаж относительно врача-сирийца: «Но тот [сирийский врач Пётр], рассчитывая на своё искусство, выпил растворение и, думая избавиться от болезни, едва жизни ни лишился. Только молитва блаженного исцелила его. Опять разболелся Пётр, и святой послал объявить ему: «В третий день ты исцелишься, если не будешь лечиться» — надо понимать, материальными лекарствами. «Послушался сириянин, и в третий день исцелился по слову блаженного». Так апологет православия стремился превзойти, хотя бы в своем воображении, научную медицину психотерапевтической молитвой. Но русский народ сказал потом мудрее, а именно, придумал известную пословицу: «На бога надейся, а сам не плошай…»

Печерский патерик сохранил свидетельства конкуренции между церковными и светскими врачами. Вышеупомянутый «армянин же уязвился стрелой ревности и стал укорять блаженного… С этого времени вооружается на него иноверный тот армянин. Он напустил на святого Агапита единоверцев своих, чтобы они дали ему смертного зелья, думая уморить его тем. Блаженный же испил без вреда и никакого зла не пострадал». Что стоит за этим сюжетом? Знание противоядия? Обман со стороны армян, не

244

решившихся отравить по сути единоверца, да ещё монаха? Трудно судить об этом эпизоде, но наивная идеология восхваления чудес своей веры тут налицо. Верить всей этой чудесной идеологии сегодня было бы просто наивно.

«После этого разболелся Агапит, и пришел его посетить [соперник] армянин. И начал он состязаться с иноком о врачебном искусстве, спрашивая, каким зелием какой недуг лечат. И отвечал блаженный: «Каким Господь подаст здоровье». Армянин понял так, что он нисколько не сведущ в этом и сказал своим [Соотечественникам? Помощникам?]: «Он ничего не знает». Потом взял его руку и сказал, что через три дня он умрет. Блаженный же с негодованием сказал ему: «Так вот как ты врачуешь! Смерть мне предсказываешь, а помочь не можешь! Если ты искусен, то дай мне жизнь, а если этим не владеешь, что же укоряешь меня?» «Посмеялся блаженный невежеству его, дал зелье больному, и тот стал здоров. Армянин же, быв посрамлен, ушёл».

За всем этим литературным фрагментом отчётливо просматривается конфликт между принципиально разными концепциями врачевания: ми- стическо-христианской и антично-научной. Наука, даже ранняя, знает способы и темпы исцеления, но она же знает и пределы жизни, и неутешительные диагнозы. А народная и церковная ветви медицины всегда оставляют место чуду — в данном случае спасению от неизбежной вроде бы смерти. Молиться неведомо кому, или же искать реальных средств против болезни — эта дилемма дошла до наших дней и выражает вечный вопрос: принять смиренно свою природную участь, покориться врачам и фармацевтам, надеяться на их знания и умения или же найти утешение в религиозных выдумках, погибая телесно. Авторы патерика, вполне понятно, настойчиво проводили мысль о том, что лучшими врачами своего времени были монахи этой знаменитой лавры, причём лишь те из них, которым господь даровал силы исцелять страждущих… Врачи-иностранцы изображены в этом памятнике церковной литературы в карикатурном виде, им приписаны только отрицательные характеристики. Между тем из текста самого патерика видно, что услугами армянских и сирийских докторов охотно пользовались русские князья и многие их подданные. Такой спрос был бы невозможен без успеха во врачевании недугов.

Вот некоторые образчики такого подхода к болезням и больным:

«Потом и другой брат, именем Лаврентий, захотел также войти в затвор [т.е. стать отшельником]… И за крепкое житие его дал Господь ему благодать исцеления»;

«И уразумели все из того, что угодил Афанасий Богу. 12 лет не выходил он из пещеры, не видел солнца, плакал беспрестанно день и ночь, ел только хлеб, пил воду — и то мало, и через день»;

«Был же во время этого блаженного некоторый человек, армянин родом и верою, так искусный во врачевании, как никто не бывал прежде него; только увидит он больного, узнает и объявит ему смерть, назначив день и час, и такого уж не станет лечить. И никогда не изменялось слово

245

его. Один из таких больных, первый у князя Всеволода, принесён был в монастырь Печерский. Армянин привёл его в отчаяние, предсказав через восемь дней смерть. Блаженный же Агапит дал ему зелья, которым сам питался, и тот стал здоров. И помчалась слава о нем по всей земле той»;

«В те дни разболелся Владимир Всеволодович Мономах. Усердно лечил его армянин, но безуспешно, и только сильнее делался недуг. Будучи уже при конце жизни, посылает князь молить игумена печерского Иоанна, чтобы он понудил Агапита прийти к нему».

Строгий режим, чередующий физический труд с молитвенной психотерапией, лесной воздух, скудная диета в определённом возрасте и при определённом состоянии организма действительно могут быть целительными.

На знаменитом Агапите история печерской медицины не окончилась. Остальные лекари из числа монастырской братии выглядят ему под стать — сплошь аскеты, постники:

«Иеромонах Дамиан был такой постник, такой воздержанный, что кроме хлеба с водой ничего не ел до самой смерти».

«Блаженный Пимен постник … пророчествовал и недужных исце-

лял».

«Потом и другой брат, именем Лаврентий, захотел также войти в затвор… И за крепкое житие его дал господь ему благодать исцеления».

В отличие от брата Агапита, эти персонажи вроде бы не прибегают к «зельям», т.е. лекарственным препаратам. Что за недуги они врачевали силой внушения, из текста памятника понять можно не всегда. Впрочем, для предельно экзальтированных личностей, какими были, как видно, многие печерцы, мощное психотерапевтическое действие имели типичные в рели-

гиозной практике пророчества и видения. Вот один из примеров тому:

черноризец Эразм «однажды разболелся так сильно, что, наконец, перестал говорить, лежал с открытыми глазами; грудь едва дышала. Так пробыл он семь дней. На восьмой пришли к нему братия и, видя страшное его издыхание, чудились все и говорили: «Горе, горе душе брата сего! Жила она в лености и во всяком грехе и теперь видит что-то такое, мятётся и не может выйти». Эразм же тотчас встал, как никогда и болен не был … и начал говорить так: «… И вот увидал я Пресвятую Богородицу. Она держала на руках сына своего, Христа, Бога нашего, и все святые были с Нею. И она сказала мне: «Эразм, за то, что ты украсил церковь мою и иконами возвеличил её, и тебя прославлю в царстве сына Моего… Только, вставши от болезни, покайся и прими великий ангельский образ».

В других эпизодах недуг вроде ясен, но механизм исцеления остаётся в мистической тени. «Вот я, Георгий, сын Симонов, раб Пресвятой Богородицы и святого отца Феодосия, принимал благословение от святой руки его, слышал из его уст: «Прозри, и прозрел; пять лет я был болен глазами, блеска солнечного не видал, и словом его исцелился».

246

Типичный для религии тезис о болезни как божьем наказании, каре за грехи ярко иллюстрируется литературной историей Печерской лавры. «И захотел Георгий Симонович оковать гроб святого Феодосия, что и сделал. Он послал для этого одного из подручных бояр, именем Василия, давши ему 500 гривен серебра и 50 золота… Василий открыл сокровище, посланное на основание раки, взял оттуда пятую часть золота и серебра и истратил на себя и на коней… Приехавши в Чернигов, он упал с коня и так разбился, что не мог рукой пошевелить. И в ту же ночь явился боярину преподобный [Феодосий] и сказал: «Василий, не слышал ли ты глас Господа, говорящего … принимающий праведника во имя праведника получит награду праведника… Впрочем, не отчаивайся за свою жизнь, и ты иначе не сможешь исцелиться, как покаявшись о своем согрешении. Тогда пусть положат тебя на раку мою, и ты будешь здоров…» Василий же начал рассказывать все явления и деяния. На другой день князь, взявши с собой врача, пришёл в то место, где был прежде Василий, хотел лечить его и не нашёл его там. Узнавши же, что его повезли в Печерский монастырь, подумав, что он умер, поспешно отправился туда, и нашёл его таким здоровым, будто он никогда и не болел».

Вместе с тем при внимательном чтении из текста Киево-Печерского патерика явственно просматривается психологический комплекс неуверенности во врачебной силе одной лишь молитвы и т. п. психотерапевтических средств. Молитва молитвой, но материальные лекарства фигурируют на страницах памятника везде, где нужно. Киево-Печерская аптека, по всей вероятности, типичная для монастырских лечебниц нескольких последующих веков, состояла из нескольких типов врачебных средств.

Монастырская аптека выглядит подстать житийным возможностям врачевания. Перечислим основные разряды применяемых монахами врачебных средств.

«Зелье» для внутреннего употребления — под этим собирательным термином в древнерусских источниках подразумевается, должно быть, сразу несколько лекарственных форм, в новейшее время именуемых микстурами, настойками, отварами и прочими растворами тех или иных целебных субстанций с помощью тех или иных жидкостей (воды, вина, меда); конкретного содержимого «врачебного зелья» источники обычно не поясняют — работа лекаря оставалась закрытой для непосвящённых.

Часть лекарств изготавливали в самом Киеве, часть получали с привозным товаром. Местные, похоже, были в основном растительного происхождения, как и повседневная пища монахов, почти вся вегетарианская. Импортные же могли прибывать с Востока, прежде всего из Византии, где многие киевляне неоднократно бывали с военными, дипломатическими, торговыми, паломническими целями. Так, однажды монастырский лекарь посмотрел и сказал иноку: «Это не из наших зелий. Думаю, что его из Александрии привозят».

Яды («смертные зелья») и противоядия — вариант целебных зелий; как известно, яды широко применялись в древности при борьбе с по-

247

литическими противниками или экономическими конкурентами; Русь унаследовала эту печальную традицию из Византии — её лидеры охотно прибегали к ядам и во внутри-, и во внешнеполитических целях; древнерусские источники то прямо сообщают об отравлениях, то позволяют предположить такое исходя из социально-политического контекста (скажем, подозрительно раннюю кончину Евстафия, единственного сына князя Мстислава Владимировича — конкурента своего старшего брата Ярослава в борьбе за верховную власть над Русью).

Вот примеры применения ядов и фармацевтической борьбы с ними из истории Печерского монастыря.

«Армянин же уязвился стрелой зависти и стал укорять блаженного. И велел он дать смертного зелья одному осужденному на казнь и послал его в монастырь, чтобы ему, принявши смертного зелья, упасть мертвым перед иноками».

«Блаженный же, видя умирающего, дал ему монастырской пищи, и он стал здоров молитвою его. И так блаженный врач избавил от смерти осужденного на смерть. И с этого времени вооружается на него иноверный тот армянин. Он напустил на святого Агапита единоверцев своих, чтобы они дали ему смертного зелья, думая уморить его тем. Блаженный же испил без вреда и никакого зла не пострадал».

Мази разных составов, начиная с так называемого миро — вещества, употребляемого в христианских церквах при совершении таинства миропомазания; состав этого самого миро менялся со временем; в первые века распространения христианства — просто оливковое или иное растительное масло; затем к этой основе добавляли многие другие компоненты (в настоящее время их насчитывают более 30) — виноградное вино (белое), ладан, кардамон, различные ароматизаторы, мастики и т.п.; процесс мироварения представляет собой род церковного торжества и совершается редко, сейчас — раз в четыре года, в период великого поста, на протяжении целой недели, при непрерывном чтении молитв; в присутствии архиерея; готовый продукт освящается епископом, запечатывается и рассылается по епархиям и приходам (всё это — для пущего внушения паствы и самовнушения духовенства); кроме массового таинства миропомазания, это вещество использовалось при введении светских владык на трон, затем при венчании царей на царство.

Поскольку многие компоненты миро издавна использовались на Востоке в качестве лекарств, применение соответствующего состава, особенно с мощным психотерапевтическим зарядом, исходящим от авторитетных священников, могло иметь некоторый терапевтический эффект. В Печерском монастыре, кроме прямого назначения миро, оно использовалось для помазания хворых посетителей.

«Иеромонах Дамиан был такой постник, такой воздержанный, что кроме хлеба с водой ничего не ел до самой смерти. Если кто приносил больного ребенка или взрослый, одержимый каким-нибудь недугом, приходил в монастырь к блаженному Феодосию, тот приказывал этому Да-

248

миану помолиться над больным. И тотчас, как он помолится и помажет миром, приходящие к нему получали исцеление».

Современный врач и провизор поймут этот пассаж литературного памятника более здраво: не каждый пациент и тем более не тотчас исцелялся так просто; а в некоторых более простых клинически случаях не исключено, что поможет и жест с миро.

Выше уже упоминалась странная на нынешний взгляд процедура изготовления лекарства вроде мази иконописцем Алимпием. Тот «взял сосуд с красками, которыми писал иконы, намазал этими красками лицо больного [опять-таки проказой], покрыл и гнойные струпья, и тем возвратил ему прежнее благообразие».

Если и это не одна из многочисленных монастырских легенд, то всё равно процедура изготовления лекарства выглядит странно: как это в одном сосуде содержатся разные краски? Почему краски помогают при кожном заболевании, даже если это вовсе не практически неизлечимая в прошлом проказа, а что-то внешне на неё похожее? Ведь для изготовления своих красок иконописцы издревле и до сих пор используют растертые в порошок минералы (золото, ляпис-лазурь, уголь, мел и другие, вплоть до полудрагоценных камней), растительные соки и масла, яичный желток. Каким образом состав такого рода может служить дерматологическим препаратом? Или печерский художник в ипостаси врача использовал другие ингредиенты? Ответа мы сегодня не получим, но лишний раз убедимся

вскудости древнерусской аптеки и наивности просто верующих в чудо.

Вкачестве психотерапевтического по большей части, но в каких-то ситуациях и реального врачебного средства, монастырскими лекарями широко использовалась, разумеется,

святая вода — настой родниковой воды на серебре (обычно опускали в сосуд серебряный крест или иное изделие); источник для её изготовления в свою очередь обычно пользовался среди местного населения репутацией целебного; культ воды, особенно кристально чистой, восходил ещё к языческим временам (вспомним хотя бы «живую воду» народных сказок); он был подхвачен и развит с началом христианства (крестильня в пещере у Иоанна Крестителя и т.д.); химически серебро имеет некоторый асептический эффект, а вместе с тем и кое-какие ещё целебные свойства для организма; печерские иноки и их пациенты и пили святую воду, и умывались ею, обмывали больные места тела. Приведем соответствующие эпизоды патерика.

«Однажды так разболелся этот князь [Изяслав Ярославич], что все уже отчаялись за него… Он же, приподнявшись немного, попросил святой воды из печерского колодца, и онемел. Послали за водой. И дали ему пить той воды…, и он тотчас выздоровел».

«Некто из богатых киевлян заболел проказой. Много лечился он у волхвов и у врачей, у иноверных людей искал помощи и не получил, а только сильнее сделалась его болезнь. И послал его один из друзей в Печерский монастырь просить некоторых из отцов, чтобы помолились о нем.

249

Когда привели больного в монастырь, игумен велел напоить его из колодезя святого Феодосия и помочить ему голову и лицо. … Потом привел он его в божественную церковь Печерскую, дал ему причаститься Святых Тайн и велел умыться водой, которой умываются священники. И тотчас спали с прокаженного струпья, и он исцелился».

Сегодня трудно сказать, что на самом деле означают эти сообщения источника. То ли эти эпизоды просто выдуманы ревностным апологетом обители ради повышения её авторитета (и соответствующих ему даров), то ли предполагают ошибку в диагностике (ни расстройство мозгового кровообращения — инсульт, ни лепру — проказу, никакой водой не излечить, тем более моментально) и сильнейшее психоэмоциональное потрясение фанатично верующего человека?.. Во всяком случае некритически повторять церковные версии чудес, тем более серийных, при исцелении тяжелейших заболеваний современный преподаватель медицины не должен. Подобное легковерие идёт в разрез с той наукой, на которой построено настоящее исцеление тех страждущих пациентов, которых ещё возможно исцелить в согласии с природой и искусством врача ресурсами провизора.

Как видно из приведённых выдержек из литературного памятника, аптека Печерского монастыря оставалась предельно скудной. Что вполне естественно для древнерусской цивилизации, только начинавшей свой исторический путь, то и дело переживая военные и экологические катастрофы. В таких условиях на первое место выходили не настоящие лекарства, а их паллиативные эквиваленты — средства психологического воздействия.

Аименно, —

внушение — уверенный приказ авторитетного в глазах верующего представителя святой Церкви, заслуженного деятеля авторитетнейшей святой обители, призыв к тому или иному варианту поведения как спасительного;

самовнушение — пылкая, с искренней верой молитва, обращение к Господу и прочим Святым силам за помощью в страдании, об исцелении от мучительного недуга. Индивидуальная молитва жаждавшего исцеления лица усиливалась знанием того, что о том же молятся самые авторитетные священнослужители, монахи, чья личная святость получила при их жизни широкое признание.

Как обычно, в религиозной практике, тем более медицинского толка, внушение и самовнушение шли рука об руку, предполагали друг друга.

Текст Киево-Печерского патерика дает колоритные примеры средств психологического воздействия на страждущий организм, нелекарственной помощи больным людям.

«Если кто приносил больного ребёнка, или взрослый, одержимый каким-нибудь недугом, приходил в монастырь к блаженному Феодосию, он приказывал этому Дамиану помолиться над больным. И тотчас, как он помолится, … приходящие к нему получали исцеление».

Князь «Всеволод с сыном своим Владимиром [Мономахом] приехал из Переяславля. Владимир же был тогда болен, и только обложили его тем

250