och_istor_farm_ch_2

той монетой, молочаем; пили водку с растворенной в ней ржавчиной, бульон из жёлтой курицы, кровь линя; ели растения похожего оттенка (морковь, чабрец, цветы каштана, полыни, пыльцу белой конопли и др.) и прочее, и прочее в том же наивно-цветовом духе. Как видно, почти ничего фактически действующего на поражённые клетки печени этот богатый перечень не содержит. Против хронических болезней народная медицина вообще, как правило, бессильна, помогая только паллиативно от функциональных расстройств организма вроде простуды, травм, переутомления.

Центральную роль в оздоровлении восточнославянского, а затем и русского населения играла парная баня. Хотя это славянское слово, скорее всего, заимствовано из поздней латыни (balnia), устройство наших бань принципиально отличается от более древних греко-римских терм и похожих на те турецких. О наличии и широкой популярности бани в обеих столицах древнерусского государства — Новгороде и Киеве извещается в самом начале первой русской летописи — «Повести временных лет».

В первом случае баня фигурирует как одно из впечатлений апостола Андрея, который якобы, в соответствии с легендой, добрался до Новгорода. «Когда Андрей учил в Синопе и прибыл в Корсунь, узнал он, что недалеко от Корсуня устье Днепра, и … проплыл в устье днепровское, и оттуда отправился вверх по Днепру. … И пришел к славянам, где нынче стоит Новгород, и увидел живущих там людей, каков их обычай и как моются и хлещутся, и удивился им. И отправился в страну варягов, и пришел в Рим [обогнув Европу], и поведал о том, как учил и что видел, и рассказал: «Диво видел я в славянской земле на пути своем сюда. Видел бани деревянные, и натопят их сильно, и разденутся и будут наги, и обольются квасом кожевенным, и поднимут на себя прутья молодые и бьют себя сами, и до того так себя добьют, что едва вылезут, чуть живые, и обольются водой студеною, и только так оживут. И творят это постоянно, никем же не мучимы, но сами себя мучат, и то творят омовение себе, а не мученье» Те же, слышав об этом, удивлялись…» 23.

На самом деле библейский персонаж — апостол никогда не бывал на Руси, которой в его время просто не существовало, но путешественников — купцов, дипломатов, бродячих ремесленников из разных стран, включая Палестину, в Поднепровье встречалось немало, и наша летопись весьма реалистично передает впечатления палестинского иудея или же византийского грека от топившейся по чёрному избушки-бани. Сама процедура парения за прошедшие тысячу лет ничуть не изменилась (только вместо летописной «мытели» (кваса?) используют шампунь).

Второй летописный эпизод с участием бани — месть княгини Ольги древлянам за то, что те убили ее мужа Игоря. Стремясь помириться с киевской княгиней, «древляне избрали лучших мужей, управлявших Деревской землею… Когда же древляне пришли, Ольга приказала приготовить баню, говоря им так: «Вымывшись, придите ко мне». И натопили баню, и вошли

23 Повесть временных лет / Подготовка текста, перевод … Д.С. Лихачева,

Б.А. Романова. 3-е изд. СПб., 2007. С. 145.

221

в нее древляне, и стали мыться; и заперли за ними баню, и повелела Ольга зажечь ее от дверей, и туту сгорели все» 24. Показательно, что жители дремучих лесов-«деревов» охотно приняли предложение княгини попариться — видимо, для них это было обычное дело, особенно после утомительного путешествия. А киевская баня смогла вместить два десятка человек — столько было послов (археологи обнаружили на территории этого славянского «племени» ровно двадцать городищ — летописных «градов»).

Третье упоминание бани в древнерусских источниках ещё более показательное. Оно содержится в договоре Руси с византийскими греками 907 г. Среди прочих привилегий русские особо выделили своё право вдоволь мыться в банях столицы империи — Константинополя («да творят им мовь елико хотят»). Надо иметь в виду, что Западная римская империя в полной мере унаследовала и развила высокую культуры римских баньтерм. Они оставались и местами лучшего отдыха, общественной гигиены, и клубами для общения. Значит, представители элиты древнерусского общества — купцы и дружинники привыкли периодически мыться в бане и у себя на родине, в градах и весях Руси.

Интересно отметить, что попытку перенести византийскую банную традицию на Русь летопись отмечает под 1089 г., когда грек Ефрем, ставший митрополитом в столичном Переяславле, построил у себя в резиденции каменную баню («чего не было прежде на Руси» отмечает летописец). Но это стало едва ли не единственным исключением из всей отечественной традиции деревянных бань-каменок.

Наконец, баня фигурирует в апокрифичном сюжете летописи, повествующем о происхождении мира: бог будто бы мылся в бане, обтёрся ветошью и бросил её — получилась наша Земля.

Похоже, летописные бани уже носили общественный характер и по масштабам превосходили те деревенские избушки, которые славяне, по всей видимости, переняли у финно-угров — коренного населения северозапада Восточной Европы. Первоначально все бани топились по-чёрному, т.е. без дымоходов, но позднее появились и бани по-белому, с вентиляционной трубой. Были регионы, где крестьянские семьи строили себе и такую, и такую баню. Первую поодаль от жилья, а вторую во дворе. Протопка жилища по-чёрному обладала дезинфекционным эффектом.

В Новое время бани сохранились далеко не во всех регионах Российской империи (имеется в виду их сельская территория). Повсеместно строили бани северные русские, а южнорусские и белорусы мылись не в банях, а в печах. «Украинцы же вообще не особенно склонны к мытью» 25, отмечал наш авторитетнейший этнограф. На самом деле украинцы мылись в корытах, а южные русские и часть белорусов — в обычных печах, где они пекут хлеб и варят остальную еду. Бытует мнение, что бани строили крестьяне тех губерний, что богаты лесом. Однако это мнение не основательно — при заселении Сибири, где строительных материалов повсеместно

24Там же. С. 164.

25Зеленин Д.К. Восточнославянская этнография. М., 1991. С. 283.

222

много, бани появлялись только в тех местах, куда переселялись крестьяне из Центральной России, имевшие такую традицию; те же, кто на исходной территории обходился без бани, оставался без нее и переселившись в таёжную местность за Урал. Так что всё дело в традиции или её отсутствии.

Русскую баню чаще всего ставили на берегу реки или озера, а иногда и во дворе крестьянской усадьбы, неподалеку от колодца. Строилась она по аналогии с бревенчатой избой, длиной 4–6 м и шириной 4 м; высотой немногим больше 2 м; потолок и пол дощатые; крышу иногда не воздвигали. Другой вариант славянской бани — полуземлянка, заглублённая в грунт, так что приходилось спускаться туда по лестнице (отсюда белорусское название бани — лазня). Перед входом в баню обязательно пристраивался предбанник — ради сбережения тепла. В нём раздевались и одевались. В самой бане имелись лавки, печь и высокий настил — полок с дву- мя-тремя ступенями. Дымоходов в печи долгое время не было — в стене под потолком или в самом потолке находилось отверстие для выхода дыма. На полу стояли бочки для горячей и холодной воды и для щёлока, заменявшего мыло (см. выше летописный сюжет о древнерусской бане в Новгороде). Печь складывали из больших камней (каменка), чаще всего не цементируя их и не обмазывая глиной; наверх печи клали кучку камней меньшего размера — на них, раскалённых топкой печи, лили воду для образования пара. Для приятного запаха лили также разбавленные водой хлебный квас или ячменное пиво. Квасом или отваром из трав (древнерусс. мытель; укр. митель) обливались по ходу парения. Раскалённые камни также опускали в бочку для подогрева воды. Кульминация парной бани — битье веником по телу — вариант массажа. Больше всего ценились веники дубовые и березовые, но в зависимости от местности и времени года делали веники из многих других веток и растений вплоть до еловых лап. Многие парильщики после веников выбегали из бани — окунались в водоём, зимой валялись по снегу, а летом — по траве. В общем, всё, как описано в «Повести временных лет».

Разумеется, имеется в виду баня деревенская, частная. Общественные, так называемые торговые бани как вариант коммерческого предприятия представляли собой более просторные помещения. Вплоть до конца XVIII в. в городских банях только раздевальни стояли отдельно для мужчин и женщин, а мыльные помещения были общие. Одно из обвинений известному самозванцу Лжедмитрию состояло в том, что он не соблюдал московских обычаев: не спал после обеда и не ходил в баню по субботам.

Баня в традициях русского народа — не просто средство гигиены, но одно из главных удовольствий жизни («Баня да баба — одна забава»), незаменимое лекарство и высшее наслаждение («Баня парит, баня правит, баня всё поправит», «Когда б не баня, все б мы пропали», «Баня — мать вторая»). По сути это народная лечебница, где в зависимости от состояния здоровья нагнетали жар в той или иной, обычно высокой степени; забирались на полок выше или ниже; проводили в парной больше или меньше времени; а кроме того, делали массаж, растирания (мёдом, маслами); ставили банки; в прошлом — кровопускание, пока оно находилось в арсенале

223

примитивной медицины. В бане чаще всего принимали роды. Баня входила в свадебный обряд у русских крестьян: накануне венчания здесь моется невеста с подружками; а после свадьбы молодые уединяются в бане же (Отсюда пословица: «По рукам — да в баню»). В баню таскали детей начиная с первых же лет жизни, особенно при первом подозрении на заболевание или же пресловутый «сглаз».

В крестьянских поверьях баня считается, как ни странно, зоной «поганой» — в ней нет икон. После бани в тот же день в церковь не ходили. Считалось, что в бане обитает особый дух — так называемый банник, вариант домового. Его представляли в виде чёрного, мохнатого, злого (может напугать, а то и погубить человека) мужичка. Стремясь его задобрить, оставляли в бане после мытья веник, немного воды в бочке, кусочек мыла. Видимо, все эти банные поверия — отголоски языческих практик, куда явно уходит традиция париться в бане. На этой — языческой репутации банной процедуры также, надо полагать, основывалась вера простого народа в её целебные силы. Парная — не только и не столько просто физиологический, сколько психотерапевтический обряд.

Баню активно использовали в своей медицинской практике знахари. До сих пор при купании детей у русских звучат отголоски соответствующих заклинаний («Как с гуся вода, с меня худоба»; «Болезнь в подполье (с водой), на тебя здоровье» и т.п.).

Наряду с положительными, здоровыми традициями народной медицины необходимо отметить явно отрицательные, опасные для здоровья и даже жизни бедных пациентов. Среди вышеотмеченных веществ и снадобий, используемых простым народом в качестве лекарств, есть не только реально целебные или же нейтральные, но и более или менее вредные, даже прямо ядовитые. Сегодняшние наследники традиционной медицины предлагают в качестве лекарств керосин, мочу (уринотерапия), растительное масло натощак и т.п. чушь.

Самая отрицательная, опасная черта отечественной народной медицины состояла в недоверии и даже прямой враждебности к научной медицине и фармации, которые всё активнее проникали в Россию по мере ее модернизации в Новое время (XVII–XIX вв.). Среди русских крестьян было широко распространено мнение, будто все аптечные средства «поганые», они опасны; народу хватит своих лекарств (средствия). С пережитками таких настроений мы сталкиваемся, причем в довольно широких масштабах, до сих пор. Множество невежественных людей, включая более или менее опасно больных, упорно отказываются от посещения медицинских учреждений; гордятся тем, что не пьют никаких таблеток, зато готовы схватиться за любое шарлатанское средство (вроде пресловутых уринотерапии или же питья керосина). Этим пользуются многие участники аптечного бизнеса, продавая сомнительные снадобья, биологические добавки и прочие варианты «панацеи». При этом нужно учесть, что оригинальный опыт народной медицины во многом уже утрачен как на самом селе, так и особенно в городе. Тому способствовали глобальные преобразования традиционной культуры в минувшем XX в. Поэтому то, что выдается сегодня

224

за «народную медицину», чаще всего представляет собой грубую подделку под рецепты и гигиенические представления наших предков.

Медико-фармацевтические сюжеты в памятниках древнерусской литературы

«И сотвори ему в нём [дьявол] семьдесят недугов…»

«Како сотворил Бог Адама». Древнерусский апокриф.

Почти всю информацию о средневековой медицине и фармации, в том числе отечественных, мы получаем из письменных источников того времени. Разумеется, соответствующие моменты содержания старинной литературы — о здоровье и болезнях, о лекарствах и лекарях — сохранились в корпусе древнерусской литературы, как правило, случайно и несистематично, они помещены в специфический контекст идеологии своей эпохи, причудливые рамки того или иного литературного жанра —

временной фиксации важных для страны событий в летописях (хрониках);

приукрашенных биографиях церковных и светских святых (их

житиях);

записок путешественников за пределы Руси и иностранцев на Русь

(хожениях и т.д.);

церковных наставлений в праведной жизни и светских похвальных слов героям;

переводных и компилятивных сочинений на разные нравоучительные и бытовые темы (с греческого, латинского, новоевропейских языков);

некоторых актах государственного устройства, памятниках законодательства.

Первым из этих последних, как известно, стала «Русская правда». Уже в её древней, так называемой «Краткой редакции», приписываемой Ярославу Мудрому, упоминает врач («лечец»), причём как вполне обычное явление среди населения Руси. А именно, в качестве штрафа за телесные повреждения (синяки, раны до крови) полагалась не только компенсация «обиды» потерпевшему, но и плата за лечение («а лечцю мзда»).

Если внимательно прочесть хотя бы часть из внушительного состава русской средневековой литературы, то многое в развитии нашей культуры,

втом числе медицины и фармации, станет яснее.

225

Летописи о болезнях и их лечении

«Читайте, исправляя, ради Бога, но не кляните, потому что [прочитанные мной] книги обветшали, а ум молод, не постиг [всего]».

Летописец Лаврентий.

Как известно, древнерусский летописец — не историк в современном смысле слова. Это христианский монах, который во всём происходящем на его веку видит провидение божье. Он старается ничего не придумывать, но и далеко не всё из того, что знает, включит в свой труд. Ведь его погодная повесть должна отвечать православной вере в провидение Божье, святое покровительство над нашей родной землей. Среди тех удивительных событий, которые удостоились попасть в летописи, видное место занимают не только смены правителей, нашествия и войны, политические интриги и перевороты и т.п. общественные события, но и всякого рода знамения, природные катаклизмы.

В их ряду стоят и болезни как индивидуальные, так и массовоэпидемические. Как уже объяснялось нами выше, в разделе о православной психотерапии, болезни рассматривались летописцем-монахом как наказания за грехи людские — кара грешников и испытание праведников. Идеологу православия приходилось так оправдывать любые бедствия — и вражеские нашествия, и не менее кровавые междукняжеские усобицы; и неурожаи, приносящие голод; и ужасные эпидемии. Всё это случается «за грехи наши», чтобы люди покаялись и в дальнейшем сторонились греха…

Похожим образом — как орудие божественного промысла — объ-

яснялись болезни отдельных летописных персонажей, её главных героев. Так произошло с князем Владимиром Святославичем, который накануне крещения «разболелся очами и ничего не видел». Его невеста византийская принцесса Анна посоветовала ему ускорить крещение, если он желает исцелиться. Надо ли говорить, что так оно и случилось, он снова прозрел, как только обратился к новому богу. Креститель Руси, в будущем равноапостольный князь Владимир Святой, принял новую веру для себя и своих подданных и выздоровел и телом, и душой.

Только с теми летописными персонажами, чьё благочестие несомненно, не связываются моральные оценки в случае их болезней и смертей, как с тем же Владимиром I или же Феодосием Печерским.

Итак, помимо всего прочего, о чём повествую средневековые хрони-

ки, отдельные летописные персонажи, понятное дело, болеют, и их лечат.

Среди тех, кто лечит, фигурируют, понятное дело, специалисты этого дела — лекари, чаще всего безымянные. При дворах князей Рюриковичей, также их бояр нередко среди челяди имелись своего рода семейные доктора. С самого начала письменной истории Руси среди врачей преобладают иностранцы. На протяжении всех Средних веков и раннего Нового времени иноземных лекарей и аптекарей приглашали из-за границы наряду с во-

226

енными наёмниками, архитекторами, геологами «рудознатцами», ремесленниками — пушкарями, часовщиками, ювелирами, «денежниками» и прочими. Кроме учёных на латинский либо греческий манер докторов практиковали и местные знахари из народа, особенно в малых городах и в сельской местности.

Разумеется, относительно летописных пациентов речь почти всегда идёт о представителях элиты древнерусского государства — князьях, их родичах, придворном окружении да высшем духовенстве. Знатные люди Древней Руси жили, как правило, в более комфортных условиях, нежели масса их подданных — те периодически и голодали, и мёрзли, и травмировались на работе, и ранились на войне, и подвергались чудовищному стрессу в связи вражескими нашествиями, массовыми заболеваниями. Но даже на таком ограниченном социальном материале за несколько веков древнерусского летописания оно накопило внушительный каталог болезней: мозговая грыжа, злокачественное новообразование челюсти, туберкулез легких, мозговой инсульт, акромегалию, крупозную пневмонию, подагру, желчнокаменные колики, простуды, артриты и т.д., и т.п. Конечно, эти нозологии устанавливают современные историки медицины, но летописные картины симптомов почти всегда дают для этого достаточные основания.

Вот небольшая часть летописных диагнозов для образца. Феодосий Печерский перед кончиной «разболелся», а именно, «был расслаблен телом, так что не мог повернуться на другую сторону, ни встать, ни сесть» (1074 г.). Архиепископ новгородский Антоний «очень разболелся, и онемел» (1225 г.) (в этих двух случаях, по-видимому, инсульт). «Кирилл, епископ Ростовский, болел внутренне, лицо его изменилось и почернело, рот и нос отолстели» (1229 г., акромегалия).

А у князя Владимира Васильковича Волынского «начала гнить ротовая полость, и вся слизистая и все зубы выгнили, и челюсть перегнила» (1288 г., по всей видимости, рак челюсти). Князь протянул с этим жестоким недугом около четырёх лет. Летописец подробно рассказывает о ходе заболевания. Первый год симптомы были щадящие, а на второй и третий — мучительные. Реакция больного, который слыл в глазах подданных «книжником и философом», весьма показательна для православного отношения к жизни и смерти. Пока князь был в силах садиться на коня, он разъезжал по своему княжеству и раздавал щедрую милостыню крестьянам и горожанам. На эту благотворительность он потратил большую часть своей богатой казны. Золотые и серебряные изделия, включая драгоценные монисты своей матери и бабки, были по княжескому приказу перелиты в денежные гривны — их получили бедняки, не имеющие коня; вдовы погибших при татарских нашествиях и т.п. «убогие люди». До самой смерти благочестивый пациент продолжал славить Господа и выражать покорность его воле, в чём бы она не выражалась… У летописца эта история болезни вызывает живейшее одобрение как яркий пример того, как крепко подобает верить в милость Господню.

227

Ещё более многочисленны травмы и раны летописных персонажей,

которые ведут, как правило, весьма активный образ жизни — скачут на конях, порой целыми сутками; охотятся на самых свирепых зверей; участвуют боях с применением всего арсенала холодного оружия — мечей, сабель, ножей, стрел, копий, дротиков, боевых топоров, кистеней, чеканов… При осаде и обороне городов на всех этих людей мечут «греческий огонь» (смесь нефти, серы и ещё каких-то горючих веществ, рецепт ромеи засекретили), льют кипяток, бросают тяжёлые камни; их сталкивают в глубокий ров, переполненный раздавленными ратниками. Пленников, закованных в колодки, месяцами гонят вдаль от родины конные стражники. Других пленников бросают на долгие годы в земляную тюрьму — «поруб». Понятное дело, всех, кого можно среди этих бедолаг, приходится потом лечить, чтобы вернуть в строй политиков, воинов, ремесленников; даже рабов, чьё здоровье прямо пропорционально их цене на невольничьем рынке.

Вот известный фрагмент из знаменитого «Поучения» князя Владимира Всеволодовича Мономаха 26 (1053–1125 гг.), в 1113–1125 гг. князя Киевского. Это произведение дошло до нас в составе Лаврентьевской летописи под 1096 г., но было составлено, как предполагают текстологи, около 1117 г. Итак, вот что писал князь-ветеран в назидание своим «детям или к иным, кто прочтёт»: «И вот что я в Чернигове [пока княжил там] делал: коней диких своими руками связал я в пущах десять и двадцать, живых коней, помимо того, что, разъезжая по равнине, ловил своими руками тех же коней диких. Два тура метали меня рогами вместе с конем, олень меня один бодал, а из двух лосей один ногами топтал, другой рогами бодал; вепрь у меня на бедре меч оторвал, медведь мне у колена потник укусил, лютый зверь [рысь? леопард?] вскочил ко мне на бёдра и коня со мной опрокинул. И Бог сохранил меня невредимым. И с коня много падал, голову себе дважды разбивал, и руки, и ноги свои повреждал — в юности своей повреждал, не дорожа жизнью своей, не щадя головы своей.

Что надлежало делать отроку моему, то сам делал — на войне и на охотах, ночью и днем, в жару и стужу, не давая себе покоя» 27.

Тяжелы описанные Мономахом физические нагрузки, но у руководителя такого ранга едва ли не пострашнее были перегрузки нервнопсихические. Ведь он отвечал за множество своих людей перед лицом страшных опасностей. Вот колоритный эпизод междоусобной войны с его участием: «И потом Олег на меня пошёл со всею половецкою землею к Чернигову, и билась дружина моя с ними восемь дней за малый вал и не дала им войти в острог; пожалел я христианских душ, и сёл горящих, и монастырей и сказал: «Пусть не похваляются язычники [разорением русской земли]». И отдал брату отца его стол, а сам пошёл на стол отца моего в Переяславль. И вышли мы на святого Бориса день из Чернигова и ехали

26Сын русского князя Всеволода Ярославича и дочери византийского императора Константина Мономаха (отсюда и прозвище нашего русского князя Мономаха).

27Поучение Владимира Мономаха / Пер. О.В. Творогова // Библиотека литерату-

ры Древней Руси. Т. 1. XI – XII вв. СПб., 1997. С. 471.

228

сквозь полки половецкие, около ста человек, с детьми и женами. И облизывались на нас половцы, точно волки, стоя у перевоза и на горах, — Бог и святой Борис не выдали меня им на поживу, невредимыми дошли мы до Переяславля» 28.

И так всю жизнь, начиная с самых малых — нескольких лет, когда княжича впервые символически сажали на коня и до преклонных лет, до седых волос — битва не на жизнь, а на смерть вперемежку с дипломатическими компромиссами… «А всего походов было восемьдесят и три великих, а остальных и не упомню меньших. И миров заключил с половецкими князьями без одного двадцать, и при отце и без отца, а раздаривал много скота и много одежды своей. И отпустил из оков лучших князей половецких … сто. А самих князей Бог живыми в руки давал … и иных витязей молодых пятнадцать, этих я, приведя живых, иссёк и бросил в ту речку… А врозь перебил их в то время около двухсот лучших мужей». Недаром в Половецкой степи матери-половчанки пугали именем Мономаха непослушных детей. Только после кончины князя-ветерана половцы осмелились снова напасть на Русь.

Если при таких физических и психических нагрузках Мономах не просто выжил, а сохранил до преклонных лет бодрость тела и ясность ума, то это говорит не только о наследственной крепости его здоровья, но и об искусстве его докторов. А данный летописный персонаж по своему образу жизни и характеру типичен для той героической эпохи.

Кроме индивидуальных заболеваний, летописи отмечали хвори массовые — эпидемии и пандемии. Историки медицины предполагают, что в летописных статьях 1309, 1321, 1375 гг. отражены вспышки сибирской язвы; за 1350, 1364, 1373, 1377 — лёгочной и бубонной чумы; а в других случаях просматриваются картины тифа, холеры, оспы. Симптомы различных заболеваний сформулированы летописцами довольно ясно: «где выложится железа»; «хракаху людие кровию, а инии железою болезноваху»; «яко рогатиной ударит за лопатку или под груди противу сердца, та же потом дрожь имать»; «а железою боляху не одинако: иному убо на шии, иному же на стегне, иному же под пазухой, иному же под скулою, иному же за лопаткою».

Особенно яркое описание эпидемии и её отражения в средневековом сознании приводится в летописном сюжете о моровом поветрии в Полоцке в 1092 г. Летописцу рассказали, что сказочные всадники «навьи» (чужие, не погребённые должным образом покойники) будто бы рыскали тогда по городу и поражали своими невидимыми копьями всех заболевших. «От Филиппова дня до мясопуста» было продано до 4000 гробов. Набожный летописец, конечно, переквалифицировал фантастических разносчиков болезни в бесов. Как бы там ни было, но полочане в страхе затворились по домам и не смели показаться на людях. Такой стихийный карантин — единственное, что им оставалось делать в эпицентре какой-то смертельной инфекции.

28 Там же. С. 468–469.

229

Такого рода описания болезненных симптомов, будучи упомянуты летописцем, повторяются применительно к летописным новеллам других лет. Трудно сказать, что означает такой повтор: точность диагноза одного и того же заболевания или же присущий летописи приём клишированного описания сходных событий. Борьба с не прекращающимися вспышками «морового поветрия» рано или поздно должна было перейти под контроль государства, которое просто не могло существовать при громадном дефиците подданных, налогоплательщиков, массово умиравших от неизлечимой инфекции. Соответствующие меры — карантины и обеззараживание очагов эпидемии — также зафиксированы летописцами и авторами других литературных произведений средневековой Руси (см. ниже об этом особый раздел главы).

Переводные и компилятивные медицинские сочинения

«Что умеете хорошего, то не забывайте, а чего не умеете, тому учитесь — как отец мой [великий киевский князь Всеволод Ярославич (1030–1093)], дома сидя, знал

пять языков, оттого и честь от других стран 29».

Поучение Владимира Мономаха.

Медицинская тематика представлена не только в летописании Древней Руси, но и в произведениях большинства остальных жанров того времени. Ведь они, как правило, носили пёстрый эклектичный характер, где компиляции античных и раннехристианских источников сочетались с оригинальными опытами отечественных авторов. Судя по прямым упоминаниям и косвенным данным (грецизмы и латинизмы в терминологии ранних русских лечебников), на Руси имелись и читались медицинские сочинения на греческом и латинском языках. Начала античной натурфилософии со-

ставляли идейный контекст биолого-медицинских воззрений на Руси. Есте-

ственно, в плотном обрамлении православного богословия. В домонгольский период ссылки на греко-римских врачей и биологов в памятниках русской письменности встречаются редко и практически без пояснений. Позднее интерес к античной и западноевропейской медицине становится в

29 Среди этих иностранных языков, должно быть, 1) латынь (посольства из Священной Римской империи в Киев); 2) греческий (его жена — гречанка Мария, из императорского рода Мономахов); 3) один из северногерманских диалектов — английский? шведский? (невестка Гита); 4) польский (свояченица Гертруда — польская княжна; войны и союзы с Польшей), 5) сам древнерусский в его литературном — церковно-

славянском варианте.

Как видно, стать полиглотом этому человеку помогло редкое по разноэтничности его семейное окружение, а не только княжеский сан. Факт знания стольких языков отмечается в мономаховом «Поучении» именно в силу чрезвычайной редкости в то время на Руси и как идеал для подражания потомкам.

230