35269707

султанатом. Ведь в правящий класс там был представлен в основном выходцами из Золотой Орды, с XIV в. – именно черкесами. Обращаясь к костюму золотоордынских черкесов, от которого дошли немногочисленные, но яркие и показательные археологические остатки текстиля и серебряные украшения костюма из погребений прикубанской знати XIV в., но, поскольку они происходят в абсолютном большинстве из женских погребений (кроме головных уборов, коими относительно богаты и мужские погребения белореченской археологической культуры – культуры золотоордынских адыгов), то и сколько-нибудь ясное представление можно составить лишь о женском костюме. Такие его элементы, как длинные узкие откидные рукава с прорезями на предплечьях и выкройные в талию кафтаны, да еще с отрезным и сборчатым подолом явно были заимствованы – пусть даже с некоторыми изменениями – из монгольского мужского=девичьего костюма. Интересно, что несмотря на тесные связи черкесов с итальянскими колонистами, заимствованы у них были только система бронирования щита, а роскошные итальянские узорные бархаты, находимые в белореченских курганах, шли на изготовление платья вполне монгольского кроя, хотя подчас и с итальянским высоким стоячим воротником. Зато, как отмечалось выше, статусные, репрезентативные пояса из драгоценных металлов были сплошь чингизидскими, правда, подчас с малоазийскими чертами [16]. И у черкесов их носят не только мужчины, но и женщины, чего пока не наблюдалось у монголов. Серебряные и золотые навершия головных уборов в виде конусов, увенчанных шариками и полумесяцами, и украшенных цепочками с подвесками связаны не с монгольским женским головным убором бохтаг, а скорее, с серебряными украшениями половецких женских шляп-колпаков. Что же касается мужских головных уборов в виде крытых дорогим шелком тюбетеек с довольно высоким околышем и чуть выпуклым донцем, то в Мамлюкском султанате (Египте и Сирии), куда их в качестве престижных головных уборов занесли из Золотой Орды рабы-черкесы, они назывались «татарскими», что дополнительно свидетельствует о том, кем считали себя привезенные в Каир с берегов Черного моря мальчики. Известная по письменным источникам прическа мужчин-черкесов ничем не напоминает монгольскую. Венгерский монах-доминиканец Юлиан около середины 30-х гг. XIII в. сообщает, что мужчины-зихи (западные черкесы) Тамани «…наголо бреют головы и тщательно растят бороды, кроме знатных людей, которые, в знак знатности, оставляют над левым ухом немного волос, выбривая всю остальную голову» [1, с. 31]. Согласно сведениям итальянского путешественника Джорджио Интериано: «Усы носят длиннейшие. …они бреют голову, оставляя на макушке пучок волос, длинный и спутанный…» [1, с. 49]. Как видим, за 150 лет традиция изменилась мало, только прическа знати, кажется, распространилась на всех мужчин (надо полагать, свободных, воинов). Кстати, описанная прическа – явно прототип «оселедеца», прически «черкасов» нижнего Поднепровья, из которых формировалось Запорожское и, в целом, украинское казачество. Сам же чуб, спускавшийся с бритой макушки на лоб, по-монгольски назывался «хохол».

Что касается асов (алан, осетин), ситуация с ними более сложная. Это связано, прежде всего,

сих рассеянным проживанием – в Центральном Предкавказье и самом Кавказском хребте, на Дону и даже на Дунае. Мы здесь рассмотрим только кавказскую часть этого этноса, хотя бы потому, что именно отсюда происходят – пусть и немногочисленные – вещественные и изобразительные источники, позволяющие охарактеризовать внешнюю самоидентификацию алан. Аланы, как и половцы, оказали серьезное сопротивление монголам еще с 1222 г. Несмотря на покорение и даже активное сотрудничество части алан с монголами, им понадобилось бросить серьезные силы русских князей на покорение последнего очага мощного сопротивления алан – горного укрепленного поселения Дедекау (русск. летописн. Дедяков). Ирония истории состояла в том, что православная Алания погибла под мечами православных русских воинов, а один из ее главных губителей – жестокий ордынский каратель князь Феодор Чермный, изгнанный тещей из Ярославля, стал русским православным святым за то, что основал под Ярославлем Толгский женский монастырь, а его аланский трофей – захваченная аланская святыня, икона грузинского письма с ликом Богородицы

смладенцем Христом – стала второй по значимости русской святыней, иконой Толгской Божьей матери. Судя по археологическим остаткам, мужская часть аланской знати носила монгольский

чингизидский костюм, частью из полученных в награду от монгольских владык златотканых китайских шелков, но также из традиционных местных тканей из льна и шерсти55. Уникальные изо-

55 Автор приносит искреннюю и глубокую благодарность Э.С. Кантемирову, научному сотруднику Государственного Национального музея Республики Северная Осетия-Алания (Владикавказ-Дзауджикау), за знакомство с хранимыми им уникальными материалами по костюму золотоордынского времени.

бражения 1 пол. XIV в. представителей этой знати на стенах часовни в Нузальском ущелье показывают их одетыми как в монгольский костюм, так и в итальянские одеяния (носившиеся с половецкими смушковыми колпаками [5, с. 210–211, рис. 16, 1–3, рис. 19, 5, 6]. Разумеется, не только простолюдины-горцы, вообще не «охваченные» монгольской имперской культурой, но и знатные аланы дома или в походе могли пользоваться элементами традиционного, домонгольской еще поры, костюма – нижними рубахами, штанами, туфлями, меховыми шапками. Что же касается комплекса вооружения, то археологические находки говорят о его схожести с черкесским в рамках золотордынского чингизидского комплекса [10, с. 136–140]. Что же касается монгольского влияния на самосознание алан, его мощь выражена хотя бы в том, что главные герои осетинского нартского эпоса носят, как известно, монгольские имена. Вместе с тем, В.Е. Нарожный и Е.И. Нарожный убедительно подчеркивают наличие существенного аланского элемента в горных районах Ингушетии, связывая это с давлением монголов в 3 четверти XIII в. [21, с. 376]. Но в тех же погребениях (могильник у с.Кели) находят и «боевые бюстгальтеры» (там же, рис. 1, 4–7) половецких батыров. И все это органично сочетается с инвентарем золотоордынского происхождения, представляющего имперскую чингизидскую культуру. Если активное внедрение в горные районы Кавказа чингизидской имперской культуры легко объяснить сплошным чингизидским окружением Кавказа Улусом Джучи с севера и Улусом Хулагу с юга, то высокий статус половецкой воинской культуры объяснить сложнее, учитывая то, что они всю середину XIII в. были побиваемы монголами, и, как мы видели выше, на Кавказ явились беженцами. Объяснение этому явление, как представляется, в следующем. В горы Кавказа явились не жалкие беглецы: там укрылась половецкая воинская знать. К тому же половцы были гораздо многочисленнее горцев, и даже остатки их дружин по меньшей мере не уступали по силе ополчениям и дружинам горцев. Военный авторитет половцев в XII в. был по обе стороны Кавказа исключительно высок, поэтому горцы вряд ли оказывали половцам серьезное противодействие: ведь победоносные и страшные монголы были далеко, а могущественные половцы – уже здесь, в горах. Здесь они явно надолго оторвались от монгольского преследования. Тем более что бежавшие сюда же аланы были давними соседями и часто союзниками половцев. Не забудем, что и против монголов они выступили поначалу вместе и лишь коварство монголов временно развело их. Вспомним и то, что в Венгрию с половцами бежала и часть алан: еще в XVIII в. в Венгрии в состав кунских (половецких) гусарских полков входили ясские (аланские) сотни. Полагаю, именно кавказские половцы, «отдохнувшие» в горах после разгрома, и имевшие именно там высокий статус, сыграли свою роль в том, что их репрезентативная культура, особенно ее воинская составляющая, были столь значимы на Кавказе (в широком смысле, то есть и в степях) еще в начале XIV в. И только тогда, когда их культура и самоидентификация полностью растворились в монгольском море, чингизидская имперская культура, более чем влиятельная там с начала XIV в., смогла окончательно внедриться в материальную культуру Кавказа. Об этом говорят материалы Келийского могильника в Горной Ингушетии [19; 2; 20], отразившего культуру уже, видимо, третьего – четвертого поколения половецких беглецов с рубежа XIII–XIV вв. и в 1 трети – 1 пол. XIV в., смешавшихся с аланами и другими жителями кавказских гор [21; 22, с. 376]. Именно здесь мы видим замечательную концентрацию золотоордынского чингизидского, в том числе дорогого, оружия 2 пол. XIII – 1 пол. XIV вв. – шлемов, кольчуг, наручей, палашей и сабель, боевых ножей, наконечников стрел и копий, кистеней и булав, в сочетании с половецкими «боевыми бюстгальтерами» и местными формами воинского снаряжения. Так что можно полагать, что кавказский термин «борган» (так же, как и османск «карабогдан», молдавск. «бэрэган», восходящий к тюркск. «караберкли» – «черношапочные»), в данном контексте, учитывая столь яркий этнический половецкий показатель, как «боевые бюстгальтеры», стоит относить не к «черным клобукам» Поросья – федератам Киевского Княжества (их в отечественной историографии совершенно неверно называют и считают каракалпаками), а к половецкому племени караборикли [14, с. 252].

Рис. 1. Знатный монгол, 2 треть XIV в. Реконструкция и рисунок М.В. Горелика по материалам погребения у с. Ново-Подкряж на Днепропетровщине. На погребенном были надет, кроме прочего, максимально парадный имперский монгольский халат/кафтан с отрезным сборчатым подолом и поперечными полосками поперек живота, сшитый из китайской красной шелковой золотной парчи с узором из зверей династии Юань – драконов и цилиней (реставрация текстиля А.К. Елкиной). Клинковая портупея – наградной пояс XIII в. с золоченым набором. Золотоордынская шапка из смушки, с пластинчатым околышем и коническим навершием из железа датируется монетами из другого погребения с такой же шапкой 2 третью XIV в.

Рис. 2. Костюм монгольской девушки и молодухи, 2 пол. XIII – XIV в. Реконструкция и рисунок М.В. Горелика по материалам погр.51 мог. Маячный Бугор Астраханской обл. Покрой верхней монгольской одежды – халата с косым, слева направо, запахом и отрезным сборчатым подолом, и короткого кафтана с прямым осевым разрезом и подпрямоугольным воротом – идентичен покрою мужской одежды, что подчеркивали все очевидцы XIII– XIV вв. Все одежды (реставрация текстиля – А.А. Мамонова, А.В. Савелова, О.Б. Лантратова) – из китайского красного золотного шелка с цветочным узором.

Рис. 3. Костюм знатной монгольской матроны XIII–XIV вв. Реконструкция и рисунок М.В. Горелика по китайским и иранским изобразительным памятникам и археологическим материалам. На даме – очень широкий и длинный халат с широкими, суженными к запястью рукавами и косым, обычно слева направо, запахом. На голове – головной убор замужней женщины – бохтог, богтаг (кит. Гу-гу, европейск. бокка).

Рис. 4. Монгольские латники в ламеллярных панцирях и в шлемах монгольских типов, с территории Улуса Джучи, XIII – нач. XIV в. Реконструкция и рисунок М.В. Горелика по материалам погребений (слева направо): Бик-Бике (Джангала-19), Нижняя Волга (шлем из Днепропетровского исторического музея, по Т.В.Сардак); из погребения у с.Новотерское, равнинная Чечня (по Д.Ю. Чахкиеву); из погребения в кург.3 мог. Озерновский III, Оренбургская обл. (по В.В. Овсянникову).

Рис. 5. Половецкий хан серед.XIII в. на монгольской службе. Реконструкция и рисунок М.В. Горелика по материалам погребения в Чингульском кургане, Запорожье. Хан в монгольском шлеме, с монгольскими саблей и саадаком, с русским ножом. Пояса – европейские, романские и готический. Парадный кафтан с соболиной оторочкой сшит из алого византийского шелка, отделан византийскими парчевыми золотными лентами и тесьмами, а также вставками из византийского синего шелка с вытканными ангельскими ликами. Покрой кафтана – европейский половецкий, с неглубоким запахом справа налево, с отрезным сборчатым подолом (послужившим образцом для монгольского парадного халата), европейской половецкой встакой на груди, но монгольскими вставками на предплечьях.

Рис. 6. Знатный золотоордынский половец. 1 треть XIV в. Реконструкция М.В. Горелика по материалам погр. 2 кург. 1 мог. Дмитриевская-1-82. На воине монгольские шлем и наручи, щит с чингизидским, итальянского происхождения, умбоном, в новоизобретенных золотоордынских пластинчато-кольчужных поножах. Поверх кольчугиполовецкие символы мужества и знатности – «боевой бюстгальтер» и гривна.

Рис. 7. Золотоордынцы-черкесы XIV в. Реконструкция и рисунок М.В. Горелика по материалам черкесских погребений XIV в. в Прикубанье. На черкешенке монгольские по происхождению, но чуть видоизмененные кафтаны. На воине европейско-мамлюкское кольчужное наголовье, золотоордынский чингизидский шлем, новоизобретенный коль- чужно-пластинчатый панцирь, монгольская наградная саадачная портупея с серебряным набором, золотоордынская сабля, золотоордынский «прикубанский» колчан, украшенный дисками из дорогого металла (такие найдены по погребениях черкеса, половца и монгола). На голове – высокая тюбетейка, называвшаяся в султанате Мамлюков «татарской шапкой».

Рис. 8. Горские воины Центрального Кавказа, XIVв. Реконструкция и рисунок М.В. Горелика по материалам Келийского могильника в горной Ингушетии. Латники в кольчугах, монгольских шлемах и наручах. Поверх кольчуг – половецкие «боевые бюстгальтеры. Оковки щита первого воина – локальный вариант кубан- ского-чингизидского типа итальянского происхождения. Типично золотоордынские палаш и сабля монгольского происхождения, кистень и булава.

Рис. 9. «Бесермен» – богатый булгарский горожанин-ополченец, XIV в. Реконструкция и рисунок М.В.Горелика по археологическим материалам из Булгарских городов и поселений. На воине – монгольский шлем с забралом-личиной византийско-иранского иконографического типа, щит-калкан из прутьев и нитей с умбоном с отверстиями, поверх кольчуги – монгольский куяк. На портупее с бронзовым монгольским набором – ножны золотоордынской сабли работы армянского кузнеца из г. Болгара. Древковое оружие – золотоордынские кистень за поясом и секира у седла. Седло монгольского типа, бронзовая сбруйноуздечная фурнитура – чингизидско-кыргыз- ского типа.

Специфическая ситуация наблюдается в Улусе Джучи с булгарами. Они никогда не упоминаются в составе войска, вообще не входят в военную систему. Вместе с тем, с территории Булгарского улуса происходит значительное количество находок оружия [13]. Конечно же, это свидетельства крупного и высокоразвитого оружейного производства. Здесь выделывались панцири, наступательное оружие – кинжалы и боевые ножи, разнообразны кистени, топоры и копья, конское снаряжение, ременные украшения. На фоне широко развитого производства сабель можно выделить армянскую клинковую мастерскую в г. Болгаре 2 пол. XIII – XIV вв. (где в золотоордынскую эпоху процветала мощная армянская колония), известную по целому ряду изделий, помеченных крестами, исламским узором, а также подписью «мастер Хачатур» [8, с. 89–91, рис. 6]. И если «арменов» Мамай «понаймовал» не из Болгара, а из родного Крыма, то уж «бесермены» его войска – это, надо полагать, в основном булгары. Этот вывод вытекает из того что, этноним «булгарин» практически исчез, но никуда не исчезло огромное булгарское население Поволжья. В золотоордынское время оно было сплошь оседлым, и в значительной мере городским, составляя контингенты ремесленников и купцов. Давняя и усиливающаяся исламизация, долговременное пребывание в неисламском, а то и противоисламском – христианском и языческом – окружении превратили массы булгар, особенно «людей базара», в преданных поборников веры. А оседлое, и особенно городское мусульманское население, обычно называет себя «мусульманами», уточняя названием местности. А горожане вообще не приводят своего этнонима, особенно чужаку, тем более иноверцу, совершенно, как подлинные мусульмане, не придавая этому значения. Так было в мусульманском Поволжье, Закавказье, Средней Азии еще в начале XX в. Это еще для рубежа XV–XVI вв. отмечал «Великий Могол», тимурид, завоеватель Индии Захир ад-Дин Бабур (кстати, описавший боевые свойства черкесского клинка). Поэтому мы можем считать «бесерменами» горожан – булгар (а также, несомненно, значительно уступавшим им в числе пришельцев – хорезмийцев, уйгур, монголов), не входивших в военную систему Улуса Джучи, но, в случае нужды могущих выставлять контингенты вполне прилично вооруженных воинов как пеших (во время зашиты своего города), так и конных – для полевого сражения. Вооружение их состояло как из местных, а то и собственных, изделий, приобретенных на местном рынке, так и приобретенных дома, или в поездке изделий мастеров из ближних и дальних

мест. Их боевой дух и боевую подготовку ни в коем случае не следует недооценивать: замечательную храбрость и воинское умение знакомого татарского купца в Азове подробно описывал в начале XV в. венецианский путешественник И. Барбаро; о том же свидетельствуют и героические обороны Казани от московитов в XIV–XV вв.

Важным показателем этно-социального позиционирования являются имена, под которыми люди выступают в родственной или иноязычной среде, дома или вдали от него. Интереснейшим примером в этом плане являются дошедшие до нас имена мамелюкской знати, рекрутировавшейся из рабов в основном золотоордынского происхождения – половцев, а с XIV в. – адыгов, грузин, абхазов. При естественном преобладании мусульманских имен в именнике мамелюков неарабские имена – практически все монгольско-тюркские, золотоордынские, причем много имен чингизидов [25, pp. 48, 49, 58, 65–80, 84–100, 103–116, 127–133, 140–148 и т.д]. Лишь одно чер-

кесское имя – Кансух – изредка употреблялось в Египте-Сирии в XV в.

Наконец, внешний облик, то есть костюм и прическа, зримо отражали этносоциальную идентичность человека. Судя по накопившимся археологическим материалам, монгольский имперский костюм и его элементы играли определяющую роль в облике золотоордынской верхушки, тем более, что для него в основном употреблялись ткани, созданные в Центральном Улусе – в Китае и Восточном Туркестане. Ими, как и поясами, награждали за заслуги перед Чингизидами. Половецкий костюм (мужской) сохранялся в среде половецкой знати достаточно долго. Более того, он, ввиду исключительной роскоши ханских одеяний, попавших к монголам, оказал влияние на формирование деталей монгольского имперского костюма, а на Кавказе, наряду с монгольским, был престижным еще в нач. XV в. Через европейских половцев, знать которых была придворными венгерских королей из Неаполитанской династии (1301–1386 г.) [5, рис. 12] (половецкая элита со своим экзотичным для итальянцев обликом нередко становилась «восточными типажами» в религиозной живописи итальянских художников, связанных с Неаполитанским двором и наблюдавших воочию вельмож с раскосыми глазами, косами, в халатах, войлочных колпаках и смушковых папахах [5, рис. 13]) и итальянские колонии и миссии в северокавказские регионы Улуса Джучи и в хулагуидское Закавказье проникали и влияния европейского костюма знати, оставившие яркие следы на местных монгольских одеяниях, а также носившиеся в оригинальном виде, например, представителями аланской знати. Костюм знатных дам был полностью монгольским: например, одеяния и система их надевания при похоронах из погребений могильника Маячный Бугор идентичны комплексам, раскопанных в Монгольской Республике и в Цинхае. Вместе с тем, племенные особенности костюма как туземцев, так и центральноазиатских пришельцев также отразились в костюме золотоордынцев, придавая ему исключительное разнообразие на локальном уровне, покрываемое, однако, общеимперским монгольским типом костюмного комплекса, часто включавшего и специфическую монгольскую прическу.

Итак, наблюдая картину этносоциального позиционирования населения Золотой Орды, можно заключить, что тенденция ее развития прежде всего в кочевой и полукочевой среде характеризуется монголизацией ее половецкой и кыпчакской составляющих по всем показателям, кроме тюркского языка, «победившего» монгольский к 80-м гг. XIV в. Видимо, они, а также, в определенном смысле, и черкесы считали себя принадлежащими к монгольскому миру, выражая это причислениям себя к монгольским племенам, называя себя монгольскими именами, нося монгольский костюм. Что касается булгар, то, надо полагать, что исламский флер неравномерно покрывал их статусные проявления. Несомненно, в именах смешение монгольских и тюркских элементов с мусульманскими (сред- не-и ближневосточными), исламский именник, как мы это видим в именах представителей золотоордынской, хулагуидской, джагатайской и мамлюкской знати, придавал именам «бесерменам» очень значительный ближневосточный акцент. Но в одежде, судя по памятникам материальной культуры, а особенно по костюму в хулагуидском изобразительном искусстве, основу определенно составлял монгольский комплекс. Принадлежность к исламу у мужчин определялась только головным убором – тюбетейкой-такией ( > русск. тафья), как правило, белой и узкой чалмой, носившейся поверх вполне кочевнических войлочных шапок, войлочных и меховых колпаков. Оружие же «бесермен», как отмечено выше, в массе было чингизидским.

Итак, мы видим, что чингизидская имперская, монгольская в основе, репрезентативная культура в Улусе Джучи, полностью вытеснила старые традиции, за исключением максимально совпадавших элементов, в кочевой среде, а также и в городах – центрах проживания монгольской знати. Произошло это не сразу, и не везде одновременно. Основой местного кочевого населения

были половцы и кыпчаки. Половцы выдержали особо сильное давление пришельцев, но их этническая культура и самосознание продолжали, особенно, как мы увидели, на Кавказе, существовать во 2 пол. XIII в., а в начале XIV в. даже пережили некоторый подъем. Но к сер. XIV в. у них происходит полная смена культуры и этнической самоидентификации на монгольскую. То же происходит и с теми кыпчаками, которые были приведены в европейские – половецкие – степи. Видимо, меньшая жесткость военно-административной структуры в левом, азиатском, крыле Улуса Джучи, позволяла, кроме монгольской, в некоторой мере и сохранять старую родоплеменную номенклатуру, и порождать новую тюркоязычную номенклатуру. При этом монголизация азиатских кочевых подданных Улуса Джучи вряд ли сильно уступала тотальной монголизации европейских кочевых подданных. В золотоордынских городских центрах культурная монголизация совпала с исламизацией. Последняя, нарастая, постепенно вытеснила в плане самоидентификации этнические составляющие, и горожане ощущали себя прежде всего мусульманами, а потом – уроженцами конкретного города. Что же касается представителей северокавказских этносов, то их знать была монголизирована в плане репрезентативной культуры, бывшей тогда общеимперской монгольской, но в приватном быту продолжала практиковать собственные традиции. Также и этническое самосознание было у них двойственным: для внешнего мира они считали себя прежде всего ордынцами (репрезентативная культура, имена), внутри своего круга – черкесами, аланами и т.д. Что касается языка, то монгольский оставался официальным языком Улуса Джучи до 1380 г., а монгольская знать знала его и позже. Общеразговорным же языком – койнэ – в Улусе Джучи, как, несомненно, и в Джагатайском Улусе, был тюркский, который был в значительной мере и письменным – как канцелярским, так и литературным. В целом же самоидентификация подданных Улуса Джучи была, как видится, весьма близкой таковой у жителей Византийской империи: все эти греки, армяне, славяне, грузины, сирийцы и т.д. говорили и писали по-гречески, но себя всегда называли гордым именем ромеев = римлян.

1.Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов XIII–XIX вв. Составление, редакция переводов, введение и вступительная статья В.К. Гарданова. – Нальчик, 1974.

2.Виноградов В.Б., Нарожный Е.И. Погребения Келийского могильника (Горная Ингушетия) // Кубанский государственный университет. Археологические и этнографические исследования Северного Кавказа. Сборник научных трудов. – Краснодар, 1994.

3.Горелик М.В. Адыги в Южном Поднепровье (2-я половина XIII в. – 1-я половина XIV в.) // МИАСК. Вып. 3. – Армавир, 2004.

4.Горелик М.В. Аланский воинский комплекс золотоордынского времени // Отражение цивилизационных процессов в археологических культурах Северного Кавказа и сопредельных территорий (Юбилейные XXV «Крупновские чтения» по археологии Северного Кавказа. Тезисы докладов). – Владикавказ, 2008.

5.Горелик М.В. Золотоордынский костюм Кавказа (вторая половина XIII–XIV вв.) // МИАСК. Вып. 11.

–Армавир, 2010.

6.Горелик М.В. Монгольский костюм и оружие в XIII–XIV вв.: традиции имперской культуры // Золотоордынское наследие. Материалы международной научной конференции «Политическая и социальноэкономическая история Золотой Орды (XIII–XV вв.)» / Ред. изд. И.М. Миргалеев. Вып. 1. – Казань, 2009.

7.Горелик М.В. «Монгольскость» и «тюркскость» в Улусе Джучи // Донские древности. Вып. 10. «Диалог городской и степной культур на евразийском пространстве». Материалы IX Международной конференции, посвященной памяти профессора МГУ Г.А. Федорова-Давыдова. – Азов, 2009.

8.Горелик М.В. Об одной разновидности евразийских клинков эпохи развитого средневековья // Военное дело народов Сибибри и Ценьральной Азии. Вып. 1.Труды гуманитарного факультета НГУ. Серия II. Сборники научных трудов. – Новосибирск, 2004.

9.Горелик М.В. Половецкая военная знать на золотоордынской службе // Роль номадов Евразийских степей в развитии мирового военного искусства. – Алматы, 2010.

10.Горелик М.В. Черкесские воины Золотой Орды (по археологическим данным) // Вестник института гуманитарных исследований правительства КБР и КБНЦ РАН. Вып. 15. – Нальчик, 2008.

11.Горелик М.В. Элита половцев в войске Золотой Орды (по археологическим источникам) // Тюркологический сборник 2009. – СПб., 2010.

12.Золотая Орда в источниках. Том I. Арабские и персидские сочинения. – М., 2003.

13.Измайлов И.Л. Вооружение и военное дело населения Волжской Булгарии X – начала XIII в. – Казань; Магадан, 1997.

14.Кляшторный С.Г., Султанов Т.И. Государства и народы Евразийских степей: от древности к Новому времени. – СПб., 2009.

15.Костюков В.П. О кыпчаках в Джучидском государстве // МИАСК. Вып. 5. – Армавир, 2005.

16.Крамаровский М.Г. Серебро Леванта и художественный металл Северного Причерноморья XIII– XV веков (по материалам Крыма и Кавказа) // Художественные памятники и проблемы культуры Востока. –

Л., 1985.

17.Круглов А.П. Археологические работы на реке Терек // СА. №3. – М.; Л., 1937.

18.Кумеков. Б.Е. Об этнонимии кыпчакской конфедерации ЗападногоДашт-и-Кыпчака XII – начала XIII в. // Известия НАН Республики Казахстан (Серия общественных наук). 1993. № 1.

19.Нарожный Е.И., Мамаев Х.М., Чахкиев Д.Ю., Даутова Р.А. Полуплдземные склепы Келийского могильника (по материалам охранных археологических исследований 1987 г. в Горгной Ингушетии) // Археологические открытия на новостройках Чечено-Ингушетии. – Грозный, 1990.

20.Нарожный В.Е., Нарожный Е.И., Чахкиев Д.Ю. Погребение № 15 Келийскогго могильника (Горная Ингушетия) // МИАСК. Вып. 5. – Армавир, 2005.

21.Нарожный В.Е., Нарожный Е.И. Об аланском этнокомпоненте Келийского могильника XIII– XIV вв. (Горная Ингушетия) // Материалы по изучению историко-культурного нвследия Северного Кавказа.

Вып.VIII. Крупновские чтения. 1971–2006 г. – М., 2008.

22.Нарожный В.Е., Нарожный Е.И. Горная зона Восточного Придарьялья и золотоордынские владения (к изучению динамики взаимоотношений) // Донские древности. Вып. 10. Диалог городской и степной культур на евразийском пространстве. – Азов, 2009.

23.Шильтбергер И. Путешествие по Европе, Азии и Африке с 1394 по 1427 г. / Пер. со старонемецкого Ф.К. Бруна. – Баку, 1984.

24.Chkhaidze V.N., Druzhinina I.A. The military organization of nomads of steppe Cirscaucasia in XII–XIV centuries // MEDIEVAL NOMADS. Fourth International Conference on the Medieval History of the Eurasian Steppe. – Szeged, 2011.

25.Мayer L.A. Caracenic Heraldry. – New York, 1933.

ABSTRACT

Michael Gorelik

Mongolians and the dependent nations in the Golden Horde (the ethnic self-identity and its display)

During a lot of decades in the science the idea that in Golden Horde handful of Mongolians due to its small number and low cultural level was filly dissolved among the native Turkic speaking nomads was dominated. On the contrary in a lot of articles the author proved the common Mongolian empire culture was formed in Chingiside’s states by the middle of XIII-th century. In Golden Horde the above-mentioned culture covered – fully or at significant degree – by itself the “represtntative”, prestigious culture of the most part of dependent nations. As for the ethnic position by the end of XIV-th century the full extinction of the polovets (kuman) clan & tribes nomenclature was fixed? It was fully changed by the Mongolian one. The author considers that Golden Horde situation was similar to the Byzantian empire one, where the different peoples living at the empire wrote and spoke in Greek, but were named by romeys i.e. romans.

М.С. Гатин

Сведения письменных источников по вопросу употребления алкогольных напитков номадами Золотой Орды в доисламский период

Изучение питания кочевников относится к истории культуры повседневности, которая позволяет нам глубже понять, как и чем жили люди прошлого.

Одним из первых историков, обративших свое внимание на питание жителей Улуса Джучи, был выдающийся австрийский ориенталист Йозеф Хаммер фон Пургшталь [2, с. 45–47]. Дореволюционных русских и советских историков, увлеченных в основном социально-политическими проблемами, вопросы повседневной жизни золотоордынцев интересовали мало, поэтому видимо не случайно, что последующее обращение к данной проблеме можно обнаружить в труде немецкого ученого Бертольда Шпулера «Золотая Орда. Монголы в России: 1223–1502 гг.» [4, с. 439– 446]. В американской историографии к данному вопросу обращались Томас Оллсен и Джон Массон Смит. Из современных отечественных исследователей вопросу употребления алкоголя в Золотой Орде с XIV столетия и особенно Крымского ханства отдельную большую статью посвятил