Философия. Учеб. пособие_2009

жились со становлением ведущих отраслей гуманитарного знания. М. Фуко констатирует: «Человек, как без труда показывает археология нашей мысли, — это изобретение недавнее. И конец его, быть может, не далек». Речь идет, разумеется, об исчезновении современного образа человека, что, возможно, произойдет вместе с трансформацией функции языка. Аналогичным образом, видоизменится в этом случае и взгляд на историю.

М. Фуко вводит понятие «дискурсивной практики», которая выглядит в его толковании как своеобразный стереотип познания и культуры, во многом почерпнутый из дискурсивной сферы. «Дискурсивное» означает рассудочное, опосредованное, логическое, демонстративное в отличие от чувственного, непосредственного, созерцательного, интуитивного. Из дискурсивных практик складываются «дискурсивные формации». В результате такого описания возникает нетрадиционный тип истории культуры — не всеобщая, а общая, которая отнюдь не предполагает единого принципа описания. Общая история не столько стягивает все явления вокруг общего центра, сколько рассеивает их в пространстве дискурсивной сферы.

Если прежние познавательные парадигмы были построены по принципу «древа познания», в них четко различались направление эволюции, иерархия, структура, целостность, то постмодернистская парадигма приобрела характер «ризомы». Этот термин был заимствован из ботаники, где ризома — способ жизнедеятельности многолетних растений типа ириса. Она не имеет единого корня, это множество беспорядочно переплетенных побегов, которые развиваются во всех направлениях. Поскольку с точки зрения постмодернистов, история состоитизтрещин,разломов,проваловипустотчеловеческогобытия; историк должен двигаться интуитивно во всех направлениях, подобно ризоме. Такой подход позволяет нам непрерывно умножать грани исследуемой реальности. История становится полицентричной, она ломается, рвется, течет несколькими разнородными потоками и будущее этих потоков неопределенно.

М. Фуко, сосредотачиваясь на изучении мыслительных установок и практик, сформировавших облик западного общества, приходит

квыводу о том, что язык не является сугубо нейтральным средством,

аспаянтеснымиузамиспотребностямиразличныхсоциальныхгрупп, властными отношениями, утверждающимися в различных сегментах культуры. Таким образом, он прямо обращается к вопросу о связи зна-

–351 –

ния не только с технологией знаковых систем, но и с технологией власти. С именем М. Фуко связаны во многом поворот философии постмодернизма к проблеме власти, изучению механизма ее воздействия на индивида через языки культуры. Но М. Фуко интересуют не макроструктуры ее, а так называемая «микрофизика власти», то есть конкретные варианты ее осуществления, сопряженные с контролем человеческой телесности и духа на различных уровнях жизни.

Автор приходит к выводу, что современное состояние общества предопределено становлением «полицейского государства с его дисциплинарными практиками, а сами европейцы сформировали свой образ через исключениемаргинальныхслоев —преступников, сумасшедших и т. д.». Политическая рациональность Нового времени цель управления видит в усилении самого государства при помощи технологии власти. М. Фуко доказательно демонстрирует, что возникшее

вXVII столетии дисциплинарное общество, создавшее многообразие технологий подавления индивида, от тюрьмы и психиатрической клиники до патронажной системы, совместимо с постоянно расширяющимися правами и свободами; и даже более того: «микрофизика подавления» есть важнейшая предпосылка юридически декларируемых возможностей личностей.

Становление дисциплинарного общества в XVII–XIX вв. связано с выработкой многообразных технологий контроля духа и тела индивида. Его телесность отныне понимается как важное условие поддержания силы государства, а потому именно на нее оказывается обращенным его всевидящее око. Апофеозом становится тоталитарное государство с его системой всеобщего контроля и надзора.

Власть, пульсирующая в социокультурной среде, видится постояннойугрозой,требующейпротивовеса.Толькосплотивусилияинтеллектуалов, можно противостоять всепоглощающим проявлениям власти.

Ипри этом каждый должен задуматься над возможным путем сохранения своей индивидуальности, самосозидания. Таким образом, М. Фуко не отказывается полностью от гуманистических идеалов европейской культуры, но говорит об их трансформации в изменившихся условиях.

Искания Ж. Деррида также относятся к признанной классике постмодернизма. Он исходит из необходимости радикальной деконструкции европейской культурно-исторической традиции через обнаружение ее корней, которые выявляются в анализе языка. Правда,

вотличие от М. Фуко, он как бы самоизолируется в текстах культу-

–352 –

ры, не апеллируя к свершившимся событиям истории. Деррида выработал особую стратегию по отношению к тексту — деконструкцию, включающую в себя одновременно и его деструкцию (разрушение) и его реконструкцию (воссоздание). Так, Ж. Деррида заявляет, что «не существует ничего вне текста», то есть не существует никакой эмпирической реальности вне текста. Постмодернисты утверждают, что слова свободно изменяют свой смысл, независимо от намерений того, кто их употребляет. Цель Ж. Деррида состоит в том, чтобы понять ограниченность европейской науки, метафизики, всей культуры в целом, сопоставляя ее другими культурами и цивилизациями.

Постмодернистская деконструкция внешне незыблемых основ европейской культурно-исторической традиции приводит к ситуации переоценки всех ценностей. Французский исследователь Ж.-Ф. Лиотар именует ее «языческой», низвергающей все абсолюты в пространстве культурно-игровой деятельности человека.

Отношение постмодернистов к истории определяется оппозицией культуре модернизма в целом. Это выражается в следующих методологических принципах: концентрации на тексте, утверждении постулата о множественности истолкований, интерпретаций культурного текста, его интуитивном постижении средствами индивидуального субъективного восприятия, а также признании относительности этого текста. Они предложили новые способы исследования явлений культуры и истории, в частности (представленные выше) генеалогический метод М. Фуко и деконструкцию Ж. Деррида. По-новому они взглянули на проблему объекта истории, историческую реальность, проблему единства истории и возможности существования мировой истории, а также проблему смысла и цели исторического процесса. Под их влиянием философия истории и прикладные исторические исследования приобрели новый вид.

В идеологии модерна происходило растворение истории в философии истории. Философские идеи о прогрессе, этапах и стадиях развития общества часто подменяли собой исследование подлинной истории народов. С возникновением философии истории Г. Гегеля современная ему эпоха стала восприниматься как высшая стадия развития человечества, как завершение истории. Представление о том, что история человечества закончится в силу достижения им принципов либеральной экономики, демократии и прав человека несет на себе все черты утопичности, характерной для стиля мышления модерна.

– 353 –

В связи с этим возникает вопрос, есть ли место исторической науке и философии истории в постмодернистском проекте познания?

Постмодерн — это не антимодерн, а некое развитие идей модерна в изменившихся условиях. Модерн выдвинул утопию естественнозакономерного развития общества. Концепции прогресса, выдвигавшиеся в то время, были неисторичными, их нельзя было построить наданныхисторическойнауки.Прогрессизмпредставлялсобойидеологиюи,вследствиеэтого,питалсяиздругихисточников.Постмодерн критикует идею прогресса и отрицательно относится к естественнозакономерным утопиям и не признает историчности бытия. В самом крайнем варианте мы можем наблюдать возврат к архаическим, существовавшим до Нового времени и даже до возникновения христианства, практикам истолкования истории. Например, популярная в последнее время культура New Age или «Новая эпоха» выдвигает совершенно неисторические представления о развитии человечества. Фактически, представители этого течения возвращаются к древним астрологическим представлениям, в которых жизнь общества подчинена космическим циклам. Отсюда вытекают и представления об эре Рыбы, длившейся около двух тысяч лет, когда формируется и доминирует христианство, и об эре Водолея, которая приходит на смену в началеXIXвека.Такиепредставленияврядлиможнорассматриватькак возвращение к подлинной историчности.

Серьезные исследователи также временами отказываются от научного исследования развития общества. Так, К. Поппер в своей известной работе «Нищета историцизма» выдвинул тезис о невозможности научного предвидения будущего. А будущее, наряду с прошлым и настоящим, является частью философских размышлений об истории.

Одной из основных трудностей современной исторической мысли сейчас можно назвать проблему поиска референта или реальности, которая является объектом познания. В истории, которая должна отражать прошлое, в частности, в виде фактов, поднимается вопрос о соответствии друг другу фактов и реальности. Причем реальность, особенно прошлое, мы вряд ли можем понимать как незыблемую скалу, как референт, ссылки на который ничего не меняют в ней самой. Объектом критики постмодернизма стало именно такое понимание реальности. Так, по мнению Ж.-Ф. Лиотара, «объекты и мысли, исходящие от научного знания и капиталистической экономики, разно-

– 354 –

сят с собой одно правило… что никакой реальности, кроме той, что удостоверяется между партнерами неким консенсусом относительно их познаний и обязательств, не существует». Таким образом, реальность становится результатом договора между определенными сторонами, участвующими в познании.

«Ускользание реальности» от метафизических, религиозных

иполитических гарантий, которое рассматривают постмодернисты, является необходимым условием построения современных философских концепций истории. Реальность трактуется ими как текст, написанный современниками событий и читаемый исследователем. Историки-постмодернисты стали трактовать текст как знаковый код, нуждающийся в дешифровке. Отсюда вытекает повышенный интерес к кодированию, декодированию, способам передачи информации.

Стратегия деконструкции утверждает невозможность находиться вне текста, и если историк следует такому постулату, то он не может предложить читателю ничего, кроме описания своего взаимодействия с текстом источника. Любая интерпретация и критика, построенные на внеположности исследователя тексту, считаются заведомо несостоятельными.

Постмодернисты приходят к выводу, что не существует никакого прошлого опыта реальных людей, который историки способны путем тщательного изучения понять и описать. В перспективе это означает конец всех дискуссий об истории, поскольку никакими фактами нельзя было бы подтвердить аргументы.

Подобно деконструкции текста происходит и деконструкция времени. Постмодернизм предлагает калейдоскопическую смесь прошлого и настоящего — «прошлонастоящее», в которой все элементы находятся не в строгой последовательности, а в виде полноправно

иодновременно существующих элементов. Отказ от качественного своеобразия каждой эпохи приводит к тому, что стирается грань между современностью и прошлым.

Еще одной характерной чертой постмодернистского восприятия истории стал последовательный отказ от причинно-следственных объяснений и подходов. Ранее исследование истории включало в себя понятия причинности, следствия, противоречия, случайности, возможности, с помощью которых осуществлялась систематизация или структурирование социальной, экономической, политической, духовной жизни. Это — базовые понятия исторической науки, с помощью

–355 –

которых происходит реконструкция исторической реальности. В разное время они были выработаны философией для объяснения многообразных связей, существующих между вещами. Все эти представления исходят из понимания причинности, которое является ключевым элементом западного рационализма.

В современной форме, характерной для исторического сознания Нового времени, принцип причинности (каузальности) сформулировали французские и немецкие просветители. Они выдвинули идею вечных неизменных законов, которые либо заимствовались из естествознания, либо представлялись «законами разума», «прогресса» или «абсолютного духа». Детерминизм такого плана имел абсолютно жесткий характер и не оставлял места исторической случайности.

Новое поколение историков и философов заявило о нежелании следовать просветительским идеям Нового времени, среди которых важное место занимали теории прогресса и исторической необходимости. Теоретики выражают большой скептицизм по поводу обусловленности причинно-следственных связей, вместо этого предлагая так называемый «эстетствующий иррационализм». Интересно, что вместе с представлением о причине исчезло и представление о случайности. Такое положение было характерно для восприятия истории древними, в частности античными, мыслителями, которые вместо причины и случайности широко использовали понятия рока и фортуны. Постмодернизм понятие причинности заменяет понятиями процесса и преобразования, которые необходимо понимать интуитивно. Отвергаются наличие причинно-следственных связей, идея становления и развития; нет потока времени, существует лишь прерывистая, бессвязная последовательность ситуаций, или миров, или периодов. Каждая ситуация целостна сама по себе и не может быть выведена из предшествующей.

Новая историческая культура от системных теорий, которые базировались на аргументах и установках естественных и точных наук, переходит к признанию приоритета коммуникаций, множественности языков и интерпретаций. В целом, постмодернизм предлагает игру как форму познания мира и, в частности, истории. Соревновательность и равноправие гипотез, объясняющих ход событий, признание права на существование любой интерпретации становятся нормой.

Постмодернизм изменяет статус и правила научного познания. Он отказывается от идеи так называемого «законодательного разума»,

– 356 –

рационализации, что ведет к тому, что границы между научным и ненаучным исследованием прошлого размываются. Все большее место рядом с историческими фактами занимает предание, нарратив. Постмодернисты отказываются от единственности интерпретаций, от логической системности текста, что также во многом противоречит основным правилам исторической науки. Источник всегда занимал видное место в историческом познании. Вся практика истории как науки строилась на том, что источник должен быть подвергнут критике, интерпретации, и на его основе должны быть сконструированы исторические факты. А признание множественности интерпретации приводит к более полному и точному пониманию источника. Таким образом, познание продвигалось по пути постепенного достижения истины.

Но постмодернизм выдвигает идею равноправия языковых практик. В области толкования это означает отказ от интерпретации в описании мира, от поисков смысла. Само по себе истолкование и поиск исторических фактов превращается в игру, в которой любой смысл, пусть даже самый абсурдный, имеет равные права с другими. Вот поэтому интерпретация источника равнозначна самому источнику. В ней не больше смысла и истины, чем в первоначальном тексте. Поиск фактов и их интерпретация превращаются в игру и, в значительной степени, обессмысливаются, так как это ничего не прибавляет и не убавляет в познании.

Философия постмодерна также отказывается от иерархии смыслов и ценностей. Любое историческое исследование строится на определенной иерархии ценностей, в которой предмет исследования приобретает определенную значимость и которые формируются в конкретной социокультурной среде. Сами по себе основные объекты исторической науки были выделены в ходе формирования классической модели рационального познания. Таковыми являются государство, церковь, экономическая и политическая жизнь, названные постмодернистами «большой историей». Как отмечали многие исследователи, до конца XIX века высокая классическая мысль не впускала в сферу своей деятельности иные объекты исследования: проблемы секса, безумия и тюрьмы, а государство репрессивно относилось к этим явлениям. Ситуация изменилась в течение XX века. Подобные темы были легализованы и стали предметом обсуждения

иисследования, что имело положительное значение. Так, в работах

–357 –

М. Фуко проанализировано становление таких институтов, как медицинские клиники и тюрьмы. Благодаря стараниям французской исторической школы Анналов повседневная жизненная практика людей заняла прочное место среди интересов историка. Быт людей, ментальные установки народных масс, суеверия и т. д. подвергаются пристальному изучению. Эти исследования получили наименование «малой истории». В исследовательских установках историков большая и малая истории стали занимать равноправное место и взаимно дополнять друг друга.

Но смещение фокуса исторического зрения имеет и негативные последствия: в частности, происходит деформация и разрушение сущностной иерархии объектов познания. Возникает ситуация, когда исследователь плохо себе представляет, что же именно ему необходимо изучать в прошлом. Остается непонятным, какие объекты необходимо изучать и какие взаимосвязи между ними устанавливать. Особенно ярко это проявляется при изучении сравнительно недавнего прошлого, где изобилие фактов заставляет отбирать их по степени значимости. Отсутствие ценностной иерархии в таком случае ставит исследователя в трудное положение. Советская история 30-х годов XX века является тому прекрасным примером. В традиционной историографии основным являлась история государства, правящей партии, трудовых достижений советского народа, его борьбы с внешними и внутренними врагами. Позднее появилась модернистская концепция советской истории. Основные ее положения вытекают из истолкования государства как репрессивной тоталитарной машины, которая подавляет и уничтожает человека. Центральным предметом исследования является борьба личности против государства, а основными темами — различные диссидентские движения, история тюрем и лагерей и т. д. Но историк в постмодернистской ситуации лишен всякой системы координат: иерархия ценностей отменена, изучать все невозможно, и поэтому исследователь может опираться только на свой вкус. Такое положение достаточно опасно, так как исчезает объективность в познании прошлого.

Существование философии истории в рамках постмодернистского мышления весьма проблематично. Подвергаются критике теории, основанные на рациональном понимании истории, теории, выдвигающие идею прогресса. Рациональный проект всемирной истории, как было справедливо замечено, приводит к тому, что признаки, характер-

– 358 –

ные для развития западного общества, объявляются всеобщими, закономерными для всего человечества. При этом целые народы, классы, группы населения объявляются не историческими, маргинальными, стоящими вне рамок всемирной истории. Деление народов на исторические и неисторические, имеющие и не имеющие права голоса в истории появляется в гегелевской философии. Марксизм применил эту дихотомию в своем учении о классах, выделив передовые классы, имеющие «исторические права», и все остальные, не имеющие никаких прав перед лицом истории. В учении о прогрессе прошлое и настоящее являются лишь средством для будущего, жизнь целых поколений рассматривается всего лишь как исторический материал для будущей мировой гармонии. Поэтому наиболее уязвимыми с точки зрения постмодернистов являются именно идеи всеобщей истории, закономерностей исторического развития, существования определенных этапов развития общества.

Постмодернисты сравнивают просвещенческий проект всемирной истории с иллюзией, которая оплачивается ценой террора по отношению к тем народам и эпохам, которые не укладываются в схему мировой истории. Вместо одной линии постмодернисты предлагают множество вариантов развития человечества. Так возникает концепция плюралистической истории. Философия истории становится множественной в своем осмыслении развития общества. Разногласие, разноголосицастановятсяпривычнымичертаминаучногопоиска.Современнаяфилософияисторииприходитквыводу,что«исторический разум» никому полностью не доверяет своих замыслов и что всемирная история развертывается как заранее непредсказуемый и непредопределенный результат творческого диалога и взаимодействия народов, каждый из которых вносит свою лепту в исторический процесс.

Отметим ради справедливости, что отказ от выделения основной линии и определенных этапов развития общества может сопровождаться созданием целостностей другого порядка. Так, современная историческая наука активно использует понятие цивилизации. Но постмодернизм, с присущим ему плюрализмом, говорит не об одной, а о множестве цивилизаций. Подобные взгляды противоречат очевидной тенденции универсализации социальных связей в жизни человечества, осознания человечеством своего единства, глобализации всех проблем. В таком случае постмодернистские теории являются своеобразным негативным ответом на экспансию научной рацио-

– 359 –

нальности во всех областях жизни и культуры. Тоска по свободной иррациональности, якобы присущей архаической культуре, питает подобные идеи.

Всовременнойситуациипризнатьсуществованиеидеивсемирной истории представляется необходимым, что совершенно не исключает наличие неповторимой специфики различных культур. Но единство человеческой истории должно строиться не на идее насильственной унификации человечества, а на признании универсальной ценности личности, общегуманистических ценностей.

Вцелом, постмодернистская критика поднимает вопрос о теоретическом статусе исторического знания. Как известно, постмодернисты связали социальные теории и практики с господством идеологий. М. Фуко выдвинул концепцию так называемого «знания — силы» или «знания — власти», в которой теоретическое знание обслуживает потребности власти, играя организующую, а часто и репрессивную роль. В классической философии история имела внутренне присущий ей смысл, который мог быть раскрыт в терминах рационального познания. Знание структуры исторических изменений, ступеней, этапов исторического развития, а возможно, законов и закономерностей позволяло ученому прогнозировать ход развития общества, делать заключения по поводу отдельных исторических событий, сопоставлять этапы развития отдельных регионов и стран.

Концепцияисториивпостмодернистскомключепреследуетиные цели и ставит перед собой другие задачи. Основным становится описание Иного, то есть обществ и культур, которые коренным образом отличаются от классического общества и культуры. В конкретных исследованиях это означает пристальное внимание к маргинальным практикам и структурам: огромный интерес вызывают истории всякого рода меньшинств, поведение которых отличается от общепринятых стандартов (начиная от истории гомосексуализма и заканчивая исследованием коррупции и мафиозных организаций). Можно говорить об определенной опасности, которая угрожает исследователю, идущему по этому пути. Иное требует предельно осторожного обращения, ибо в нем таится большой, разрушительный по отношению к классической системе ценностей, заряд. Архаическая окраска Иного может оказать негативное влияние на родную культуру. Отказ от логики и смысла в угоду плюрализму языковых игр может означать потерю всякой иерархии ценностей. А именно она является фунда-

–360 –