из электронной библиотеки / 485452197026461.pdf

Вместе с тем, стоит отметить, что в традиционной народной культуре отдых от физического труда, веселье никогда не понималось как безделье, как полностью свободное, ничем не занятое время. Если в сознании современного человека «существует четкая граница между трудом и праздником, – отмечал А.К. Байбурин, – то в традиционной культуре повседневный труд включен в общую ритуализированную деятельность человека по поддержанию установленного традицией порядка. Отсюда следует, что связь календаря и трудовой деятельности в традиционной культуре всеобъемлюща и непосредственна». Праздник не только нес, но и утверждал принципиально трудовые ценности – землю, дом, семью, труд.

Праздник всегда выполнял важные общественные функции, имел глубокий смысл, в нем человек наиболее остро ощущал себя личностью и членом земледельческой общины, внутри праздника осуществлялся контакт и свободное общение. Так, праздник становился проявлением всех видов и форм культуры данной общности, начиная от принятых норм поведения, заканчивая демонстрацией нарядов и исполнением традиционных песен. Аграрная же направленность праздника создавала ощущение полного слияния с природой. Большинство земледельческих обрядов также совершалось в интересах всех участвующих, что нашло свое отражение в хоровых календарных песнях. Проанализировав праздничный фольклор, можно заметить, что обращение к природе происходило от имени общины, широко использовались местоимения множественного числа («мы», «нас», «нам» и т.д.).

Праздники и обряды годового цикла проводились всей общиной в течение года в определенные народным календарем дни, вследствие чего членили год земледельца на определенные отрезки времени, отмечая переход от одного периода к другому, и в целом должны были способствовать воспроизведению и самого человека, и окружающей его среды. Поэтому в календарной обрядности мы постоянно встречаем взаимопереплетение производственной, земледельческой и человеческой брачной обрядности. Данный вид обрядовой культуры включает в себя и так называемые окказициональные обряды, исполнявшиеся по важному для жизни и благополучия общины случаю, например, засухи, мора скота. Они должны были предотвратить несчастье или прекратить его.

Праздники и обряды годового цикла давали наибольшее представление о трудовой деятельности и общественно-бытовом укладе наших предков, их мировоззрении. С праздниками была связана целая система эмпирического знания, выполнявшая практическую, потребительскую и прогностическую функции – приметы. Она находила формы непосредственного выражения в их наименовании. Так назывались дни: Мокий – «мокрый», потому что в этот день всегда идѐт дождь; Ирина – «урви берега», так как в этот весенний день тают льды на реках; Пахомий – «пахнет теплом» и т.д.

В качестве центральных взаимообусловленных художественно-творческих культурных характеристик праздника можно назвать его семиотичность (знаковость) и орнаментальность. В более широком смысле праздник давал разнокачественное, неоднородное понимание (сакральность) времени в рамках

131

циклов, определяя ценность и важность каждого момента для человека. Противопоставляясь будням (а особенно «неблагоприятным» дням), праздники включали в себя семантику жизни. Это время было неблагоприятным для зачатия детей, свадеб, крестин, вечеринок, а счастливое – для смерти. Умершие на большие праздники отправлялись, по поверью, прямо в рай. По суеверным представлениям наш предок, остерегался сажать и сеять в день «мученика» (выбирали день апостола или святого), чтобы растение «не мучилось», а росло свободно и хорошо. Состояние же полной праздности с обязательной едой, питьем, хождением в гости, отмечают ученые, даже имитировало пребывание в «мире ином» (где все так живут). Праздник олицетворяли различные символы,

втом числе и живые персонификации – обрядовые куклы (Костробонько, Кострома, Ярило, Масленица), которых в конце каждого праздника торжественно уничтожали, и способ их уничтожения часто нес в себе то или иное значение.

Основная классификация праздника, с точки зрения его бытования, предполагает выделение общих (великих, церковных) и местных праздников. Великие праздники давали основу праздничному календарю, закрепляясь в числах или имея подвижный характер. Местные, приурочиваясь к осеннезимнему сезону, когда был собран урожай, и к периоду между Пасхой и началом летней страды, ко времени, свободному от полевых работ, дополняли его содержание.

Самые большие, великие праздники связаны с днями солнцестояний и равноденствий (Святки и Иванов день, Пасха, Третий Спас, Успение Богородицы). Праздник организовывал духовную и телесную жизнь человека. Думать об этом позволяет тот факт, что русский народный календарь включал в себя четыре больших поста, и все они, как очищение, предшествовали самым большим годовым праздникам: Святкам – Филипповский пост (от 14 ноября до 24 декабря), Пасхе – Великий (7-недельный), Иванову дню (макушке лета) – Петровский, Успению – Успенский. Все большие праздники сопровождались освящением и обходом жилищ русского человека (независимо от среды проживания – городской или сельской). И, кроме церковного освящения, дома с пожеланием благости посещали на Святки колядники и христославцы, на Пасху

– волочебники, на Вьюнец – дети или молодежь и т.д.

Распространенными местными праздниками были престольные. Они отмечались всем приходом, поэтому в некоторых местах их еще называли приходскими. Среди местных праздников у русских преобладали церковные. Наиболее чтимыми из них были престольные (другие названия – престолы, храмовые, часовенные, придельные). Наряду с Пасхой они считались в народе главными праздниками и назывались еще годовыми или большими, хотя Православная церковь относила их к средним праздникам. В старину храмовые праздники сопровождались целодневным звоном, как было принято в пасхальные дни, на Рождество Христово, а также в дни восшествия на престол и коронации русских императоров. Во многих селах обычай целодневного звона

впрестольные праздники сохранялся еще в 70-е годы XIX века.

132

Особенно многолюдными и разгульными храмовые праздники бывали в сельской местности. К ним старались вернуться домой или хотя бы приехать на побывку отходники, не только живущие на ближних промыслах, но и ушедшие на дальние заработки. Кроме того, на престольные праздники обязательно приезжали и приходили многочисленные гости из других приходов – родственники, друзья, знакомые, богомольцы. Как правило, они являлись накануне или рано утром в день праздника, чтобы успеть вместе с хозяевами сходить к обедне.

Всельской местности после реформы 1861 г. храмовые праздники, как правило, были общеволостными. Их одновременно справляли жители всех селений, входящих в волость, территория которой обычно совпадала с церковным приходом. В больших приходах Вологодской, Костромской, Новгородской и некоторых других губерний, а также в Сибири, престольные праздники могли длиться одну-две недели, в течение которых храмовый праздник по издавна установленной очереди «переходил» из одной деревни в другую. Каждое селение принимало гостей в «свой» день. Придельные же праздники нередко справлялись не всем приходом, а группой селений и даже отдельными деревнями.

Вхрамовые праздники в сельской местности после праздничного богослужения (обедни) по всем селениям прихода совершался крестный ход с хоругвями и иконами, которые несли так называемые богоносцы из числа прихожан. Если приход был небольшим, то иконы проносили по всем деревням еще и до литургии. Гулянья в престольные, как, впрочем, и в другие праздники из года в год устраивались на одном и том же месте. В зависимости от укоренившейся традиции это могли быть площадь рядом с церковью или прилегающие к ней улицы и переулки, околица села или деревни, высокий берег реки или зеленый луг, загородная роща или окраина ближнего леса и т.п.

Кместам гуляний заранее стекались местные, а порой и пришлые торговцы и торговки со всякого рода гостинцами. Особым спросом у гуляющих пользовались пряники, дешевые конфеты, орехи, семечки, а также кислые щи (квас с изюмом). Праздничные гулянья обычно затягивались допоздна, а весной и летом кое-где продолжались до рассвета. Главным их участником была молодежь.

Характер гуляний и забав молодежи в дни престольных праздников также определялись календарной приуроченностью, местной традицией, обычаями среды, веяниями моды и многими другими обстоятельствами. Не удивительно, что они имели свои особенности не только в отдаленных друг от друга регионах, но порой даже в разных концах одного города. Апофеозом гулянья было появление на площади в разгар веселья козла с украшенными лентами рогами или с венком на голове. Благодаря этому обычаю, с возникновением которого связано несколько легенд о козле (козе), спасшем колокольным набатом спящих слобожан от пожара, за гуляньем закрепилось название козьего праздника или козьей масленицы.

ВXIX – начале XX в. храмовые праздники были уже не только церковными, но и мирскими – территориально-соседско-семейными – и в этом качестве

133

способствовали сохранению и укреплению семейно-родственных, соседских и земляческих связей.

Другой разновидностью местных праздников были праздники обетные. Эти праздники, в отличие от престольных, устанавливались самими мирянами по обету, в случае спасения от какого-либо бедствия, иногда их учреждали по примеру соседей и крайне редко – по инициативе местного духовенства.

Обетные праздники (другие названия – заветные, богомолье, молебствие, мольба, канун, оброчные или обещанные дни) были весьма разнородными по происхождению, времени учреждения и степени стабильности. Как правило, они устанавливались жителями какой-то строго ограниченной территории. Это могли быть и несколько приходов, и часть прихода. Большинство обетных праздников были «в числе», из года в год отмечались в один и тот же день календаря, главным образом, летом. Продолжительность их была разной, но чаще всего от одного до трех дней. В обетные праздники запрещалась любая работа из опасения нажить ту же беду – наказание божье. За соблюдением запрета следила община.

Одним из основных поводов для возникновения обетных праздников служило избавление жителей той или иной территории от постигшего их стихийного бедствия (пожара, наводнения, засухи, градобоя), мора (эпидемии), падежа скота и других несчастий благодаря «заступничеству» святых-покровителей, к которым обращались жители с просьбой о помощи. Порой, преимущественно в Новгородской и Московской Руси, праздник приурочивался ко дню возведения так называемых «обыденных» храмов или часовен, сообща строившихся во время эпидемий жителями селения обыденкой, т.е. за один день (отсюда и название обыденный). В этом случае обетный праздник совпадал с престольным. Днем обетного праздника мог стать и день приобретения или явления иконы.

Судя по источникам, бывшие своеобразной формой выражения благодарности Богу, Богородице, святым угодникам за спасение от бедствий, обрушившихся в прошлом на жителей города или селения, обетные праздники,

вотличие от престольных, как правило, не сопровождались ни всеобщим гостеванием, ни веселыми молодежными гуляниями на улицах или окраинах селений.

Среди местных праздников, установленных самими мирянами, наряду с обетными, богоугодными по своей сущности, были и такие, где церковному ритуалу отводилась второстепенная роль. Для крестьян это, прежде всего, съезжие («съежжие») праздники. Другие их названия – гостиные, гулевые, званые, сборные. Справлялись они жителями всех селений волости по очереди

всоответствии с установившейся традицией. О том, что съезжие праздники не были религиозными, косвенно свидетельствует и отсутствие единого для всех них церковного ритуала, что было присуще, например, престольным и обетным праздникам. В каждом конкретном случае его форма и содержание определялись годовым богослужением и зависели от того, к какому общему празднику был приурочен съезжий. Часть съезжих праздников совпадала с престольными. Это дало основание некоторым исследователям считать

134

термины престольный, съезжий, гулевой, гостиный синонимами.

Продолжительность этих праздников, как и престольных, была различной и колебалась от одного-двух дней до семи.

Съезжие праздники были большим событием в жизни крестьян, и готовились к ним столь же основательно, как и к престольным: наводили чистоту в доме, варили пиво, а кое-где и канун (кутью), закупали вино и водку, заготавливали разнообразные кушанья. Гости (родственники, кумовья, друзья, знакомые) из дальних селений приезжали накануне, из ближних – рано утром в день праздника. Их собиралось так много, что порой все дворы бывали забиты подводами (санями).

В каждом доме старались принять как можно больше гостей, приглашая и понравившихся хозяевам незнакомцев, встреченных в церкви, на улице, ярмарке. Так, в некоторых селах на Алтае считалось большой честью зазвать к себе толпу (хоровод), с песнями двигавшуюся из одного конца улицы в другой. Порой гостей приходило так много (особенно к зажиточным крестьянам), что какое-то время им приходилось проводить во дворе или на улице перед домом в ожидании ухода своих предшественников и освобождения мест за праздничным столом. Знакомства, завязывавшиеся на съезжих праздниках, нередко завершались свадьбой в ближайший мясоед, а иногда и распространенным в Сибири браком убегом прямо с праздника.

Установленные на первый взгляд лишь для веселого времяпрепровождения, съезжие праздники выполняли важные социальные функции. Они в еще большей степени, чем престольные, поскольку бывали чаще, способствовали расширению и упрочению междеревенских, главным образом межволостных, связей – родственных, дружеских, хозяйственных, торговых и пр. Консолидирующая (объединительная) функция съезжих праздников отвечала жизненным потребностям населения. Особую роль съезжие праздники играли в жизни деревенской молодежи.

Широко были распространены пивные праздники – преемники древнерусских общественных пиров и братчин. Кое-где они сохраняли и традиционные названия – ссыпки, братчины. Устраивались эти праздники жителями нескольких деревень сообща, в складчину, чаще всего в дни наиболее почитаемых в той или иной местности святых – на Афанасия, Николу, Фрола и Лавра, Илью, Петра, Михаила и др. В конце XIX в. в них участвовало обычно от пяти до десяти, редко до 25 деревень в пять-десять дворов. В более ранние времена, например, в Вятском уезде – до сорока небольших селений. Следует заметить, что с незапамятных времен пиво было в России обязательным, своего рода ритуальным, напитком едва ли не на всех праздниках. В народе говорили:

«Пиво в холодовике, так и праздник на дворе», «На праздник и у комара сусло (и у воробья пиво)», «Где пировать, тут и пиво наливать (и брагу сливать)».

Часть местных праздников по мере забвения их первоначального содержания и назначения, а также сопутствовавших им ритуалов, со временем превращалась в так называемые годовые гулянья, каждое из которых имело свое особое название. Такие гулянья на протяжении многих десятилетий (а возможно и столетий) проводились в одно и то же время, на одном и том же

135

месте. Их истоки, как и время появления, были разными. В Варнавинском уезде Костромской губернии в селениях по р. Ветлуге каждая деревня имела свой частный праздник, так называемую годину.

Некоторые гулянья, судя по их названиям и месту проведения, по всей вероятности, восходили к дохристианским празднествам и календарным обрядам восточных славян. Таковы, например, «Иван Купала», справлявшийся владимирцами в день Рождества Иоанна Предтечи; приуроченные к Петровскому заговенью (первое воскресенье после Троицы) гулянья пермских крестьян «Чупрай», «Соловая кобылка», «Олень-Золотые рога», «Токмач», а также популярная среди простонародья Костромы «Яриловка». Все они устраивались «на природе» – на берегу реки или поблизости от нее, в поле, на холме, лесной поляне и т.п. Судьба этих гуляний также сложилась по-разному. По свидетельству современников, в к.XIX в. интерес местного населения к «Чупраю» и «Соловой кобылке» уменьшался с каждым годом, и они собирали все меньше и меньше народа. «Олень-Золотые рога», на котором издавна задавал тон промысловый люд, все более приближался к подгородным ярмарочным гуляньям с присущим им разгульным весельем. «Токмач» же, как

ипрежде, собирал немало народа «из ближних и дальних местностей». Многолюдными оставались в 10-е годы ХХ века «Иван Купала» во Владимире

и«Яриловка» в Костроме, воспринимавшиеся участвующими как традиционные праздники рабочего люда, по своему содержанию максимально приблизившись к праздникам гражданским. Последние, в свою очередь, утверждаясь в большей степени в городской среде с петровских времен (XVIIXIX вв.), уже не исполняли древнейшую семиотическую функцию, были наполнены новым государствообразующим содержанием и символикой, отличались тональностью ликования. К подобной гражданской традиции празднования относим встречу Нового года в ночь с 31 декабря на 1 января. Ранее, до 1492 г., гражданский Новый год в России начинался 1 марта. Далее в течение более 200 лет он совпадал с церковным и приходился на 1 сентября – день Симеона Столпника (Семена-Летопроводца). Последний раз обряд летопровождения совершался 1 сентября 1699 г. В петровскую эпоху появились полковые, морские праздники (дни рождения полков, дни одержанных побед, спуска кораблей на воду), которые начинались молебнами, затем следовал парад, а завершались – товарищескими обедами. Эта традиция сохранялась вплоть до 1917 г.

Все гражданские праздники сопровождались общественными развлечениями светского характера: грандиозными фейерверками, артиллерийскими салютами, иллюминацией; уличными маскарадами, которые имели много общего с русскими скоморошьими играми и традиционным святочным и масленичным ряженьем русских. Неотъемлемой составной частью этих праздников были многодневные народные гулянья с угощением народа, приведшие к концу XVIII в. к формированию индустрии ярмарочных увеселений. Последняя была представлена многообразием праздничной жизни: театром кукол, марионетистов, вертепом, райком, балаганом, серганями — бродячими поводырями с учеными медведями (выходцы из Сергачского уезда

136

Нижегородской губернии), цирком, музеем восковых фигур, разнообразными качелями, каруселями, катальными горами и другими аттракционами.

Гражданские праздники были вызваны к жизни запросами времени: были призваны поднимать боевой дух народа, способствовать закреплению проведенных в стране преобразований, воспитанию у россиян новых традиций, приобщению их к европейской культуре. Инициаторами учреждения новых праздников, особенно со второй половины XIX в., все чаще выступали различные общественные объединения – сословные, корпоративные, профессиональные и прочие, а иногда даже отдельные лица.

Праздничное время, таким образом, предполагало особую активизацию всех связей повседневности, оно было ознаменовано соответствующим ему праздничным действием, призванным гармонизировать связи земледельческой общины и природы, социальной жизни. Праздники отличались своей орнаментальной основой, украшениями и изобилием исполнения всех направлений народного художественного творчества, обрядового и необрядового фольклора (всех родов эпические, лирические, драматические жанры). Не случайно, этимологию «праздника» видит К. Жигульский в древнерусском звучании «хаг» от глагола «хагаг» – танцевать, связано с праздничной церемонией, совершаемой в плясовом ритме вокруг алтаря. Склонен придавать определяющее значение в первичных формах народного искусства танцу и П.Г. Богатырев. Русский народный танец был тесно связан с трудовым календарным сельскохозяйственным годом (посевом, сбором урожая и т.п.). Характерные для танца символика и образность, считает ученый, определили развитие других видов искусства, в частности живописи и поэзии. Мотив изобилия, например, можно обнаружить как в и изобразительных, так и в хореографических формах. Сопровождалось символами, содействующими обильному урожаю и большому приплоду скота, обрядовое пение.

Наиболее ярким воплощением художественной традиции праздника стал календарный обряд. Обрядовая культура являлась частью всей праздничной парадигмы русской культуры, в которой присутствовали ценнейшие знания прошлого.

Символика праздничного обряда зачастую (если праздник не приходился на время поста) характеризовалась использованием одних и тех же атрибутов и действий: обходом дворов, персонификацией праздника в песнях и ритуальных действиях с куклами (образы Коляды, Масленицы, Купалы), использованием природных украшений (трава, ветви деревьев, украшенные лентами ветки и т.д.), употреблением определенных видов пищи (кутья, блины, крашеные яйца, печенья «козули», «жаворонки»), почитанием предков. Праздники включали целые ритуальные комплексы.

Так, описывает масленичный обряд Ф.С. Капица, отмечая, что «с каждым днем масленичной недели (встреча, заигрыш, лакомка, разгул, тещины вечерки, золовкины посиделки, прощеное воскресенье) связан свой комплекс обычаев и ритуальных действий. В этот день бытовал обычай «возить дерево»: сухое дерево (березу или ольху), спиливали и укрепляли на санях, украшали лентами, лоскутами, бубенчиками и провозили его вдоль деревни. Иногда вместо дерева

137

клали колесо. Обряд открывал череду масленичных праздников». Собственно гулянье начиналось во второй день после зазывания в гости. Во время встреч угощали блинами, одаривали подарками, катались на снежных горах, «брали» снежные города, чествовали молодоженов, катались на тройках, участвовали в кулачных боях и балаганных действах. Вечерами по улицам ходили ряженые и колядовщики, произносили благопожелания хозяевам.

Во время масленичной недели совершали обряды поминовения и обряды, направленные на обеспечение будущего урожая. Обряды поминовения ярко иллюстрировали первый и последний день Масленицы: первый блин первого дня не ели, отдавали нищим на помин души (этнографы связывают этот обычай с культом усопших), в последний день – воскресенье (целовник, Прощеный день) полагалось не только просить прощения друг у друга, но и сходить на кладбище, попрощаться с умершими. Ритуал прощания, отмечает Ф.С. Капица, совершали после обеда, тогда же «провожали» (хоронили) Масленицу. Чучело из соломы и тряпок, сопровождаемое танцами и песнями, ряжеными, сжигали или разрывали на части (в костре сжигали также старые вещи, вышедшую из употребления утварь). Непосредственно за этим действом до начала вечернего богослужения следовало последнее угощенье. В первый день после Масленицы, так называемый Чистый понедельник Великого поста, совершали обряды очищения (мылись в бане, парили посуду и т.д.)

Обряды встречи весны приурочивали к Благовещенью. Утром молодежь поднималась на крыши или забиралась на возвышенности (бани, верхушки скирд или поленницы) и начинала «гукать», призывать весну. Но поскольку праздник приходился на время Великого поста, с ним не связывались пиршества и людные гуляния. В этот день происходило специальное освящение просфор в церкви (потом ее могли класть в сетево, брать с собой в поле, скармливать домашнему скоту). В праздник выпускали на волю птиц, произнося приговор:

Синички-сестрички, Вы по воле полетайте,

Вы на вольной поживите, К нам весну скорей ведите.

На праздник также распространялось запрещение работать на земле и ездить в лес. В этот день совершали очистительные обряды: били в металлическую посуду, звонили в колокольцы, сжигали солому и всякое старье, совершали ритуал освящения зерна – освещение иконой с изображением Благовещенья и произнесением приговора:

Матерь Божья! Гавриил-архенгел! Благовестите, благоволите, Нас урожаем благословити, Овсом да рожью, Ячменем, пшеницей, И всякого жита сторицей.

138

В Троицу (Духов день), двунадесятый праздник, приходившийся на пятидесятый день после Пасхи, отмечали именины земли: запрещалось пахать, боронить, заниматься земляными работами. В церковь приносили ветки березы и букеты первых цветов. После обедни их уносили домой, сушили и хранили в переднем углу за иконами. Позже растения клали в житницу или подмешивали к свежему сену; листья деревьев, стоявших в церкви во время обедни, шли в венки, их клали в горшки с рассадой для здорового роста. После завершения богослужения в церкви прихожане отправлялись на кладбище, где украшали ветками березы могилы и устраивали угощение.

Входящие в летний цикл праздников Зеленые Святки являлись рубежом лета и зимы и состояли из нескольких обрядов: внесения в село березки, завивания венков, кумления, похорон кукушки (Костромы или русалки). При этом березка считалась символом неисчерпаемой жизненной силы. Во всех обрядах участвовали ряженые, изображавшие чертей, животных, русалок. Исполнялись обрядовые песни с имитативным сюжетом «Ты удайся, удайся мой лен» (в танцевальных действиях девушки сеяли, пололи, дергали, трепали, чесали, пряли лен), «Мы просо сеяли» (участники имитировали процессы сева, молотьбы, засыпания в загреб проса).

Важнейшие осенние земледельческие праздники зажинки (начало жатвы) и дожинки (окончания) не имели закрепления в календаре, поскольку напрямую зависели от созревания злаков, также были наполнены обширным комплексом обрядов.

Начало жатвы отмечалось особым обрядом «первого снопа», называемого «именинником» (как правило, его жала старшая женщина в семье). Сноп обвязывали разноцветными лентами, украшали цветами и ставили под иконами в переднем углу. По окончании жатвы сноп скармливали домашним животным, сохраняя зерна до следующего сева. Процесс жатвы сопровождался обрядовыми зажнивными песнями, строй и ритм которых помогали организации тяжелого труда. Как описывает А.А. Коринфский, по утру выходили «зажинщики и зажинщицы на свои загоны, зацветала-пестрилась нива мужицкими рубахами да платками бабьими, …песни зажнивные перекликались от межи до межи. На каждом загоне шла впереди всех прочих сама хозяйка с хлебом-солью да со свечкой. Первый сжатый сноп – «зажиночный» – звался «снопом-именинником» и ставился особь от других; ввечеру брала его зажинщица, шла с ним впереди своих домашних, вносила в избу и ставила именинника в красный угол хаты… На дожинки по деревням устраивали «мирскую складчину», …пекли пирог из новой муки… и праздновали окончание жатвы, сопровождая особыми, приуроченным к тому, обрядом». В складчине участвовали всем миром, поскольку, стараясь закончить работу быстрее, часто хлеб дожинали «всем миром».

Сопровождалось особыми обрядовыми действиями и окончание жатвы. Как отмечают этнографы, в отдельных регионах оно было связано с обрядом «козы»: старшая жнея оставляла небольшую круглую площадку несжатых колосьев, вокруг и внутри которой насыпалась трава, клались ломти хлеба, посыпанные солью. Колосья связывались наверху, образуя небольшой шалаш,

139

называемый «козой». Над козой читались молитвы, благодарящие Бога за урожай и благополучный исход труда.

К концу жатвы был приурочен и обряд женитьбы серпа: жницы благодарили серп за то, что он был хорошим тружеником и не резал рук. Как отмечает Ф.С. Капица, серп обматывали пучком колосьев (при этом они свешивались с острия), «несколько раз кололи землю с приговором: «Ниву сжали/ Страду пострадали/ Гибкими спинами/ Острыми серпами./ Слава Богу,/ До Нового году». На поле оставляли несжатый пучок колосьев, пожинальную «бороду» («заламывали бороду»), предназначая кому-нибудь их христианских святых: Илье Пророку, Николе Чудотворцу или Егорию. Стебли свивали жгутом, а колосья втаптывали в землю. Затем сверху клали кусок хлеба, посыпанного солью. При этом женщина приговаривала: «Вот тебе, Илья, борода,/ Расти овес на прок,/ Корми доброго коня».

Последний сноп приносили в церковь и освящали. Последний сжатый сноп, фиксирует Г.П. Блинова, также украшали лентами, лоскутами, цветами, «ставили под образа, где он стоял до Покрова… В день Покрова его торжественно выносили во двор и с особыми закликаниями скармливали домашним животным, чтобы не болели. Закормленная таким образом скотина считалась подготовленной к долгой суровой зиме». Зерно из снопа в начале будущего сева подсыпали в сетево.

Таким образом, посредством календарной обрядности происходило художественное освоение мира. По мнению А.Н. Афанасьева, календарная обрядность исходила из мировых координат (деления года на летние и зимние циклы, когда весна – преддверие лета, а осень – зимы). Обрядность, утверждает ученый, как бы образовывала восходящую кривую от Рождества к Иванову дню и нисходящую – от Иванова дня к Рождеству. Такая траектория движения давала представление о годовом обрядовом круговороте, опорными точками которого были зимний и летний солнцевороты.

Рассмотрение календарных обрядов с учетом земледельческих работ, определивших их характер и особенности, позволила ряду исследователей выделить два цикла: а) обряды, вызывающие урожай; б) обряды, сопровождающие получение урожая. Временные рамки этих циклов определялись периодом созревания хлебов и овощей. Обрядовые циклы начинались в конце предшествующего месяца и заканчивались в первой половине следующего месяца. Исключение составляли даты, связанные с передвижным характером весенних праздников, зависевших от первого весеннего новолуния. Считающаяся главным праздником весны Пасха не имеет постоянного числа, справляется в разные дни (примерно от 22 марта до 25 апреля). От празднования Пасхи зависят Масленица, Вознесение, русальная неделя, Троица и Духов день. Эти «скользящие» праздники, сопровождавшиеся многочисленными обрядами, приходятся на конец января–февраль (Масленица, 8-я неделя до Пасхи), конец марта–апрель (Пасха), май–июнь (Вознесенье – 40-й день после Пасхи; русальная или семицкая недели – 7-я после Пасхи; Троица и Духов день – 50-й и 51-й дни после Пасхи).

140