34. Тольсборг переходит к шведам, 1581.

После покорения замка Везенберга, шведы двинулись к Тольсборгу, лежавшему в трех милях от Везенберга у берега моря у прекрасной гавани. Когда pyccкие в Тольсборге услышали, что их главный замок Везенберг во власти шведов, то не долго думая, поспешили сдаться 8-го марта. А так как дорога вдруг испортилась, так что трудно было двигаться с орудиями, потому шведы не могли на этот раз продолжать действие, а должны были поспешно по льду уходить обратно в Финляндию.

35. Частые разбойничьи набеги, особенно крестьян на крестьян же, 1581.

Когда Везенберг и Тольсборг были прочно заняты шведскими гарнизонами, то с обеих сторон поднялся сильный грабеж и набеги шведов с одной стороны и русских из Нарвы, Дерпта и Виттенштейна с другой. Шведские крестьяне жестоко и беспрестанно преследовали, грабили, убивали и брали в плен крестьян, бывших за одно с русскими, и на оборот русские делали точно тоже с крестьянами, приверженными шведам. Наконец бедные, несчастные, измученные люди должны были держаться обеих партий, не без большой однако опасности и горя со стороны русских, которые всегда подозревали их в том, что они охотнее переходят к шведам чем к московитам, и поэтому постоянно и без устали мучили их.

Точно также часто жители рижского округа, Курляндии, поляки и литовцы мучили ливонских крестьян во всем дерптском округе, и в областях Мариенборга, Феллине и многих других местах, подпавших под власть московита. Затем самыми злейшими врагами бедных крестьян были батраки, которые отправлялись на разбой, делались настоящими воинами и которые мучили всех остальных воинских людей, знали местность, и дороги и тропинки в чащах и болотах. Невозможно описать, как часто эти крестьяне из Гарриена и Вика, иногда с ведома шведского начальства, [319] иногда же и без его ведома, несколько лет сряду и летом, и зимой, по месяцам и неделям, беспрерывно грабили и опустошали всю Эстонию до Пейпуса и Мариенборга. И поистине Ливония в то время была так часто опустошаема собственными крестьянами из немцев и ненемцев, равно как и из других национальностей, что во многих местах не осталось ни скота, ни людей, чего даже не делали русские и татары в продолжении всей войны.

По поводу крестьянской войны между ревельскими бюргерами часто поднимались жаркие прения. Ибо некоторые говорили: не справедливо давать крестьянам и батракам такую волю, чтобы они смели грабить своих же бедных крестьян и опустошать страну; и хотя эти бедные люди подданные московита, но к подданству они были принуждены против их желания и охотнее были бы немецкими подданными, чем московитскими. К тому же, когда будет заключен мир или когда у бедных крестьян больше нечего будет грабить, то прочие крестьяне и батраки конечно начнут грабить и убивать бюргеров и жителей города, так что из города никто не посмеет по своим делам выехать куда либо в уезд. На это другие возражали, что нет худа без добра; это де крестьянская война имела хорошие последствия: во первых тем, что русские опасаясь крестьянских засад, не отходят далее городских ворот, не делают из соседних крепостей нападений и днем и ночью, не свирепствуют у города Ревеля, убивая, грабя и сожигая, не поднимают тревоги, теперь не приходится бить в набат так часто, как то бывало до сих пор впродолжении всей войны безо всякого препятствия со стороны начальников города Ревеля. Во вторых, pycские заставы (стражи) на больших дорогах, не пропускавшие привоза в город, были уничтожены и разогнаны. В третьих, крестьяне часто наносят ущерб русским, приводят много пленных русских, от которых всегда добывались хорошие вести, чего раньше не бывало во всю войну. В четвертых, крестьяне в изобилии снабжают город Ревель разным скотом за ничтожную плату; а хотя они этот скот отбирали у бедных ливонских же крестьян, но всетаки они пригоняли его из владений московита и часто уводили русский скот изо всех замков и гнали его в Ревель, так что у русских во всех замках не осталось ни одной коровы; все же лучше, чтобы ревельцы пользовались ими, чем русские. В пятых, они всю Эстонию до Пейпуса обязали платить подать королю шведскому и принудили всех русских крестьян по всей Ливонии брать опасный (охранные) грамоты от шведских правителей. Наконец, эти крестьяне — солдаты, служащие без жалованья, с которыми легко справляться.

Но хотя этих крестьян некоторое время и хвалили, но в конце концев большая часть из них лишилась всякого одобрения. [320] Потому что когда крестьяне в Эстляндии, принадлежавшей московиту, были частью ограблены, частью же снабжены охранными грамотами от шведского посольства, и русские во всех замках сделались осторожными и научились лучше защищаться, чем до того времени, то с грабежем и добычею стало теперь совсем другое дело. Но так как они привыкли уже к грабежу и бродяжничеству, то все еще просили у начальства свободы грабежа; но им это больше не было дозволяемо. И хотя грабеж был совершенно запрещен, но они всетаки не могли перестать грабить; собирались тайно шайками, и ночью и днем нападали на бедных крестьян, имевших охранные грамоты от начальства, как в их домах, так и на больших дорогах, грабили и отнимали все ничтожное их имущество. Шведское начальство хотя и приказало судить и повысить некоторых из них, однако они не унимались : не могли так скоро забыть своего разбоя. Потому что в то время из за разбоя и великого распутства они так опустились, что не хотели ничего нужного делать, не хотели слушаться ни одного человека, так что ни один бюргер или ремесленник не мог более получить или удержать у себя слуги или подмастерья.