Социальное действие

Действие — всеобъемлющее и постоянно присутствующее в социальной теории Мида понятие. «...Все происходит в теле дейс твия. Это действие может быть отложенным, но не существует ничего, что было бы само по себе просто физиологическим со стоянием», неподвижным, остановившимся⁶⁹⁰. Мироздание всегда находится в постоянном движении, ибо жизнь, как мы уже усвои ли, — это процесс жизни, поиск.

В человеческом сообществе действие социально. «Социальное действие может быть определено как действие, в котором повод, или стимул, высвобождающий импульс, мы обнаруживаем в ха рактере или стиле поведения некоторой жизненной формы, со ответствующей среде, импульсом для которой эта среда служит... Социальное действие относится к такому классу действий, ко торые подразумевают сотрудничество двух и более индивидов в отношении социального... объекта. Под социальным объектом я подразумеваю такой, который отвечает всем частям сложного действия, хотя все эти части находятся в поведении разных индивидов. Конечная цель действия, таким образом, находится в процессе жизни группы, а не этих отдельных индивидов»⁶⁹¹.

Поясним это на примере. Действие начинается с импульса, или предворяющей действие установки (impulse). Это стадия по буждения ко взаимодействию. Она — не просто приглашение к общению, но его предвосхищение. Всякому видимому действию человека предшествует уяснение намерений, определенная внут ренняя направленность, некоторая позиция по отношению к про исходящему.

Предположим, человек видит следы медведя. Если он не знает, что это следы медведя или, думая о чем-то, что сильно занимает его в эту минуту, не признает в них следы медведя, никакой реакции не последует. Он попросту не увидит таящуюся в них угрозу, т. е. указание на вполне определенные свойства зверя (скажем, агрес сивность), а следовательно, и на необходимость вполне опреде ленного, подсказанного личным опытом или опытом поколений поведения при встрече с диким зверем.

Мы воспринимаем то, на что реагируем, а реагируем на то, что доставляет нам беспокойство, мешает размеренному ходу за планированных нами действий. Если, увидев следы и опознав их как отпечатки лап медведя, человек начинает размышлять о том, как ему лучше поступить, следует говорить о стадии перцепции (perception), или «восприятия на расстоянии» (distance experience). Мид описывает ее как необходимое торможение, предшествующее конкретным действиям, сопоставление альтернатив, ибо способы возможного участия человека в ситуации неисчислимы.

Сам физический объект, с которым взаимодействует человек, содержит в себе множество перспектив, или различных точек зре ния, исходя и.з которых его можно рассматривать. Однако говоря об опыте₁«отдаленного восприятия», Мид понимает дистанцию не в прямом, физическом смысле. Видом такого восприятия может быть даже прикосновение. Дистанция в этом случае — просто со существование в едином пространстве, внешняя доступность без проникновения в содержание воспринимаемого, своего рода кон такт с «вещью-в-себе», обладающей внутренним сопротивлением. Объект нашего восприятия, независимо от его пространственной близости к нам, всегда находится «на расстоянии», провоцируя нас на активные действия.

^{MeadG. Mind//George Herbert Mead on Social... P. 120-122.

«Именно через процесс избирательной реакции, которая мо жет быть избирательна только потому, что отложена, интеллект воздействует на определение способа поведения»¹. Интеллект, ра зум делает возможным наш выбор, но в то же время сам рождает ся из необходимости выбирать. Эта наша способность «обладать будущим как настоящим в категориях идей»⁶⁹². В отличие от белки, инстинктивно запасающей на зиму грибы, пишет Мид, человек знает, почему и для чего он что-то делает. В этом — несхожесть человеческого интеллекта и сообразительности животного. Если человек вышел на охоту, он будет преследовать медведя по его сле дам; если на прогулку — предпочтет спастись бегством.

Перцепция плавно перетекает в стадию манипуляции (manipulation), или «непосредственного контакта» с социальным объектом (contact experience). Это — этап одновременного, несли-янного и нераздельного сосуществования воспринимающего и воспринимаемого, даже при отсутствии видимых точек их сопри косновения. Опыт «контактного» взаимодействия есть глубинное, осмысленное проникновение человека в объект благодаря умению принимать на себя роль другого, нашего партнера по взаимодейс твию, как она полагается социальными установлениями.

В этой связи уместно подчеркнуть следующий принципи ально важный момент. Объект, с которым мы взаимодействуем, непременно окажет нам сопротивление, и сопротивление это станет явным именно в момент нашего взаимодействия с ним. Возникнет общее поле активного сопротивления, в котором и субъект действия, и его объект образуют целостность, единый процесс. «Индивид, приготовляясь схватить отдаленный объект, сам принимает на себя позицию сопротивляющегося собственным усилиям по захвату, а предпринятая подготовка к манипуляции яв ляет собой результат этого взаимодействия или разворота позиций. ...Я готов захватить объект, но затем в роли объекта я сопротивля юсь этому захвату»⁶⁹³.

Рождение нового — свойство манипулятивной фазы, ибо только в ее пределах возможно одновременное существование сра зу в нескольких системах восприятия, возможно быть собой и в то же самое время другим. Однако есть в этом утверждении весьма не простой момент. Например, один человек с гневом обрушивается на другого. Поведение скандалиста (А) свидетельствует о крайней степени раздражения и злобы (а). Положим, его ответчик (В) в ужасе и страхе отступает (Ь). Поведение А указывает нам на содер жание его действий а, поведение В — на Ь. Но о каком взаимопо нимании тогда может идти речь, если смысл поведения а агрессора А его жертва В не приемлет, испытывая прямо противоположное чувство Ь? В не разделяет гнев а, но содрогается от страха Ь⁶⁹⁴. Откуда возникает ужас Ь, если В должен принять роль А и его гнев?

Когда поведение одного человека воспринимается другим как стимул, приглашение ко взаимодействию, значит ли это, что смысл происходящего (т.е. их взаимодействия) изначально закодирован, предуказан в действиях и намерениях первого?

По логике вещей это должно быть именно так, ибо невоз можно принять на себя роль другого, успешно взаимодействовать с ним, если ты не можешь осознать и испытать то же, что и он. Рассеять это недоумение необходимо. В противном случае все пос троения Мида оказываются призрачными.

Как же выходит Мид из создавшегося положения?

В очередной раз утверждая единство процесса жизни в целом и социального процесса в частности. Значение, смысл последнего, пишет Мид, — это не идея, запрограммированная в замысле ее авторов, но живое, подвижное соотношение стадий социального действия, соотношение между начальным стимулом и позднейши ми этапами этого действия. Значение обретается в ответе на стимул и никогда не бывает пред-данностью⁶⁹⁵. «Социальный процесс соот носит ответы одного индивида с жестами другого в качестве их зна чений и, таким образом, несет ответственность за возникновение и существование новых объектов в социальной ситуации, объектов, зависимых, или конституированных⁶⁹⁶, этими значениями»⁶⁹⁷.

Жест, по Миду, — это основополагающий момент, базовый механизм социального процесса, дающий возможность участникам взаимодействия находить общий язык⁶⁹⁸. Он облекает наш опыт в символическую форму, позволяя раскрывать смысл происходяще го. Так понятие «жест» естественным образом переходит у Мида в понятие «значимый символ». «Значимый символ — это такой жест, который опирается на некоторую идею и одновременно пробуж дает ее же в сознании другого человека», т.е. воспринимается все ми участниками одинаково. Механизм этого восприятия нам уже известен — «принятие роли другого»⁶⁹⁹. Мы знаем, что мы говорим, потому что слышим себя, то есть можем взять на себя роль сто роннего слушателя. Именно поэтому возможно взаимопонимание участников взаимодействия, а само их взаимодействие получает название символического интерактивизма, или взаимодействия посредством одинаково понимаемых значимых символов.

Последняя ступень социального акта — завершение, или кон-суммация (consummation), — и есть собственно этап обустройства мира и себя в нем. Способность к одновременному восприятию множества различкгых перспектив (через принятие множества ро лей) позволяет получить целостный образ объекта в своем воспри ятии.

«Действие должно предшествовать появлению вещей и орга низма как объектов», — заключает Мид⁷⁰⁰. Оно определяет содер жание воспринятого, не требуя последующего перехода от данных нашего опыта к реальности, лежащей за его пределами, потому что опытное восприятие, по Миду, — синоним жизненного про странства человека.

Язык — это социальный процесс

Обретение смыслового пространства немыслимо без языка — самого важного и значимого символа, повсеместно используемого людьми в социальной жизни. Понятие «язык» у Мида много шире понятия «речь», ибо первое включает и вербальное, и невербальное общение. Свое понимание языка Мид противопоставляет не толь ко бихевиористским суждениям Уотсона, но и подходу структура листов. В первом случае для него неприемлемо восприятие слов в качестве речевых эквивалентов законченных мыслей, устоявшихся эмоций, четко определенных, «пойманных» состояний индивиду ального сознания. Во втором — восприятие языка как целостной, закрытой системы фиксированных морфологических, синтакси ческих и лексических значений. Мида угнетает идея неподвижнос ти. Язык для него — образ бытия, стиль жизни, неотъемлемая часть социального поведения с целью приноровиться, приспособиться к окружающей действительности.

«Человек изучает новый язык и, как принято говорить, обре тает новую душу. Он ставит себя в положение тех, кто использует этот язык. Он не может читать литературу на этом языке, не может общаться с теми, кто принадлежит к этому языковому сообществу, без восприятия соответствующих точек зрения. В этом смысле он обретает иную индивидуальность. Вы не можете передать язык как чистую абстракцию; в определенной мере вы неизбежно передаете и жизнь, лежащую в его основе»⁷⁰¹.

Обрести язык, проникнуть в его глубины — значит при общиться жизни этого языка, тому образу мыслей и поведения, который он несет в себе. Мысль эта — одно из самых чудесных приобретений социальной науки. Язык является носителем опре деленного миросозерцания, присущего данному сообществу. Его невозможно представить как совокупность знаковых предписаний, передающих некий объем информации. Знак — простое указание на что-либо, находящееся вне его самого и никак не причастное к тому, на что он указывает. Он во многом произволен. Язык — поня тие совершенно иного уровня. Он являет нам живую целостность, социальный процесс, непрерывную череду социальных действий, сообщающих миру содержание, значимость. Само его существова ние, истолкование возможно лишь внутри человеческого общения, внутри людской общности, придающей данному символическому образованию особый, понятный лишь в определенном культурном контексте смысл.

Язык символичен, а истолкование символа всегда происхо дит в диалоге. Как пишет академик С.С. Аверинцев, в него нельзя «вломиться» своим единоличным усилием, нельзя «вчувствовать ся». Иначе мы просто превратим диалог в монолог, заглушив его содержание собственным истолкованием. Нельзя претендовать и на безупречную рационализацию, «окончательную», объектив ную'расшифровку символа. Иначе мы подменим его «знаком». Вспомним, что логическая структура значения выступает у Мида как результат трехсторонних взаимоотношений жеста, соответс твующего ему ответа и результата данного социального акта, «осе дающего» в нашем опыте в виде значимого осадка (sedimentation)⁷⁰². Соответственно и значения, смыслы, выраженные языком, не могут быть ничем иным, кроме как следствием человеческого обще ния, диалога, созидающего социального акта,

Сказанное отнюдь не исключает того, что значения сущест вуют объективно. Значение не является свойством человеческого разума, но продуктом социальной ситуации. Оно присутствует в действии еще до осознания его. Само по себе оно не нуждается в том, чтобы быть осознанным. Его осознание происходит потом, когда люди создают значимый символ. Символы отсылают к зна чениям, т. е. «замещают» их в сознании людей. Символы свиде тельствуют об опыте, приобретенном в отношении этих вещей, и пробуждают в людях сходные отклики, рожденные этим общим опытом⁷⁰³. Так, вкусовые качества любого растения не зависят от человека, но человек сочтет его пищей только тогда, когда распро бует, научится его готовить.

Итак, язык -— это значимый символ, значение которого уко ренено в совместном опыте людей. Одновременно язык — это «разговор жестов», или разновидность «жестикулятивного типа поведения»⁷⁰⁴. С его помощью «индивиды могут дать понять друг другу, каковы будут их реакции на объекты, а следовательно, ка ковы значения этих объектов»⁷⁰⁵.

Мид обращает наше внимание на то, что язык одновременно и возникает из жеста и по природе своей таковым является.

«Язык как набор значимых символов есть просто-напросто набор жестов, который применяет организм для того, чтобы вы звать ответную реакцию других»⁷⁰⁶. Он — жест, осознанный как зна чимый.

Язык может быть как озвученным голосом, так и неголосо вым, знаковым (мимическим, разговором глухонемых), но при этом всегда подразумевающим взаимодействие. Поэтому ему присущи все основные характеристики взаимодействия, и в пер вую очередь принятие роли «другого» или «обобщенного другого». Язык включен в саму природу моего собственного Я и связан с его появлением. Скажем, излюбленный Мидом пример пожара. Восклицанием «Пожар!» человек не только информирует других о происходящем, но и помогает себе осознать и определить собс твенные действия в данной ситуации. Но мы не только непрерывно отслеживаем наше собственное обращение к другим людям, уясняя себе его смысл. Мы, кроме того, строим свою речь в зависимости от нашего представления о своем собеседнике. «Именно через та кое участие — принятие позиций других — формируется особый характер человеческого рассудка»⁷⁰⁷.

Сущностью человеческого мышления становится усвоение, интернализация тех смыслов, которые несет в себе разговор жестов как значимых символов. Само мышление есть внутренний разговор жестов. По сути своей человеческий разум у Мида — постоянное общение со своим собственным Я с помощью значимых символов. Он выражает собой взаимоотношение человека и ситуации, опос редованное значимыми символами.

«...Тот же процесс, который ответствен за происхождение и существование ума, или сознания -— а именно принятие роли дру гого по отношению к самому себе — неизбежно включает в себя происхождение и существование в то же самое время значимых символов или значимых жестов»⁷⁰⁸.

Процесс рождения и развития языка, как и всякий социаль ный процесс, имеет свои временные характеристики, трактуемые Мидом как наследование традиции (использование смысловых «осадков») и творчество, дающее жизнь новому; неизбежная задан-ность восприятия в языке и свободное усилие взаимодействующих сторон. Как всякий символ, язык обладает универсальными значе ниями, но вместе с тем в процессе общения эти значения каждый раз рождаются заново. Соотношение этих двух характеристик язы кового взаимодействия очень тонко и хрупко. Оно — аналог моего собственного Я в трактовке Мида с его диалогической структурой «Я-субъект — Я-объект». Усиление любой из его ипостасей ведет к нарушению баланса, а основания для развития тенденции такого рода в'теории Мида очевидны.

Само видение возможности социальной жизни не в предель ных основаниях человека, а в общезначимом социальном опыте, наработанных смыслах создает тому благоприятную почву⁷⁰⁹. Акцент ученого на механизме выработки общих для данного социального организма представлений и ориентиров, объективная принадлеж ность значений сфере межчеловеческого взаимодействия, логи чески оправданного, рационального по своей природе нередко приводит к тому, что язык идентифицируется «с общей значащей средой, с системой знаков, как бы наброшенных на наше поле восприятия, деятельности, жизни». Иными словами, в основу со циальной жизни кладутся языковые универсалии, характер связей которых определяет ее специфику.