35. Основные правовые позиции, сложившиеся в ходе применения Европейским Судом по правам человека конвенционного положения, гарантирующего свободу выражения мнения (статья 10).

Гарантируемая по ст. 10 свобода выражения мнений напрямую связана со ст. 9 Европейской конвенции, закрепившей свободу мысли, совести и религии. При этом в свободе выражения мнений ключевую роль играет содержание выражаемого мнения. Что касается средств, способов выражения конкретного мнения, то они важны лишь постольку, поскольку имеют самостоятельное значение для такого выражения. По мнению Европейской Комиссии, ст. 10 не запрещает государствам–участникам Конвенции вводить юридические рамки для доступа к определенным профессиям даже тогда, когда эти профессии сопряжены в основном с выражением мнений. Как правило, для соответствующего лица доступ к такой профессии не является способом, имеющим самостоятельное значение для выражения определенного мнения. Сам факт отсутствия допуска к профессии не перекрывает обычных возможностей для выражения мнения. Лишь в том случае, если лицо желает осуществлять определенную деятельность или открыть предприятие для того, чтобы иметь возможность выражать свое мнение конкретным образом или конкретным способом, лишь в том случае, когда лицу отказывают в доступе к профессии или открытии предприятия, речь может идти о нарушении ст. 10, а лицо может рассматриваться в качестве прямой или косвенной жертвы нарушения этой статьи. Если же правовые требования назначения на определенную должность затрагивают свободу мнения или его выражения, то здесь также может быть поставлен вопрос о потенциальном нарушении ст. 10. В этой связи, например, Комиссия пришла к выводу, что положения Закона о государственной службе ФРГ, требующие от каждого государственного служащего в качестве обязательного условия при поступлении на службу произносить клятву верности Конституции страны, противоречат гарантируемому по п. 1 ст. 10 праву. Однако данное мнение не было впоследствии поддержано Европейским Судом. В связи с тем, что корреспонденция, телефонная и иные формы сообщения, защищаемые по ст. 8, также считаются способом выражения мнения, становится очевидной связь ст. 8 со ст. 10. В одном из своих решений по вопросу о приемлемости петиции Европейская Комиссия даже сделала вывод о том, что право на получение какой бы то ни было информации посредством корреспонденции, регулируемое ст. 8 Конвенции, является lex specialis по отношению к ст. 10, являющейся в данном случае lex generalis. Гарантируемую по ст. 10 «свободу придерживаться своего мнения» достаточно сложно отделить от «свободы мысли», закрепленной в ст. 9. Таким образом очевидно, что в случае поступления в адрес Европейского Суда жалобы на нарушение упомянутого аспекта ст. 10 одновременно будет содержаться и утверждение о якобы имевшем место нарушении ст. 9. П. 1 ст. 10 также упоминает «свободу… получать и распространять информацию и идеи». В то время как распространение информации может рассматриваться в качестве выражения мнения, получение же информации предшествует формированию и выражению мнения лицом, ищущим информацию. Особая роль прессы по распространению идей и мнений крайне важна в демократическом обществе, особенно если речь идет о политических или иных вопросах, имеющих общественную значимость Важно отметить, что при рассмотрении дела Гудвин против Великобритании Комиссия впервые признала право журналистов на то, чтобы не раскрывать свой источник информации. Аналогичная проблема возникает в связи с вопросом о том, требует ли право на получение информации плюрализма в ее сообщении (распространении), что, в свою очередь, должно быть гарантировано властями. В своем докладе по делу Де Геиллустреерде Перс Комиссия допустила возможность нарушения ст. 10 в случае «цензуры или иного состояния по причине какой-либо ненадлежащей государственной монополии на новости». В докладе по делу Хендисайд Комиссия отметила, что цель ст. 10 состоит в создании «плюралистического, открытого и терпимого общества». В докладе по уже упоминавшемуся делу Лингенс Европейская Комиссия посчитала плюрализм мнений существенно важным в демократическом обществе. Помимо ограничений, п. 2 ст. 10 перечисляет формальности, условия и штрафные санкции, которым могут подвергаться перечисленные в п. 1 свободы. На первый взгляд может показаться странным, что право на свободу выражения, которое считается одним из основных для любого демократического общества, подвержено более широко сформулированным ограничениям, чем в отношении других конвенционных прав и свобод. Однако на практике такая широкая формулировка не имеет большого значения. С одной стороны, введение условий и формальностей в действительности ведет к ограничениям, с другой — несоблюдение предписанного законом ограничения в большинстве случаев приведет к наложению штрафных санкций. Другая важная черта п. 2 ст. 10 — прямая ссылка на «обязанности и ответственность» (« duties and responsibilities ») тех, кто пользуется определенными в п. 1 правами. Согласно прецедентному праву эти слова предполагают при оценке необходимости ограничения свободы выражения возможность проведения различий в отношении «конкретного положения лица, пользующегося свободой выражения, и обязанностями и ответственностью, соответствующими этой ситуации».

Вместе с тем Европейская Комиссия и Европейский Суд проявили некоторую сдержанность при квалификации и отнесении тех или иных высказанных мнений к разряду рекламных выступлений. Более того, страсбургские органы пришли к выводу, что в демократическом обществе нет необходимости ограничивать свободу выражения частных предпринимателей (лиц свободной профессии) путем запрета на разглашение информации о своей личности и занятиях при выражении мнения, важного для общества, даже если это мнение относится к сфере их профессиональной деятельности. По мнению Комиссии и Суда, лица, лишенные свободы, также находятся в особом положении в отношении пользования правом на свободу выражения.

36. Понятие эффективного средства правовой защиты (статья 13).

Согласно концепции «верховенства права», которая вместе с идеей демократии рассматривается как одна из основ построения Совета Европы, гарантия эффективного средства правовой защиты для каждого, кто считает, что какое-либо из его прав или свобод было нарушено государством, должна найти свое место в Конвенции в ряду самостоятельных прав и свобод. Вместе с тем очевидно, что содержащаяся в ст. 13 Европейской конвенции формулировка «чьи права и свободы, изложенные в настоящей Конвенции» не устанавливает такой общей гарантии. Она относится исключительно к случаям, когда оспариваемое нарушение касается одного из прав и свобод, закрепленных в Конвенции. Таким образом, на данную статью можно лишь ссылаться в сочетании со ссылкой на одно или более таких прав и свобод. «Вспомогательный» характер ст. 13 является одной из причин того, что прецедентное право относительно ее применения еще окончательно не устоялось. В действительности контрольные органы сталкивались с трудностями при толковании практически всех элементов ст. 13. Прежде всего сложности возникли при толковании выражений «нарушены» и «было совершено». В своем решении по делу Класс против Германии Суд, в частности, постановил: «Создается впечатление, что данное положение, если его понимать буквально, означает, что лицо получает право на внутригосударственное средство правовой защиты только в том случае, если произошло «нарушение». Вместе с тем лицо не может сослаться на «нарушение» перед национальными властями, если у него прежде всего нет возможности направить в такие власти по этому поводу жалобу. Следовательно, фактическое нарушение Конвенции не может являться предварительным условием для применения ст. 13. Ст. 13 требует, чтобы в случае, если лицо считает, что оно явилось жертвой меры, которая предположительно нарушает Конвенцию, такое лицо должно располагать средством правовой защиты перед национальной властью, с тем чтобы как разрешить его претензию, так и, в надлежащем случае, получить компенсацию. Таким образом, ст. 13 должна толковаться как гарантирующая “эффективные средства правовой защиты перед национальными властями” для каждого, кто утверждает, что его права и свободы, закрепленные в Конвенции, были нарушены». При рассмотрении дела Бромелид и Мальстрем Комиссия присоединилась к точке зрения, что «нарушение ст. 13 не предполагает нарушения других прав и свобод, закрепленных в Конвенции»[557]. В настоящее время точку зрения Суда и Комиссии по этому вопросу можно обобщить следующим образом: «В том случае, если лицо имеет основания утверждать, что оно явилось жертвой нарушения закрепленных в Конвенции прав, оно должно обладать средством правовой защиты перед национальными властями в целях как разрешить свою претензию, так и, в надлежащих случаях, получить компенсацию». Сложности в толковании ст. 13 могут также быть проиллюстрированы на примере прецедентного права, касающегося связи данного положения с другими правами и свободами, отраженными в Европейской конвенции. К примеру, п. 1 ст. 6 укрепляет и развивает целый ряд гарантий, предоставляемых ст. 13. Во-первых, право на эффективные внутригосударственные средства правовой защиты применимо не только в случае предполагаемого нарушения одного из прав и свобод, гарантированных в Конвенции, но и в случае нарушения какого-либо «гражданского права» по смыслу п. 1 ст. 6. Во-вторых, п.1 ст. 6 гарантирует право на доступ в суд, в то время как термин «средства правовой защиты перед национальными властями» настолько широк, что он относится к иным, чем судебные, процедурам. В-третьих, в то время, как считается общепризнанным, что положение ст. 13 не может напрямую применяться национальными судами, подобное «применение» допустимо в случае ст. 6, что дает возможность на такую ссылку в национальных судах тех стран, где Конвенция считается частью внутреннего права государства.Из сказанного следует, что, если Европейский Суд приходит к выводу, что ст. 6 не была нарушена, так как речь не шла о «гражданском праве», не исключено отдельное рассмотрение вопроса о возможном нарушении ст. 13. Если же было обнаружено нарушение ст. 6, то дальнейшее рассмотрение вопроса о ст. 13 может оказаться излишним в том смысле, что гарантии этих двух положений дублируют друг друга или ст. 13 находится в «подчиненном» положении по отношению к ст. 6. Схожими соображениями Суд и Комиссия руководствовались в отношении связи п. 4 ст. 5 и ст. 13. По мнению страсбургских органов, п. 4 ст. 5 должен рассматриваться в качестве lex specialis по отношению к общему принципу об эффективном средстве правовой защиты для любой жертвы нарушения Конвенции. Из выражения «даже, если такое нарушение было совершено лицами, действовавшими в официальном качестве» можно сделать вывод, что авторы Конвенции стремились предоставить лицу право на эффективные средства правовой защиты в случае, если нарушение положения Конвенции было совершено частным лицом или группой частных лиц, не действовавших от имени и по поручению государства. Представляется, однако, что подобное утверждение можно считать преувеличением, так как оно находилось бы в прямом противоречии с классической теорией прав человека, согласно которой можно вести речь о нарушении прав человека, если «автором» такого нарушения выступает представитель государства, действующий от его имени и по поручению. Вместе с тем следует учитывать теорию Drittwirkung по вопросу о возможности применения положений Конвенции в отношении между частными лицами, по крайней мере, в тех государствах, где Конвенция имеет статус внутреннего права.

Что же касается слов «лицами, действовавшими в официальном качестве», то, по мнению Суда и Комиссии, они не распространяются на законодателей. В своем решении по делу Леандер Суд в качестве одного из принципов толкования ст. 13 установил, что «статья 13 не представляет гарантии средства правовой защиты, в силу которого можно было бы оспаривать законы государств-участников как таковые перед национальными властями на основании того, что эти законы противоречат Конвенции или аналогичным по статусу внутренним нормам». Кроме того, Суд исходит из признания, что если ни одно средство правовой защиты не может само по себе полностью удовлетворить требованиям ст. 13, то не исключено, что в сумме все средства правовой защиты во внутреннем праве способны выполнить положение ст. 13. В целом же для толкования страсбургскими органами ст. 13 характерен системный подход, принимающий во внимание как все элементы ст. 13 одновременно, так и отдельные другие статьи Конвенции.