§ 3. Транслатема и процесс перевода

Вопрос о единице перевода — транслатеме — возникает лишь в связи с процессом перевода, а не с переводом как текстом, результатом процесса перевода. Дело в том, что процесс перевода представляет собой первичный поиск транслатем, затем транслатемы могут изменяться (например, укрупняться или, наоборот, уменьшаться), уточняться, перестраиваться в синтаксическом целом.

Возьмем простое предложение на английском языке: Paul was the last to leave the room.

Первичное переводческое ознакомление с текстом, скорее всего, примерно следующим. Предложение будет разбито на такие отрезки:

Paul Пол

was был

the last последним

to leave (кто) вышел

the room (из) комнаты

Таким образом, предложение получится таким: Пол был последним, кто вышел из комнаты. Однако, очевидно, в окончательном варианте перевода будет более лаконичная русская конструкция: Пол вышел из комнаты последним. Таким образом, будет произведен пересмотр пер­воначального набора транслатем. И это отнюдь не самый сложный тип предложения в английском языке.

Зачастую работа переводчика состоит из предварительного перево­да и дальнейшего редактирования полученного первичного варианта. Это наиболее естественно при письменном переводе. В устном же и особенно в синхронном, а также с приобретением переводческого опыта сокращается время (и масштабы) редактирования, но процесс обработки первичного варианта перевода всегда присутствует.

По сути, мы наблюдаем поиск транслатем сначала, условно гово­ря, на низшем уровне — уровне линейного, последовательного вос­приятия переводчиком оригинала. Затем полученный набор трансла­тем пересматривается с точки зрения языковой / национальной логики передачи данного плана содержания в условиях ПЯ.

Иногда некоторые первоначальные транслатемы удаляются, как, например, в следующем предложении: It was a difficult thing to do. Окончательный вариант может быть более полным (Задана была трудная /нелегкая / не из легких; Сделать это было нелегко / непросто)

и менее (Это было трудно/'нелегко; Было трудно/нелегко), но в любом случае те или иные первоначально найденные транслатемы

(прежде всего транслатема to do — (с)делать) были изъяты из окончательного варианта.

Первоначально воспринятые транслатемы могут также разворачиваться, распространяться. Например, в предложении The policeman waved окончательный вариант потребует увеличения объема восприня­ттых транслатем: Полицейский показал, что я могу ехать/идти дальше.

Таким образом, то, что мы видим в окончательном переводе какого-либо текста, редко соответствует тому, с чего перевод начался.

Окончательная редакция перевода-текста отличается от перевод процесса с его набором транслатем.

Между тем было бы неправомерным упрощением считать, что процесс перевода сводится к подбору первоначальных транслатем затем к их перестройке-редактированию. Дело в том, что перестройка-редактирование потому и предпринимается, что между линейно воспринятыми отрезками выражения содержания и окончательным переводом проходит сложный процесс верификации транслатем.

Прежде всего, они соотносятся со всей многоярусной структурой ИЯ и ПЯ. Переводчик, опираясь на свое знание языка оригинала и языка перевода, как бы накладывает предъявленную ему в оригиналь­ном тексте речь (parole) на языковую систему (langue) оригинала, вы­ступающую в роли своеобразной матрицы. При этом выявляются те или иные отклонения от нормы, нейтрального стиля, те или иные сло­вообразовательные, грамматико-лексические и синтаксические струк­туры; определяется, что в оригинале представляет собой индивидуаль­ную, требующую отдельного перевода лексему, а что должно быть связано с другой лексемой (рядом или в отдалении от нее). В итоге оп­ределенные отрезки образуют транслатемы—сцепления с соответству­ющими им единицами плана выражения в ПЯ. Что-то в ИЯ, наоборот, не найдет соответствия в ПЯ, и транслатема не реализуется. По воз­можности ее отсутствие должно быть компенсировано в другой транслатеме, чтобы переводной текст не утратил той или иной (важной?) черты оригинала на ИЯ.

Например, при переводе с английского языка на русский архаизи­рованной фразы Thy cheeks, oh, let me kiss, my love переводчик, хотя и переведет местоимение thy как твои, все же не передаст таким обра­зом ее архаизированного звучания. Слово thy исходного языка — это, с одной стороны, местоимение второго лица в притяжательном паде­же, с другой — это местоимение архаичное, вследствие чего архаизи­руется вся фраза оригинала. Перевод твои передает только первую функцию слова thy. Была реализована только эта транслатема (найдено соответствие в ПЯ). Архаизированность, заложенная в thy, не был реализована в этой транслатеме. Зато переводчик сможет компенси ровать это при переводе слова cheeks, добавив к нейтральной трансл теме cheeks — щеки стилистическую окраску архаизированности, получив «на выходе» транслатему cheeks - ланиты.

Кроме того, переводчик должен подумать, как передать синтаксическую архаизированность приведенной выше фразы. Опять-таки требуется компенсация, ведь порядок слов в русском языке более свободный по сравнению с английским, а потому не сможет отразить стилистическую окраску инверсии: для русского языка это будет практически ничем не примечательным языковым явлением. Таким образом, транслатемы прежде всего верифицируются при сравнении оригинала с языковыми системами ИЯ и ПЯ в целом.

5 4, Верификация транслатемы

Транслатемы верифицируются на денотативном уровне. Денотатом называется определенный фрагмент окружающей нас реальности.

Воспринимая текст оригинала, переводчик должен сопоставить его с соответствующим денотатом. Именно отсутствие этого дейст­вия нередко ведет к ошибкам у начинающих переводчиков. Они вос­принимают текст как «вещь в себе», вне его связей с окружающей реальностью. Текст оказывается оторванным от описанной в нем действительности. В этих случаях человеку, осуществляющему пере­вод, полезно вспомнить, что любые тексты пишутся людьми для лю­дей и отражают те или иные факты и явления окружающего мира, о которых, с точки зрения автора текста, полезно знать его адресатам. Начинающие переводчики, забывая об этом, часто переводят какие-то «абстрактные», «непостижимые» тексты, будто написанные ино­планетянами и адресованные если и землянам, то в форме, требую­щей фундаментальной дешифровки. Это, конечно, шутка, но она, похоже, отражает суть проблемы.

Итак, во время перевода следует задаваться вопросами: «Может ли такое быть? Имеет ли смысл "полученный ответ"? Будет ли переведен­ный мной текст понятным в той же мере, что и оригинал, воспринима­ющим его людям?» Другими словами, возвращаясь к объясненным выше терминам, нужно сопоставлять получаемые в процессе перевода транслатемы и модифицировать их таким образом, чтобы финальный текст перевода имел тот же смысл для его реципиента на ПЯ, что и для пиента оригинала. Например, если нам предстоит перевести какую-либо идиому из текста оригинала,, мы должны понять, что она значит, какой конкретный фрагмент действительности за ней стоит, и переводить это фразеологическое выражение данного содержания соответственно так, чтобы обратить внимание воспринимающего наш перевод человека именно на это явление, представление и т.п.

С этой точки зрения понятной становится разница при переводе следующих двух предложений с английского языка на русский:

1. The weather is fine today.

2. There is more than one way to skin a cat.

При переводе предложения (1) первоначальный набор будет таков:

The weather	погода
is fine	хорошая/отличная
today	сегодня

Путем перестройки транслатем в соответствии с естественным для русского языка порядком слов получаем русское предложение вида; Сегодня хорошая / отличная погода.

Верифицировав транслатемы при сравнении ИЯ и ПЯ, приходим к выводу, что распределение транслатем должно быть именно таким. Здесь нет никаких более крупных идиоматически выраженных блоков содержания. При верификации транслатем на уровне их соотнесен­ности с окружающей действительностью приходим к выводу, что при­веденные выше варианты перевода можно считать удовлетворитель­ными.

Иначе дело обстоит с предложением (2). Первоначально оно мо­жет быть разбито на такие транслатемы:

There is	Есть / существует
more	более
than	чем
one	один
way	способ
to skin	сдирать шкуру / свежевать
a cat	(с) кошки / кошку

Очевидно, при некоторой перестройке транслатем получаем следующее: Есть /существует более одного способа содрать шкуру с кошки. Или: Шкуру с кошки можно содрать по-разному. Даже при большей естественности с точки зрения русского языка второго варианта перевода он вряд ли нас устроит по нескольким причинам. И причины эти будут иметь смысл не с точки зрения языковой верификации полученных транслатем, а с точки зрения их денотативной верификации.

Действительно, что за дикость свежевать кошку, сдирать с нее шкуру! Мы, русские, этого не делаем. Следовательно, это не будет по но нормальному русскоязычному реципиенту данного перевода. Требуется либо какое-то пояснение, либо нужно лучше понять что имеется в виду, какое понятие объективной реальности здесь все-таки отражено. Вряд ли речь идет о технике свежевания котов!

Благодаря дальнейшей процедуре повторной языковой, а точнее уже шире - лингвокулыурологической, верификации узнаем, что в данной идиоме мы столкнулись с пословицей, распространенной в южных штатах США, например в Техасе. Там она означает всего-навсего, что одно и то же можно сделать по-разному. «Жестокость» вербального облечения этой тривиальной мысли имеет, видимо,

какие-то исторические корни, что в данном случае не имеет для нас никакого значения, «выносится за скобки», поскольку в восприятии ялового жителя Техаса фраза превратилась просто в идиому и не осознается как выражение, излагающее способы свежевания котов.

Таким образом, первоначально полученные транслатемы полностью пересматриваются. Идиома должна поэтому переводиться как единая транслатема. И в результате мы получаем что-то типа: Одно и то же можно сделать по-разному. При данном переводе, однако, теряется свойственная пословицам яркая образность. Есть два выхода из этой ситуации: либо компенсировать эти черты оригинала, образовав соответствующие транслатемы при переводе других фрагментов текста оригинала; либо удовольствоваться по крайней мере ясностью выражения заложенной в оригинале мысли. В любом случае это, конечно, лучше, чем вводить реципиента русского перевода этой английской фразы в заблуждение рассказом о способах свежевания котов и жестокости техасцев.

Транслатемы также верифицируются на коммуникативном уровне, т.е. на уровне широкого контекста, ситуации общения и т.п.

Предположим, нам нужно перевести следующее предложение с английского языка на русский: Several new schools appeared in the area [См.: Miram. P. 52].

Перевод будет разным в зависимости от ситуации, в которой проводит общение. Если речь идет о появлении в данном районе (города? страны?) учебных заведений — школ, перевод может быть таким: том) районе появилось несколько новых школ. Если же это предложение употреблено в сфере рыболовства, то, понятно, транслатема schools школы должна быть признана неверной. Правильной транс-

мой будет соответствие schools — косяки (рыб).

Итак, выбор той или иной транслатемы из всех возможных определяется не только чисто языковыми причинами. В данном случае это было бы просто невозможно. Требуется знание контекста или ситуации , в которой осуществляется общение.

Все выше сказанное свидетельствует о том, что установление и реализация транслатем во время осуществления переводческой деятельности - сложный, многоуровневый процесс. Иногда при этом мыслительные операции, проделываемые переводчиком, напоминают своеобразные круги, как было показано, например, при анализе перевода американской пословицы. Найденные на «низшем», пословном уровне транслатемы были признаны неприемлемыми для окончательного текста перевода, и переводчику пришлось вернуться к новому рассмотрению переводимого выражения на фоне языковой систем оригинала. При этом поиск охватил уже более широкий круг лингво-культурологического анализа ИЯ.

Интересно понаблюдать за тем, как переводчик осуществляет вышеописанный процесс на практике, тем более что сделать это удается нечасто, поскольку переводчики-практики довольно редко раскрыва­ют ход своих рассуждений и механизм принятия решений во время перевода. Чаще мы видим лишь результаты этих рассуждений и уже принятые решения в форме конкретных переведенных текстов.

И все-таки иногда нам удается заглянуть в лабораторию перевод­чика. Так, в одном из номеров журнала «Иностранная литература» за 2003 г. были опубликованы стихи и эссе лауреата Нобелевской премии 1995 г. Шеймаса Хини (Seamus Heaney) в переводе с английского язы­ка известного российского переводчика Г.М. Кружкова. К своим пе­реводам Кружков предпослал вступление, в котором, в частности, так описывает процесс принятия решения о переводе названия сборника Хини «Seeing Things» (1991).

Надо сознаться, название сборника «Seeing Things» доставило перевод­чику немало хлопот. «Зримые вещи» или что-нибудь в таком роде здесь не подходит: слово «things» вообще редко переводится на русский впрямую, к тому же акцент в данной фразе сделан на глаголе «seeing», а не на существи­тельном. Но как это перевести? «Зрение» — мало, «прозрение» — явный пе­ребор. Множество других вариантов было рассмотрено и отброшено. Следовало обратиться к тексту — прежде всего к тексту заглавного стихотворения. В нем же речь идет не просто о зрении, а пришедшем к поэту новом, более глубоком видении, обозначенном им латинским словом «claritas» (ясность). Критики отмечают, что тот «общий сумрачный фон», который превалировал раньше у Хини, в этом сборнике сменился ощущением «ясности и прозрачности». Это дает ключ к переводу названия: вынести из-за скобок подразумеваемое и сделать его русским названием и стихотворения, и книги.

Но как определить по-русски это подразумеваемое? Здесь уже авторского текста недостаточно; важен тот интертекст, который Хини, как мне кажется, имел в виду, а именно — рассуждение Джойса в «Портрете

юности» о термине «claritas» у Фомы Аквинского. Здесь мы имеем целую цепочку толкований. Это и «свет, исходящий из какого-то другого мира, для которого реальность — лишь тень», и «миг, когда высшее качество красоты, сияние эстетического образа отчетливо познается сознанием, очарованным его целостностью и гармонией» (Шелли), — и, наконец, просто «завороженность». Нужно было передать все это, не теряя смысла seeing, «зрения, и я выбрал «прозрачность» за отсутствием лучшего варианта».

Как видим, от буквального перевода «видение вещей» до окончательного - «прозрачность» переводчик прошел отнюдь не простой и довольно долгий путь. В сферу его рассуждений были вовлечены и су­губо языковые соответствия (способы переводы слова thing с англий­ского языка на русский), и основная мысль и содержание главного (одноименного) стихотворения Хини из переводившегося поэтичес­кого сборника, и — шире — культурный, или, точнее, литературный, контекст (рассуждение другого ирландского писателя Дж. Джойса о термине средневекового богослова Ф. Аквинского «claritas»). Были учтены также оценки этапов творчества Хини, высказанные критика­ми-литературоведами. Проанализировав все это, переводчик и при­шел к окончательному варианту перевода. Весь путь от варианта транслатемы seeing things — видение вещей до варианта seeing things — прозрачность стал возможен именно благодаря широкой культуроло­гической верификации каждого этапа перевода, каждого варианта, возникавшего в его процессе.