Национальный характер.

Слово Россия произошло от греческого "рос", которое, как отмечает П.Милюков, было ошибочным переводом древнеейского слова "голова" в Ветхом Завете. Таким образом, как и у европейцев, самоназвание русских сложилось как конституирование "главенства", "капитальности", "верховенства". Русский, как и европеец – это не национальность. Россия – целый континент, где проживает значительное число наций и народностей и почти ни один из них не исчез. Россия сейчас в том положении, как Европа после распада империи Карла Великого, когда началось становление национальных государств. Конечно отсюда бы не хотелось делать вывод о том, нас ждет нечто вроде периода Тридцатилетней войны. Однако каждый народ имеет амбиции и желает быть самостоятельным государством. "Единая Европа" строится с учетом такой самостоятельности и экономическая интеграция вовсе не связана с каким либо гегемонизмом или политическим угнетением. Вместе с тем, было бы наивно думать, что оно исчезает. Скорее, оно приобретает новые, но вместе с тем и более мягкие формы. Кроме того, судя по заявлениям ведущих стран новой Европы, они имеют разные, дополняющие друг друга амбиции. Например, Франция претендует на носительницу культурного и политического авангарда. И действительно, французская культура кажется лишенной местных особенностей и выглядит образцовой для всех стран. Как парижский двор когда то был моделью для подражания, так и сегодня мода, литература, искусство Франции открыты и понятны всем. Германия остается образцом надежности технического, экономического, социального и прочих порядков. Сегодняшнее плачевное состояние так называемого СНГ вызвано не только гегемонизмом России, о котором неустанно говорят ставшие самостоятельными республики, но и тем, что кроме своих амбиций они пока мало что могут предложить России. По всей вероятности, процесс нормализации отношений будет протекать достаточно трудно до тех пор пока не сложится новый баланс. Он оказался нарушенным с распадом СССР, который был хотя и жесткой, но по-своему эффективной системой взаимоотношений, в которой тесно переплетались экономические и культурные интересы. Нельзя сказать, это привело к деградации наций и народов. Напротив, многие из них встали на цивилизационный путь развития и достигли достаточно высокого уровня жизни именно в рамках СССР.

Поэтому деконструкция противоположности "социализм – капитализм" кажется весьма значимой для поисков новой формы единства народов, проживающих на территории бывшего Союза. Если раньше идеология, обещавшая победу коммунизма под руководством КПСС, давала народам страны перспективу, хотя и утопическую, то сегодня попытки России взять на вооружение "русскую идею", кажутся опасными для самостоятельности республик. Славянофилы были реалистичнее. Они настаивали на гегемонии России с целью противостоять давлению развитых западных стран, которые в то время действительно были озабочены в основном поисками сырьевых запасов.

Россия – это не Европа и, вероятнее всего, никогда ею не станет. Национальный характер – это, конечно, не «натурпродукт», но все-таки нечто, выросшее на почве общей жизни. Поэтому от него нельзя отмахнуться, ибо он живет не только в памяти интеллектуалов, не является ни сущностью, ни смыслом, ни теоретическим понятием, вырабатываемыми за письменным столом. Народ с его специфическими настрениями, переживаниями, оценками, работой и повседневностью, представляет собой некую разновидность объективной реальности, которую, конечно, можно не принимать во внимание, но которая независимо от отношения к ней интеллектуала, сама его детерминирует, определяет и ограничивает прежде всего, конечно, как язык. Именно в нем, в русском языке откладывается своеобразный опыт восприятия и освоения мира, опыт жития. Если следовать феноменологии Гуссерля или герменевтике фактичности Хайдеггера, то именно повседневный жизненный опыт и естественный язык является фундаментом метафизики. Между тем, оправдываясь тем, что научные и философские теории имеют всемирный характер, мы заимствуем первичные понятия из трудов западных метафизиков. Если наука и метафизика – основа и суть европейской культуры, то означает ли это, что любые попытки теоретизировать, а они, кажется, неизбежны, будут означать, как говорили в достославные сталинские времена, "низкопоклонство перед Западом". Если мы вводим систему образования, где осуществляется обучение наукам, искусству, философии, то не ведет ли это, что бы мы при этом не говорили и даже пытались создать нечто вроде "народной биологии" или "социалистического реализма", к вестернизации? Таким образом, сегодня реализация самобытности, если такая задача вообще ставится, возможна лишь в рамках основных установок и достижений европейской цивилизации. Так что по мере исторического прогресса тезис славянофилов и Данилевского о существовании самобытного российского или славянского культурно исторического типа окаыватся мифологемой, которая должна быть объяснена как необходимый тезис в общем и в целом западного мышления. Никто не может забыть или закрыться от Европы, если он хоть раз ее видел, пользовался благами цивилизации, К природной, языческой жизни может стремиться только рафинированный европеец, но при этом он, как Робинзон, уже оснащен необходимыми знаниями и умениями.

Сейчас стараются не замечать слабостей славянофильской позиции, которая утешает нас в наше тяжелое сегодня. Но это недопустимо для объективного анализа. И хотя объективизм не является безупречной позицией, однако очевидно, что не обращать внимания на недостатки славянофильской идеи, значит не видеть и ее действительно сильных сторон. Словом, речь снова заходит об ответственности, которая столь же не очевидна, как и объективность. Что значит отвечать: перед кем, за что, кому, или на что? Является ответственность долгом, обязанностью, связана она с обещанием? Какому главному, капитальному вопросу мы должны ответствовать? Ответственны мы перед идеями, которые будто бы вневременны, абсолютны, или перед сегодняшним днем с его насущными проблемами?

Для того, чтобы разобраться со славянофильской позицией полезно прислушаться и к мнениям тех, кто занимал иную точку зрения. Наиболее разумными, взвешенными среди них кажутся рассуждения Милюкова, который пытался сочетать "объктивисткий" и "субъективисткий" подходы, позицию "экономического монизма" с допущением о самостоятельности культуры. Прежде всего он обращает внимание на трудности гипотезы о приоритете национального характера. Не говоря о том, что Россия мультиэтничная, многонациональная страна, особенность русского состоит в том, что он легко адаптируется к любой нации. Критически оценивая частые ссылки на особенности национального характера, Милюков писал: "С нашей точки зрения, это значит объяснять одно неизвестное посредством другого, еще более неизвестного. Национальный характер сам есть последствие исторической жизни и только уже в сложившемся виде может привлекаться для объяснения ее особенностей. таким образом, прежде чем объяснить историю русской культуры народным характером, нужно объяснить сам русский народный характер историей культуры. При том же определение того, что считать русским народным характером , до сих пор остается спорным. Если исключить из этого определения, во-первых, общечеловеческие черты, монополизированные национальным самолюбием, во-вторых, те черты, которые принадлежат не нации вообще, а только известной ступени ее развития, в-третьих, наконец, те которые приданы народному характеру любовью, или ненавистью, или воображением писателей, трактовавших об этом предмете, то специфических и общепризнанных черт останется очень немного в обычном изображении русского характера. Припомним, что такие наблюдатели и судьи, как Белинский и Достоевский, признали в конце концов самой коренной чертой русского национального характера - способность усваивать всевозможные черты любого национального типа."¹⁶³ Русских за границей узнают именно по отсутствию ких либо ярко выраженных национальных особенностей. Русское не выступает вперед как острие. Русский человек не агрессивен, а наоборот дружелюбен, он с удовольствием принимает порядки той страны, в которую прибывает без какой-либо задней мысли, как правило для того, чтобы в ней жить. Но за видимой добродушной – дружелюбной хотя и несколько лукавой физиономией славянина скрывается угроза. Сегодня европейцы испытывают легкую панику перед русскими и она явно превосходит их опасения перед рабочими с Востока. Причина в том, что русский человек в любой стране вообщем-то живет по русски, хотя и соблюдает местные обычаи и правила. Но ведь и мусульмане живут по своему и селятся в западных городах целыми деревнями. Но они придерживаются как раз формы и соблюдают обычаи своей страны. Отсюда они сами себя изолируют в национальных гетто. Наоборот русскость русских проявляется не в пристрастии к национальным обычаям, кухне, одежде (даже у себя мы носим все, что угодно, и есть анекдот, что Аксаков одевался до того по-русски, что его принмали на улицах за иностранца). Русскость русских оказывается неуловимой, ибо она представляет собой некую стратегию, а не сущность. Жить и "любить по-русски" означает отсутствие каких- то гарантий и обязательств и возможность самых неожиданных изменений. Единственно неизменная русская традиция – это постоянная "смена вех", часто не доводимая до конца. Любовь к высоким рассужениям – еще одна особенность национального характера. Русским до всего есть дело и хотя индивидуализм и конформизм потихоньку делают свое дело, все-таки участность и обостренное чувство справедливости составляют довольно неприятное качество русских "гастарбайтеров", которые никогда не довольствуются тем, что дают, не принимают данного им удела. В целом все эти безсистемно отмеченные особенности составляют нечто инородное цивилизации, основанной на самодисциплине и ответственности, дальновидности и предусмотительности и поэтому ризома России выглядит пугающей. Но в ней есть и позитивные моменты, ее протеическая субстанция готова к любым, самым неожиданным изменениям и переносит, как микроб, любые неблагоприятные условия. Может это связано с тем, что особенность российского менталитета как раз и состоит в его "нецивилизованности", в отсутствии воли к порядку. Конечно, неорганизованность и безалеберность – это плохо, но в условиях кризиса, когда старые правила не действуют, русские оказываются наиболее приспособленными, Может быть, поэтому Россия страна реформ, революций, перестроек, вообщем постоянных перемен, которых так боялись древние китайские мудрецы.