Роль читателя.

Что такое письмо, как не послание другу. Кто такой автор, как не переживающий человек, и кто такой читатель, как не приемник личных сообщений. Отличие автобиографической книги от научной состоит в том, что в ней используются знаки жизни, которые не просто нечто значат, что-то представляют, оставаясь при этом предметами совершенно несхожими с тем, кого или что они представляют. По мнению В. Дильтея, "Жизнь в своем своеобразии постигается с помощью категорий, которые чужды познанию природы."⁹⁰ Любое проявление жизни обладает значением, поскольку оно, подобно знаку, выражает нечто, указывает на нечто такое, что принадлежит жизни.

Знаки жизни сами являются частицами бытия, они способны, хотя, возможно, и в меньшей степени, чем сама жизнь, воздействовать на читателя, вызвать в нем эффект сопереживания. Собственно, понятие знака не совсем тут годится, разве что вспомнить старинное понимание знака как вестника. Такое представление об авторе сегодня изживает себя. Живой индивид уступает место автору как продукту самого дискурса. Действительно, пишущий человек – это не только творец, но и творение текста, который он пишет, а главное – тех текстов, которые он читал, которые научили его писать, определили манеру его письма, задали его принадлежность к той или иной системе ценностей. Когда говорят о "смерти автора", имеют в виду отказ от атрибуции его как живого пишущего индивида. Речь идет о преодолении герменевтико-романтической модели автора, к которой мы настолько привыкли, что она кажется совершенно естественной

Для историка автор – это имя конкретного человека, о котором надо знать, когда он жил, к какому роду-племени принадлежал, в каких событиях участвовал, какую позицию занимал, в каких отношениях был с другими известными людьми своего времени, что он еще сделал, написал или совершил. Также хотелось бы знать уровень его знаний, мировоззрение, цели и намерения. Словом, автор – это конкретный человек, индивид, деятель или писатель, субъект-творец, жизнь и воззрения которого раскрывают особенности его поступков или сочинений.

Отличие автора-посланника от автора-гения состоит в том, что вестник это тот, кто загружен посланием, безупречно и четко передает его получателям. Он не является соавтором, ибо передает послание без каких-либо существенных добавлений. Посол не может добавить или исказить послание. Поэтому ему не нужен талант гения. Посол предъявляет мандат отправителя, который реально существует, и в принципе сам может свидетельствовать о своем намерении. Апостол, как и автор, не ограничивается ролью скромного посыльного. Он был призван наверх и ознакомлен с высшими ценностями. Однако не может этого доказать, ибо не имеет мандата. Ведь диплом об окончании Литературного института не является достаточным основанием. Послание из высшего мира парадоксально и этим определяется парадоксальность статуса как апостола, так и автора. Ему приходится обосновывать самого себя и в этом есть что-то от самозванства. В этих условиях оказывается, что принципиальное и в тоже время весьма рискованное решение принимает получатель. Именно от него зависит судьба послания.

Значимость фигуры читателя определяется и экономикой. Рынок на передний план выдвигает спрос. Он определяет предложение. Стало быть, сегодня центральной фигурой становится читатель. Но какова его действительная роль? В этом вопросе пока нет единства. Классическая культура высоко оценивала писателя, отводя читателю пассивную роль. Наоборот, "современная литература,- писал Р. Барт, - переживает жесточайший разлад между изготовителем и пользователем текста, между его владельцем и клиентом, между писателем и читателем - разлад, поддерживаемый самой литературой как социальным установлением."⁹¹

Церковь и литература как институты стремились ограничить произвол как автора, так и читателя. Внутренними механизмами контроля стали процедуры интерпретации и комментирования, задача которых заключалась в выявлении «смысла» произведения. Собственно, на их «деконструкцию» и направлена современная критика, разрушающая традиционные институты авторства и публики.

В герменевтике чтение есть нечто большее, чем технология, открывающая заранее данный смысл. Диалогический характер языка преодолевает субъективность автора и читателя. Чтение – это разговор, а не чистая фиксация смысла. Оно очень в незначительной степени представляет собой простое классифицирование и предъявление оценок. Напротив, в процессе чтения собственные суждения вступают в игру с мнениями другого. Чтение как форма диалогического опыта, не ограничивается сферой аргументов и контраргументов, в которой могли бы завершиться обмен и примирение смыслов любого спора. С точки зрения герменевтического опыта, интерпретация всегда ограничена диалогически и обусловлена традицией: "Герменевтика имеет дело с преданием, она есть то, что должно прийти к опыту. Традиция однако не просто событие, которое познают через опыт и учатся овладевать, она есть язык, то есть она говорит о себе как "Ты", к которому нельзя относиться как к предмету."⁹² Традиция или предание для Гадамера является, прежде всего, коммуникативным партнером, с которым всегда вступают в диалог, когда пытаются интерпретировать что-либо. Онтологический аспект герменевтики выражается в том, что язык определяется как опыт мира. Понимание означает в первую очередь не идентификацию, а способность, поставить себя на место Другого и рассмотреть отсюда себя самого.

Согласно Р. Барту, интерпретировать значит понять текст как воплощенную множественность. Отсюда сложное соотношение текста и контекста. Чтобы избежать измерения текстом неким идеальным масштабом, представляющим систему классического письма, Барт вводит коннотацию как прием, соотносящий текст с контекстом, а не с неким каноном литературы. В отличие от ассоциации, отсылающей к системе понятий или идей субъекта, коннотация имманентна самому тексту. Если текст – это некая множественность, то нельзя утверждать, что он написан до того, как его начали читать. В классической литературе субъект чтения - это совокупность кодов и стереотипов, которые пытаются упорядочить, организовать текст и навязать ему однозначный смысл. Постмодернистское литературоведение определяет читателя как «текст-множественность».

Чтение – это творчество, языковая работа. Читать – значит выявлять и именовать смыслы, которые перекликаются и группируются. Но суть чтения не в том, чтобы утверждать некую истину, единый смысл. Отсюда необходимо медленное чтение, оперирующее небольшими фрагментами. Это не конструкция, а декомпозиция. Отсюда чтение – это не восстановление целостности, понятности текста, а наоборот восстановление его множественности, которое достигается в процессе перечитывания. Современные люди, высказывающие к этому пренебрежение, усваивают лишь один смысл, одну историю, а не их множественность.