В.Н. Топоров - Миф. Ритуал. Символ. Образ

С раннего утра садилась госпожа Эльза за пяльцы и вышивала. [... ] Сидит у себя Эльза, вышивает коврик и все путает нитки, занимает ее: куда это с ы н уходит? и почему он приходит такой изможденныйи несчастный, точно его там мучает кто-то. А высокие добрые Духи всегда блаженные. Люди и Духи за грехи мучаются. И подумала: ну а что если он падший Дух? — Но вспомнила его кроткие как светлые озера глаза15 и сказала: "Ну, все равно, если даже мне с нимпогибнуть, а без него спастись — лучше уж я с нимпропаду вместе". И только подумала, он стоял против нее, немного вытянув шею вперед, и л ю б о в ь его светилась. А

шерсти она не могла распутать и так была больна, ослабела и чуть не плакала [... ] И он приблизился, отвел ее рукой, сел за пяльца, погладил по спутанной шерсти и только погладил, сама она распустилась. "Ведь правда, мать моя, кто не замечает красивое и не любит милое, близок он к жестокости?" И, улыбаясь, сел за пяльца и стал разбираться в шелках, стал исправлять осторожно узор, выводить цветочки и листочки на свет Божий. [... ] "Надо заметить красоту, а то онаопечалится! будет чувствовать себя сиротливо. Ведь все должно принести плод и все нужно собрать. [... ] Д е т и никогда не забывают о том, что красиво. Горе тем, кто забывает о красоте,— ониблизки тогда к жестокости. И мир, м а мочка , живет л ю б о в ь ю". А когда нитки были все распутаны и узор исправлен и цвел красками — луга, — он кивнул ей глазами и удалился. Стало ей весело, но когда он ушел, она — задумалась: "Видно/ правду люди говорят о нем, — высокий Дух не стал бы заниматься какими-то нитками, — нет, они правы, он не из высоких и счастливых!" [... ]

У него была нежная, мечтательная, верблюжьяшея. Чистый,из неба лоб. У него было гордое выпуклое горло,и хотелось ей целовать его и жалела, что он бесплотный . Увидела она в очертаниях облачков как быего виски, его лоб и нежно обнажившуюся — длинную шею. И не жаль уже ей было, что он сейчас не в о п л о т и л с я , сохранил свою чистоту, стал душою радостной мигов. И она смеялась от радости, что поняла его.

Пусть растет мое страдание, — пусть растет и чистота миру". [... ]Она не плакала и радовалась, что онназвал ее м а т е р ь ю » (лл. 2-6а).

Итак, исходная ситуация, из которой и вырастает миф, оказывается отмеченной: мечтание-ожидание Эльзы на 33-м году жизниу окна, в час заката. И как ответ на это мечтание-ожидание — явление «воздушного», как бы материально разреженного, недовоплощенного юноши. Отмеченность и неслучайность этой встречи свидетельствуется сразу же — с е р д - ц е м («сердце в ней ударило сладко»), и это сердечное движениелишь на втором шаге было осмыслено как знак связанностис этим юношей навек и боязни расставания — «Если он не вернется и не увижу я его больше, лучше бы мне не рождаться никогда». И лишь на третьем шаге обнаружило себя как бы возвратное, готовое услужливо освободить от уже осуществившейся связи движение — не сердца, не разума,объясняющего голос сердца, но рефлексии («Ведь это мечта моя») и вытекающейиз

411

нее логической свободы, произвольности — «не захочу, и его на свете не будет, — захочу, так и будет сомной», хотя уже «она ждала егои желала видеть и верила, что ондолжен к ней придти на ее зов». Нодаже и после посвящения, когда юноша, пропустив три дня, снова появился у Эльзы, она еще не вполне освободилась от профанической и эгоистической логики и «принимала все это за свои мысли», хотя при воспоминании о его кротких как светлые озера глазах, снова и в максимальной степени обнаруживает себя слитое воедино сознание-чувство своей неразрывной связанности — «Ну, все равно, если даже мне с ним погибнуть, а без него спастись — лучше уж я с ним пропаду вместе». Когда это сознание-чув- ство созрело и укоренилось в душе, появилась потребность в истолковании природы связанности с юношей, и она, связанность, была понята как то родство, которое возникает между тем, кто рождает, и тем, кто рождается, между м а т е р ь ю и сыном. Впервые идея сына рождается в мыслях Эльзы, чей разум в этот момент несколько отвлечен распутыванием (неполучающимся) ниток и потому дает возможность обнаружить себя более глубоким, подспудным структурам — «занимает ее: куда это сын уходит?», в контексте озабоченности егоизможденностью и предощущения его страданий и мучений. Первым вывел наружу эту идею сыновства-материнства юноша, когда он, как бы услышав мысли Эльзы («лучше уж я с ним пропаду вместе»), снова явился перед нею, «и любовь его светилась». Именно тогда и прозвучало впервые это обращение — «мать моя» в связи с раскрытием тайны мира и собственнымсамораскрытием: нужно видеть красоту, ибо она противовес жестокости и страданию, и мир живет любовью16. Только теперь поняла она свое материнство, радовалась, что он называл ее матерью, и плакала, сознавая, что эта р а д о с т ь неотделима от с.т р а д а н и я.

Тема связи радости и страдания, их взаимозависимостии, более того, неразрывности их, вплоть до совпадения в некоем едином комплексе очень важна для «Бедного рыцаря» или формируемого в этом тексте мифа — и сама по себе и в связи с темой воплощенности. Это подтверждается как многочисленными свидетельствами этого текста, так и очень показательными в жизненном (хотя тоже сильномифологизированном) плане дневниковымизаписями,где также выступает «сын». В Страстной Четверг, в ночь с 15 на 16 апреля 1910 г. Гуро заносит в дневник следующее: «И когда говорили об установлении Тайн Причастия, сын сказал очень смиренно: "Господин Мясоедов, допустите и меня с матерью придти к вам причащаться". [Им позволили ]. Когда мы остались с сыном наедине, я спросила: "Как же ты будешь причащаться?" — "Астральным существом хлеба, — для меня это еще важнее, чем для вас". — "Почему?" — "Этим Таинством, принимая Хлеб, я ещесильнее в о п л о щ а - ю с ь здесь на земле, — я становлюсь более человеческим". — "Это ведет тебя еще к большим страданиям?" — Оннаклонил утвердительно голову: — "Мое Страдание — Моя Радость!"17 — Свет точно растопил меня — трогательный свет его смирения и готовности к мукам. Я запла-

412

кала. — "Не тосковать, а радоваться должна ты, Нора!"18» (Дневник 1908-1913. Ф. 1116 ГуроЕ.Г.; ед. хр. №1, лл. 25-26).

Подобные связи постоянно «разыгрываются» и в «Бедном рыцаре». И в первый раз — «однажды он пришел к ней р а д о с т н ы й , голубой,как небо. Но руки его были бледны, дрожали от с т р а д а н и я » (л. 6а). И сразу же вслед за этим первый разговор на эту тему. «Ей показалось, что под рукавом рубашки наметилась кровь. Так хорошо сказал Христос: "Мир вам!" И если бы ничего другого не сказал, а мы бы исполнили — зацвела бы от радости — земля. "Посмотри, как меня бьют, и это так должно быть", — сказал он. — "Кто же бьет тебя? — Те, кто не верят в тебя?" — сказала она, и содрогнулась и похолодела. Но он посмотрел на нее, приласкал глазами, ободрил ее и почти засмеялся и потом стал серьезным. — "Меня велел бить тот, кто составился из зла. Онназывает себя князем земли. Но ты должна знать, что и земля есть — Дух. Он добр,и

никогда не называй поэтому землю юдолью: Он принял на себя вдвойне то, от ч е г о я о т к а з а л с я . Этоменя за то, что я не з а х о т е л

п р и н я т ь п л о т ь и ее грехи /несовершенства/. И за это я наказан поделом. Я же хочу принестилюдям радости тех вестей в их чистоте. Вот для чего Христоспозволил мне н а р у ш и т ь т а и н с т в о п л о т и , и это мне уже не наказание, а надежда. Чем больше будет расти красота, тем больше будет расти ее поругание". — "Но ведь ты дух, как же бьют тебя?" — "Я не отказался от права быть здесь. Я более в о п л о щ е н , чем ты думаешь". — Когда он ушел, она плакала и молилась. И ей казалось, что он может погибнуть... Жалок он был с пятном крови на плечах, с бесстрашным вихром надо лбом и вместе странно светел видом и,когда

полетел высокои длиннодрыгнул ногами, напомнил ей журавля в небе. И хотелось ей смеяться и плакать, и горевать, но радость в ней была о

том, чего нельзя выразить» (лл. 6а-7а)19. Вдневниковых записях эта необходимость страдания и удовлетворение от того, что этим снимается страдание с других, выражены еще рельефнее: «"Я иногда беру на себя грехи, ну, однимсловом, я служу щитом — это очень больно", — вспомнилось мне. Я теперь поняла его слова. Он собственноручно берет на себя страдания! Боль? Грешность? Когда видишь, что кого-нибудь бьют, можно взять на себя его боль [... ]буду это всегда делать. "Но не всегда и не во всяком нашем часе нам дана эта благодать", — предупредил онменя ласково [... ]Я вспомнила: однаждыон ушел гораздо раньше рассвета. Вернулся,едва светало — на шее у него был след веревки, его едва можно было узнать» (лл. 28-29)20.

Идея воплощения и конкретный случай "слабой", неполнойвоплощенное™, а также разной степени воплощенности матери и сына, с чем связаны некоторые моменты, когда легкая тень ложится на их отношения, повторяются неоднократно. «"Маменька, вот ты опять печальна!" [... ] — "Я ждала тебя, как свою радость! Вот ты пришел, и я утешилась!" — Но он все-таки отвечает, затуманясь: — "Мама, мама, более двенадцати раз родила ты меня и до сих пор не умеешь меня понять!" [... ] — "Значит,ты рождался двенадцать раз? [... ] — "У меня было две-

413

надцать приближений, но ты пропустила часы стражи" [... ] — "Если я столько раз уже мать твоя, — воскликнула Эльза вслух, — зачем ты часто так называешь меня госпожой и так редко матерью?" — Он смотрит на нее с надрывающей нежностью. — "Я боюсь, чтобы ты не вспомнила больше, чем позволено человеку. Ты еще слаба, и я боюсь, чтобы ты не подумала также, что родила Духа, но Дух только сам может рождаться, он вечен. Дух от Духа рождается, и счастлива плоть, в себя Дух принявшая, через Духа и плоть станет бессмертной. А ты безмерно счастлива. Но ты сама этого не знаешь и потому опять плачешь". [... ] Так онилюбили друг друга и, взявшись за руки, плакали и стеснялись» (лл. 14-14а).

И вообще людям не дано постигнуть таинство плоти во всей его глубине

иосознать его место. Вот, у дома Эльзы, против ворот, «мучилась лошадь и не могла сдвинуть воза. А онпротянул руку к возу — и сдвинулся по ровному месту, как под гору. Мать видела и вечером, радуясь, стала

рассказывать людям Светлой Горницы: "Вот как мой сыночек лошадь пожалел и избавил". Осуждали его — что нарушил Таинство Плоти: "Доколе душа воплощена, должна претерпеть! — не наше право освобождать от страданий. Страдания даются для очищения". Он же сказал: "Что сомневаетесь, жестокие и потому не умеющие радоваться! Завет Христа не зовите страданием, а зовите радостью. Не одно дано Таинство Плоти, но и ТаинствоДуха! Я нарушитель! Но не потому это делаю, что не почитаю Таинства Плоти, но потому, что почитаю еще вышеТаинство Сошествия Св. Духа. Приходит время разрешения уз!" Им же показались слова его дерзкими, и все разошлись,сердясь, смущаясь,сомневаясь и осуждаяего» (л. 17а). Но не всегда и сама мать понимаетограничения, налагаемые временем, и возможности сего дня. «Стоял желтый цветок в глиняном горшке, на поле голубой скатерти. Ей стало это мило и жаль цветка, и она сказала: "Сделай для меня, чтобы не исчез этот цветок желтый на голубой скатерти. Так легко исчезает красота; вот я любящей рукой передвину цветок — и разрушила, разделила его желтые крылья от голубого поля. [... ] Ведь ты пришел нарушить плоть и время, -г- сделай же для твоей матери это сейчас!" — Он улыбнулся: "Не бойся! еще нет для этого мира — сейчас. Разве я пришел уничтожить? Верь!" Но, ненасытная, она говорила: "Вот будет кувшинчик — душа и цветочек — душа, ноне будет вместе, и красоты их встречи не будет!" — "Не бойся, и встреча их получила душу. Нет места во вселенной, где бы не было Духа [... ]Знай, что Божийпобедный день Воскресения, кто способен это любить, по любви своейи также для самойсути, — увидиттакже". — Но на другой день она опять стала сомневаться [...]» (лл. 18а19). Но знаниевсего, что касается плоти и духа, не дает сыну судить тех, у кого нет этого знания, и для этого снисхожденияу него есть веские причины: «Мама, мама, как многохотел бы Вам сказать, но на губах печать безмолвия, и сердце мое переполнено, но губы мои сомкнуты. [... ] Ты думаешь, мне не тяжело не приноситьтебе с собою тех цветов, но я знаю, что мы живем так ущербленные для того, чтобы содеялось добро. Я не в о п л о щ е н — потому я все помню,а ты многое забыла,потому

414

я тебя никогда не осуждаю, что ты забыла. Не нам, б е с п л о т н ы м , судить вас. Вы взяли на себя тяжесть, а мы нет. Вы исполнители того, что мы задумываем, но еще более вы страдаете от этого» (л. 22а).

Таково же соотношение между голубым, легким, прозрачным,сквозным небом («И ветви качались в голубых молочных пространствах, передавали вести земных весенних путешествий и далеких небесных блаженных с к в о з н о с т е й , далеких весенних перекликаний», л. 29а и др.) и темной плотной, тяжелой землей и, наконец, между «воплощенной» матерью и «невоплощенным» сыном. «Послушай, — сказала она немного недовольная, — мне мешает быть вполне счастливой то, что ты такой п р о з р а ч н ы й , и вот я могу провести сквозь тебя руку. И она провела свою руку через его грудь и сквозь плечо. Он засмеялся добродушно. Ноона: — "Да, точно тебя, пожалуй, и нет!" — "Не всели тебе равно, дорогая, родная. Представь себе меч тверже железа, тысячу раз тверже вороненойстали, — что онподумал бы о тебе? Он наверное сказал бы: "Миленькая эта госпожа, но как жаль, она вроде облака, я прохожу сквозь — она не замечает меня!" Элиза расхохоталась и набросилась на рыцаря, а он стал убегать от нее. И они бегали как сумасшедшие, дух и женщина, вокруг стола, заливаясь смехом, как дети...» (л. Зба).

Занимая разные позиции в сфере воплощенного, мать и сын по-раз- ному оценивают и грань между живым и мертвым. «На краю города жила мать, у которой умер сын. И так она тосковала, и все вещи для нее почти умерли. [... ] Приходящиелюди смеялись над нею. [... ]Называли ее больной и говорили, что у нее и не было никогда сына, и все ей только казалось. И не верили, что у нее был сын. И оспаривали у нее даже последнее сокровище ее светлой печали, даже последнее право — плакать о нем. Он стал являться ей. Часто он сиживал с ней дома, у края стола, часто встречал ее на улицах и тогда провожал до самого дома. Но она все-таки тосковала, потому что он был в о з д у ш н ы й , и она не могла даже погладить его волосы: "Если б я была уверена, что ты слышишьзапах снега так же, как я, а то мы идем вместе, а как будто и не вместе?" Она плакала...: "Ведь ты п р и з р а к ! На каждыймиг исчезаешь, ах, зачем Бог не захотел, чтобы мы были оба б е с п л о т н ы м и или о б а в о п л о т и . Вот для меня этот снег за окном — мокрый, для тебя, может быть, и нет. Для тебя все, может быть, иначе и мне не понятно!" — "Ма-

ма, мама, будь же терпелива! Ведь это в р е м е н н о , думай одно, будто я надел шапку-невидимку и мы играем! Ж и в ы м ты должна меня чу-

ять, а не м е р т в ы м . Я ж и в ! "А она опять: "Ну вот для меня береза пахнет. Пахнет ли она для тебя?" — "Все, что для тебя! Но еще более того, кто слышит добро, как запах солнца, — это ли не диво? Меньшее всегда заключено в большем. И еще почему ты думаешь, что это не мы сами захотели подвига? ... Лучезарными окрыляемсямы на подвиг, а примем п л о т ь и болезнь, и мывсе забываем и сомневаемся". "Ах! — умоляла она, томясь, — дай же мне з н а к — оттуда, чтобы я вспомнила" (лл. 54-55). Он уверял, ее, что "радость больше печали", и уговаривал не давать "больше веры печальным мыслям". И ей становилось стыдно от ох-

415

ватывавших ее сомнений, но радостно от усвоения его уроков. "И случилось после этого через два года, перестала его видеть и не печалилась, верила в его любовь и знала, что такая любовь — все запахи радостей земных, берез и смол и тающих снегов и содержит в себе все тепло и счастье мира и что этой любовью сын любит ее. И больше не увидела его, п о к а не с д е л а л и с ь о д н о р о д н ы м и и несоединилисьв радости.

Но утешение было во все дни неисчерпаемо" (л. 57). Жажда иметь сына воплощенным или, по меньшей мере, стереть ту разницу в степени воплощенности, которая разделяет ее и ее сына, становится постоянной заботой матери. "Беспокойно спалось Эльзе. А на утро никак не могла припомнить, как звала его и мучилась, что не могла припомнить,как его

звали. Моего сыночка,моего единственного сыночка! И еще думала, вот отчего он боялся назваться сыном моим21. В оплощенным , таким, как я хотела бы его иметь. И знала, что это малодушие и слабость, а уж не могла никак совладеть с собой. Матери,матери в о п л о щ е н н ы х — вы самые счастливые из женщин! Но знала она, что порог, который надо понемногу стереть, граньмежду видимым и невидимым — разной плоти. И что века нужнытерпеливой веры и любви для этого, и что это для этого онитак стоят — он там, она здесь. И еще помнила она, как он обещал ей, что любовь все может, что она разрешает узы и сама границ не имеет и не боится уз"» (л. 60а).

Подобно телу, которое, обладая скоростью, равной скорости света, теряет свою массу, плоть, взятая в масштабе бессмертияи этим свойством характеризуемая, начинает пресуществляться,и форма этогопресуществления — развошющение. На Рождестве, когда уже зажжены свечи, о н а призывает: «"Светлое мое солнце, будем радоваться!" Ноподумала: "А я сегодня согрешила". Он услышал ее мысли и отвечал: "Я беру твой грех на себя — мне это позволено". Идалее — "Живите по законам духа! верьте в бессмертие плоти и станет плоть ваша подобна облаку, пронизанному светом". — "Как же ты возмешь мой грех и у тебя будет не чисто?" — "Как ты думаешь, если бросить на малюсенькуюискру тяжелое, — что будет?" — "Затушит". — "А если маленькуюсоринку бросить в большое пламя?" — "Уничтожится в светлом без остатка!" — "Так не бойся! Любовь моя к тебе светлое пламя! Я белое пламя — не бойся!"» (лл. 62—62а). Но эти советы и эти залоги не всегдадейственны. Воздушный и безгрешный не всегда может войти в положение телесновоплощенной и грешной. Вот и сейчас — «Третий час ночи. За стенами глубоко спит город. Эльза не спит. Против Эльзы на стуле, согнув худощавую долгую фигуру, сел рыцарь. Жалко благостно обнажились из расстегнутой сорочкишея и часть груди. И смотритна нее, точно жалеет. — "Сам себя пожалей, в о з д у ш н ы й бедняк! Спят все, мы одни..." Она просила его: "Уйди в небо, где не обижают". — Он молчал. — "Уйди в небо, где не бьют. Не могу видеть лицо твое оскверненным пощечинами". — Он молчал в строгой чистоте. — "Нет, уйди от меня, оставь меня, я грешная". — Он наклонился перед ней и поцеловал ее руки. Нищие руки в о п л о щ е н н о й , грешной женщины.Господи! ему прости!

416

если предавал твои таинства — прости... Ондоверчиво, не понимая, что ей причиняет, засыпал у ее постели,и становился воздух комнаты полон

его невинностью и его милыми снами. Но ранит нам сердце чистота и мучает нас непорочная белизна инея. И как вид березки, опушенной инеем, стройной, в белых ветвях непобедимой чистоты, ранит намбескрылое сердце какой-то дивной невозможностью, — так тяжело было Эльзе видеть непорочную плоть сына, крепко спящего. И из комнаты, где надышал он своей невиновной верой в нее и сном, она принуждена была часто выйти, иначе душило ее за горло и слезы жгли глаза, и смятение было ей не по силам. Что же делать — она была грешная... "Мучаюсь и содрогаюсь от твоей невинности". И грудь ее сжималась, было больно и неловко грешной женщине, давило ее трогательностью, чистотой его» (лл.64-64а)22.

Во второй части «Бедного рыцаря» («Изпоучений Светлой Горницы») тема воплощения приобретает оттенок доктринальности и все чаще соотносится сосмертью другого сына — Божьего, хотя и не исчерпывается только этим отнесением. Не менее существенно, что эта тема всетеснее увязывается с проблемой освобождения в его христианском понимании. «Стража мы грядущего чуда, — подумала еще: Не одни они так стоят на гранях — и уже ходят по земле вестники, что скоро придет освобождение. В то же мгновение входит ее сыни говорит: Так несомневайся же о нас, родная, прежде был час таинства плоти и приходили возвещать в о п л о щ е н и е , а теперь час приходит,разрешения уз и приходят р а з в о п л о щ е н н ы е — невидимые.Ноидут за мной другие, те больше скажут, чем я. Я же недостоин многое сказать — и ты недостойна услышать» (л. 71). И тут же вслед: «Матери! — матери воплощенныхтеплой плотью. Помните, что дети ваши несут новую чашу — света, и уже опрокинута она пролиться в мир! А вы хотите поглотить свет тенью своей боязни и сумраком своей заботы одеть! Почему вы не боитесь за ласточек в небе!? За жаворонков в высоте воздуха!? Но вы смело верите в птичку и звезды и вы расставляете посуду на полке и верите доске и горстиржавых гвоздей, что посуда не попадает вам на голову!... А в чудо рождения духа от вас не верите! [... ] В боязнь свою вы верили и в заботу, а в чудо рождения от вас — вы не верили! ...» (лл. 71-71а); — «Каждый ждущий воплотить в мир — в утренней радости, — воплотит от Духа Святого. И в печали слезного восторга воплотит от него же. [... ] Убийство имеет степени, и сперва жаждут отомстить и покаратьсобственноручно, потом, становясь чище, полагают дело мщения, суда и наказания в руки высших. Но посвящениеистинное начинается там,где кончается з а к о н п л о т и о непреложности оплаты за ошибки — и начинается з а к о н д у х а о благодати всеобщей радости. Две дороги, прошлого и будущего, соединяются здесь. [... ] Свет свечи светит вперед и назад. Нет прошлого и будущего тому, кто идет светить. Счастье забвения и прощё,- ния во всем, в единый миг времени, и пусть верят в возможностьтакого чуда, и если бы все так верили, пришлобы чудо и уничтожилосьбы страдание и разложение во всех вещах. Не верьте словам верящего в наказа-

ние и необходимость его. Кто наказывает, вносит страдание в мир и гибель и заводит в переулок и покидает там» (лл. 73-73а); — «Но есть силы лежащие, а есть силы действующие, к ним принадлежат: любовь, вера, и самая высшая действующая — Вера в Чудо, эта — границ не имеет, и кто этой силой действует, тот свободен. Ноу каждого смысла — тысяча тысяч смыслов, так как закон каждого смысла — бесконечность! [... ] Ничего нет невозможного для чуда. Пусть верят больше з а к о н у д у х а , чем з а к о н у п л о т и . Закон тела — возмездие и непреложность. А закон духа — Благодать. Благодать — это Сила Сил, воскре - ш а ю щ а я м е р т в ы х и творящая миры. Пусть верят. — Закон возмездия — это закон плоти, он составляется из того, что исходит от нас в радости и горе, в добре и злобе, во все мгновения сопутствует нам,как туча тьмы, либо облаком сияния, становясь по делам: или дорогой твердой, либо затягивающим болотом. Это карма Индусов. Карма есть закон плоти, а закон духа — Благодать. Закон духа выше закона плоти, как милосердие выше справедливости» (лл. 74а-75а); — «Ничего нет невозможного для чуда. Таинство чуда выше закона возмездия — Кармы, а любовь высшее чудо, она дает бескрылому крылья. [...] Животные не несут кармы, и в бедствие они введены человеком, образующим темные потоки жизни и кармические тучи, обрывы и обвалы. Так семя женысотрет голову змия. Завет Христа в своем развитии уничтожитсумрачный закон кармы. [... ] делайте доброе из любви, и кармические законы не будут над вами властны. [... ] Вы будете жить в законах Благодати, и плоть ваша преобразится. Не бывает, чтобы новые побеги съели дерево, и отпадает только то, что стало ненужным во времени, т.е. в последовательности» (лл.87-88, ср.л. 91).

Здесь нет нужды останавливаться особо на деталях или даже на некоторых существенных идеях, поскольку или о них уже писалось, или они не принадлежат в строгом смысле слова именно к описываемому мифу, но характеризуют 'более общие структуры той картины мира, которая вскрывается во всей совокупности литературных произведений Гуро, составляющих некое в высокой степени перетекающее из одного текста в другой единство, ср. описание внешности героя-«сына» с подчеркиванием его нескладности, надругательств над ним и обид, но и вместе с тем — его чистоты, благородства, бескорыстия, возвышенного образа мыслей, идеальности или «разыгрывание» противопоставления г о р о д а , шумного, грязного, стесненного, исполненного пороков, греха, злобы, низменности, и п р и р о д ы , открытой, чистой, гармоничной, дарующей жизнь, свет, любовь и потому чуждой страданию, или, наконец, то незаметное, тонкое смешение «реального» и «сверхреального», которое так характерно для творческой манеры писательницы. Последняя черта очень существенна для «Бедного рыцаря» и многое в нем определяет, а иногда и объясняет. С этой чертой связано то очень искусно и незаметно, особенно по началу, проведенное в о в л е ч е н и е мифа об Эльзе и ее сыне в основной христианский миф — историю мученической смерти Христа и его воскресения, следствием чего — весьма тактично осуществ-

418

контекст других идей, обнаруживающих высокую степень подобия. Оба автора констатируют кризисное состояние современной жизни и указывают выход из него. Кризисность проявляет себя в остром ощущении «небратства» в мире (слова Федорова), в разорении природы и недостойном человека отношении друг к другу (вплоть до истребления). «Город есть совокупность небратских состояний» (Федоров 1913, 455), он главный носитель «страшной силы небратства» (Федоров 1907, 8), которая разъединяет людей, порождая неправду «замыкания каждого в самом себе»26. Но есть и выход из кризиса. Для этого надо «найти, наконец, потерянный смысл жизни, понять цель, для которой существует человек и устроить жизнь сообразно с ней. И тогда сама собой уничтожится вся путаница, вся бессмыслица современной жизни» (Федоров 1913, 237). Этот потерянный смысл и эта ставимая человеком перед самим собой цель предполагают ту полноту и всеобщность, которые входят в понятие Царства Божия. Ночеловек, поверив сатане, «осудил себя на знаниебез действия» (ср.: Зеньковский 1950, 136), пренебрегши тем, что после Христа сила спасения уже пребывает в мире. Поэтому необходимо, чтобы философия стала «активным проектом долженствующего быть, проектом всеобщего дела» (Федоров 1907, 334) «Жить нужно не для себя (эгоизм) и не для других (альтруизм),а со в с е м и и для всех» (Федоров 1907, 96,ср. 118, 314 и др.). И на этом пути нужно искать преодоления смерти, к неправде которой Федоров непримирим. Но союзником смерти является сам человек, когда он отделяет себя от живых и от мертвых. Братство и родство2''' должны помочь выйти из этой ложной самоизоляции.

На фоне этого «общего» контекста и его ядра — идеи в о с к р е ш е - н и я , освещающей своим светом весь этот контекст, как ни странно, легко впасть в две противоположные крайности — не увидеть того глу- бинно-общего, которое, действительно, объединяет идеи Федорова и Гуро в наиболее напряженно-интенсивном их слое, и не заметить существенных различий между двумя авторами, налагаемых как индивидуальные узоры на общую основу. П е р в о е можно обозначить как общее обоим стремление к преодолению дурного эмпирического времени истории и выходу в царство свободы, понимаемое как Царство Божие во всей мыслимой его полноте и универсальности; достигается это состояниепри том преображении человека, когда он выходит из самоизоляции, признав свое р о д с т в о и б р а т с т в о совсем, чтоесть в мире28. Второ е относится к различиям. Акцент на отцовстве ставится Федоровым, на материнстве — Гуро. У первого — «реальное», натуралистически-меха- ническое воскрешение из мертвых, вызыва~ющее определенные сомнения с христианской точки зрения; у второй — «сверх-реальное» обретение родства и воскр'ешение как снятие закона плоти и переход к закону Духа; при этом речь идет не просто и не только о воскрешении мертвых и, следовательно, об исправлении результатов прошлого, но и об обретении родства в н а с т о я щ е м , о чуде породнения и открываемогоим спасения, о духовности этого феномена установления «равной степени» в вошющенности. Сын, «бедный рыцарь» рассказывает об этом чуде и —

420