В.Н. Топоров - Миф. Ритуал. Символ. Образ

только то, что есть в нас, ни от времени, ни от о б с т о я т е л ь с т в с о в с е м не з а в и с я щ е е » (П1936, 69).

Но наиболее интересные соображения о времени содержатся в рукописи критической заметки Батенькова о второй части «Мертвых душ». В этой заметке целый ряд весьма проницательных наблюдений и некоторые предположения-предсказания38, которые были подтверждены в дальнейшем. Обращение к «Мертвым душам» как бы индуцировало тему пространства и времени. «Настоящее поколение оглушено временем и пространством, — пишет Батеньков. — Железные колеи, по которым катится общество, издают свой собственный шум39 и свист, гонят гармонию [... ] Поэзия Гоголя проникала прежде до внутренности души [... ] Теперь уже насильственно или естественно, но дух убит, сердце переродилось, ум иначе организовался» (МД 317). Напор времени, который ощутил Батеньков при чтении поэмы Гоголя, как бы принудительно заставил прислушаться к тому т а к т у в р е м е н и , который еще различим за хаотическими шумами его. Правда, это не самый скрытый и глубоко упрятанный такт, и это не такт эпохи, не ведущий ее ритм. «К счастию, с пошлым человеком далеко можно теперь унестись; это, вероятно,поэт и предвидел; покрайней мере, во в р е м е н и так т его в е- р е н» (МД 317). Но все-таки роль времени, созидательная или разрушительная, но в любом случае вызывающая огромные изменения, была прочувствована только в этой заметке и выражена почти пророчески. Время вдруг вышло на историческую арену и стало мощнойдвижущей силой русской жизни, получившей страшное ускорение. — «Ноне должно ошибаться и в том, — пишет Батеньков, — что целую громаду жизни в р е м я с д в . и н у л о с прежней черты и далеко унесло от желаний и ожиданий, которыми она была повита; унесло, верно, уже невозвратно. Едва линевсе теперь чувствуют, что время с о о б щ и л о всю с в о ю с к о р о с т ь д е л а м и, поглотив их историческую громаду, самопод ними отяжелело. Действуя некогда на бытия отдельные, оно пожирало их разрушенными; теперь стремится быстро пожрать собственные свои тысячелетние звенья совсем их произведением. Д о л ж н о з н а т ь вре м я4**, когда принимаешься писать» (МД316). Последняя фраза может уже рассматриваться как своего рода откровениевремени, и Батеньков, видимо, так и понял это явление. Во всякомслучае как математик и геометр, как инженери строитель-практик, как человек чуткийк структуре пространства, Батеньков впервые и, кажется, единственныйраз ставит серьезнейшую задачу в связи с временем — «Надобно о т г а д а т ь с о в р е м е н н о е н а п р а в л е н и е э к в а т о р и а л ь н о и от- к р ы т ь его н а к л о н е н и е к п р е ж н е м у . Тутполярная звезда никому неизвестна и чрез отрицание только предполагается» (МД31 б)41.

Весь жизненныйпуть Батенькова (как и, конечно, его главныекомпоненты или даже «агенты»42 — пространство и время) был столь исключителен в личном плане43, что не один исследователь писал, что

судьба Батенькова была горше унасти всех остальных пострадавших и даже повешенных. И это при том, что и по началу расследованиядела и по сути первоначальной вины Батенькова ему не должно было грозить

461

не только такое страшное, но и просто относительно тяжелое наказание. Здесь нет необходимости возвращаться к разным точкам зрения о причинах назначенного ему наказания. Также не обязательно в данном случае снова муссировать вопрос о сумасшествии, симуляции его или просто необыкновенной силе духа узника. Нельзя исключать, что все эти точки зрения имеют свои основания, но в «большом жизненном цикле» одиночного заключения они могут и не исключать одна другую.

Батеньков, действительно, был с т р а н н ы м человеком44 — в своем зрении, слухе, языке и стиле, в своих мыслях и жизни души, в своем отношении к пространству, к друзьям, в своем внешнем поведении. И за всеми этими проявлениями странности узревается их органичность, ненадуманность, отсутствие оригинальничаний и угадывается некая общая исходная причина. Нет смысла и возможностей пытаться тут определить ее, но зато нужно решительно подчеркнуть, что порожденная ею странность характера не могла не выступить наружу (и, возможно, в преувеличенных, даже вызывающе-парадоксальных формах) тогда, когда Батеньков оказался в экстремальной ситуации, осложнявшейся, видимо, тем, что свои отношения с Николаем I в это время он мог воспринимать как своего рода поединок. Выиграть его Батеньков не мог по условию; принять милость царя в конечном счете тоже не мог, хотя в минуту благоразумия или, наоборот, слабости (судить об этом трудно) он и просил о ней45. Победа могла быть достигнута на совсем иных путях, и, если только это удалось Батенькову, то ценой невероятных мучений, жертв, ломки всей своей жизни, болезненных деформаций. В заключение этой статьи уместно наметить еще один аспект темы — и с т о р и ч е с к и й (хотя есть ли такой параметр в жизни людей, подобных Батенькову?). Суть его в обозначении некоторых разных (пусть на поверхности) периодов жизни Батенькова с точки зрения его отношений с пространством и тех «пространственных» условий, которые ему предлагались в каждый из этих периодов. О детских и юношеских годах речь шла выше. Сведений «внутреннего» характера о периоде войны 12-го года и заграничных походов недостаточно, они несколько иного рода, чем необходимо, и кроме того, судя по ряду данных, внешняя активность молодого воина не способствовала проявлению более глубоких структур егосознания.

Важнее, пожалуй, обратиться к годам, проведенным Батеньковым в Сибири (с конца 1816 г. и до возвращения в Петербург) и подробно описанным В-.Г. Карцевым, а отчасти и некоторыми другими исследователями. К тому же, существует и более непосредственный источник — письма Батенькова из Сибири (П 1936). Активная, успешнаяи полезная деятельность его в Сибири, несомненно, увлекавшая его самого, встречи с интересными людьми (глубокое уважение и привязанность к М.М. Сперанскому Батеньков сохранил до конца), далеко идущие замыслы, планы, проекты, мечты о решительном преобразовании Сибири и изменении ее роли в Российской Империи, наконец, жизнь в тех краях, где он родился и вырос, где еще жила его мать и которые ондушевно любил46, — всё это не может скрыть заметный налет какого-то неблагополучия на жизни Батенькова, некоторую временами обнаруживающуюся тревогу,

462

иногда даже наличность отдельных высказываний, желание оставить Сибирь. Создается впечатление некоей неадекватности самоописания своего внутреннего состояния в отношении к реальной жизни и деятельности Батенькова — тем более, что и эти самоописания внутренне противоречивы. Уравновешенной оценки своего состояния нет, что-то нарушено, и все это вызывает известную угнетенность духа.

С мая 1817 года в письмах друзьям (чаще всего А.А. Елагину) появляется мотив удаленности от них, хотя дружба как бы нейтрализует расстояние («Я здесь совершенно один [... ], но есть небольшой кружок друзей; я далеко от них, но сто не препядствует взаимной связи, мы меняемся своими мыслями и забываем обстоятельства и расстояние» (П 1936, 72) или «Далеко и в пустыне голос любящих меня услаждает горесть дней, основание дружбы моей с тобою непоколебимо, и пусть вселенная обратится опять в хаос, всё не будет беспорядок совершенной, ибомы нарушим его своим согласием» (П 1936,74).Но уже тогда же неожиданно — «я сосредоточен в одной точьке, живу здесь только в самом себе [... ] Ежели бы и друзья оставили меня, ежели б и они не утешали удаленного, тогда бы, тогда бы... Право, не знаю, что ... умереть; но умереть, не живши, и страшно и несправедливо» (П 1936, 75)47. И далее, от письма к письму: «И здесь для меня пустыня. Множество обстоятельств [...] не позволяют и подумать оставить Сибирь в скором времени. [...] Слабости... точно, я слаб теперь и переменился действительно. Мое воображение подобится увеличительному стеклу [...]; малые неприятности представляют ужаснымибедствиями. Однако етого достаточно, чтоб навсегда разлучить меня с покоем; а пустыня, одиночество, удаление от друзей не суть ли новые моимучители? Опять за жалобы! [... ]» (П 1936, 76-77); — «[... ] удален на целую четверть величины всей земли» (П 1936,79);— «Кругом пустота, кругом льды: и в мертвой природе, и в самых сердцах. Кажется, миновал уже золотой век мой [... ] Верно, все вещи остались неизменными, они переменились только для одного меня. Если б ты сейчас предстал ко мне, то не узнал бы своего друга: вместо удовольствий увидел бы слезы. Скучая самою жизнию, я не могу быть приятен другим [... ]» (П 1936,85); — «Вы одни составляете всю свяаь мою с миром — не оставляйте меня. Пустынный мрак страшен, одиночество тягостно, злоба людей люта — не оставляйте меня. Вами я примиряюсь с роком, вами ощущаю собственное бытие мое,изъязвленное страданиями [...]» (П 1936, 96). — Иногда самому Батенькову кажется, что с нимпроисходит что-то странное, возможно необратимое: «Впрочем, нрав мой сделался до чрезвычайности с т р а н н ы м : [... ] а иногда делаюсь совершенно болваном, неспособным не только говорить, но даже слушать и видеть, что другие делают. В таком болванном положении теперь я к тебе пишу, почему и не ищи связи и толку» (П 1936, 81). В письме от 26 марта 1819 г. Елагиным — «я лишился всего — нет уже моей матери, и Сибирь, с которою прервались, таким образом, все сердечные связи, сделалась для меня ужасною пустынею, темницею, совершенным адом» (П 1936, 98)48. Неизмеримые пустынныепространства Сибири кладут отпечаток на душу этого одинокого человека и, может быть, подводят к грани, за

463

которой открывается возможность некоего срыва или даже катастрофы, но тогда и там ей не суждено было состояться.

Положение меняется, когда Батеньков принимает участие в поездке по Сибири вместе со Сперанским: прежнее пространство «мертвой пустыни» (Стих. 152), мрака, льда, холода, молчания, разъединенияпреобразуется, как бы улучшается; оно остается отдаленным, но в нем подчеркивается его величина и величие, в нем узреваются ростки будущего, внутренние его потенции, оно покоряет чувства и в лучших своих местах вызывает восторг49; «Я переплывал воды Байкала, перенеся величайшие пространства, обозревал природу во всем ее величестве [... ] Тихо — и сердце наполняется каким-то особеннымвосторгом при виде сего озера. Воображение чрезвычайной отдаленности оного от средоточия отечества нашего, совершенной недостаток постоянного населения, дикая природа [... ] — и мысль, что там за водами, за высокими хребтами гор, близко начинается земля, отличная от всех, виденных нами [... ] — всё сто питает в душе задумчивость и особенные, неизъяснимые чувства» (П 1936,107). Горизонты — и не только сибирские — теперь расширились, и представления о «сибирском» пространстве дифференцировались. Позже он напишет: «Таким образом Сибирь теперь не только холодная, снежная, ссылочная страна, запертая Ледовитым морем, но распространилась и на Юг, в места,щедро облагодетельствованные природою, ожидая только соразмерного с естественными богатствами ее населения, чтоб довершить значение нового мира для Русского народа и царства» (ЗЖ 273). «Сибирское» пространство (ср. «орбита Сибири». П 1916,81) естественно отсылало к другим «пространствам» России, увиденнымтеперь синтетическии стереометрически, и исполняло чувством ответственности, долга перед всеми этими пространствами и всеми их временами и озабоченности за выполнение задуманного. «В себе должны мы переработать и прошедшее и будущее. Этодолг наш пред отечеством. Иначе вся г р о м а д а наша явится безсодержания, с т е р е о м е т р и ч е с к и м т е л о м , лишенным красоты и теней, и все прожитое время издержкою» (ЗЖ 275).

Впрочем, странности не исчезли и когда Батеньков оказался в Петербурге. Странным было сотрудничествосАракчеевым (таким оно казалось многим современникам,только на этом основании подозрительно относившимся к Батенькову, как к «аракчеевцу»), ноеще более странным было то, что в известном отношении они не толькоделали общее дело, но и имели общие цели, разделяли общие надежды. Странность (на это не хотят часто обращать внимания), несомненно,была и в некоей, во всяком случае для внешнего наблюдателя, неопределенности инемотивированности вхождения Батенькова в рылеевско-бестужевскую компанию50, ив том, как протекали для него два следовавших друг за другомкоротких периода — между 14 и 28 декабря, когда онбыл арестован, и после 28 декабря вплоть до вынесения приговора51. Во всяком случае нужно помнить, что поначалу положение Батенькова было предпочтительным по сравнению с подавляющим большинством заговорщиков52. Но как бы то ни было, вскоре Батеньков оказался в крепости, сначала в Свартгольме, а потом в Алексеевском равелине Петропавловской крепости. 21 год 1месяци 18 дней провел он в строжайшемодиночном заключении.

464

Перепад между неизмеримым пространством Сибири и пространством одиночной камеры5^ был слишком велик, чтоб не потрясти Батенькова до основания. Первые впечатления его, о которых можно судить по поэме «Одичалый», писавшейся в Свартгольмской крепости, — пространства нет вообще, даже и за пределами камеры или •— в лучшем случае — ономинимально. Вода одна, и нет земли, I Жизнь томно факел погашает. I [... ] Там серый свет,/ Пространства не т. /И время медленно ступает... I [... ] И там уму I В тюрьме тюрьму I Еще придумалосьустроить... I Легко ему I Во мраке — тьму, / В теснине — тесноту удвоить! и далее: Здесь взор потухший лишь находит I Пространство в нескольких шагах I [ . . . ] / И наувлажненных дверях I Следы страданий позабытых. I Живой в гробу, I Кляну судьбу [... ] (Стих. 92-93)54.

Батеньков, несомненно, имел возможность не оказаться в этом «беспространстве», в «тесных пределах», но принял худшее (отчасти, видимо, добровольно или во всяком случае заставив свою волю сделать этот выбор и/или принять его). Но и оказавшись в таком положении, он всетаки мог облегчить без всякого труда условия своего существования: ему разрешалось писать на волю и получать письма, и он мог выходить из камеры и прогуливаться по коридору. И то и другое «расширяло» пространство — идеальное и реальное. От того и другого он отказался,и отказ этот не мог быть иным, нежели добровольным55. На этом пути Батеньков нащупывал очертания своего «странного», парадоксального выхода из положения.«Бог дал мне вдруг глубокое чувство, и я знаю, что Бог, — писал он неизвестному адресату уже в 1846 г. — Я убедился в том, что не должен оставлять своего уединения и не жалеть, что прекращаю все связи с людьми. [... ] Таким образом и начал жить умом и тою же силою хранить себя» (П 1916, 43). И тогда же он писал А.П. Елагиной, что «Богу угодно было прервать нить прежней моей жизни, и нам остается, не выходя в изъяснения, покориться Его воле» (П 1916, 46). И в этом выборе, тоже добровольном, Батеньков, видимо, опирался на желание, проявлявшееся в нем и ранее, избавиться от рутины, начать н о в у ю ж и з н ь , открыть для себя н о в ы е п р о с т р а н с т в а для этой новой жизни. Этим пространством для узника могла быть только с в о б о д а , уже не физическая (в это время он о ней не мог и мечтать, и главное, она была ничтожна по сравнению с другой свободой), но духовная56.

Но поиск и обретение такой свободы и в таких условиях неотделимы от чувства ужаса, охватившего ищущего. И «титаническая» натура Батенькова полностью прошла через это пространство ужаса, ощутила этот terror antiquus и потряслась им до основания. Помрачение ума, отрицать которое едва ли можно, было просветлением в пространстве души. Об этом сверхчеловеческом опыте, который мог привести к человеко-

божию и самообожению, он поведал и в стихах и в исповедальной прозе о своем двадцатилетие продолжавшемся откровении. Во мне ли оттиск божества? I Я ль создан мира господином? I Создатель — благ. Ужель их два? I Могу ль его назваться сыном? («Одичалый». Стих. 92), с одной стороны,и, с другой: «С Ноября 1827 до 1828 года было откровение;

465

Слово Божие. [.ч. ] На Страстной неделе 1828годапроизошло новое потрясение души, но я приметил самый переход, в котором стал слышать

голос.С этого дня я не имел уже воли и должен был беспрекословно следовать всякому повелению [... ] и покоряться влечению силы, далеко превосходившей естественное состояние [... ] Вдень Пасхи [... ]восторг ,достиг своей высшей степени. Я п о ч у в с т в о в а л с е б я Творцом, р а в н ы м Богу, и вместе с Богом решился разрушить мири пересоздать. По окончании этого восторга первый возврат обыкновенного разума с отсутствием чрезвычайной силы привел меня в крайний ужас. [... ]

Вэтом состояниивозвратился говорящий мне голос и стал строго судить

иосуждать меня [... ] Онпоставил меня на колени на непрерывную мо-

литву перед образом Троицы и мучил, повелевая и отменяя свои повеления и изъяснения. Так простоял я на коленях целый месяц [... ] Между тем понятие светлело и светлело [...]» (П 1916,32-35). Складывалось решение «обнажиться от всего, что составляет построение жизни, слагаемое опытом и обстоятельством», но страдания продолжались до тех пор, пока Батеньков «не отрекся от всего внешнего и не обратился внутрь самого себя» (ЗЖ 468)57. Видимо, именно тогда и произошло то, о чем писал он 10 мая 1847 г. П.В. Киреевскому: «Чувство Божией благости проникло весь мой состав, и в нем нет места, не з а н я т о г о л ю бо- в и ю к людям. Она пресуществила во мне всякоечувство зла, и мне всё кажется, что я недовольно терпел» (П 1916,50). Пространство соблазн а («псевдобожественное»), о котором можно судить по отдельным намекам и, вероятно, по назойливо повторяющемуся в «Тюремной песне» мотиву Восторгом чудным окрыленный, / Вознесся я до высоты (Стих. 98 и далее), откуда зримо максимально широкое, в принципе всё земное пространство (ср. детские впечатления обзора с высокого места), уступает место п р о с т р а н с т в у л ю б в и , в котором всё заполнено, ибо «нет места, не занятого любовию».

На этом пути Батеньков и нашел свое спасение и свою свободу, открыл для себя новую жизнь и, отрекшись от многого внешнего, сам стал новым человеком. Самое удивительное, что и этот подвиг всей жизни, главная его победа, направлялся имманентной ему «пространственно- :тью» и в конечномсчете откладывался пространственно— в виде н о- з о г о п р о с т р а н с т в а , столь отличного от исходного «титанического» и все-таки с ним связанного серией переходных пространств. С в е т шределяет это новое пространство, и человек, открывший в себе свет, юзженный Творцом58, тем самым становится соприродным этому пространству света.

П р и м е ч а н и я

Ср. Heidegger M. Die Kunst und der Raum. Sankt Gallen, 1969;Idem. Holzwege. Frankfurt am Main, 1963, и др.

2Heidegger M. Die Kunst... В несколько иной перспективе ср. работу автора этих строк:

Пространство и текст // Текст: семантика и структура. М., 1983,227-284, 298299 и др.

466

Тем более, что сами писатели и художники иногда сознательно заостренно формулируют образ-символ своего пространства. «Первобытная пещера, а не модное лоно, — вот (венским мистикам наперекор) образ моих игр, когда мне было три-четыре года» (Владимир Набоков. Другие берега) и далее, после описания этих «диванно-пещерных игр» и их жизненной роли с выходом к теме эпохи, судьбы, провиденциального: «Допускаю, что я не в меру привязан к самым ранним своим впечатлениям; но как же не быть мне благодарным им? Они проложили путь в сущий рай осязательных и зрительных откровений [...] Загадочно-болезненное блаженство не изошло за полвека, если и ныне возвращаюсь к этим первичным чувствам. Они принадлежат гармонии моего совершеннейшего, счастливейшего детства, — ив силу этой гармонии, онис волшебной легкостью, сами по себе, без поэтического участия, откладываются в памяти сразу перебеленными черновиками. [...] И вот еще соображение: сдается мне, что в смысле этого раннего набирания мира русские дети моего поколения и круга одарены были восприимчивостию поистине гениальной, точно судьба в предвидении катастрофы, которой предстояло убрать сразу и навсегда прелестную декорацию, честно пыталась возместить будущую потерю, наделяя их души и тем, что по годам им еще не причиталось. [...] Ни в среде, ни в наследственности не могу нащупать тайный прибор, оттиснувший в начале моей жизни тот неповторимый водяной знак, который сам различаю, только подняв ее на свет искусства».

См. Записки Г.С.Батенькова. Данные. Повесть собственной жизни // Русский архив, год 19-й, 1881, II (2), 251-276 (далее — ЗЖ); Записки о масонстве // Лыпин. АН. Русское масонство XVIII и первой четверти XIX в. Пг., 1916, 461-468 (далее — ЗМ); Г.С. Батеньков. — «Русские Пропилеи». Том 2. Материалы по истории русской мысли и литературы. Собрал и приготовил к печати М.Гершензон.М., 1916, 20-110 (далее — П 1916); Письма Г.С. Батенькова, И.И. Пущина и Э.Г. Толля. Подготовка текста писем, статьи и комментарии Е.Н. Коншиной, А.А.Сабурова и В.М. Федоровой. Под общей редакцией Е.П. Козьмина. М., 1936 (далее — П 1936); Илюшин А.А. Поэзия декабриста Г.С .Батенькова. М., 1978, 90-165 (далее — Стих.); Статья Г.С.Батенькова, написанная в связи с сообщением о выходе в свет второй части «Мертвых душ» Гоголя (1849), ср. Снытко Т.Г. Г.С.Батеньков-литератор // Литературное наследство, т. 60, кн. 1-я.Декабристы-литераторы. М., 1956, 316-318 (далее — МД). 1906 (137-188: Из бумаг Батенькова; далее — Мем.); Воспоминания и рассказы деятелей тайных обществ 1820-х годов. Т. II. Под общей редакцией Ю.Г. Оксмана и С.Н. Чернова. Л., 1933 (далее — Восп.). — Кое-что может быть извлечено и из других воспоминаний, ср. Греч Н.И. Записки о моей жизни. М.—Л., 1930, особенно 449-452, 502-507; Рассказы о Батенькове // Русский архив, 1881, III, № 2 и др. Излитературы о Батенькове, теперь уже многочисленной, особо стоит отметить: М.О .Гершензон (см. П 1916, 20-27); Модзалевский Б.Л. Декабрист Батеньков // Русский Исторический Журнал 1918, кн.5, 101-153; С.Н .Чернов (см. Восп., 59-67); А.А .Сабуров (см. П 1936, 11-47); Т.Г. Снытко (см.МД, 289-315, 318-320); Карцев В.Г. Декабрист Г.С. Батеньков. Новосибирск, 1965;А.А. Илюшин (см. Стих., 5-83); Лучшее А. Декабрист Батеньков // Декабристы в Сибири, т. 2. Иркутск, 1975; Немзер А. Голос услышан /./Вопр. литер. 1980, № 2 и др.,а также Русские писатели. 1800—1917. Биографический словарь. 1, М., 1989,173—175 (ИлюшинА.А., Рогинский А.Б.).

Один из исследователей видит «в духовном облике Батенькова ... начало какой-то мути не сознания,а чувств и настроения, отсутствие естественности и простодушия...» (см. Чернов С.Н. Указ, соч., 67 (-Восп.).

Н.И. Греч, хорошо знавший Батенькова и не склонный к завышенным оценкам,пишет о нем в своих воспоминаниях:«Батеньков жил в Петербурге у Сперанского (в доме Армянской церкви), занимался науками, например, изъяснением египетских иероглифов и исследованием разных отраслей государственного управления. Однажды прочитал он мне прекрасныйпроект устройства гражданской и уголовной части, вкотором было много ума,начитанности, наблюдательности [...] Видя в нем человека умного-, интересного и прямодушного, я обращалсяс ним просто и находил большое удовольст* вие в его беседе» (Греч Н.И. Указ, соч.,504) и несколько дальше — «В нынешнем

(1859) году приехал в Петербург, и я имел несказанное удовольствиес нимсвидеться. Он сохранил свой ум, прямой и твердый [...]» (Там же, 507).

467

1® Эти же темы самосознания, Я, пространства, речи-слова в их взаимосвязи и взаимозависимости с удивительным проникновением в мир ребенка отражены в «Котике Летаеве» Андрея Белого, и обращение к соответствующим местам этого произведения броса-

ет свет и на эти же темы у Батенькова, описанные скупее и без тойхудожественной силы и аналитизма, что у Белого. Лишь вскользь можно упомянуть несколько мотивов из

«Котика Летаева», которые позволяют «додумать» и описанные вкратце Батеньковым эпизоды своего детства: «Самосознание, как младенец во мне, широко открыло глаза, и сломало все — до первой вспышки сознания; сломан лед: слов, понятий и смыслов; многообразие рассудочных истин проросло и охвачено ритмами [...]; смысл есть жизнь: м о я ж и з н ь ; она — в ритме годин [...] Вижу там: пережитое — пережито мной; только мной; сознание детства [...] — в точке этого мига детство узнало б себя: с самосознанием оно слито; падает все между ними; листопадами носятся смыслы слов: они отвалились от древа: и невнятица слов вокруг меня — шелестит и порхает; смыслы

их я отверг; передо мной — первое сознаниедетства [...]». Или: « — не было разделения на "Я" и "не-Я", не было ни пространства, ни времени... И вместо этого было: —

состояние натяжения ощущений; будто все-все-все ширилось: расширялось [...] И сознание было: сознаванием необъятного, обниманием необъятного; неодолимые дали пространств ощущались ужасно [...]: внутри себя... внутрь себя достигалось смутное знание: переносилось сознание [...] к ц е н т р у ; и — мучилось. — "Так нельзя". [...] "Помогите"... Центр — вспыхивал: — "Я — один в необъятном". —."Ничего внутри: все — во вне"... И опять угасал. Сознание, расширяясь,бежало обратно [...]; возникало "Я" и "не-Я"; возникали отдельности...». Ил и: « — "Идет, идет: вот — идет" — и уносится [...]: в пещерные излучины ч е р е п а ... И вы видите, что Он входит... Он стоит между светлого рева лучей [...] и смотрит... ТотСамый... И— темсамым взглядом... который вы узнаете, как... то, что отдавалось в душе: исконно-знакомым, заветнейшим, незабываемым никогда... Голос: — "Я"... Пришло, пришло,пришло: пришло — "Я"...». Или: « — "Я" и "в с е к р у г о м " — связаны: ощущение строит мнеокружение [...]; а "Я" — без действительности [...] я сжимаюся в точку, чтобы в тихом молчаньи из центра сознания вытянуть: линии, пункты,«грани [...]; меж ними —про- странства; в пространствах заводятся: папа, мама и... няня. Помню: — я выращивал комнаты; я налево, направо откладывал их от себя; в них — откладывал я себя: средь времен [...]; я копил времена: отлагал их пространством [...]». И, н а к о н е ц , о явлении слова и рождении памяти: «Очень я любил повторятьсо слов мамы, что когда меня подносили к окну, я увидел вспыхнувший газ в колониальноммагазине Выгодчикова, — разволновался, затрясся и торжественно произнес — свое первое слово: — "Огонь"...

Это — п о м н и л я твердо» (в автобиографическом тексте Ремизова «Подстриженными глазами» маленький мальчик, разбуженный ночью шумом, бросается к окну и видит, что горит соседнее здание — «И вдруг жгучая мысль [...] с болью пронзила меня, я п о н я л что-то — вспомнил, как вспоминается давно когда-тобывшее, глубокоскрытое, вдруг вспыхивающее пожаром, и, горя, я поднял руки к огню [...]»; этот эпизод, так или иначе освещенный и вдругих произведениях Ремизова, многое предопределил в его жизни, сложив особый «пожарный» комплекс,о чем см. в другом месте).

Количество подобных «личных» свидетельств достаточно велико. Интересно, что «онтогенетическое» в этой сфере образует параллель к «филогенетическому». Ср. многочисленныемифологемы о становлении сознания,Слова — от архаичных до поздних.

468

В этой связи уместно привлечь внимание к сходной концепции Радищева о возникновении пространства и Слове как венце его: «прежде начатия времен, когда не былобытию опоры, и все терялося в вечности и неизмеримости, все Источнику сил возможно было, не было начала. И се рука всемощная, т о л к н у в в е щ е с т в е н н о с . т ь в п р о с т р а н с т в о , дала ей движение [...] Первый мах в творении всесилен был; вся чудесность мира, вся его красота суть только следствия» («Слово оЛомоносове»). Такова же, по идее Радищева, роль Ломоносова как творца Слова и русской словесности. Та же схема (без участия Ломоносова) и в «песнословии» Радищева «Творение мира»: «бездна безвещия» вынуждена уступить место пространству, от имени которого в финале говорит С л о в о : Мысль благая,совершайся I [..,] I Где пространство днесь живет. I Оживись, телесно семя. I Пришли начало время IИ движенья вещество,/ Твердость телом, / Жизнь движеньем — I Се вещает Божество. — К радищевской триаде действие — движение — пространство ср. ту же схему в рассуждениях Батенькова (П 1916, 40); к «первому маху в творении» ср. образ «махового колеса для движения нашего неизмеримого отечества» (П 1916, 81).

«Слыхал я много раз название городской головы. Желательно мне было увидеть, как ходит голова, воображаемая мною огромною, без рук, без ног. И вот слышу: голова идет. Бросился к окну и думал, что меня обманули. Какая это голова!.. Где она? Просто идет Петр Анисимович. Не мог я никак понять, почему называют его головою; и, слыша в других случаях, что говорят так не шутя, стал сердиться на себя, что ничего в этом не разумею. Употребление искусственных терминов не дается младенцу; ему нужна истина наглядная, простая» (ЗЖ 253). Интересно, что образность подобных языковых обозначений не перестала быть для Батенькова отмеченной и в зрелые годы. В своих воспоминаниях Греч (Указ, соч., 452)рассказывает: «ВдругБатеньков спросил: — А гдеНиколай Иванович? (Кусов, тогдашнийгородской голова). Отвечали: — Он остался за Не-. вою (которая стала). — Голова! — сказал Батеньков, — какоеславноезвание голова! Ну что значит против этого какой-нибудьмайор! Ах, если бы быть головою! -—Якубо- вич сказал на это: — Будьте головами,только нам развяжите руки». — Примерно так же «прямолинейно» и «просто» воспринимал Батеньков до поры и пространство.

«Целые годы провел я, — пишет он, — стараясь совместить в себе два первые начертания: год и горизонт, нечто сходное с математическими кругами, но об этом после. Замечу только, что в мысли совершается действие, истинноедвижение [ср. о действиии движении в приведенной выше цитате из Радищева. — В.Т.] ,>сознательно, с участием воли. Такое устройство самого себя древние таинства называли царственнымискусством, символируя возраст человека сперва диким, нестройным, а потомкубическим камнем и, наконец, чертежною доскою» (ЗЖ 253).— Понятно, что эта символикаотсылает к идеям масонского круга, о которых сам Батеньков писал не раз. В «Записке о масонстве» он рассказывает о том чувстве, которое овладевает адептом при первом вступлении в ложу: поражает глубокая тишина, серьезность, присутствие некоего древнего света, вся обстановка таинства, «Обозрев символическиевещи, заметил, что они прошли чрез веки и люди их не касались. Приняв звание ученика, он смутился, видя необходимость сложиться вновь. Его поразило, что никто не может произнести слова, не получив нато позволениямастера [...]. Все движениядолжны иметь геоме- т р и ч е с к у ю правильность. Символ ученика есть г р у б ы й булыжныйкамень,и упражнение его должно состоять в отвердении, чтоб быть годным в здание храма [...] Самый образ pa6ot, требующий тишиныи углубления в самого себя, не может происходить в виду общей жизни и при открытых дверях [...] Посему никакой рассказ о масонстве не дает точного и ясного понятия, для сего требуется быть масоном и употреблять те определенные термины, тот язык, который, подобно м а т е м а т и ч е с к о м у , выработан и возделывается трудом множества поколений [...] Как п о з н а н и е с а м о г о себя и устройство жизни, чрез смерть проходящей,масонствоназываетсебя р а б о т о ю и и с к у с с т в о м , прилагая часто эпитет царственного [...] Вторую ступень составляют "товарищи"; им дан символом обтесанный к у б и ч е с к и й камень. Их упражнение — проверка и критика как приобретенныхв мире познаний, так и употребляемого с л о в а [...]. Третью ступень составляют "мастеры"; им присваивается действие волею на свой ум, память и воображение. Сообразно с этим символмастера есть ч и с л и т е л ь н а я доска с г е о м е т р и ч е с к и м и фигурамииэстетическими контурами» (ЗЖ 462-465).

469

13 О Батенысове-масоне ср.Пыпин А.Н. Указ, соч., 458 и ел.; Корцов В.Г. Указ, соч., 26 и ел. идр.

14 Это пространство, заставляющее не помнитьсебя (забыть себя), резко противоположно начальной ситуации, когда возникновение сознания, памяти и пространства произошло почти синхронно.

15 в обоих случаях пространство оказывается «нечеловекосообразным»: оноили не почеловеку узко, или не по человеку широко. Первое «набито» не только вещами, нои звуками в их какофонии, т.е. шумом. Второе, напротив, абсолютно немо: «Le silence eternel des ces espace^infinis m'effraie», — скажет Паскаль.

16 Ср.: эта виденная мною г р о м а д а..; г р о м а д н о е тело (старой жизни. — В.Т.); громадная ... река;вся громад а наша... (ЗЖ 254, 264, 275);стояли... в своих громадах ; пока всяэта г р о м а д а обратится поистине в живую веру (П1916,50,

76); целую г р о м а д у жизни..; поглотив их историческую г р о м а д у ; Ежели свободный дар стала перевешивать громада... (МД 316, 316, 317); Какстоит сия необъ-

ятная громада... (изписьма к Николаю I из Алексеевскою равелина, см. МодзалевскийБ.Л. Указ. соч. 118);.. .представляло собою нестройную громаду (избумаг Батенькова. Мем. 141); Оно-то ...Г р о м а д а, неестественно... (Стих. 133)и т.п.

1' Эта и подобные ей многочисленные фразы — образец «титанического» стиля Батенькова.

1 °Одним из двух основных вопросов для себя Батеньков считал, «Каким образом возрастал я, умом и телом, овладевая, постепенно и в приметные моменты, органами тела и способностями души?» (ЗЖ 261).

1" Это находит свое объяснение в том, что именнопространство было для Батенькова в течение всей его жизни наиболее богатым источником информации (здесь он собирал огромное большинство своих «данных») и одновременно наиболее оперативно емким опытным полем (все операции, использовавшиеся Батеньковым для решения своих задач, были «пространственными» по происхождению и эффективнее всего применимыми к пространству).

20 По воспоминаниям, сохранившимся в семье Елагиных, и в последние годы жизни Батеньков «не мог долго сидеть на месте и пользовался всяким случаем, чтобы выехать,

хотя бы покататься», см. ** «Гавриил Степанович Батеньков. Историко-биографиче- ский очерк // Русская Старина 1889, т. 63, 356.

21 Ср.лишь несколькохарактерных примеров, кромеуже приведенных:И в небо воспари душой. / Эдем откроется прекрасный / [...] Взрйди на высоту утеса I [...] И, обозрев весь круг откоса, I На небо воспари душой; — И воспари на высоты, / Увидишь мир...; — Когда восторженный душою I Державин звезды с выши зрел... и т.п. («Тюремная песнь». Стих. 101, 103, 105-107); Ежели есть... высота: то в сопряжении идей высота и движение...; Я желал бы вознестись воображением на самую твердь, и взглянуть на духовный кордильер нашего отечества [...], высоки ли его пики; она не возвышает столько чувства, сколько простое зрелище горных высот (П 1916, 40, 76, 78) и др.; ср. постоянный мотив небесной тверди.^— Подобное созерцание пространства («широкое» видение его) отражено в любопытном документе — черновом автографе Батенькова, озаглавленном «Описание своего Местожительства во время ссылки в "Соломенном" близ Томска» [1853г.] (Государственная Публичная Библиотека /СПб/. Рукописный отдел. Фонд 49, ед. хр. № 6. Архив Г.С. Батенькова, лл. 1-2): «Дикое вовремя моего Сюда приезда и присмотренное [?] одним'охотником болотистое место составляет теперь мое жилище. Из о к о н дома в северовосточную С т о р о н у видна вблизи рисующаяся в ы п у к л о ю д у г о ю речькаУшайка [...] Правый берег образуют в о г н у т о ю д у j о ю поросшие лесом Горы, налевом берегу через небольшой двор [...] мойогород. [...] Ландшавт [так! —В.Т.] необширен, нодовольноприятен, а я люблю вид Г о р е долины. Ниже речька о г и б а е т красивыймыс [...], куда и прежде приезжали на гулянье из-Г о р о д а. Далее в красивом гористомместоположении течет Ушайка [...] большою и з в и л и н о ю [...] С Южной С т о р о н ы дома Г о р ы отходят далее и образуют опять красивый мыс, незакрывающийдороги в Город, который виден на большие разстояния.Перед о к н о м с Э т о й С т о р о н ы огорожено место и сделаны [...] дорожки [...] Подойдя к Гор е ониразбегаются надвое. Справа обогнув мыс [...] по С к а т у и представляет лучший ви д в окрестности [...] С Горы

470