В.Н. Топоров - Миф. Ритуал. Символ. Образ

не о «воплощении», но р а з в о п л о щ е н и и и спиритуализации как условии воскресения, спасения,обретенияжизнивечной.

Остается добавить, что Кристину Поморску глубоко занимал этот миф футуризма в разных его вариантах, и она тонко чувствовала весь контекст «федоровско-футуристической» идеи преодоления времени и воскрешения мертвых.Авторэтих строк помнит беседына эту тему спокойной и ее жизненно-острое переживание всейэтой проблемы.

Пр и м е ч а н и я

Впоследний год жизни Гуро и в ближайшие годы после ее смерти появился ряд откликов на ее творчество, причем не раз подчеркивалась его «недооцененность». Ср.: Ива-

нов 1912; Ростиславов 1913;Кова 1914; 1915;Закржевский 1914; 1914а; Ховин 1914; J.916; Крученых 1916 и др., ср. Гусман 1923. В связи с 25-летием со дня смерти о Гуро напомнили Харджиев, Гриц 1938.Остались неопубликованными такие ценные источники, написанные в основном в 30-х годах, как «Биография Елены Гуро», «Творческий путь художника», а также «Дневники» М.В.Матюшина, хранящиеся в ленинградских архивах. Гуро фигурирует в литературе мемуарного характера, см. Матюшина 1940; 1959; 1967; Лившиц 1989 (1933) и др. Постепенное обращение к творчеству Гуро наметилось в 50-60-е гг. (Харджиев 1958; Манифесты 1967; Марков 1968, ср. Poggioli 1960; Tschizewskij 1963и др.), а в два последних десятилетия можно уже говорить о взрыве интереса к Гуро. См. Banjanin 1974; 1976; Bj0rnager Jensen 1976; 1977;1981; Харджиев, Тренин 1970, 193—195; Харджиев, Малевич, Матюшин 1976; Капелюш 1976; Ковтун 1977;Эндер 1979; 1986; 1988; Bowlt 1979; Kalina-Levine 1981;Rakusa 1984; Nilsson 1986, 1989; Ljunggren, Nilsson 1988; Baschmakoff 1987; Минц 1988; 1991; Повелихина 1989; Топоров 1990;1993; Дуганов 1993 и др. — Настоящая статья представляет собой версию последней работы автора (1993).

2Показательно, что интерес и внимание к Гуро проявились с разных сторон. Ее положительно заметили главные фигуры .символизма — Вяч. Иванов и Блок. «Футуристы в целом, вероятно, явление более крупное, чем акмеизм [...], — записывает Блок в дневник 25 марта 1913 года. — Футуристы прежде всего дали уже Игоря Северянина. Подозреваю, что значителен Хлебников. Е.Гуро достойна внимания [...] Это — более земное и живое, чем акмеизм» (VII, 232, ср. также VII, 104,181, 240). Позже М.В.Матюшин вспоминал: «Помню нашу встречу с Блоком у Ивановых. Глубокий разговор Гуро с Блоком был очень мучителен для нее [...] Это был экзамен, а не обмен мнения рав-

был посвящен в эту "тайну" и считал основную мифопоэтическую тему ее творчества —

421

культ и трагедию материнства — построенной на "реальных" биографических фактах, он, объясняя причины своих с ней расхождений, дал верную психологическую характеристику Гуро» (Лившиц 1989, 645:А.Е.Парнис).

Существенны «инфантилизирующие» тенденции языка Гуро («примитивизм», характер неологизмов, синтаксические «неправильности», звуковая игра и т.п.), о чем см. Tschizewskij 1963,13-16, а также 87,118 и ел.

Ср., в частности: «"Образ бедного рыцаря"; "небесного верблюжонка", — воплотившийся у Гуро в образ человека, — не имеет ничего биографического, этот образ — резервуар ее мечты, она создала его из тончайших ощущений, идущих прямо от природы, от земли» (слова Матюшина, цитируемые по записи А.Г.Островского из неизданной книги «Футуристы», см. Лившиц 1989, 645).

Текст, цитируемый в этой статье и остававшийся неопубликованным, когда статья писалась, хранится в ГПБ.Рукописный отдел (ф. № 1116 Гуро Е.Г., ед. хр. № 3; в свое время он был подготовлен к печати Матюшиным и Е.Г.Низен, сестрой Гуро). Далее «Бедный рыцарь» цитируется по этой рукописи. Другие рукописи «Истории бедного рыцаря» хранятся в ЦГАЛИ (ф. 134, оп. 1, ед. хр. 2) и ИРЛИ (ф. 631, №№ 52-54), см. Капелюш 1976, 3-23 и др. В ГПБ хранятся еще два материала, относящиеся к «Бедному рыцарю» — «Бедный рыцарь». Разные варианты и отрывки [1912-1913 гг.]. Машинопись с пометами М.В.Матюшина (ф. № 1116 Гуро Е.Г., ед. хр. 4, лл. 53) и «Бедный рыцарь». Варианты. Машинопись с пометами М.В.Матюшина (ф. № 1116 Архив Гуро Е.Г., ед. хр. 5, лл. 21+1 [крайние даты — 1912-1913 гг.]). Историю рукописи см.Эн-

*1 дер 1988,111-129.

Ср.: «[...] мы с Эндером часто беседовалиго поэзии и искусстве. Между прочим, он много рассказывал о художнице и писательнице Елене Гуро, одной из первых кубофутуристов. С нею у него была совсем особенная духовная связь. Он все доискивался, где проявлялась «детскость» Лермонтова, без чего, по его мнению, нет поэта». См. Эмма Гернштейн, Лишняя любовь // Новый мир, № 12, 169. Иногда предполагают, что образ Бедного рыцаря так или иначе связан и с Хлебниковым, с которымкак раз во время работы над «Бедным рыцарем» Е.Г.Гуро неоднократно встречалась, в частности, в доме, где она жила (Песочная, 10) и куда в 1912 г. перебралось основанноеМатюшиным и Гуро издательство «Журавль», выпускавшее, между прочим, сборники, в которых печатались и Хлебников и ГуроПозже Матюшинутверждал, что образ поэта в произведениях Гуро, как и ее дневниках, «взят с Хлебникова целиком» (Матюшин 1934), с чем в такой формулировке трудно согласиться.

оМотив сна, видимого одновременно двумя связанными друг с другом людьми (А там, где сочиняют сны,I Обоим — разных не хватало, I Мы видели один,..) и нередко повторно, в русской литературе имеет отчетливо предвещательную функцию.

Отом, что юноша «Небесных верблюжат» — п о э т , говорится не раз и прямо. Ср.: «Ну, теперь на тело поэта, лей лучи! [...] — Но нет, я все-таки не могу без мечты: я в себе ношу золотистое голубое тело юной вещи, и когда я впиваю жизнь, пьет и она: — таковы поэты» (Гуро 1914,43); — «Наконец-то поэта, создателя миров, приютили» (там же, 110); — «Г-н поэт! ты уронишь за борт записную книжку!» (там же, 111) и т.п.

Ср., впрочем, и более сильный и «внутренний» ход — «Нельзя ничего показать тому, кто ничегоне видит. Но кто видит, тот замечал в глазах — зверей глубину — изадумывался. В каком состояниибывает такая глубинау человека? ... И не находя ответа, или с изумлением находил эту глубь кроткой тайны и значения у высших, которымиуже получены всевозможные свойства. Это потому, чтоу зверей есть так же с т у п е н и Бога, но они не надороге разума, а надороге г л у б и н ы сердца» («Бедный рыцарь», лл. 79а-80).

Учитывая весьма далекую от каноничности орфографию и пунктуацию рукописей Гуро, здесь было сочтено возможным несколькоприблизить их к норме.

К этим «подобиям» мира и тела ср.:«Небо — лоб земли. Глаза — небо души. [...] Береза мне показалась белокурой, в зеленой ветке я увидал лицо. Оно наклонилось дружелюбно, доверчиво и кротко [...] Береза, обреченная считаться неодушевленной, клонила ветви, как лицо, истомленное в розовом небе» (лл. 38-38а) и др. — О пространстве у Гуро см. Baschmakoff 1987, 1-34.

422

Мотив окна, неоднократно повторяемый,«очень существен в структуре «Бедного рыцаря». Окно проницаемо для взгляда изнутри и для света извне. Оно соединяет внутреннее и внешнее, земное и небесное, человеческое и божественное, материнское и сыновнее. «Прозрачность» окна дома и души, окна человека, позволяют открыть единство мира и его макро-микрокосмическиесоответствия и подобия. Окно — символ открытости Я для всего, что не-#, и наоборот, не-Я для воспринимающего его Я, и, следовательно, окно — место встречи.

Типичная формула мистической встречи, знак избранности, предназначенности и посвященности, ср. «Vita Nuova»Данте и другие мистические тексты. Уместно напомнить, что для Эльзы эта встреча состоялась на 33-м году ее жизни, ср. и другие элементы «дантовской» числовой символики — семь (крестов), девять («...и увиделись ею так чисто и свято, как если быона была д е в я т и лет», л. 5), двенадцать (приближений, см.далее).

К «кроткие, как светлые озера, глаза» (ср. также: «И кротких глаз — душ — тихие озерки», л. 28; «Божий очи — озера [...]», л. 34а) ср. ахматовское И глаза его, какозера, отсылающее к соответствующему образу у Кузмина.Любопытно, что существует и ряд других перекличек между Гуро и Ахматовой, хотя в случае «Бедного рыцаря» они во всяком случае независимы. Ср. у Гуро: «В каждом дереве есть крест» (л. 49) при В каждом древе распятый Господь у Ахматовой, соответственно «светлый бред» (л. 32) и

светлые бредни (Темный слушатель светлых бредней); «И из каждой звезды будто поднималось алое, чистое пламя» (л.13) и холодное, белое чистое пламя (в обоих случаях в контексте судьбы); сравнение боли суколомиглыили булавки, опущенной в самое сердце («Бедный рыцарь», л. 42а)— приахматовском И, шутя, золотую иглу I Прямо в сердце мое окунуло (ср. Как в сердце быть уколотым...); мотив «высокой белой башни» («Бедный рыцарь», л. 16) и т.п., о чем см. в другом месте. Подобные параллели могут быть продолжены. Ср. уТуро: «и через лунный эфир — толькодва звездных голоса разговаривают друг сдругом» (43) приахматовскомИстлевают звезды в эфире, / И заря притворилась тьмой. IВ навсегда онемевшем мире /Два лишь голоса: твой и мой / [...] I В легкий, блеск перекрестных радуг I Разговор ночной превращен.

Как перекличка сдантовской любовью, которая движет мирами: L'amor che move il sole e Caltrestelle. Parad. XXXIII, 145.

Эта формула естественным образом отсылает к знаменитым словам из песни Бертрана, открывающей «Розу и крест»: «Сердцу закон непреложный — / Радость — С тр а- данье одно.'» I Как может страданье радостью быть? I «Радость, о РадостьСтраданье, I Боль неизведанных ран...» Обращает на себя внимание, что Гуро сделала свою дневниковуюзапись в апреле 1910 г., а пьеса Блока появиласьв печати в августе 1913 г. в первом альманахе «Сирина» (дата окончанияработы над пьесой — 19 января 1913 г.). Ср. «И смотрели приходящие [...]Страннона землю кинутое тело» (л. 32а), отсылающее к тютчевскому И чудно так на них глядела — / Как души смотрят с высоты I На ими брошенное тело. Тексты Гуро таят немало подобных загадок. О дневнике Гуро см. Эндер 1979; Ljunggren, Nilsson 1988,19Ч>7.

18Нора — обычная уменьшительная форма от Элеонора, немецкоговарианта имени Гуро (кстати, литературнымименным знаком автора была и Эльза и, может быть, даже както связанный с ним русский вариант Лиза, ср.: «Раз, когда Лиза лежала на кровати...», л. 8). Сходные варианты — ив случае имен «сына» — Вильгельм, Гильом, Виля, Виленька и даже Виллендряс, которое в «Осеннем сне» соотнесено, видимо, с фамилией его убийцы Андросова.

Небесный Дух, явившийсясразу после этого разговора к Лизе (Эльзе), воскликнул: — «Нет в пространствах Духа более опозоренного,чем твой сын, это падший Дух, он из любви к людям пал, и он больше не может подниматься в селения блаженства (трудно не вспомнить Недоноска у Баратынского: Я из племени духов, /Ноне житель Эмпирея, I И едва до облаков I Возлетев, паду слабея I... I И ношусь, крылатый вздох, I Меж землей и небесами...; ср. Как мне быть? Я мал и плох при "Я же душой мал и телом робок [...]" у Гуро, л. 18: слова сына. — В.Т.), откуда вышел. Все над ним издеваются, кто хочет, и подняться прочь от ран и язв своих он никуда не может и должен пресмыкаться в язвах и поношении.Нет Духа более гонимого, чем он, все разумные смеются над ним, когда он изнемогает и опускает голову в прах» (л. 8).

423

20 И далее — «Он сказал: "Многое впереди расскажу тебе, чего еще не знаешь. Поскорей бы вырасти духом. [...] Ты должна относиться со смирением к своей слабости. [...] Ты

не должна смущаться своей слабости, но считаться с ней [...] И вспоминай меня, — я по несовершенству тела моего переживаю то же самое [...] Это великая символика во- п л о щ е ни я. — Наибольшее уплотнение. Дух видит всем существом непосредственно. Человек глазами [...] Дело Бога являться через воплощения — иногда самые плотные, тяжелые. Он хотел это чудо Света дать именно через землю, самую закрепощенную в воплощении"» (Дневники, лл. 30-31)..

Собственно, разница в том, что для нег о она мать, но он не решается считать себя ее сыном; для нее же он — сын и она — мать вне всяких сомнений. Именно вопрос воплощенности определяет это различие.

22Некоторые дневниковые записи Гуро не могут не привлечь внимания в связи с этой топикой «Бедного рыцаря». Ср.: «Эротика. [...] Странно, а у него там небесные глаза. [...] Пусть наши отношения запятнаны садизмом, всеми грехами и оттенками грехов — грешного мира. Я иду по безобразной улице и молюсь с исступленной надеждой, как тонущий: "У тебя небесные глаза, небесные глаза /голубые, кроткие/" [...] Вечером я беру егодлинные, прозрачные руки [...] Я думаю: "Твои голубые, беспомощно чистые глаза, — я только благодаря им могу еще выносить эту беготню /среди трамваев/". [...] Он входит, поеживаясь, и садится, стесняясь в моей маленькой комнате вытянуть свои длинные ноги. "Тебя ведь нет, собственно!" — Он потирает тихо ладони и сгибается. Нет, я его создала так до последней мелочи, что он у ж е е с т ь где-нибудь не-

сомненно [...] Почему женщине не быть многоликой монахиней, у нее такие светлые пропасти между ее полом и жизнью, когда она бездетна [...] Утром он вошел в комнату /мою светелку/ так быстро, что мороз и ветер еще мчались в его волосах. Так входят в комнату к матери, что мечтает о вас ночь и день, склонясь над узорными пяльцами. Вверху в сияющих колоннах стоял крестом мой белый рыцарь, мое дитя. [...] "Глюклихь бист, ду Элеонора!" — "Кого ты приветствуешь? я не понимаю". — "Фрау Матюшин!" — "Ты перепутал, Вильгельм! Меня зовут Елена". — "Их вайе эс бессер". — "Но почему счастлива?" — "Я это знаю лучше". [...] "Ленора, ты знаешь ведь!" — "Да, я знаю, я знаю, когда за плечами моими ты кладешь невидимо ласкающую руку, я знаю! И когда мы встречаемся в тиши [...]". — "Виля, почему наш рыцарь мало двигается? Почему нам так мешают? Что мне надо делать? [...] Больше верь мне. Нам будут меньше мешать тогда". [...] Эта жизнь, что летит, как музыка [...] Встречали вы моего сына? Мою светлую гордость? Мою гордую радость [...] Знаешь, и сожаления нет, я ни об одном периоде жизни не жалею. Даже мое замужество — всё к лучшему. В моей жизни нет ни одного страдания, не принесшего ничего... [...] Я не могу простить его худые плечи ребенка, ушедшие, не оглядываясь, в ночь [.,.] Не надо о нем. Ты не должна о нем так думать. [•••] На него можно молиться! Я — мать. Сумей быть ему матерью /ЭТО разговор в лесу/. [...] Но приди, приди скорей, мне не ласки материнской надо, -т- нет, но ведь ты веришь в мое стремление, для тебя я поэт, ты велик своей любовью. [...] Конечно, с Виленькой нигде не страшно. [...] Дурман равнодушия стоял в ушах. И чуть, чуть, чуть кружилось — а вдруг пожелаю. Вертелось, кружило, задурманивало — а вдруг пожелаю. А он стоял готовый и доверчивый. [...] Моему мужу. Моему, ставшему моим маленьким, мужу, о ком надо заботиться. Ты мой милый. Ты только и делаешь,'что любишь всякую жизнь. Какой ты трогательный дурачок. Я для тебя день. Я прохожу день, — кругом, чернильница. Собираем твои любимые подберезнички. Еще что? Обед, ужин, чтение. Это день. А остальное там — вне — остальное ночь. Я должна помнить это. [...] Эндер. У моря бывает его доверчивый голубой взгляд. [...] В "Осеннем сне" говорится не о том, что написано, а о некой необъятной, лучезарной сути, заложенной под словами и кусками фабулы. [...] Когда тебя нет, трудно мне верить в то, что написала. А когда ты подойдешь, от написанныхслов ударяет такой свет, что мне невыносимо. Твои слова горят во мне, как угли. Уйди от меня. Ты мучаешь ме-

Всё отдала Тебе, Светлоглазый, Любящий детей. [...] Бог, вечно-юный, Бог весенний, добрый Христос! [...]» (лл. 2-88) и др. — Разумеется, среди приведенногоматериала немало заготовок для «Бедного рыцаря» (и еще больше их среди стандартных характе-

424

ристик «сына»), но было бы, несомненно, ошибкой считать, что всё это сводится к «Бедному рыцарю». Но более оправдано считать, что сам «Бедный рыцарь» — гигантский шлейф, выплеснувшийся из дневника и наспех переодетый из перволичной дневниковой «личной» формы в «объективную» третьеличную. Наконец, в дневнике ^сть много такого, что никак не сводимо к материалу «Бедного рыцаря» и имеет свой независимый локус. Перемешанность текстов, планов, имен, характеристик оповещает о некоей жизненной тайне и предохраняет от попыток снятия табу. «И отвернитесь от них, чтобы не коснуться любопытством их тайны», как сказано в «почти-эпиграфе» к второй части «Бедного рыцаря» — «Из поучений Светлой Горницы» (л. 68).

Современный исследователь замечает, что «в свете структуры 2-й части ИБР (-"Исто- рия бедного рыцаря". — В.Т.) в первой проясняется то, что позволяет ее определить как историю Богоматери (ее "хождения по мукам")», см. Минц 1988,113.

Если «Бедного рыцаря» Гуро вполне сознательно сравнивали с учением Федорова о воскрешении мертвых, то и сам Федоров, пусть вне связи с этим произведением, определялся как «бедный рыцарь», ср.: «Федоров, подобноПушкинскому рыцарю, жил собственно одной мыслью:... Он имел одно виденье, I Непостижное уму, писал Пушкин о своем "бедном рыцаре". А Федоров, хотя и был очень богат идеями, в сущности жил лишь мыслью — о преодолении силы смерти...» (Зеньковский 1950,132). В свете этого наблюдения оказывается, что герой произведения Гуро и Н.Ф.Федоров сближаются друг с другом не только как носители сходной идеи, но и как разные воплощения типа «бедного рыцаря».

2^ Естественно, что как участница футуристического движения в самом его зарождении Елена Гуро могла испытывать непосредственное влияние идей Федорова, как это произошло с Хлебниковым, Маяковским, Чекрыгиным и др. (можно напомнить, что идеи Федорова были замечены и символистами — Сологуб, Андрей Белый). Тем не менее реальные свидетельства о знакомстве с этими идеями, кажется, неизвестны. Во всяком случае в поле зрения Гуро могли попасть первый том «Философии Общего дела», вышедший в свет в 1907 г. (второй том — 1913 г. лишь теоретически мог быть ей известен), первая часть книги В.А.Кожевникова «Н.Ф.Федоров. Опыт изложения его учения по изданным и неизданным произведениям, переписке и личным беседам» (М., 1908, ранее печаталось в «Русском Архиве», начиная с 1904 г.) и книга Н.П.Петерсона «Н.Ф.Федоров и его книга "Философия Общего дела" в противоположность учению Л.Н.Толстого о "непротивлении" и другим идеям нашего времени» (Верный, 1912).

Однако в отличие от Гуро для Федорова природа не является полной противоположностью города, и он говорит о «слепоте» природы в отношении к человеку. Более того, «природа пока остается адской силой» (Федоров 1907, 307), хотя это и не является ее «естественным» и «неизменным»состоянием. Человек может и должен, по Федорову, владеть природой, преображая хаос в космос. Гуро, напротив, видела в природе уже в ее нынешнем состоянии светлое начало-и едва ли согласилась бы с «владельческим» отношением к ней. Но подчеркиваемая Федоровым связанность «антропологического» с

27 «космологическим», несомненно, была близка и ей. »

Ср. раздел «Философии Общего дела», озаглан.юнный «Вопрос о братстве или родстве и о причинах небратского, неродственного, т.е. немирногосостояния мира и средствах

квосстановлению родства».

Зн а н и е своего р о д с т в а образует двойное, усиленное знание (ср. и.-евр. *gen- 'знать' и *gen- 'рождать'), так сказать, знание о знании,т.е. сверхзнание, или рожде-

ние рождения, т.е. сверхрождение, чудо возникновения, бытия, сознания, позволяющее разрешать узы плоти и смерти и достигать царства Духа.

Л и т е р а т у р а

Banjanin M.

1974 The Prose and Poetry of Elena Guro // Russian Literature Triquaterly, 9 (Spring). 1976 The Use of Metonymy in the Works of Elena Guro // Forum at Iowa on Russian Literature W, 1. Univ. of Iowa.

1987 «Над крайней призывнойполосой...» Местность и пространствов творчестве Елены Гуро // Studia Slavica Finlandensia. Tomus IV. Helsinki.

425

Bj0rnager Jensen, Kjeld

1976 Elena Guro. Her Life and Work. A preliminary Sketch // Slavisk Institut. Aarhu: Universitet. Arbejdspapirer, Nr. 3-4.

1977 Russian Futurism,Urbanism, and Elena Guro. — Arkona-Arhus-Denmark.

1981 Город Елены Typo // Umjetnost Rijeci. Casopis za znanost i knizevnosti. God XXV

Zagreb.

BowltJ.E.

1979 Elena Guro // Kunstlerinnen der russischen Avantgarde 1910—1930. Koln.

ВдовинаЛ.

1987 Этап творческой эволюции Ел. Гуро. Тарту (рукопись).

Гуро, Елена 1909, см. 1914 а.

1910 Садок судей. — СПб.

1912 Осенний сон. — СПб.

1913 Садок судей II. — СПб. ШЗаТрое. — СПб.

1914 Небесные верблюжата. — СПб.

1914а Шарманка^ Рассказы. — СПб., 2-е изд. (1-е изд. — 1909).

1988 Elena Guro: Selected Prose and Poetry /Ed. Anna Ljunggren and NilsAke Nilsson. — Stockholm.

1989 Сказание об Олафе Белобрысом, см. Nilsson, NilsAke 1989. Гусман Б.

1923 Елена Гуро // Гусман Б. Стопоэтов. Тверь. Дуганов Р.В.

1993 Гуро // Биобиблиографический словарь русских писателей. Т. 2. —М. Закржевский А.

1914 Елена Гуро (к годовщине смерти) // Вечерняя газета, 24 — IV. 1914а Рыцари безумия.—Киев.

Зеньковский В.В.

1950 История русской философии. Т. II. — Париж. Иванов Вяч.

1912 Marginalia // Труды и дни, № 4-5. Kalina-Levine V.

1981 Through the Eyes of the Child: The Artistic Vision of Elena Guro // Slavic and East European Journal, vol. 25, No. 2, Summer.

Капелюш Б.Н.

1976 Архивы М.В.Матюшина и Е.Г.Гуро // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского дома на 1974 г., Л.

КоваК.

1914 [рец.] // Жатва, VI-VII.

1915 [рец.] // Песни жатвы, № 1. Ковтун Е.Ф.

1977 Елена Гуро: Поэт и художник // Памятники культуры. Новые открытия. Пись-

менность. Искусство. Археология. Ежегодник. 1976. М. Крученых А.

1913 Памяти Елены Гуро // Рыкающий Парнас. СПб.

1916 Душегубство творки Е. Гуро // А.Крученых, И.Клюн и К.Малевич. Тайные пороки академистов. М.

Лившиц Б.

1933, см.1989.

1989 Полутораглазый стрелец: Стихотворения. Переводы. Воспоминания.— Л. Ljunggren, Anna,Nilsson,Nils Ake

1988, см. Гуро 1988 Манифесты

1967 Манифесты и программырусских футуристов // Изд. В.Марков. Markov V.

1968 Russian Futurism: A History. — Berkeley and Los Angeles. Матюшин М.В.

Нач. 30-х гг. БиографияЕл. Гуро (рукопись — Архив Музея истории Ленинграда).

426

1934 Творческий путь художника (рукопись — Архив Музея истории Ленинграда). 1934а Наши первые диспуты // Литературный Ленинград, 1934, 20 октября. Дневники (рукопись — ИРЛИ, Архив Музея истории Ленинграда).

Матюшина О.

1940 О Владимире Маяковском // Маяковскому. Л.

1959 Воспоминания // Звезда, № 9.

1967 Окрыленные люди. — Л. МинцЗ.Г.

1988 Футуризм и «неоромантизм» (к проблеме генезиса и структуры «Истории бедного рыцаря» Ел. Гуро) // Учен. зап. Тартуского ун-та, вып. 822.

1991 Неопубликованное произведение Елены Гуро Бедный рыцарь II Russian Literature XXIX-I.

Nilsson, Nils Ake

1986 OmElena Guro//Artes 1986, N 9.

1989 The Tale of Olaf the Towheaded: An Unpublished Text by Elena Guro // ScandoSlavica, tomus 35.

Повелихина А.

1989 Песочная, 10 // Наше наследие, IV. Poggioli R.

1960 The Poets of Russia. — Cambridge (Mass.)

Rakusa, lima

1984 Elena Guro // Pojmovnik ruske avangarde. Prvi svezak. Zagreb.

Ростиславов А.

1913 Неоцененная // Речь, 28 апреля 1913г. Садок судей II

1913 Садок судей II. — СПб. Топоров В.Н.

1990 Миф о смерти юноши-сына (к творчеству Елены Гуро) // Михаил Кузмин и русская культура XX века. Л.

1991 Аптекарский остров как городское урочище (общий взгляд) // Ноосфера и художественное творчество. М., 1991.

1993 Елена Гуро: миф о воплощении юноши-сына, о его смерти и воскресении //Серебряный век России. Избранные страницы. М., 1993.

TschifewskijD.

1963 Anfange des russischen Futurismus. — Wiesbaden. Харджиев Н.

1958 Заметки о Маяковском, 8: Маяковский и Елена Гуро // Литературное наследство LXV: Новое о Маяковском I. M.

Харджиев Н., Гриц Т.

1938 Елена Гуро (к 25-летию содня смерти) // Книжная летопись, № 7. Харджиев Н., Малевич К., Матюшин М.

1976 К истории русского авангарда. — Стокгольм. Харджиев Н.И., Тренин В.В.

1970 Поэтическая культура Маяковского. Л. Ховин В.

1914 Елена Гуро // Очарованныйстранник, 5.

1916 Ветрогоны, сумасброды, летатели // Очарованный странник, 10. Федоров Н.Ф.

1907.Философия Общего дела. Статьи, мысли и письма Н.Ф.Федорова / Изд. под ред В.А.Кожевникова и Н.П.Петерсона. Т. I. — Верный.

1913 Философия Общего дела .... Т. П.Верный. Эндер, Зоя

1979 Elena Guro: Pagine di diario // Rassegna sovietica 1979:1.

1986 Велимир Хлебников и Елена Гуро //Велимир Хлебников: Стихи. Поэмы. Проз! / Сост. С.Блох и В.Ройтман. Нью-Йорк.

1988 История рукописи неизданного произведения Елены Гуро Бедный рыцарь, см. Ljunggren, Anna, Nilsson,Nils Ake, 1988.

[1989]

Всякая философская система, в которой человеческое тело не является краеугольным камнем, является нелепой, непригодной. Человеческое тело есть границазнания.

P.VaUry. Cahiers VII, 796

Уже не раз указывалось, что поэтика текста все настоятельнее нуждается в освещении со стороны поэтики «творения», позволяющей (если говорить о предельной ситуации) сформулировать тезис обизоморфизме творца и творимого, поэта и текста и, следовательно, внести серьезные коррективы в трактовку оппозиции «автор — текст». Более того, в ряде случаев есть основание говорить о разной степени взаимной рефлексивности этих концептов: наряду с ситуацией, признаваемой естественной, но обычно понимаемой как единственно возможная («автор пишет-тво- рит текст»), нужно допустить законность и оправданностьи иного взгляда — «текст творит автора», и в этом смысле текст может пониматьсякак творец-автор, а автор — как текст, который пишется автором-текстом. Возможность такой инверсии творца и творения, владеющего и владеемого не только не может быть исключена, но, напротив, подтверждается многими тенденциями в литературоведении XX века, поддержанными, а иногда отчасти и вызванными открытиями и новыми идеями в области психоанализа (ср. нарочито заостренную формулировку Юнга, согласно которой не Гёте -создал Фауста, а душевный компонент Фауста создал Гёте).

Но здесь пойдет речь о более специальной, внутренне-интимной, подсознательной или полусознаваемой (притом в неясных, лишь самых общих формах) связи между автором и текстом. Эта связь, как правило, не выводится с очевидностью наружу и берет начало в п с и х о ф и - з и о л о г и ч е с к о м субстрате человека, в его органике. Сам субстрат при этом глубинно связан с «космическим» как сферой его интерпретации, или, при ином подходе, само «космическое» имеет своим субстратом «психофизиологические» данные, сублимируемыеи высветляемыедо уровня стихий и энергий вселенского масштаба. В этой перспективе проблема «автор — текст» приобретает иной вид: «психофизиологическое» (сфера «авторского») — «поэтика» (сфера «текстового»). В связи с ситуацией, гак увиденной, можно говорить о наличии глубинной и дальнодействующей зависимостимежду «психофизиологической» конструкциейтворца и поэтикой текста, реализующей эту зависимость и тем самым о ней дополнительно свидетельствующей. В этой ситуации детерминированность «поэтического» со стороны «психофизиологического» (в част-

428

ности, отражение в «поэтических» текстах особенностей душевно-телес- ного комплекса их творца и его глубинной и опосредствованной памяти о

праистоках) может восприниматься как нечто непосредственное и достаточно тонкое, далекое от вульгарно-натуралистических трактовок подобных зависимостей. Культура и ее «смыслы» как способ картирования мира и организации исходного материала в подобных обстоятельствах непоправимо запаздывают и подстраиваются лишь в конце цепи, вторично и как бы вынужденно осваивая «природное» (психофизиологическое) в процессе его «культурной» переработки («перекодировки»).

Этоприсутствие «психофизиологического» компонента в виде определенных его следов в самом «поэтическом» тексте открывает редкие возможности для решения многих существеннейших вопросов, относящихся к широкой теме взаимосвязей культуры и природы, и, в частности, вопроса о «докультурном» субстрате «поэтического» и вопроса «обратной» реконструкции психофизиологической структуры творца по ее отражениям в творении — в тексте. При этом такие отражения тем доказательнее и тем более «далекоидущи», чем менее онимотивированы самой темой текста, чем более спонтанны и как бы «случайны», чем чаще, навязчивее и «немотивированнее» они воспроизводятся и чем более целостный образ «психофизиологического» они формируют. В этом контексте особое внимание привлекают такие фигуры, как Тютчев, Гоголь, Андрей Белый, Платонов, Поплавский. В этом же ряду выдающееся место занимает и Мандельштам, его поэзия. [Всвязи сдальнейшимнеобходимоодно принципиальное замечание: «психофизиологическое» в существенной степени предопределяет ситуацию размытости грани, отделяющей «объектное» от «субъектного»: языковоевоплощениепервого («объектного») в силу некоей внутренней смежности м о ж е т — и часто подсознательно — адресоваться и ко второму («субъектному»): каждое слово, выступающее как индекс«мира», оповещающий о некоем важномего параметре, вэтой ситуации может относиться и к «человеку», к субъекту поэтическоготекста и как бы продолжать архетипическое состояние исходной нерасчлененности сферы «субъектно-объектного», о которой можно судить и по мифопоэтическим текстам, и по данным «детской» психологии,и по высочайшим образцам религиозногои философскоготворчества, и посвидетельствам патологии. Во всех этих случаях сферы «свидетельского» и«доказательного» аранжируются совсем иначе, чем в «холодных» текстах, переводимых в логико-дискурсивные конструкции..]

Центр «психофизиологического» компонента, как он отражен в поэзии Мандельштама, образует переживание собственного т е л а , егс ощущений, радостей, страданий, потребностей или, при изменении ракурса, ж и з н ь , отражаемая и фиксируемая на телесном уровне. «Соматическое» бытие, «душе-телесная» жизнь выступает как тооснование, которое — при широком подходе — составляет содержание важной,Е значительной степени базовой, части поэтических текстов и сам «язык»,

это содержание описывающий. Следовательно, биофизическая органика в известной мере определяет, «преформирует» некий существенный

пласт духовного творчества, и результаты этого творчества, тексты,хра-

429

нят в себе отражения этих «органических» движений. Бессмысленно задавать вопрос о том, что первично — душа или тело, по крайней мере в контексте идеи духовного и телесного единства, предопределяющего отсутствие «интервала» между душой и телом. «Проблемы отношений души и тела не существует, — пишет Г.Марсель. — Я не могу поставить свое тело перед собой (как это требуется, чтобы мыслить объект) и спросить себя, чем оно является по отношению ко мне. Моетело, будучи объектом мысли, перестает быть моим» или еще определеннее: «Я есть мое тело» (ср. дневниковую запись Б.Поплавского — «... нет такого второго более "физического" человека, чем я. Т е л о для меня — Божественное откровение души, явление ее»). Так же бессмыслен и вопрос о первичности тела или жизни, поскольку в этом смысле жизнь телесна, иу тела нет иного назначения, иной цели, чем позволить ж и з н и обнаружить себя в нем, впустить ее через себя в мир. Жизнь в этом контексте выявляет себя как функция тела, тело же не более чем органическая форма и содержание жизни, и в этом своем качестве оказывается основанием культуры, субстратом ее феноменов, включая и поэтическую образность, вырастающую из этого источника.

Этот круг идей имеет, конечно, свой «культурный» контекст, и Мандельштам легко мог найти немало аналогий к лично и «телесно» (... знакомый до слез, I До прожилок, до детских припухлых желез) пережитому и прочувствованному как в русской традиции (начинаяс соловьевского «Смысла любви», также у Розанова, Тернавцева, Мережковскогои др.), так и во французской — и литературной и философской (Бергсон, Пруст, Валери и др.). Нокогда быни попали в поле зрения Мандельштама подобные идеи, определяющим и профилирующим все-таки был личный опыт переживания собственной органики и формирующаяся на его основе рефлексия (более того, этот личныйопыт в значительной степени предопределил интерес Мандельштама к биологии, прежде всего к эволюционной теории, о чем теперь см. интересную статью Вяч. Вс. Иванова). Роль этой органики Мандельштам сознавал отчетливо, хотя, кажется, иногда «личный» опыт склонен был переинтерпретироватьвтерминах «коллективного». «Своеобразие человека, — писалон в «Утреакмеизма», — то, что делает его особью, подразумевается намии входит в гораздо более значительное понятие организма. Любовь к организму и организации акмеисты разделяют с физиологически-гениальным средневековьем. Впогоне за утонченностью XIX век потерял'секрет настоящей сложности. То, что в XIII веке казалось логическим развитием понятияорганизма — го-

тический собор,— ныне эстетически действует, как чудовищное — Notre Ваше есть праздник физиологии, ее дионисийский разгул. Мыне хотим развлекать себя прогулкой в "лесу символов", потому что у нас есть более девственный, более дремучий лес — божественная физиология, бесконечная сложность нашего дремучего организма».

Этот опыт непосредственно подвел Мандельштамак уникальной,но отнюдь не случайнойситуации, усвоеннойим как бы изнутри,со стороны организма и лишь позже прочувствованной и осознанной. Речь идет о встрече некоей пространственно-временной ситуации (несколькоупро-

430