Литература XVIII учебная книга

пузырям­ ;ичтомы,ещенеимеяникакойлитературы,вполномсмысле сего слова, уже успели быть и классиками и романти­ками, и грекамииримлянами,ифранцузамииитальянцами,инемцамииангличанами?..

ДваписателявстретиливекАлександраисправедливопочитались­ лучшим украшением начала оного: Карамзин и Дмитриев­ . Карамзин — вот актер нашей литературы, который еще при первом своем дебюте, при первом своем появлении на сцену, был встречен и громкимирукоплесканиямиигромкимсвистом!Вотимя,закотороебыло дано столько кровавых битв, произошло­ столько отчаянных схваток, переломлено столько копий! И давно ли еще умолкли эти бранные вопли,этотзвукоружия,давноливраждующиепартиивложилимечи в ножны и теперь силятся объяснить себе, из чего они воевали? Кто из читающих строки сии не был свидетелем этих литературных побоищ, не слышал этого оглушающего рева похвал преувеличенных и бессмысленных­ , этих порицаний, частию справедливых, частию нелепых? И теперь, на могиле незабвенного мужа, разве уже решена победа,развевосторжествовалатаилидругаясторона?Увы!ещенет! Соднойстороны,нас,как«верныхсыновотчизны»,призывают«молиться на могиле Карамзина» и «шептать его святое имя», а с другой — слушают это воззвание с недоверчи­вой и насмешливою улыбкою.Любопытноезрелище!Борьбадвухпоколений,непонимающих одно другого! <…>

Карамзин отметил своим именем эпоху в нашей словесности; его влияние на современников было так велико и сильно, что це­лый период нашей литературы от девяностых до двадцатых годов по справедливости называется периодом Карамзинским. Одно уже это достаточно доказывает, что Карамзин, по своему образованию­ , целою головою превышал своих современников. За ним еще и по сию пору, хотя нетвердо и неопределенно, кроме имени историка, остаются именаписателя,поэта,художника,стихотворца.Рассмотримегоправа на эти титла. Для Карамзина­ еще не наступило потомство. Кто из нас не утешался в детстве­ его повестями, не мечтал и не плакал с его сочинениями? А ведь воспоминания детства так сладостны, так обольстительны­ : можно ли тут быть беспристрастным? Однако ж попытаемся.

Представьте себе общество разнохарактерное, разнородное, можносказать,разноплеменное;одначастьегочитала,говорила,мыслила и молилась Богу на французском языке; другая знала наизусть Державина и ставила его наравне не только с Ломоносовым­ , но и с Петровым, Сумароковым и Херасковым; первая­ очень плохо знала русскийязык;втораябылаприученакнапыщенному,схоластическо-

400

му языку автора «Россияды» и «Кадма и Гармонии»; общий же характеробеихсостоялизполудикостииполуобразованности;словом, общество с охотою к чтению, но без всяких светлых идей об литературе. И вот является­ юноша, душа которого была отверзта для всего благого и прекрасного, но который, при счастливых дарованиях и большомуме,былобделенпросвещениемиученоюобразованностию, как увидим ниже. Не ставши наравне с своим веком, он был несравненно выше своего общества. Этот юноша смотрел на жизнь, как на подвиг, и, полный сил юности, алкал славы авторства, алкал чести бытьспоспешествователемуспеховотечестванапутикпросвещению, и вся его жизнь была этим святым и прекрасным подвижничеством. Не правда ли, что Карамзин был человек необыкновенный, что он достоинвысокого­ уважения,еслинеблагоговения?Нонезабывайте, что не должно смешивать человека с писателем и художником. <…> Намерениеиис­полнение —двевещиразличные.Теперьпосмотрим, как выполнил­ Карамзин свою высокую миссию.

Он видел, как мало было у нас сделано, как дурно понимали его собратия по ремеслу, что должно было делать, видел, что высшее сословие имело причину презирать родным языком, ибо язык письменный был в раздоре с языком разговорным. Тогда был век фразеологии, гнались за словами и мысли подбирали к словам только для смысла.Карамзинбылодаренотприродыверныммузыкальнымухом дляязыкаиспособностиюобъясняться­ плавноикрасно,следовательно, ему не трудно было преобразовать язык. Говорят, что он сделал нашязыксколкомсфранцузского,какЛомоносовсделалегосколком с латинского; это справедливо только отчасти. Вероятно, Карамзин старалсяписать,какговорится.Погрешностьеговсемслучаета,что онпрезрелидиомамирусскогоязыка,неприслушивалсякязыкупростолюдинов и не изучал вообще родных источников. Но он исправил этуошибкувсвоей«Истории».Карамзинпредположил­ себецелию — приучить, приохотить русскую публику к чтению. Спрашиваю вас: может ли призвание художника согласиться с какой-нибудь заранее предположенною целию, как бы ни была прекрасна эта цель? Этого мало:можетлихудожник­ унизиться,нагнуться,таксказать,кпублике,котораябылабыемупоколенаипотомунемоглабыегопонимать? Положим, что и может; тогда другой вопрос: может ли он в таком случаеостатьсяхудожникомвсвоихсозданиях?Безвсякогосомнения, нет. Кто объясняется с ребенком, тот сам делается на это время ребенком. Карамзин писал для детей и писал по-детски: удиви­тельно ли,чтоэтидети,сделавшисьвзрослыми,забылиегои,всвоюочередь, передали его сочинения своим детям? Это в порядке вещей: дитя с доверчивостию и с горячею верою слу­шал рассказы своей старой

401

няни, водившей его на помочах, о мертвецах и привидениях, а выросши, смеется над ее рассказами­ . Вам поручен ребенок: смотрите ж, что этот ребенок будет отроком, потом юношей, а там и мужем, и потомуследитезаразвитием­ егодарованийи,сообразносним,переменяйте методу вашего ученья, будьте всегда выше его; иначе вам худо будет: этот ребенок станет в глаза смеяться над вами. Уча его, еще больше учитесь сами, а не то он перегонит вас: дети растут бы­ стро. Теперь скажите, по совести, <…>: кто виноват, что как прежде плакали­ над «Бедною Лизою», так ныне смеются над нею? <…> Другиевремена,другиенравы!ПовестиКарамзинаприучилипублику к чтению, многие выучились­ по ним читать; будем же благодарны ихавтору;нооставимихвпокое,дажевырвемихизрукнашихдетей, ибо они наделают им много вреда: растлят их чувство приторною чувствительностию.

Кроме сего, сочинения Карамзина теряют в наше время много достоинства еще и оттого, что он редко был в них искренен и естествен. Векфразеологиидлянаспроходит;понашимпоня­тиямфразадолжна прибираться для выражения мысли или чувства; прежде мысль и чувство приискивались для звонкой фразы. <…> Ныне едва ли найдется такойдобренькийпростачок,которыйбыповерил,чтообильныепото­ ки слез Карамзина изливались от души и сердца, а не были любимым кокетством его таланта, привычными ходульками его авторства. Подобная ложность и натянутость чувства тем жалостнее, когда автор человек с дарованием. <…> Итак, здесь авторитет не только <не> оправдание, но еще двойная вина. В самом деле, не странно ли видеть взрослогочеловека,хотябыэтотчеловекбылсамКарамзин­ ,нестранно ли видеть взрослого человека, который проливает­ обильные источники слез и при взгляде на кривой глаз великого мужа грамматики, и при виде необозримых песков, окружающих Кале, и над травками, и над муравками, и над букашками и таракашками?.. Ведь и то сказать:

Не всё нам реки слезные Лить о бедствиях существенных!1

Эта слезливость или, лучше сказать, плаксивость нередко портит лучшие страницы его истории. Скажут: тогда был такой век. Неправда: характер осьмнадцатого столетия отнюдь не состоит в одной плаксивости; притом же здравый смысл старше­ всех столетий, а он запрещаетплакать,когдахочетсясмеяться­ ,исмеяться,когдахочется плакать.Этопростобылодетствосмешноеижалкое,маниястранная и неизъяснимая.

1  Цитата из поэмы Н. М. Карамзина «Имя-богатырь».

Теперьдругойвопрос:стольколионсделал,сколькомог,илименьше?Отвечаюутвердительно:меньше.Онотправилсяпутешествовать: какой прекрасный случай предстоял ему развернуть­ пред глазами своихсоотечественниковвеликуюиобольстительнуюкартинувековых плодов просвещения, успехов­ цивилизации и общественного образования благородных представителей человеческого рода!.. Ему так легко было это сделать! Его перо было так красноречиво! Его кредит усовре­менниковбылтаквелик!Ичтожонсделалвместовсегоэтого? Чемнаполненыего«Письмарусскогопутешественника»?Мыузнаем из них, по большой части, где он обедал, где ужинал­ , какое кушанье подавали ему и сколько взял с него трактирщик­ ; узнаем, как г. Б***

волочился за г-жою N и как белка оцарапала ему нос; как восходило солнце над какою-нибудь швейцарскою деревушкою, из которой шла пастушкасбукетомрознагрудиигналапередсобоюкорову...Стоило ли из этого ездить так далеко?.. Сравните в сем отношении «Письма рус­скогопутешественника»с«Письмамиквельможе»Фонвизина, — письмами,написаннымипрежде:какаяразница!Карамзинвиделсясо многими знаменитыми людьми Германии, и что же он узнал из разговоров с ними? То, что все они люди добрые, наслаждающиеся спокойствиемсовестииясностиюдуха.Икакскромны,какобыкновенны его разговоры с ними! Во Франции он был счастливее в сем случае, по известной причине: вспомните свидание русского скифа с французским Платоном. Отчего же это произошло? Оттого, что он не приготовилсянадлежа­щимобразомкпутешествию,чтонебылученосновательно. Но, несмотря на это, ничтожность его «Писем русского путешественника­ » происходит больше от его личного характера, чем от недостатка­ в сведениях. Он не совсем хорошо знал нужды России в умственном отношении. О стихах его нечего много говорить: это те же фразы, только с рифмами. В них Карамзин, как и везде, является преобразователем языка, а отнюдь не поэтом.

ВотнедостаткисочиненийКарамзина,вотпричина,чтоонтакбыл скоро забыт, что он едва не пережил своей славы. Справедливость­ требует заметить, что его сочинения там, где он не увлекается­ сенти- ментальностиюиговоритотдуши,дышаткакою-тосердечноютепло- тою; это особенно заметно в тех местах, где он говорит о России. Да, он любил добро, любил отечество, служил ему сколько мог; имя его бессмертно, но сочинения его, исключая «Истории», умерли, и не воскреснуть им <…>

«История государства Российского» есть важнейший подвиг Карамзина; он отразился в ней весь со всеми своими недостат­ками и достоинствами.Неберусьсудитьосемпроизведенииученымобразом, ибо,признаюсьоткровенно,этоттрудбылбыдалеко­ неподсилумне.

Моемнение(весьманеновое)будетмне­ниемлюбителя,анезнатока. Сообразив всё, что было сделано для систематической истории до Карамзина, нельзя не признать его труда подвигом исполинским. Главный недостаток оного состоит в его взгляде на вещи и события, часто детском и всегда, по крайней мере, не мужеском; в ораторской шумихе и неуместном­ желании быть наставительным, поучать там, гдесамифакты­ говорятзасебя;впристрастиикгероямповествования, делающем честь сердцу автора, но не его уму. Главное достоин­ство его состоит в занимательности рассказа и искусном изложе­нии событий,нередковхудожественнойобрисовкехарактеров,аболеевсеговслоге,вкоторомКарамзинрешительноторжествует­ здесь.Всем последнем отношении у нас и по сию пору не написано еще ничего подобного. В «Истории государства Российского» слог Карамзина естьслогрусскийпопреимуществу­ ;емуможнопоставитьвпараллель только в стихах «Бо­риса Годунова» Пушкина. Это совсем не то, что слог его мелких сочинений; ибо здесь автор черпал из родных источников, упи­тан духом исторических памятников; здесь его слог, за исключением­ первыхчетырехтомов,гдепобольшейчастиоднарито­ рическая шумиха, но где всё-таки язык удивительно обработан, имеет характер важности, величавости и энергии и часто переходит­ в истинное красноречие. Словом, по выражению одного нашего критика,в«ИсториигосударстваРоссийского»языкунашемувоздвигнут такойпамятник,окоторыйвремяизломаетсвоюкосу.Повторяю:имя Карамзина бессмертно, но сочинения­ его, исключая «Историю», уже умерли и никогда не воскрес­нут!..

Почти в одно время с Карамзиным выступил на литературное­ поприще и Дмитриев (И. И.). Он был в некотором отношении преобразователь стихотворного языка, и его сочинения, до Жуковского и Батюшкова, справедливо почитались образцовыми­ . Впрочем, его поэтическое дарование не подвержено ни малейшему сомнению. Главный элемент его таланта есть остроумие, посему «Чужой толк» есть лучшее его произведение. Басни его прекрасны; им недостает только народности, чтоб быть совершенными. В сказках же Дмитриевнеимелсебесоперника.Кромесего,еготалантвозвышалсяиногда долиризма,чтодо­казываетсяпрекраснымегопроизведением«Ермак» и особенно­ переводом, подражанием или переделкою (назовите как угодно) пьесы Гёте, которая известна под именем «Размышления по случаю грома»...

Крыловвозвелунасбаснюдоnecplusultra1 совершенства.Нужно ли доказывать, что это гениальный поэт русский, что он неизмеримо

1  Высшей степени (лат.).

возвышается над всеми своими соперниками? Кажется, в этом никто не сомневается. Замечу только, впрочем, не я первый, что басня оттого имела на Руси такой чрезвычайный­ успех, что родилась не случайно,авследствиенашегонародного­ духа,которыйстрахкаклюбит побасенкииприменения­ .Вотсамоеубедительнейшеедоказательство того, что литература­ непременно должна быть народною, если хочет быть прочною и вечною! Вспомните, сколько было у иностранцев неудачных попыток перевести Крылова. Следовательно, те жестоко ошибаются, которые думают, что только рабским подражанием иностранцам можно обратить на себя их внимание.

Озерова у нас почитают и преобразователем и творцом рус­ского театра.Разумеется,оннито,нидругое;иборусскийтеатрестьмечта разгоряченноговоображениянашихдобрыхпатриотов­ .Справедливо, чтоОзеровбылунаспервымдраматическимписателемсистинным, хотяинеогромнымталантом;оннесоздалтеатра,аввелкнамфранцузскийтеатр,т.е.первыйзаговорилистиннымязыкомфранцузской Мельпомены. Впрочем­ , он не был драматиком в полном смысле сего слова:оннезналчеловека.ПриведитенапредставлениеШекспировой или Шиллеровой драмы зрителя без всяких познаний, без всякого образования, но с природным умом и способностию принимать впечатления изящного: он, не зная истории, хорошо поймет, в чем дело; непонявшиисторическихлиц,прекраснопойметчеловеческиелица; но когда он будет смотреть на трагедию Озерова, то решительно ничегонеуразумеет.Можетбыть,этообщийнедостатоктакназываемой классической трагедии. Но Озеров имеет и другие недостатки, которые происходили от его личного характера. Одаренный душою нежною, но не глубокою, раздражительною, но не энергическою, он был не способен к живописи­ сильных страстей. Вот отчего его женщины интереснеемужчин;вототчегоегозлодеинибольше,нименьше,как олицетворение­ общих родовых пороков; вот отчего он из Фингала сделал аркадского пастушка и заставил его объясняться с Мои­ною мадригалами, скорее приличными какому-нибудь Эрасту Чертопо­ ­ лохову1, чем грозному поклоннику Одена. Лучшая его пьеса, без сомнения, есть «Эдип», а худшая «Дмитрий Донской», эта надутая ораторская речь, переложенная в разговоры. Теперь никто не станет отрицатьпоэтическоготалантаОзерова,новместестемиедваликто станет читать его, а тем более восхищаться­ им2.

1  Пародийный персонаж, наделенный гипертрофированной чувствительностью.

2  Печатается по: Белинский В. Г. Полное собрание сочинений: в 13 т. Т. 1. М., 1953.

С. 41–62.

Барон Николай Николаевич Врангель1

Женщина в русском искусстве XVIII века

«Душонок мой, дурак, дорогие сладкие губки, кот заморский, лев

втростнике, милый, милушка, милая милюша, павлин, радость, mon beaufaisand’or2,славныйисладкий,собственныймоймилый,татарин, тигр, шалун, сударушка», — вот слова ласки, которые говорила женщина XVIII века своим возлюбленным. Этот «язык любви», как сладостный вздох ветерка, навевает мысли о минувшем веке.

Но был ли этот век пудры и вздохов, век воркующих голубей, «томных арф», «пастухов и пастушек» таким, каким создала его гре- захудожников?Чтоэто —правдажизни,которуюотразилСумароков

всвоих «Песнях», Капнист — в душистых, как весенние ландыши, «Вздохах»,Дмитриев,ЕрмилКостровиБогданович?Илипростовыдумка,«вздор»,неправда,которойтешилисебяпоэты?Ито,идругое. Любовная лирика XVIII века — не отражение жизни, но и не ложь. Это сон о жизни, греза о действительности. Это квинтэссенция мечтательного желания, вылившегося в чистые кристаллы слов. И когда сравниваешь правду жизни, «то, что было», с тем, «что рассказано», то еще яснее становится тот красивый дурман, которым так легко и умело опьяняли себя люди времен Елисаветы, Екатерины и Павла.

Русские XVIII века, остриженные и переодетые Петром, вместе с «Всепьянейшим Собором3, потеряли все свои старые идеалы. Женщина, запертая в светлице, выведена на хмельную ассамблею, на грубые пирушки с гогочущими здоровенными немецкими конюхами и русскими пьяницами. Шуты и скоморохи, весь «балаган жизни», вдруг выброшенный из темных углов в общественность, сразу перевернул все прежние понятия о домовитости и благопристойности русскогочеловека.Те,ктонаканунеещекланялисьБогуиегосвятым, кто вчера еще блюли заветы старой Церкви, — стали вдруг вместе с

1  Барон Н. Н. Врангель (1880–1915) — видный русский искусствовед, знаток и исследовательстаринногоусадебногоискусства,журналист,близокккругуобщества«Мир искусства»;младшийбратизвестногоруководителяБелогодвижениявгодыГражданской войны.

2  Прекрасный мой золотой фазан (фр.).

3  Всепьянейший собор под предводительством князя-папы (боярина Ромодановского) — шутовские карнавальные кощунственные церемонии, устраивавшиеся Петром Великим.

«Царем-Антихристом» надругиваться над прежними святынями. «Княгиня-игуменья»и«князь-папа»внепристойнойсвятотатственной пляске среди прихлебателей Великого Преобразователя России символизировали«Todentanz»1 надстаройжизнью.Всеженщины,долгие годы таившие свои страстные вздохи среди стен домов, вырвавшись на свободу, сразу опьянились жизнью и ее радостями.

КнязьЩербатоввсвоем«ПовреждениинравоввРоссии»2 говорит: «Приятно стало женскому полу, бывшему почти до сего невольницами в домах своих, пользоваться всеми удовольствиями общества, украшатьсебяодеяниямииуборами,умножающимикрасотулицаих

иоказующими их хороший стан; немалое ж им удовольствие учинило, что могли прежде видеть, с кем должны навек совокупиться. Страсть любовная, до того почти в грубых нравах незнаемая, начала чувствительными сердцами овладевать, и первое утверждение сей переменыотдействиячувствпроизошло.Асиесамоеиучинило,что жены,дотогонечувствующиесвоейкрасоты,сталисилуеепознавать, сталистаратьсяумножатьеепристойнымиодеяниямииболеепредков своих, распростерли роскошь в украшении».

«Дщерь Петрова»3, как известно, также любила веселые кутежи, «сказывают,особеннолюбилатокайское»,ифаворитизм,процветавшийпридворе,был,какивсегда,примеромдлявсегорусскогообщества.

ПослевеселойраспутнойЕлисаветыцарствованиеПетраIIIбыло также полно любовных утех.

«Нетокмогосударь, —рассказываетМ.М.Щербатов, —угождая своему любострастию, тако благородных женщин для удовольствия имел, но и весь двор в такое пришел состояние, что каждый почти имелнезакрытуюсвоюлюбовницу;ажены,нескрываясьниотмужа, ни родственников, любовников себе искали. Исчислю ли я к стыду тех жен, которые не стыдились впадать в такие любострастия, с презрением стыда и благопристойности, иже сочиняет единую из главнейшихдобродетелейжен?Нет,дасокроютсяотпотомстваименаих,

иродыихданеобесчещутсянапамятованийпреступленийихматерей

ибабок».

«Московские дамы отличаются любезностью, — говорит Казанова4 посетивший Россию в 1766 году. — Они ввели в моду премилый

1  «Пляска смерти» (нем.). Здесь: надгробная пляска.

2  Князь М. М. Щербатов (1733–1790) — видный историк и общественный деятель, консерватор.Втрактате«ОповреждениинравоввРоссии»(1787)ондалсмелуюирезкую характеристику российского общества.

3  Императрица Елисавета Петровна.

4  Дж. Казанова (1725–1798) — итальянский литератор и авантюрист, известный любовными похождениями.

обычай, который желательно было бы распространить и в других краях,аименно:довольночужестранцупоцеловатьунихруку,чтобы они тотчас же подставили и ротик для поцелуя. Не сочту, сколько я ручек спешил расцеловать в течение первой недели моего пребывания».

СвободаотношенийвXVIIIвеке,особеннововторойегополовине, была удивительно проста. Девушки, почти дети, уже мечтали о любовных утехах, создавая сладкий мир грез. В книге «Переписка мод», изданнойв1791году1,говоритсяосовременныхженщинах:«Девушки почитают за достоинство иметь много любовников и мало к ним любви.Всамоежетовремякогдаонипобогатствувыходятзаодного мужа, тогда по сердцу обручаются со всеми, которые им милы».

Такогородавзглядыилегкоеотношениеклюбовнымласкампрививалось в очень ранние годы. Многие еще в детском возрасте выходили замуж, почти совсем не зная своих женихов. Княжна Мещерская, мать Римской-Корсаковой, вышла замуж — двенадцати лет, Н.М.Телегина —одиннадцати.Такихпримероввовсехслояхобще- ства можно привести множество. К тому же надо прибавить те гаремы из крепостных, которые имели почти все помещики. У князя Н. Б. Юсупова в его подмосковной2 было собрание портретов более 300 красавиц, расположением коих он пользовался.

В этой волшебной атмосфере XVIII столетия все были опьянены красивым дурманом страсти. Правду скучной жизни никто не хотел знать. Все создавали себе химеры, хотя бы из тех крепостных Малашек, Дунек и Лиз, которых самодуры-помещики заставляли играть роли богинь на картинах и героинь на сценах помещичьих театров.

Всяжизньпревратиласьвтеатральнуюдекорацию,ивсеразыгрывали роли актеров и актрис, не замечая, как иногда грубо сшиты их платья, как картонны декорации и как путает суфлер. Вся эта «нарочитая неправда» минувшего жизненного строя теперь уже не возродится никогда. В этом мире красивой лжи было совсем особое, пленительноеиздалека,остроеипряноесмешениеутонченнойизысканности и грубой животной страсти. Так было до конца XVIII века.

Следующее поколение романтических мечтателей Александровскойэпохисталодальшеотжизни,жилоболеемечтой,чемстрастью тел. Геройские подвиги эпохи «Войны и мира» заставили надолго забыть пастушескую идиллию XVIII столетия.

1  Имеется в виду сатирическое издание Н. Н. Страхова.

2  В подмосковной усадьбе. Имеется в виду Архангельское, знаменитое поместье видного дипломата и мецената Н. Б. Юсупова (1750–1837), воспетого А. С. Пушкиным в стихотворении «К вельможе».

Как же теперь рисуется нам русская женщина XVIII века не по правдивым протоколам жизни, а по стихам поэтов, картинам и портретам художников? Подчеркнули или затушевали они яркие черты русского быта? Нет, они просто забыли их, уйдя в другой мир, где есть«воспоминаниеоземле»,нонетникопии,ниправдыжизни.Они создали себе замок грез, полный нежной, ласковой, мечтательной поэзии. И, как дети, они стали играть со своими разряженными куклами, воображая, что это настоящие живые люди. Недаром же в XVIII столетии так любили театр марионеток…

Но, зная жизнь прошлого, еще увлекательнее кажется условный стиль, жеманная манера переложения правды на выдумку. Ведь если читаешь воспоминания того времени, бесхитростную переписку — этибеспристрастныедокументыжизни,топоражаешьсяпреждевсего той странной смесью грубого и изысканного, неряшливости и внешнего лоска, которые в своеобразном сплетении дают такой пряный аромат русской жизни XVIII века. И тогда еще более ценишь поэзию этой эпохи, любишь тех, кто только силой фантазии смог превратить быль в сказку, людей в богов, капустный огород — в лес «Спящейкрасавицы».Долголюбуешьсяэтимибутафорскимисловами и образами, которые составляют весь «живой инвентарь» поэзии XVIII века. И милы, дороги и красивы нам игрушки — слова Сумарокова, Дмитриева и Богдановича: «розы», «бабочки», «голубки», «цветочки» и «пастушок». Ярко и выпукло выявляются изящные, драгоценные безделушки «ювелиров слова» на несколько грубом, но сочном фоне русской действительности. Кажется, будто видишь не тела,нодушивсехэтихАнют,Аглай,КатенекиЛизанек,чувствуешь сокровенные, «придуманные» ими слова любви и ласки. Что же другое нужно от поэзии, от красивого эха плачущих струн сердца?

В живописи XVIII столетия мы находим те же черты условности, ту же изысканную пантомиму. Люди этого времени были слишком хорошо воспитаны, чтобы рассказывать быль. Они понимали, что фактыжизниокажутсяжалкимисловамидляпотомковитольколожь и фантастика останутся навсегда. Вот отчего в картинах и портретах этого времени тот же особый стиль пасторальной, бутафорской красоты. «Живописец всегда должен стараться изображать токмо выгодные лица или приятные моменты. Нос кривоватый можно попрямить,грудьсухую,плечаслишкомвысокиепринаравливатькхорошей осанке». Так говорится в наставлении «совершенному живописцу».

Действительно,накартинахэтоговремениженщинарисуетсянам какой-то особенной, прекрасной. Кажется, будто всегда она была нарядной и холеной, что она мыслила и чувствовала изящно. И как теперь в литературе и живописи намеренно подчеркивается в жен-

щине все, что в ней есть распущенного и нездорового, так тогда, в XVIIIстолетии,говориласьонейтолько«изящнаяправда»и«красивая ложь». Но под этими бутафорскими словами всегда чувствуется острый и опьяняющий аромат скрытой правды. Порочные мысли и чувства поэтов нарочито заключены в почти детские образы, выражаются условными, наивными словами. И тем более поражают и волнуют они, когда знаешь, что испорченные большие дети только притворяются маленькими, играя на своих театральных подмостках

вкуклы. Вот почему в этом кажущемся ребяческим и невинном лепете таится такой особенный, неотразимый и губительный злой яд. Этот яд и в картинах художников, и в стихах поэтов — словом, во всем, что сохранило благоухание XVIII века: в табакерках и веерах,

вкружеве музыки и в острословии прежней речи. Ведь не все ли равно, какие игрушки забавляют взрослых: игрушки звуков или слов или игрушки красок?

Ивот, людям нынешнего века так весело и хорошо вспоминать об играх своего детского возраста: взрослым прикидываться маленькими, злым — добрыми, а испорченным — невинными детьми. Так забавно и радостно смешать старое и молодое, слишком умное со слишком глупым. И забыть про свой век, про свою скуку, и боль, и тоску под ласковые дорогие слова женских писем: «душонок мой, дурак,котзаморский,шалун,сударушка,monbeaufaisand’or,славный и сладкий…»1.

1  Печатается по: Сборник любовной лирики XVIII века. СПб., 1910. С. XI–XVIII.

Лев Васильевич Пумпянский1

Поэзия Тредиаковского

Всравнении с местом Тредиаковского в истории русского стихосложения <…> место его в истории нашей поэзии гораздо скромнее. Но неверно думать, что он был бездарным поэтом: он был в высшей степени своеобразен, и это своеобразие свое он упорно отстаивал против победивших стилей Ломоносова и Сумарокова. Своеобразие это ужепотому заслуживает анализа,что оно не является случайным капризом, а, напротив, имеет определенный историко-культурный, а следовательно, и историко-социальный смысл.

Это была позиция затрудненной стихотворной речи. Уже рано, по-видимому, Тредиаковский стал считать латинский синтаксис идеальной нормой для всякой синтаксически упорядоченной речи <…> Тредиаковскийсознательностремитсяэтулатинскуюсистемунасильственно перенести в русский стих.

В«Эпистоле к Аполлону» (1735) таких насильственно латинизированных стихов так много, что случайностью это объяснить нельзя:

Был Виргилия Скарон осмеять шутливый2,

т. е. Скаррон был достаточно остроумен, чтобы осмеять (пародировать) Вергилия <…>

Особенно пленило Тредиаковского свободное место междометия в латинской фразе. В результате «ах» или «о» стоит у него (сотни раз) там, где меньше всего ожидаешь восклицательного перерыва фразы…

Непрестанною любви мучит, ах! бедою… …Илидоры нет уж, ах! нет уж предрагия <…>

Также на латинский лад Тредиаковский переносит во всей фразе союз«и»(«мельникисказал»);этастранностьещеусиленаупотреб-

1  Пумпянский Л. В. (1891–1940) — литературовед, один из значительнейших исследователей русской литературы XVIII в.

2  ТредиаковскийиспользуетнаписаниеВиргилий.ПольСкаррон(1610–1660) —фран- цузский писатель, автор бурлескной поэмы «Вергилий наизнанку».

лением союза «а» в смысле «и» (по-видимому, полонизм1, воспринятый через бурсу2):

Некогда отстал паук от трудов и дела, А собрался, вдаль пошел, мысль куда велела.

Еще более затемняется смысл беспримерной в русской поэзии свободойинверсии.Именноблагодарянепрерывныминверсиямстихи Тредиаковского часто нуждаются в переводе на обычную конструкцию;безпереводаонинепонятны.Так,например,несразупонятно начало такой важной программной пьесы, как «Эпистола к Аполлону»:

Девяти Парнасских сестр купно Геликона, О начальник Аполлон, и Пермесска звона! Посылаю ти сию, росска поэзия, Кланяяся до земли, должно что, самыя.

Это значит: «О, Аполлон, начальник девяти парнасских сестер, такжеГеликонаипермесскогозвона!Я,русскаяпоэзия,посылаютебе сию (эпистолу), кланяясь (при этом), как и должно, до самой земли».

Чтобы понять литературный смысл такой сплошной латинизации синтаксисарусскойстихотворнойречи,надозаметить,преждевсего, одно очень важное обстоятельство: оды (четырехстопным ямбом) и особенно александрийские стихи, т. е. стихи ломоносовских метров, Тредиаковский пишет не по «Тредиаковскому», а более или менее общим для 1750-х годов стилем, конечно, хуже и несколько темнее, чем Ломоносов и Сумароков, но приблизительно так же, как написаны их второстепенные стихи. Но совсем иначе, сплошь «по Тредиаковскому», написаны все стихи его собственного метра, когда-то им изобретенного, т. е. семистопного хорея <…>:

Совокупно двое ехали на корабле, Меж собою были в крайнейшем недружбы зле;

Так один из них сидел на носу за спором, А другой тут место взял на корме с прибором. Вот пресильна буря стала море волновать И корабль валами всеконечно разбивать…

Сразу перед нами инверсии («в недружбы зле»), слова-затычки (так, тут), ненужные для действия и не оправданные в дальнейшем

1  Полонизм — заимствование из польского языка.

2  В Польше и на Украине бурсой называли школу, преимущественно церковную.

детали (один «за спором», а другой «с прибором»), канцелярские славянизмы («всеконечно»), странные сочетания слов («зло недружбы») и т. д. Вывод может быть только один: так как Тредиаковский умеет писать и нормальной для середины XVIII века стихотворной речью, если он в ряде случаев и особенно в любимых им размерах пишет иначе, то это не каприз, не косноязычие… не стилистическая бездарность, а осуществление своей стилистической нормы. Норма эта была для середины XVIII века, для ломоносовской эпохи, архаистичной,потомучтоонавозниклаещевпрошлом векевбогословской школе. Ее сложили латинское школярство, приказная канцелярская витиеватость и речевые навыки духовенства <…> Именно в этой среде,изсмешениягрубогопросторечия<…>сцерковнославянским языкомиславянизированнымязыкомбумагканцелярии,в переработке этого многосоставного жаргона латинской грамматикой <…> сложиласьособаяязыковаякультура<…>В послепетровскуюэпохувся эта столетняя культура не только не умерла, но именно в Тредиаковском нашла одно из последних и самое яркое выражение. Схоластический стих, конечно, был уже архаистичен в ломоносовские годы, и именноэтимобъясняетсяборьба,которуюЛомоносовиСумароков велипротивТредиаковского;ноархаистичностьнеестьнезакономерность.Напротив,вооруженныйновоевропейскойнаукой<…>обогащенный лучшим знанием и античности, и новых литератур, схоластический стиль пережил в поэзии Тредиаковского свое европеизированное возрождение. Вот почему место Тредиаковского в истории русской поэзии, при своей скромности, аналогично <…> его роли в истории стихосложения; как новый стих Тредиаковского был не разрывом с силлабической системой, а ее реформой, так поэзия Тредиаковскогобыларасширеннымиреформированнымэпилогомкистории целого периода в истории поэзии <…>1

1939

1  Печатается по: Гуковский Г. А. Русская литература XVIII века. М., 1998. С. 69–73.

Григорий Александрович Гуковский1

Стиль Ломоносова

<…>ПоэтическаядеятельностьЛомоносовапротекалавтуэпоху, когда все европейские литературы были в большей или меньшей степенизахваченывластьюклассицизма.Конечно,Ломоносовнемог не подчиниться до известной степени инерции этого могучего стиля <…>Новосновном,в самойсути<…>поэзияЛомоносованеможет быть включена в круг явлений, обозначаемых наименованием классицизма. Ей остался чужд рационалистический взгляд на действительность,наискусство,наслово<…>боязньфантазии,схематизация отвлеченноймысли<…>Деловитаяпростота,трезвостьклассицизма немоглабытьприемлемадляЛомоносова-мечтателя,творцагранди- озных видений будущего, а не систематизатора настоящего. Титанические образы идеала, характерные для Ломоносова, ведут нас <…> к космическому <…> обобщению идеальных чаяний человечества Возрождения.Ломоносовибылпоследнимвеликимпредставителем европейской традиции культуры Возрождения в поэзии. Патетика ломоносовской оды, ее грандиозный размах, ее <…> яркая метафорическая манера сближают ее именно с искусством Возрождения

<…>

Ломоносов не задавался целью изобразить то, что видел вокруг себя, и в этом смысле он не был и не хотел быть художником-реа- листом. Но он хотел провозгласить великие истины, открывшиеся ему и народу. Оды Ломоносова и самым стилем своим выражают эту устремленность к мечте <…> С другой стороны, стиль од Ломоносова, величественно-торжественный, приподнятый, пышный, соответствовал тому чувству национального подъема, гордости, тому ощущению величия и победы русской государственности, которые явились законным результатом петровского времени в сознании лучших людей в середине XVIII столетия. Успехи России и возникшая на основе именно этих успехов вера в будущее русского народа определяют общий характер громозвучного стиля Ломоносова.

1  Гуковский Г. А. (1902–1950) — литературовед, один из значительнейших исследователей русской литературы XVIII в.

Ломоносовсчитал,чтоовозвышенныхидеалахгосударственного строительстванельзяговоритьтак,какговорятоповседневных,обыденных вещах. Поэтому и в своем теоретическом мышлении он различал высокую поэтическую речь, «язык богов», от практическибытового привычного языка. Ломоносов ищет для высокой темы торжественности слога <…> Поэтому он считает достоинствами поэтическойречи«важность»,«великолепие»,«возвышение»,«стремление», «силу», «изобилие» и т. д. <…>

Теории Ломоносова соответствовала его поэтическая практика. <…> Ломоносов строит целые колоссальные словесные здания, напоминающиесобойогромныедворцыРастрелли;егопериоды1 самым объемом своим, самым ритмом производят впечатление гигантского подъема мысли и пафоса <…>

Вэтих периодах Ломоносов хочет единым взглядом окинуть все пространство, все богатства великой страны, определить все разнообразие ее состава в стройном движении государственного механизма, воплощенного в строгой и стройной архитектуре фра-

зы <…>

Обилиевегоодическойречиславянизмов,библеизмов,слов,овеянных благоговением и ореолом неземного величия, поддерживает общуюатмосферуторжественностистиля.Такоеженазначениеимеютичастыериторическиефигуры:восклицания,вопросыораторского характера.

Ввысшей степени характерен самый подбор слов в высоком стиле Ломоносова, соответствующий его замыслу говорить о великих вещах величественным языком; он любит слова «избранные», звучные, как бы приподнятые над землей, создающие самим своим звучанием, своим словарно-семантическим ореолом впечатление чрезвычайного блеска, необычного великолепия. Еще в оде 1742 г. Ломоносов писал:

Там кони бурными ногами Взвевают к небу прах густой, Там смерть меж готфскими2 полками Бежит, ярясь, из строя в строй,

Иалчну челюсть отверзает,

Ихладны руки простирает, Их гордый исторгая дух…

1  Период — обширная фраза или несколько фраз, объединенных интонационно и по смыслу.

2  Готфами (готами) Ломоносов называет шведов.

Тутиславянизмы,и русскиесловаподобраныпопризнакувеликолепия, пышности: бурный, взвевают, ярясь, отверзает и т. д. И самое созвучие:«гордыйисторгает» —должноподдержатьобщийколорит громозвучнойпоэзии.Ломоносовскопляетвсвоихстихахтакиеслова, как: великолепный, сладкострунный, колосс, сияние, радостные клики,великий,славный,несравненныйи т. п.Длянегоэмоциональный колорит таких слов важнее иногда, чем узкорациональное их значение <…> ибо в том ослепительном мире идеалов государственного величия, в который уводит читателя Ломоносов, он может подняться выше плоской для него логики обыденного. Отсюда и выражения, подобные приведенному «Там кони бурными ногами», повторенному и в оде 1750 г. о коне Елизаветы Петровны: «И топчет бурными ногами, Прекрасной всадницей гордясь» <…> Сумароков будет потом издеваться над такими выражениями Ломоносова: для рационально-логического языкового мышления классициста ноги коня могут быть тонкими, стройными, могут быть быстрыми, но никак не бурными. Но Ломоносов хочет не логически определить ноги коня, а выразить ту грандиозную бурю стихий, то потрясение, которое в воспламененном воображении и в патетике общего гражданского подъема делает особо значительными все части картины, рисуемой им, и сам стих его становится бурным. Для Ломоносова характерна смелая метафоризация речи <…>

Эмоциональный подъем од Ломоносова композиционно сосредо- точиваетсявокругтемылирическоговосторгасамогопоэта-одописца. Этот поэт, присутствующий во всех одах Ломоносова, — не сам Ломоносов.Егообразлишенконкретныхиндивидуальныхчеловеческих черт.Это —какбыдухпоэзии,духгосударстваинарода,выразивший себя в стихах и, конечно, не в стихах камерного стиля. Земные предметы не могут предстоять взору этого поэта. <…> Все представляется ему увеличенным, возведенным в достоинство божественного. Конкретныепредметы,темы,чувства,дажепонятияпредстаютввиде аллегорий, доведенных до предела. Так, Россию Ломоносов представляет в виде гигантского существа человеческого вида, возлегшего локтем на Кавказ. Ода составляется из ряда патетических и аллегорических картин <…>

Гораздо более, чем в торжественных одах Ломоносова, прост его поэтический язык в «духовных» одах, в переложениях псалмов и примыкающих к ним произведениях, в совокупности составляющих значительныйиколичественно,и качественноразделеготворчества. Псалтырь, книга библейских псалмов, оставалась в течение всего

416

XVIII столетия одной из любимых читателями очень широкого круга книг, и вовсе не в качестве церковно-религиозного произведения, а в качестве сборника лирики, в ярких красках восточной поэзии рисовавшего тоску человека высокого духа, окруженного дурными людьми, негодующего на неправду, торжествующую в мире. Именно так понимал Псалтырь и Ломоносов, как и все грамотные люди, знавший его вдоль и поперек (по Псалтырю учили грамоте). Его духовные оды, в частности «преложения» псалмов, — это его, ломоносовская, лирика. Но и в лирике зрелой поры Ломоносов предстает перед нами не как страдающий человек, жалующийся или стремящийся углубиться в свою индивидуальную душу, а как сын Отечества и ученый, славящий величие своего идеала, величие своего Бога, свою природу, — в укор и в назидание непонимающим, врагам,хулителям.Победныйгимнмужествудобродетельного,гневная отповедь порочным — таков лирический пафос духовных од Ломоносова <…> Ломоносов, открыто вступивший в борьбу с врагами просвещения и науки, и в псалмах черпает мотивы борьбы и радости победы:

Благословен Господь мой Бог Мою десницу укрепивый И персты в брани научивый Сотреть врагов взнесенный рог.

(Преложение псалма 143)

Эта тема борьбы переплетается в духовных одах Ломоносова с темой природы, ее величия, ее необъятного разнообразия, мудрости икрасоты.ЛомоносовславитБогаименновприроде.Так,например, в великолепном«Преложении»псалма103онговоритоБоге-природе: он славит звезды на небе, ветры и облака, дождь и снег, горы и долы, пещеры и горные ключи, травы и злаки, хлеб, масло и вино — все дары матери-природы, символом и принципом которой является его Бог. Как созидатель дивных и чудесных явлений природы выступает у Ломоносова Бог и в знаменитой «Оде, выбранной из Иова», в которой Бог вступает в спор с ропщущим человеком и доказывает ему свое могущество именно картинами величественного творения; и опять Бог — это творец звезд и луны, моря и суши, птиц и зверей и прочих земных вещей, мудрая сила мироздания. Пафос Ломоносова в «Оде, выбранной из Иова» — гимн природе, силам ее, чудесам ее.

417

Ломоносов рисует грандиозные, доходящие до фантастической ска-

зочности образы див природы.

Величие природы, к которой Ломоносов-поэт подходит одновре- меннокакученый-естественник,являетсятемойилирическимпафо- сом и «Утреннего размышления», и «Вечернего размышления о божием величестве» <…>

Говоря о переложениях Ломоносова из Библии («Размышления» к ним, конечно, не относятся), следует указать два обстоятельства: во-первых,Ломоносовдалеконеточнопередает«священный»текст, толкуяегопо-своему,добавляяегомотивыи т. д.;во-вторых,онопи- раетсявданномжанренадовольнокрепкуютрадициюкакврусской, так и в западной поэзии <…> Может быть, именно этим влиянием можнообъяснитьбльшуюпростоту,легкость,ясностьязыкадуховных одЛомоносовапосравнениюсеготоржественнымиодами.Впрочем, значительную роль здесь сыграла и другая тематика, более человеческая, чем государственная. В этом смысле особое место занимает «Ода, выбранная из Иова», в которой человек побежден в соревновании с Богом-природой, и божественная речь опять звучит торжественно, громко. Во всяком случае, большая легкость духовной лирики Ломоносова, меньшая перегруженность и напряженность ее обеспечилиейиогромноевлияниенарусскуюпоэзию,и подлинную популярность.ЕщевXIX векенародныепевцы-нищиепелиломоно- совские псалмы; и Пушкин считал духовные его оды его лучшими произведениями(«ониостанутсявечнымипамятникамирусскойсловесности»)1.

1939

О сумароковской трагедии

<…> Изучая судьбы русской литературы додержавинской эпохи, я пришел к убеждению, что главенствующим направлением в конце 50-х, в 60-х и даже 70-х годах было то, которое осуществлялось школой Сумарокова. Это положение применимо, в частности, к истории трагедии: Сумароков и его ученики в течение 20 лет владели трагической сценой, хотя уже с конца 60-х годов их место заступили представители нового течения в драматургии. Во всяком случае, история русской трагедии в середине XVIII столетия — это история сумароковской трагической системы.

1  Печатается по: Гуковский Г. А. Русская литература XVIII века. М., 1998. С. 99– 107.

Сумароков, автор первых русских трагедий, воспользовался, как известно,присозданииэтогодраматическогожанранарусскойпочве примеромфранцузскихтрагиковXVII–XVIII веков.Рядхарактерных признаковихсистемы,как,например,стихи(александрийскийстих), 5 актов,отсутствиевнесюжетныхвставокиотступлений,отсутствие комических элементов, «высокий» слог и т. д., Сумароков перенес в свои трагедии. Это обстоятельство, равно как издавна установившееся мнение о «подражательности» сумароковской системы, о ее полной объяснимости из фактов французской классической литературы, заставляет избрать именно французскую трагедию опорным пунктомсравненияприрассмотрениисистемырусскоготрагикаиего учеников.

Представление о трагедии Сумарокова как о «сколке» с трагедии французов сомнительно уже потому, что эта последняя не являет в течение всей своей более чем столетней жизни единой и неизменной системы. Корнель <…> сохранил в своей трагедии сложную интригу <…> любовь к необыкновенным приключениям. Для него характерна быстрая смена событий, сеть более или менее запутанных отношений между персонажами, ряд совпадений, переименований героев, узнаваний и т. п. Расин обновил трагедию, объединив ее вокруг самой интриги, основанной на простых ситуациях. Он отказался от слишком затянутого узла отношений и внешних событий <…> но заменил его детальной разработкой психологических ситуаций <…> Новый тип трагедии утвердил уже Кребильон1. Его драматургия основана на устрашающих театральных эффектах <…> ЗавершителемразвитиятрагедиивсерединеXVIII векабылВольтер. И он строил свои пьесы на интриге, составленной из ряда быстро­ сменяющихся событий и ужасных положений <…> Вместе с тем трагедия Вольтера отошла от принципа абстракции, обрела плоть исторического приурочения <…> В трагедию врываются потрясающие coups de theatre2; на сцене — тени убитых героев, сенат, бракосочетание, подложное чудо и т. п. <…> В интересах редкости и эффекта Вольтер переносит действие своих трагедий в экзотические страны; у него фигурируют китайцы, индейцы, скифы, турки, арабы и т. д.; причем им придаются черты некоторой местной характерности. Трагедия приобретает характер блестящего, красочного и патетического представления.

1  Кребильон,ПросперЖильо(1674–1762) —французскийдраматург,автортрагедий. Считался соперником Вольтера-драматурга.

2  Театральные приемы (фр.).