Литература XVIII учебная книга

Хотя б сыны твои, потомки, Забыв деянья предка громки, Скитались в дебрях и лесах

Ижили с алчными волками, — Но ты, великий человек, Пойдешь в ряду с полубогами Из рода в род, из века в век;

Иславы луч твоей затмится, Когда померкнет солнца свет, Со треском небо развалится

Ивремя на косу падет!»

1794

Модная жена

Ах, сколько я в мой век бумаги исписал! Той песню, той сонет, той лестный мадригал1; А вы, о нежные мужья под сединою!

Ни строчкой не были порадованы мною. Простите в том меня; я молод, ветрен был, Так диво ли, что вас забыл?

А ныне вижу сам; на лбу моем морщины Велят уже и мне

Подобной вашей ждать судьбины И о Цитерской стороне2

Лишь в сказках вспоминать; а были, небылицы, Я знаю, старикам разглаживают лицы:

Так слушайте меня, я сказку вам начну Про модную жену.

Пролаз3 в течение полвека Все полз да полз, да бил челом4,

И наконец таким невинным ремеслом Дополз до степени известна человека, То есть стал с именем, — я говорю ведь так,

Как говорится в свете:

1  Мадригал — небольшое стихотворение комплиментарного характера. 2  Цитера — остров, на котором жила богиня любви Венера.

3  Говорящее имя. В XVIII в. пролазами называли проходимцев. 4  Бить челом (устар.) — просить о чем-либо, подавать прошение.

То есть стал ездить он шестеркою в карете1; Потом вступил он в брак

С прелестной девушкой, котора жить умела, Была умна, ловка

И старика Вертела, как хотела;

А старикам такой закон, Что если кто из них вскружит себя вертушкой,

То не она уже, а он Быть должен наконец игрушкой;

Хоть рад, хотя не рад, Но поступать с женою в лад

И рубль подчас считать полушкой2. Пролаз хотя пролаз, но муж, как и другой, И так же, как и все, ценою дорогой

Платил жене за нежны ласки; Узнал и он, что блонды, каски, Что креп, лино-батист, тамбурна кисея3.

Однажды быв жена — вот тут беда моя! Как лучше изъяснить, не приберу я слова — Не так чтобы больна, не так чтобы здорова,

Атак… ни то ни се… как будто не своя, Супругу говорит: «Послушай, жизнь моя, Мне к празднику нужна обнова:

Пожалуй, у мадам Бобри купи тюрбан; Да слушай, душенька: мне хочется экран4

Для моего камина;

Аот нее ведь три шага

До английского магазина; Да если б там еще… нет, слишком дорога! А ужасть5 как мила». — «Да что, мой свет, такое?» —

«Нет, папенька, так, так, пустое…

1  В карете, запряженной шестеркой лошадей; так ездили лишь высокопоставленные особы.

2  Полушка — четверть копейки.

3  Блонды — тонкое шелковое белое или кремовое кружево; каска — модный в конце XVIII в. дамский головной убор; креп — легкая шелковая или бумажная прозрачная морщинистая ткань; лино-батист — дорогой тонкий батист; тамбурна кисея — кисея (тонкая ткань) для вышивания в тамбуре (на пяльцах).

4  Экран — ширма.

5  Ужасть — вместо ужас — слово из щегольского жаргона.

По чести, мне твоих расходов жаль». — «Да что, скажи, откройся смело; Расходы знать мое, а не твое уж дело». —

«Меня… стыжусь… пленила шаль1; Послушай, ангел мой! она такая точно, Какую, помнишь ты, выписывал нарочно Князь для княгини, как у князя праздник был».

С последним словом прыг на шею И чок два раза в лоб, примолвя: «Как ты мил!» — «Изволь, изволь, я рад со всей моей душею

Услуживать тебе, мой свет! — Был мужнин ей ответ. —

Карету!.. Только вряд поспеть уж мне к обеду! Да я… в Дворянский клуб оттоле заверну!» — «Ах, мой жизненочек! как тешишь ты жену! Ступай же, Ванечка, скорее». — «Еду, еду!» И Ванечка седой,

Простясь с женою молодой, В карету с помощью двух долгих слуг втащился,

Сел, крякнул, покатился.

Но он лишь со двора, а гость к нему на двор — Угодник дамский, Миловзор,

Взлетел на лестницу и прямо порх к уборной.

«Ах! я лишь думала! как мил!» — «Слуга покорный». — «А я одна!» — «Одне? тем лучше! где же он?» —

«Кто? муж?» — «Ваш нежный Купидон». «Какой, по чести, ты ругатель!» —

«По крайней мере, я всех милых обожатель. Однако это ведь не ложь,

Что друг мой на него хоть несколько похож». «То есть он так же стар, хотя не так прекрасен». «Нет! я вам докажу». — «О! этот труд напрасен». «Без шуток, слушайте: тот слеп, а этот крив2; Не схожи ли ж они?» — «Ах, как ты злоречив!» —

«Простите, перестану…

1  В конце XVIII в. была мода на восточные наряды, в том числе тюрбаны и шали. Последние действительно часто были очень дороги. Слово «шаль» выделено как термин из жаргона щеголих и для усиления ассоциации с русским словом «шаль» в значении «глупость, безрассудство».

2  Бог любви Купидон (Амур) изображался с повязкой на глазах.

Да! покажите мне диванну: Ведь я еще ее в отделке не видал;

Уж, верно, это храм! храм вкуса!» — «Отгадал». «Конечно, и… любви?» — «Увы! еще не знаю. Угодно поглядеть?» — «От всей души желаю». О бедный муж! спеши иль после не тужи, И от дивана ключ в кармане ты держи:

Диван для городской вострушки, Когда на нем она сам-друг, Опаснее, чем для пастушки Средь рощицы зеленый луг. И эта выдумка диванов, По чести, месть нам от султанов!1

Но как ни рассуждай, а Миловзор уж там, Рассматривает все, любуется, дивится; Амур же, прикорнув на столике к часам,

Приставил к стрелке перст, и стрелка не вертится2, Чтоб двум любовникам часов досадный бой Не вспоминал того, что скоро возвратится

Вулкан домой3. А он, как в руку сон!.. Судьбы того хотели! На тяжких вереях вороты заскрипели,

Бич хлопнул, и супруг с торжественным лицом Явился на конях усталых пред крыльцом.

Уж он на лестнице, таща в руках покупку, Торопится свою обрадовать голубку; Уж он и в комнате, а верная жена Сидит, не думая об нем, и не одна.

Но вы, красавицы, одной с Премилой масти, Не ахайте об ней и успокойте дух!

Ее пенаты4 с ней, так ей ли ждать напасти? Фиделька5 резвая, ее надежный друг,

Которая лежала, Свернувшися клубком

На солнышке перед окном,

1  Диван, восточная мебель, вошел в моду в конце века, после победоносных войн с Турцией.

2  Фигурка Амура на часах — распространенная деталь отделки интерьера в стиле рококо. Перст (устар.) — палец.

3 Вулкан,богогня,засталсвоюженуВенерувобъятияхМарсаижестоконаказалобоих. 4  Пенаты — в античности боги-хранители домашнего очага.

5  Фиделька (фр. Верная) — распространенная кличка комнатных собачек.

Вдруг встрепенулася, вскочила, побежала К дверям и, как разумный зверь,

Приставила ушко, потом толк лапкой в дверь, Ушла и возвратилась с лаем.

Тогда ж другой пенат, зовомый попугаем, Три раза вестовой из клетки подал знак,

Вскричавши: «Кто пришел? дурак!»

Премила вздрогнула, и Миловзор подобно; И тот и та — о время злобно!

О непредвиденна беда! Бросаяся туда, сюда,

Решились так, чтоб ей остаться, А гостю спрятаться хотя позадь дверей, — О женщины! могу признаться,

Что вы гораздо нас хитрей!

Кто мог бы отгадать, чем кончилась тревога? Муж, в двери выставя расцветшие два рога, Вошел в диванную и видит, что жена Вполглаза на него глядит сквозь тонка сна.

Он ближе к ней — она проснулась, Зевнула, потянулась;

Потом, Простерши к мужу руки:

«Каким же, — говорит, — я крепким сном Заснула без тебя от скуки!

И знаешь ли, что мне Привиделось во сне?

Ах! и теперь еще в восторге утопаю! Послушай, миленький! лишь только засыпаю, Вдруг вижу, будто ты уж более не крив;

Ну, если этот сон не лжив?

Позволь мне испытать». — И вмиг, не дав супругу Прийти в себя, одной рукой

Закрыла глаз ему — здоровый, не кривой, — Другою же на дверь указывая другу, Пролазу говорит: «Что, видишь ли, мой свет?»

Муж отвечает: «Нет!» «Ни крошечки?» — «Нимало;

Так темно, как теперь, еще и не бывало».

«Ты шутишь?» — «Право, нет; да дай ты мне взглянуть».

«Прелестная мечта! — Лукреция1 вскричала. — Зачем польстила мне, чтоб после обмануть!

Ах! друг мой, как бы я желала, Чтобы один твой глаз

Похож был на другой!» Пролаз, При нежности такой, не мог стоять болваном; Он сам разнежился, и в радости души Супругу наградил и шалью и тюрбаном. Пролаз! ты этот день во святцах запиши: Пример согласия! Жена и муж с обновой! Но что записывать? Пример такой не новый.

1791

* * *

Стонет сизый голубочек; Стонет он и день и ночь; Миленький его дружочек Отлетел надолго прочь.

Он уж больше не воркует И пшенички не клюет; Все тоскует, все тоскует И тихонько слезы льет.

С нежной ветки на другую Перепархивает он И подружку дорогую Ждет к себе со всех сторон.

Ждет ее… увы! но тщетно, Знать судил ему так рок! Сохнет, сохнет неприметно Страстный, верный голубок.

Он ко травке прилегает; Носик в перья завернул;

1  Лукреция, верная жена, будучи обесчещена римским царевичем Тарквинием, от стыда покончила с собой.

Уж не стонет, не вздыхает; Голубок… навек уснул!

Вдруг голубка прилетела, Приуныв, издалека, Над своим любезным села, Будит, будит голубка;

Плачет, стонет, сердцем воя. Ходит милого вокруг — Но… увы! прелестна Хлоя! Не проснется милый друг.

1792

* * *

Видел славный я дворец Нашей матушки царицы; Видел я ее венец И златые колесницы.

«Все прекрасно!» — я сказал И в шалаш мой путь направил: Там меня мой ангел ждал, Там я Лизоньку оставил.

Лиза, рай всех чувств моих! Мы не знатны, не велики; Но в объятиях твоих

Меньше ль счастлив я владыки?

Царь один веселий час Миллионом покупает; А природа их для нас Вечно даром расточает.

Пусть певцы не будут плесть Мне похвал кудрявым складом: Ах! сравню ли я их лесть Милой Лизы с нежным взглядом?

306

Эрмитаж мой — огород, Скипетр — посох, а Лизета — Моя слава, мой народ И всего блаженство света.

1794

* * *

Всех цветочков боле Розу я любил; Ею только в поле Взор мой веселил.

С каждым днем милее Мне она была; С каждым днем алее Все как вновь цвела.

Но на счастье прочно Всяк надежду кинь: К розе, как нарочно, Привилась полынь.

Роза не увяла — Тот же самый цвет; Но не та уж стала: Аромата нет!..

Хлоя! как ужасен Этот нам урок! Сколь, увы! опасен Для красы порок!

1795

Два друга

Давно уже, давно два друга где-то жили, Одну имели мысль, одно они любили

307

И каждый час Друг с друга не спускали глаз;

Все вместе; только ночь одна их разводила; Но нет, и в ночь душа с душою говорила. Однажды одному приснился страшный сон;

Он вмиг из дому вон, Бежит встревоженный ко другу И будит. Тот вскочил.

«Какую требуешь услугу? — Смутясь, он говорил. — Так рано никогда мой друг не пробуждался!

Что значит твой приход? Иль в карты проигрался? Вот вся моя казна! Иль кем ты огорчен?

Вот шпага! Я бегу — умру иль ты отмщен!» — «Нет, нет, благодарю; ни это, ни другое, — Друг нежный отвечал, — останься ты в покое:

Проклятый сон всему виной! Мне снилось на заре, что друг печален мой,

И я… я столько тем смутился, Что тотчас пробудился И прибежал к тебе, чтоб успокоить дух».

Какой бесценный дар — прямой, сердечный друг! Он всякие к твоей услуге ищет средства: Отгадывает грусть, предупреждает бедства; Его безделка, сон, ничто приводит в страх, Друг в сердце, друг в уме — и он же на устах!

1795

Змея и Пиявица

«Как я несчастна!

Икак завидна часть1 твоя! — Однажды говорит Пиявице Змея. — Ты для людей в чести, а я для них ужасна; Тебе охотно кровь они свою дают; Меня же все бегут и, если могут, бьют; А кажется, равно мы с ними поступаем:

Иты и я людей кусаем».

1  Часть — здесь: участь.

— «Конечно! — был на то пиявицын ответ. — Да в цели нашей сходства нет:

Я, например, людей к их пользе уязвляю, А ты для их вреда;

Я множество больных чрез это исцеляю, А ты и не больным смертельна завсегда. Спроси самих людей: все скажут, что я права;

Я им лекарство, ты отрава».

Смысл этой басенки встречается тотчас: Не то ли Критика с Сатирою у нас.

1803

Муха

Бык с плугом на покой тащился по трудах; А Муха у него сидела на рогах, И Муху же они дорогой повстречали.

«Откуда ты, сестра?» — от этой был вопрос. А та, поднявши нос,

В ответ ей говорит: «Откуда? — мы пахали!» От басни завсегда

Нечаянно дойдешь до были. Случалось ли подчас вам слышать, господа:

«Мы сбили! Мы решили!»

1803

Рысь и Крот

Когда-то Рысь, найдя лежащего Крота, Из жалости ему по-свойски говорила:

«Увы! мой бедный Крот! несчастье слепота! И рощица, и луг с цветами — все места Тебе как темная могила!

Какая жизнь твоя!

С утра до вечера ты спишь или зеваешь, И ни о чем не рассуждаешь;

А я Теперь же, будто на ладони, Все вижу за версту вокруг

И все пересказать готова, — слушай, друг: Вот ястреб в облаках за коршуном в погоне; Здесь ласточка своих птенцов Питает мухами, добычей пауковой; Там хитрая лиса цыпленку строит ков;

Там кролика постиг ружья удар громовый; Здесь кошка давит мышь; а там

Змея впилась в корову; А далее — медведь, разинув пасть багрову, Ревет и гонится за серной по скалам;

А вот и лютый волк ягненочка терзает…» — «Ах, полно, полно! — Крот болтунью прерывает. — Утешно ль зрячим быть для ужасов таких? Довольно и того, что слышал я об них».

1810

Бобр, Кабан и Горностай

Кабан да Бобр, и Горностай Стакнулись к выгодам искать себе дороги.

По долгом странствии, в пути отбивши ноги, Приходят, наконец, в обетованный край, Привольный для всего; однако ж этот рай

Был окружен болотом, Вместилищем и жаб и змей.

Что делать? Никаким не можно изворотом Болота миновать а кто себе злодей? Кому охотно жизнь отваживать без славы? В раздумьи путники стоят у переправы.

«Осмелюсь», — Горностай помыслил; и слегка Он лапку вброд и вон, и одаль в два прыжка: «Нет! братцы, — говорит, — по совести признаться, Со всем обилием край этот не хорош; Чтоб вход к нему найти, так должно замараться, А мне и пятнышко ужаснее, чем нож!» «Ребята! — Бобр сказал. — С терпеньем

И уменьем Добьешься до всего; я в две недели мост

310

Исправный здесь построю: Тогда мы перейдем к довольству и покою: И гады в стороне, и не замаран хвост;

Вся сила не спешить и бодрствовать в надежде».

— «В полмесяца? пустяк! я буду там и прежде», — Вскричал Кабан — и разом вброд:

Ушел по рыло в топь, и змей и жаб — все давит, Ногами бьет, пыхтит, упорно к цели правит,

Ихватски на берег из мутных вылез вод. Меж тем как на другом товарищи зевают, Кабан, встряхнувшися, надменный принял вид

Ичрез болото к ним с презрением хрючит:

«Вот как по-нашему дорогу пробивают!»

1818

Сверчки

Два обывателя столицы безымянной, Между собою земляки, А нацией сверчки,

Избрали для себя квартирой постоянной Судейский дом;

Один в передней жил, другой же в кабинете, И каждый день они видалися тайком.

«Нет лучше нашего хозяина на свете! — Сказал товарищу Сверчок, — Как гнется, даром что высок!

Какая кротость в нем! какая добродетель!

Икак трудолюбив! Я сам тому свидетель, Какую кучу он записок отберет,

Ичто же? Ни одной из них не издерет,

А всё за ним тащат!» — «На произвол судьбины, — Товарищ подхватил. —

Дружок! Ты, видно, век в прихожих только жил И вместо лиц привык рассматривать личины; Не то бы ты сказал, узнавши кабинет!

Впередней барин то, чем хочет он казаться,

Аздесь — каким родился в свет: Богатому служить, пред сильным пресмыкаться;

Адо других и дела нет:

311

«Кто там?» — Пустынник окликает. «Я! я!» «Да кто, могу ли знать?»

«Я! та, которая тебе повелевает Скорее отпереть». — «Пустое!» — он сказал

И замолчал. «Ото прешь ли? — еще Фортуна закричала. — Я ввек ни от кого отказа не слыхала; Пусти Фортуну ты со свитою к себе,

С Богатством, Знатью и Чинами...

Теперь известна ль я тебе?»

— «По слуху... но куда мне с вами? Поди в другой ты дом,

А мне не поместить, ей-ей! такой содом»1.

— «Невежа! да пусти меня хоть с половиной, Хоть с третью, слышишь ли?.. Ах! сжалься над судьбиной Великолепия... оно уж чуть дышит, Над гордой Знатностью, которая дрожит

И, стоя у порога, мерзнет; Тронись хоть Славою, мой миленький дружок!

Еще минута, всё исчезнет!.. Упрямый, дай хотя Желанью уголок!»

— «Да отвяжися ты, лихая пустомеля! – Пустынник ей сказал. — Ну, право, не могу.

Смотри: одна и есть постеля, И ту я для себя с Пленирой берегу».

<1792>

Эпиграммы

* * *

Мне лекарь говорил: «Нет, ни один больной Не скажет обо мне, что недоволен мной!» «Конечно, — думал я, — никто того не скажет: Смерть всякому язык привяжет».

1791

1  Содом — здесь: шумная, беспорядочная толпа, источник беспокойства.

* * *

«Я разорился от воров!»

—«Жалею о твоем я горе».

—«Украли пук моих стихов!»

—«Жалею я об воре».

1803

* * *

Прохожий, стой! во фрунт! скинь шляпу и читай: «Я воин, грамоты не знал за недосугом.

Направо кругом! Ступай!»

1805

Николай Михайлович Карамзин

Бедная Лиза

Может быть, никто из живущих в Москве не знает так хорошо окрестностей города сего, как я, потому что никто чаще моего не бываетвполе,никтоболеемоегонебродитпешком,безплана,безцели — куда глаза глядят — по лугам и рощам, по холмам и равнинам. Всякое лето нахожу новые приятные места или в старых новые красоты.

Но всего приятнее для меня то место, на котором возвышаются мрачные, готические башни Си...нова монастыря1. Стоя на сей горе, видишь на правой стороне почти всю Москву, сию ужасную громаду домовицерквей,котораяпредставляетсяглазамвобразевеличественного амфитеатра: великолепная картина, особливо когда светит на неесолнце,когдавечерниелучиегопылаютнабесчисленныхзлатых куполах, на бесчисленных крестах, к небу возносящихся! Внизу рас- стилаютсятучные,густо-зеленыецветущиелуга,азаними,пожелтым пескам, течет светлая река, волнуемая легкими веслами рыбачьих лодок или шумящая под рулем грузных стругов2, которые плывут от плодоноснейшихстранРоссийскойимперииинаделяюталчнуюМоскву хлебом.

Надругойсторонерекивиднадубоваяроща,подлекоторойпасутся многочисленные стада; молодые пастухи, сидя под тению дерев, поютпростые,унылыепесниисокращаюттемлетниедни,стольдля ихединообразные.Подалее,вгустойзеленидревнихвязов,блистает златоглавыйДаниловмонастырь3;ещедалее,почтинакраюгоризонта,синеютсяВоробьевыгоры4.Налевойжестороневидныобширные, хлебом покрытые поля, лесочки, три или четыре деревеньки и вдали село Коломенское с высоким дворцом своим5.

1  Имеется в виду Симонов Успенский мужской монастырь, основанный в XIV в., во времена Карамзина находился на окраине Москвы. На момент написания повести не действовал,будучивовремяэпидемии1771г.упраздненипреобразованвчумнойгоспиталь. В 1795 г. возрожден. В советское время большая часть построек монастыря была взорвана, в наши дни происходит их восстановление.

2  Струг — большая плоскодонная парусная лодка.

3  Свято-Данилов монастырь, основанный в XIII в. на правом берегу Москвы-реки. 4  Воробьевыгоры —одинизсемимосковскиххолмов,крутойберегМосквы-рекина

юго-запад от центра.

5  Село Коломенское — царская летняя подмосковная резиденция, выстроенная в

XVII в.

Часто прихожу на сие место и почти всегда встречаю там весну; тудажеприхожуивмрачныедниосенигореватьвместесприродою. Страшновоютветрывстенахопустевшегомонастыря,междугробов, заросших высокою травою, и в темных переходах келий. Там, опершись на развалины гробных камней, внимаю глухому стону времен, бездною минувшего поглощенных, — стону, от которого сердце мое содрогается и трепещет. Иногда вхожу в келии и представляю себе тех, которые в них жили, — печальные картины! Здесь вижу седого старца, преклонившего колена перед распятием и молящегося о скором разрешении земных оков1 своих, ибо все удовольствия исчезли для него в жизни, все чувства его умерли, кроме чувства болезни и слабости.Тамюныймонах —сбледнымлицом,стомнымвзором — смотритвполесквозьрешеткуокна,видитвеселыхптичек,свободно плавающих в море воздуха, видит — и проливает горькие слезы из глазсвоих.Онтомится,вянет,сохнет —иунылыйзвонколоколавоз- вещает мне безвременную смерть его. Иногда на вратах храма рассматриваю изображение чудес, в сем монастыре случившихся, там рыбыпадаютснебадлянасыщенияжителеймонастыря,осажденного многочисленными врагами; тут образ Богоматери обращает неприятелей в бегство. Все сие обновляет в моей памяти историю нашего отечества — печальную историю тех времен, когда свирепые татарыилитовцыогнемимечомопустошалиокрестностироссийской столицы и когда несчастная Москва, как беззащитная вдовица, от одного Бога ожидала помощи в лютых своих бедствиях.

Но всего чаще привлекает меня к стенам Си...нова монастыря — воспоминание о плачевной судьбе Лизы, бедной Лизы. Ах! Я люблю те предметы, которые трогают мое сердце и заставляют меня проливать слезы нежной скорби!

Саженях2 в семидесяти от монастырской стены, подле березовой рощицы, среди зеленого луга, стоит пустая хижина, без дверей, без окончин, безполу;кровлядавносгнила иобвалилась.Вэтой хижине летзатридцатьпередсимжилапрекрасная,любезнаяЛизасстарушкою, матерью своею.

Отец Лизин был довольно зажиточный поселянин, потому что он любил работу, пахал хорошо землю и вел всегда трезвую жизнь. Но скоро по смерти его жена и дочь обедняли. Ленивая рука наемника худообработывалаполе,ихлебпересталхорошородиться.Онипринуждены были отдать свою землю внаем, и за весьма небольшие деньги. К тому же бедная вдова, почти беспрестанно проливая слезы

1  Освобождение от земных оков (то есть от земной жизни). 2  Сажень — мера длины, равная 2 м 13 см.

о смерти мужа своего — ибо и крестьянки любить умеют! — день отоднястановиласьслабееисовсемнемоглаработать.ОднаЛиза, — которая осталась после отца пятнадцати лет, — одна Лиза, не щадя своей нежной молодости, не щадя редкой красоты своей, трудилась день и ночь — ткала холсты, вязала чулки, весною рвала цветы, а летом брала ягоды — и продавала их в Москве. Чувствительная, добрая старушка, видя неутомимость дочери, часто прижимала ее к слабо биющемуся сердцу, называла Божескою милостию, кормилицею,отрадоюстаростисвоейимолилаБога,чтобыоннаградилееза все то, что она делает для матери. «Бог дал мне руки, чтобы работать, — говорила Лиза, — ты кормила меня своею грудью и ходила за мною, когда я была ребенком; теперь пришла моя очередь ходить за тобою. Перестань только крушиться, перестань плакать; слезы наши не оживят батюшки». Но часто нежная Лиза не могла удержать собственных слез своих — ах! она помнила, что у нее был отец и что его не стало, но для успокоения матери старалась таить печаль серд- цасвоегоиказатьсяпокойноюивеселою. —«Натомсвете,любезная Лиза, — отвечала горестная старушка, — на том свете перестану я плакать. Там, сказывают, будут все веселы; я, верно, весела буду, когдаувижуотцатвоего.Толькотеперьнехочуумереть —чтостобою без меня будет? На кого тебя покинуть? Нет, дай Бог прежде пристроить тебя к месту! Может быть, скоро сыщется добрый человек. Тогда, благословя вас, милых детей моих, перекрещусь и спокойно лягу в сырую землю».

Прошло два года после смерти отца Лизина. Луга покрылись цветами, и Лиза пришла в Москву с ландышами. Молодой, хорошо одетый человек, приятного вида, встретился ей на улице. Она показала емуцветы —изакраснелась.«Тыпродаешьих,девушка?» —спросил он с улыбкою. — «Продаю», — отвечала она. — «А что тебе надоб- но?» —«Пятькопеек». —«Этослишкомдешево.Воттеберубль». — Лиза удивилась, осмелилась взглянуть на молодого человека, — еще более закраснелась и, потупив глаза в землю, сказала ему, что она не возьмет рубля. — «Для чего же?» — «Мне не надобно лишнего». — «Я думаю, что прекрасные ландыши, сорванные руками прекрасной девушки, стоят рубля. Когда же ты не берешь его, вот тебе пять копеек. Я хотел бы всегда покупать у тебя цветы; хотел бы, чтоб ты рвала их только для меня». — Лиза отдала цветы, взяла пять копеек, по- клониласьихотелаидти,нонезнакомецостановилеезаруку. —«Куда жетыпойдешь,девушка?» —«Домой». —«Агдедомтвой?» —Лиза сказала, где она живет, сказала и пошла. Молодой человек не хотел удерживать ее, может быть, для того, что мимоходящие начали останавливаться и, смотря на них, коварно усмехались.

Лиза, пришедши домой, рассказала матери, что с нею случилось. «Ты хорошо сделала, что не взяла рубля. Может быть, это был ка­ кой нибудьдурнойчеловек...» —«Ахнет,матушка!Яэтогонедумаю. У него такое доброе лицо, такой голос...» — «Однако ж, Лиза, лучше кормитьсятрудамисвоимииничегонебратьдаром.Тыещенезнаешь, друг мои, как злые люди могут обидеть бедную девушку! У меня всегда сердце бывает не на своем месте, когда ты ходишь в город; я всегда ставлю свечу перед образ и молю Господа Бога, чтобы он сохранил тебя от всякой беды и напасти». — У Лизы навернулись на глазах слезы; она исцеловала мать свою.

На другой день нарвала Лиза самых лучших ландышей и опять пошла с ними в город. Глаза ее тихонько чего-то искали. Многие хотели у нее купить цветы, но она отвечала, что они непродажные, и смотрела то в ту, то в другую сторону. Наступил вечер, надлежало возвратиться домой, и цветы были брошены в Москву-реку. «Никто не владей вами!» — сказала Лиза, чувствуя какую-то грусть в сердце своем. —Надругойденьввечерусиделаонаподокном,прялаитихим голосомпелажалобныепесни,новдругвскочилаизакричала:«Ах!..» Молодой незнакомец стоял под окном.

«Чтостобойсделалось?» —спросилаиспугавшаясямать,которая подле нее сидела. — «Ничего, матушка, — отвечала Лиза робким голосом, — я только его увидела». — «Кого?» — «Того господина, который купил у меня цветы». Старуха выглянула в окно. Молодой человек поклонился ей так учтиво, с таким приятным видом, что она не могла подумать об нем ничего, кроме хорошего. «Здравствуй, добрая старушка! — сказал он. — Я очень устал; нет ли у тебя свежего молока?»УслужливаяЛиза,недождавшисьответаотматерисвоей — может быть, для того, что она его знала наперед, — побежала на погреб — принесла чистую кpинку, покрытую чистым деревянным кружком, —схватиластакан,вымыла,вытерлаегобелымполотенцем налила и подала в окно, но сама смотрела в землю. Незнакомец выпил — и нектар из рук Гебы1 не мог бы показаться ему вкуснее. Всякий догадается, что он после того благодарил Лизу и благодарил не столько словами, сколько взорами. Между тем добродушная старушка успела рассказать ему о своем горе и утешении — о смерти мужа и о милых свойствах дочери своей, об ее трудолюбии и нежности, и проч. и проч. Он слушал ее со вниманием, но глаза его были — нужно ли сказывать где? И Лиза, робкая Лиза посматривала изредка на молодого человека; но не так скоро молния блестит и в облаке исче-

1  Геба — в античной мифологии богиня юности, которая прислуживала на пирах богов, подавая нектар.