Глава I. Философско-мировоззренческий контекст социальной работы

Деятельность социального работника представляет со­бой диалектическое единство рационально-логических, ду­ховно-нравственных, эмоционально-чувственных компонен­тов, определяемое огромным числом обстоятельств и субъек­тивных факторов. В сферу особой актуальности следует вы-:делить мировоззренческую культуру как способ познания,понимания, оценки и переживания жизненного мира. -

В области профессиональной социальной деятель­ности постоянно идет интенсивный, напряженный, а неред­ко и весьма драматический диалог по поводу ключевых ми­ровоззренческих универсалий, таких как существование и жизнь, смерть и бессмертие, цинизм и альтруизм, зло и доб­ро, справедливость и насилие, бедность и богатство. Причем каждый из участников подобных диалогов, как правило, вкладывает свой смысл в содержание этих и других катего­рий, образующих основание мировоззренческой культуры личности.

Как отмечал Н.А. Бердяев, "наука создает свою дей­ствительность. А философия и религия создают совсем дру­гие действительности".¹ Во многом своя действительность, свое миропонимание формируется у тех "униженных и оскорбленных", кто составляет главный предмет деятель­ности социального работника, причем среди них есть и но­сители научного, философского, религиозного мировоззре­ния, немало и тех, кто имеет весьма фрагментарное, обы­денное представление о жизненном мире. "Два человека смотрят на один и тот же пейзаж с различных точек зрения. Они видят, однако, не одно и то же..., - писал Ортега-и-Гассет. - Реальность можно видеть лишь в определенной перспективе... Любое познание есть познание с определен-

ной точки зрения... Абстрактной точке зрения соответствуют одни лишь абстракции".¹

Известный испанский философ не одинок в стремле­нии персонифицировать процесс познания реальности, пре­вратить познание в уникально-творческий, самобытный процесс "добывания" личностных знаний. Но есть и иные точки зрения, сторонников которых объединяет идея позна­вательной, методологической универсальности. Возможно, что абстрактной точки зрения на реальную действительность, в том числе и на ее социальные формы и нет, но есть общий механизм познавательного процесса, присущий человеку как существу интеллектуальному и чувственному, есть общие процедуры, правила, некоторые общие методы освоения дей­ствительности, наконец, есть некий общий социально-исторический контекст познания.

Возражая Ортеге-и-Гассету, другим приверженцам личностной познавательной методологии, можно заявить, что феномены голода или социальной справедливости, с ка­кой бы точки зрения они не рассматривались, будут содер­жать те единицы знания и понимания, которые выражают их сущностные черты, хотя некоторые различия в их осмысле­нии будут иметь место. При этом следует заметить, что соот­ношение сущностного понимания и периферийного знания предопределяется не только "точкой стояния" познающего, но и множеством иных условий и предпосылок.

Все это актуализирует необходимость определенного консенсуса в толковании основных мировоззренческих уни­версалий, в выработке приемлемых методологий познава­тельного процесса. "Знание естественных вещей - какие они есть теперь, - отмечал И. Кант, - всегда заставляет желать еще и знания того, чем они были прежде, а также через ка­кой ряд изменений они прошли, чтобы в каждом данном месте достигнуть своего настоящего состояния".²

Такой "естественной вещью" для нас в данном случае является генезис и становление мировоззрения людей, специа­лизирующихся на выполнении социально-благотворительных функций. Подобная специализация возникла естественно-необходимым образом на самых ранних этапах развития чело­века и человечества как потребность в реализации в рамках рода, племени, иного сообщества социально-благотворительных функций. Осознание потребности в творении блага для другого, формирование интереса к этому виду социально значимой дея­тельности создавало условия и предпосылки и для мировоз­зренческой специализации, его развития. Творящий благо дол­жен осознавать его значимость и смысл.

Рыболовство, охота, земледелие, участие в межродо­вых, межплеменных конфликтах, другие виды деятельной специализации также влияли на формирующееся мировоз­зрение людей, специализировали его по критериям чув­ственности и рациональности. На жизненный мир наших далеких предков, на их мировоззрение оказывали влияния не только социально-деятельная, социально-трудовая специали­зация, но и климатические, территориально-поселенческие факторы, которые в своей совокупности служили условиями формирования ментальных оснований жизнебытия и миро­восприятия.

Можно предположить, что мировоззрение наших дале­ких предков, творящих благо, было заведомо сориентировано на чувственно-утопическое восприятие действительности, на формирование своих представлений о мире добра и зла, альтру­изма и эгоизма, жизни и смерти, бытия и небытия.

"Категории бытия и небытия фигурируют в качестве фундаментальных во всех культурах, - отмечает B.C. Степин, - но если древние греки понимали небытие как отсутствие бытия, то в культурах Древнего Востока небытие понимается иначе - оно трактуется как источник бытия. В этой системе мышления мир предстает как постоянный круговорот пре­вращения бытия в небытие, причем ситуации видимого, ре-

ального, вещного, движущегося бытия как бы выплывают из невидимого, покоящегося небытия и, исчерпав себя, опять погружаются в него. Небытие выступает как отсутствие ве­щей и форм, но в нем как бы скрыто все возможное богат­ство мира, все нерожденное, неставшее и неоформленное".¹

Осмысление феноменов жизни и смерти, бытия и не­бытия создавало мировоззренческие предпосылки для рас­ширения сферы благотворения, изменения форм и методов благотворительной деятельности, ее специализации. От тво­рящего благо требовалось не просто умение облегчать физи­ческие страдания человека, содействовать справедливому распределению продуктов питания для слабых и больных, но и умение соучаствовать в интерпретации тех или иных при­родных катаклизмов, в формировании мифологизированного мировоззрения.

Усложнение и интенсификация общественных, меж­личностных отношений способствовали не только диалекти-зации восприятия бытия и небытия, но и его структурирова­нию по рациональным и чувственным основаниям.

Разделение мира вещей и мира идей (чувств) в опре­деленной степени завершало период первоначального на­копления мировоззренческого капитала.

В последующем начинают формироваться парадигмы специализированного мировосприятия, оказывающие влия­ние на жизненные ориентиры и установки людей, в том чис­ле и в сфере социального благотворения.

Принято считать, что наиболее древняя специализа­ция сознания постепенно оформилась в религиозно-мифическое мировоззрение, посредством которого склады­вается религиозно-мифическая картина мира.

Исследование проблематики религиозного мировоз­зрения имеет для современного социального работника не только познавательное, но и важное профессионально-

функциональное значение. По некоторым данным свыше 60 процентов пенсионеров, инвалидов, других категорий насе­ления России, с которыми имеют дело социальные работни­ки, - носители религиозного мировоззрения, значительная часть и самих социальных работников люди религиозные.

Уместно воспроизвести одну весьма любопытную и поучительную историю. Несколько лет назад во время из­учения опыта деятельности социальных служб Чувашии мы побывали в доме-интернате для престарелых и инвалидов. Администрация интерната, при участии ветеранов войны и труда, оборудовала, если так можно сказать, мини-церковь. Когда мы приехали в дом-интернат, шло богослужение. Не­большое помещение и прилегающий к нему холл были за­полнены пожилыми людьми. Через некоторое время служба закончилась и тут же в холле состоялась многочасовая, ин­тересная беседа между нами - представителями Московского государственного социального университета, местных соци­альных работников, заочно обучающихся в Университете, и верующими пожилыми людьми. Сразу оговорюсь, что мы участвовали в разговоре не с позиций воинствующих атеис­тов, нам было важно понять мировоззренческие ориентиры конкретных верующих людей, а также способность социаль­ного работника и преподавателей высшего учебного заведе­ния, которое готовит кадры для социальной сферы, к пони­манию содержания и особенностей жизненного мира ве­рующего, к использованию этих особенностей в своей прак­тической деятельности, во благо самих верующих. Среди наших собеседников не было ученых-богословов, но даже постановка проблем веры, жизни и смерти, добра, счастья, справедливости в рамках обычной беседы нередко ставила нас в весьма трудное положение. Это во многом объяснялось недостаточным знанием религиозной проблематики, религи­озных традиций православия, других религиозных конфес­сий, непониманием сущности и особенностей восприятия мира и себя в этом мире религиозным человеком.

Мы убедились, что тот небольшой курс религоведе-ния, который читается в вузах социального профиля, не ре­шает в полном объеме проблем религиозного "просвещения" социального работника, а создает лишь исходную базу для их самостоятельного осмысления.

Именно в рамках религиозно-философской традиции был впервые исследован феномен веры как основной, суб­станциальной единицы религиозного мировоззрения. "Вера, - отмечал С.Н. Булгаков, - есть путь знания без доказа­тельств, вне логического достижения, вне закона причин­ности и его убедительности".¹

Предмет веры многогранен и многолик. Есть вера в добро, вера в близкого человека, вера в собственные силы, в свою судьбу. Религиозные просветители рассматривают в качестве исходного модуса веры веру в иное. Генезис веры в иное, или сверхверы обусловлен стечением многих обстоя­тельств, не последнюю роль в которых занимает сложная, критическая, нередко драматическая ситуация, в которой оказывается человек. Вот как описывает ее К. Ясперс: "...Незамкнутость мира и разрушение каждой замкнутой кар­тины мира, неудача планирования в мире, человеческих про­ектов и их осуществлений, незавершенность самого челове­ческого бытия ведут к границе: у края бездны познается ни­что или Бог".²

Ясперс сформулировал очень сильное и глубокое по­ложение о том, что вера в Бога, познание божественного зарождается у края бездны, где оказался человек. Причем бездна может выступать в различных ипостасях - в форме душевного отчаяния, жизненной драмы, физических муче­ний, интеллектуально-чувственного порыва.

"Религиозная вера, - отмечает Д.М. Угринович, - не­обходимо включает в себя не только уверенность в суще­ствовании сверхъестественных объектов, но и эмоциональ-

ное отношение к этим объектам. Религиозный человек не только представляет Бога, думает о нем, он всегда пережи­вает эмоционально свое отношение к Богу, ибо, с одной сто­роны, верит в его могущество и боится его кары ("религиозный страх"), а с другой - надеется на его милосер­дие, сострадание, способность "прощать грехи", т.е. испыты­вает к Богу положительные чувства (восхищение, благогове­ние, любовь и т.п.)".¹

В религиозном мировоззрении особое место отводится феномену Богопроявления. Вот как описывает его И.О. Лосский:

"Мир есть система множества существ, а основа мира есть Сверхсистемное, Сверхмировое начало, Бог. Отсюда следует, что у Бога нет свойств, которые могут быть выраже­ны понятиями, заимствованными из области мирового бы­тия; Он несравним и несоизмерим с миром. На всякий во­прос о свойствах Бога, подобных тому, что есть в мире, при­ходится отвечать отрицанием. Есть ли Бог дух? Нет. Есть ли Бог разум? Нет. Есть ли Бог бытие? Нет, и т.д. Эти отрица­ния приводят к мысли, что Бог есть Ничто, правда, Боже­ственное Ничто. Такое учение о Боге называется отрицатель­ным богословием (греческое название его - апофатическое богословие)".²

Можно предположить, что для понимания жизненного мира верующего, постижения сущности религиозного миро­воззрения подобные размышления недостаточно убедитель­ны и И.О. Лосский пытается обосновать эти положения: "Чтобы точно понять смысл слов "Божественное Ничто", -пишет он, - нужно различать два вида отрицания. Положим, на вопрос, есть ли в этой комнате рояль? Мы получим ответ "нет". Есть ли в ней диван? Нет. Есть ли в ней книги? Нет.

Такие отрицания ведут вниз, к пустоте. Совсем иной харак­тер имеют отрицания, ведущие к Божественному Ничто. Они указывают на то, что Бог стоит выше всякого мирового бы­тия, которое всегда неполно, всегда ограниченно и, будучи, ограниченным, всегда полно отрицаний. Поэтому всякое "что" в мире слишком мало для Бога: Он есть Сверхчто".¹

Можно неоднозначно и даже весьма критически отно­ситься к религиозным верованиям, но осмысление феномена "Сверхчто" позволяет человеку заглянуть в глубины затаен­ного, субстанционального жизнеосуществления. "Что" мало не только для Бога, но и для интеллектуально-чувственной личности, для понимания феноменов стыда, страха, любви, ненависти, благородства и т.д. Уровень "Сверхчто" позволяет социальному работнику понимать потаенный жизненный мир как религиозной, так и не религиозной, но духовно богатой личности, реализовывать свои социально-терапевтические функции, социально-педагогические функции.

"Если мы приходим к Богу, как Божественному Ни­что, только путем умозаключений, - развивает свою мысль И.О. Лосский, - мы остаемся холодными к этому началу. Живое религиозное общение с Ним на этом пути не может возникнуть. К счастью, у нас есть другое более непосред­ственное общение с Ним, религиозный опыт, в котором уча­ствует не только наш ум, но также чувство и воля, все наше существо. Лица, переживавшие этот опыт, называют его встречею с Богом... Немецкий философ Рудольф Отто хоро­шо описал основные черты этого опыта".² И далее: "При виде звездного неба, - воспроизводит Н.О. Лосский положе­ние Рудольфа Отто, - восхода солнца, грандиозного про­странства с высоты грры или в пустыне, в величественном храме, в местах великих исторических событий, под влияни-. ем прекрасного музыкального произведения, находясь в

опасности, человек иногда внезапно начинает сознавать при­сутствие чего-то "Совершенно Иного", не сравнимого ни с чем земным. Это Иное предстоит пред ним как нечто таин­ственное, вызывающее благоговейный трепет".¹ ' Основанное на вере чувство сопричастности к иному, к высшему, к вечному есть сущностная характеристика жиз­ненного мира религиозной личности. "В религиозном пере­живании, - отмечает С.Н. Булгаков, - дано и в этом есть са­мое его существо - непосредственное касание мирам иным, ощущение высшей, божественной реальности, дано чувство Бога, при том не вообще,... но именно для данного человека; человек в себе и чрез себя обретает новый мир..."²

Новый мир верующего нередко рассматривается как абсолютно иррациональный, потусторонний, неземной. Од­нако подобные суждения не убедительны. Религиозный че­ловек живет и проблемами реального, социального мира. Его мировоззрение синтетично, комплексно, есть мера иррацио--нального и рационального, обусловленного жизненным, земным опытом и божественным откровением. "Верить в царство Божие, - писал B.C. Соловьев, - значит с верою в Бога соединять веру в человека и веру в природу. Все за­блуждения ума, все ложные теории и все практические одно­сторонности и злоупотребления происходили и происходят от разделения этих трех вер. Вся истина и все добро выходят из их внутреннего соединения".³

Подводя некоторые итоги, можно сделать вывод, что религиозное мировоззрение основано на вере в иное, на до­ступности божественного откровения, на сопричастности к всевышнему, на идеалах богоподобия.

Религиозный мир - это мир, сотворенный Богом, по образу и подобию Бога. Это такой мир, который не требует

ни обоснований, ни доказательств, ибо, как отмечал К. Ясперс, "доказанный Бог уже не Бог".¹

Религиозная, в том числе и православная, мировоз­зренческая культура способствовала развитию православной антропологии как учения о человеке в "образе и подобии Бога" и сотериологии как учения о спасении.

По мнению С.С. Хоружего, к ключевым положениям православной антропологии относятся: "идея благодати как Божественной энергии; идея обожения или соединения с благодатью как высшего призвания человека; идея непосред­ственного общения с Богом или. точней, идея синергии, свободного человеческого соработничества благодати, как единственного пути обожения. Возможно, следует добавить сюда и идею постоянной изменчивости, пластичности чело­веческой природы, в силу которой в здешней жизни соеди­нение с благодатью не дается в собственность человеку и остается всегда подвижным, незакрепляемым и может под­держиваться лишь непрестанным духовным трудом, особым устроением и напряжением всего существа человека".²

Что же касается учения о спасении, то оно основано на религиозных, православных заповедях. "В синоптических евангелиях, - отмечает Г. Гече, - приводится рассказ о том, как один из книжников подошел к Иисусу и спросил его, какая первая из всех заповедей. В ответ Иисус... назвал пер­вой заповедью любовь к Богу. Затем он добавил, ссылаясь на законы Моисея: "Вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя, на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки".³

Противоположным религиозно-мистическому миро­воззрению является научно-рациональное мировосприятие, на основе которого формируется научно-рациональная кар-

тина мира. Как отмечал B.C. Соловьев, в теологии центр всего - абсолютное существо, в философии - общая идея, в науке реальный факт.¹ Развивая эти положения, B.C. Соловьев пишет, что "круг знаний, в котором преобла­дает эмпирическое содержание и главный интерес принад­лежит материальной истинности, образует так называемую положительную науку".²

В первом приближении наука есть человеческая ин­теллектуальная деятельность, направленная на получение знаний о реальной действительности и формирование науч­но-рациональной картины мира. Субъектом научного миро­воззрения является интеллектуально богатая личность, обла­дающая набором знаний, достаточных для рационального осмысления действительности.

Научность мировоззрения - одно из исходных условий профессиональной состоятельности современного социаль­ного работника.

Осознание сущности и особенностей научного миро­восприятия, способов и механизмов познания, содержания научной картины мира сопряжено с немалыми трудностями.

Как справедливо отмечает B.C. Степин, "интуитивно кажется ясным, чем отличается наука от других форм позна­вательной деятельности человека. Однако четкая эксплика­ция специфических черт науки в форме признаков и опреде­лений оказывается довольно сложной задачей".³ Она не упрощается и при рассмотрении феноменов социально-гуманитарных, общественных наук, имеющих прямое отно­шение к деятельности социального работника, к его научно-аналитическим, социально-психологическим, прогностиче­ским и иным "человековедческим" функциям. Предметную область социально-гуманитарных наук образуют личностные и межличностные отношения, феномены чувств, интеллекта,

воли. Исходной единицей науки, научного познания явля­ются факты, получаемые в процессе наблюдений, экспери­ментов и выражающие качественные и количественные ха­рактеристики объектов, явлений, процессов. Подобные суж-; дения достаточно убедительно подтверждаются ссылками на факты физического, химического или природно-географического свойства, сложнее обстоит дело примени­тельно к фактам, рассматриваемым в рамках предметных областей психологии, педагогики, культурологии и других гуманитарно ориентированных наук. Фактологическая диаг­ностика сопряжена в данных обстоятельствах с немалыми трудностями.

В контексте подобных размышлений весьма актуальны суждения Д. Бернала: "в обычной практике научные законы и теории рассматриваются как естественные или логические вы­воды из экспериментально установленных фактов. Если бы такое ограничение воспринималось всерьез, то сомнительна; была бы сама возможность существования науки. Научные за­коны, гипотезы и теории имеют гораздо более широкую осно­ву, чем объективные факты, которые они стремятся объяснить. Многие из них субъективно, но неизбежно отражают не сугубо научную, а общую интеллектуальную атмосферу эпохи, обус­ловливающую деятельность каждого исследователя".¹

Можно предположить, что в качестве исходных еди­ниц социально-гуманитарных наук, научного, гуманистиче-, ски ориентированного мировоззрения выступают факты-, суждения, получаемые посредством научных методов и на­учного инструментария, например, на основе психологиче­ского тестирования, социологического опроса, педагогиче­ского эксперимента, причем эти факты науки обладают до­статочно высокой, но не абсолютной объективностью.

Рационализированные научные суждения образуют понятийно-смысловые или категориальные ряды науки, ее

тех или иных предметных областей. Выделяются категории или понятия психологических, социологических, педагогиче­ских и других наук, к особому классу максимально общих понятий относятся философские категории.

Выражая наиболее существенные свойства и отношения реальной действительности, категории вместе с закономерно­стями формируют принципиальную структуру научной картины мира. Особую значимость в системе социально-гуманитарных наук, в становлении научного мировоззрения и научной карти­ны мира имеют такие категории: личность, общество, социаль­ная группа, потребность, интерес, ценность, право, государство. Однако сами по себе понятия и категории, выражающие реаль­ности бытия, не образуют научно-рациональную картину мира. Научность отображения и восприятия предполагает способ­ность структурно-организованного, упорядоченного видения процессов, явлений, объектов действительности. К примеру, отдельно рассматриваемый феномен реальности, выраженный категорией личности, может быть помещен в пространство ре­лигиозного, научного, философского миров. Научную упорядо­ченность этому феномену придают выявленные связи и отно­шения, выражаемые в гипотезах-суждениях и закономерностях. В качестве целостных фрагментов, отображающих научную реальность, могут выступать суждения типа: "Человек есть диа­лектическое единство биологических, психических и социаль­ных начал"; "Человек есть совокупность общественных отно­шений".

При этом важно отметить, что в различные социально-исторические периоды представители различных научных школ и направлений, признавая в целом идею упорядоченности ми­ра, трактовали ее неоднозначно. Как правило, выделяются три модели типа понимания принципа упорядочения:

1. Механистическая. Мир воспринимается как некийсложный механизм, каждая часть которого есть элемент об­щего, функционирующий по принципу жесткой, механи­ческой взаимозависимости. 'С.-йы

2. Статистическая. Мир рассматривается как некий баланс энергий, явлений, процессов по принципу "действие равно противодействию".

3. Системная. Мир представляется как целостная, сложноструктурная система, как сложное, взаимообуслов­ленное взаимодействие его природных, биологических, пси­хических, социальных, интеллектуальных, волевых и иных компонентов.

Несколько в ином ряду следует рассматривать так на­зываемую диатропическую картину мира, когда мир видится как разнообразие с весьма низким содержанием взаимозави­симости, взаимосвязи явлений, процессов, компонентов.

В свое время К. Ясперс писал, что "науке присущи три необходимых признака: познавательные методы, досто­верность и общезначимость".¹

Общезначимость науки выражается в общепризнанных понятиях, категориях, законах, тенденциях развития. Досто­верность научной картины мира достигается посредством методов науки и познавательного инструментария.

Для построения научной картины мира и ее фиксации в сознании используются методы наблюдения, эксперимен­та, моделирования статистических, социологических и иных исследований, тестирования, математические методы.

Научная методология познания и формирования на­учно-рациональной картины реальной действительности ши­роко используется в социальной сфере, в практической со­циальной работе.

Особый мир предстает перед человеком, обладающим философским мышлением. Но чтобы приступить к рассмот­рению его сущности и особенностей, необходимо опреде­литься по ряду принципиальных вопросов общего порядка.

Философия как духовно-чувственный мир представля­ет собой огромное концептуально-парадигмальное множе-

ство. Философские направления, течения, школы, отдельные философы выдвигают и обосновывают свое видение фунда­ментальных проблем бытия.

"Каждый отдельный мыслитель дает нам свою собствен­ную картину человеческой природы, - замечает Э. Кассирер, -всех этих философов можно назвать убежденными эмпирика­ми: они хотят показать нам факты и ничего кроме фактов. Но их интерпретация эмпирической очевидности с самого начала содержит произвольные допущения - и эта произвольность ста­новится все более очевидной по мере того, как теория разви­вается и приобретает все более разработанную и утонченную форму. Ницше провозглашал волю к власти, Фрейд подчерки­вал роль сексуального инстинкта, Маркс возводил на пьедестал экономический инстинкт. Каждая теория становилась прокру­стовым ложем, на котором эмпирические факты подгонялись под заданный образец".¹

Как мы уже отмечали, о произвольных допущениях в интерпретации реального мира говорили и писали многие философы и исследователи. Воспроизведем еще одно сужде­ние. Как отмечал известный французский языковед Шарль Балли, "...мы являемся рабами собственного "я", мы посто­янно примешиваем его к явлениям действительности, и по­следняя не отражается, а преломляется в нас, то есть подвер­гается искажениям, причина которых коренится в самой природе нашего "я".²

Можно сформулировать некий предварительный вы­вод о том, что религиозное мышление "придумывает" мир, научное мышление "фотографирует", "взвешивает" мир, философское мышление искажает или интерпретирует мир. Видимо, следует признать феномен искажения или интер­претации реальности в качестве содержательного свойства

философского мышления, прояснив при этом смысл иска­жения. Реализуем наш замысел посредством обращения к конкретному примеру. В реальной картине современного мира есть феномен качества жизни многодетной семьи X. который может быть рассмотрен с религиозной, научной, философской точек зрения. В религиозной картине мира данный феномен может быть описан с помощью таких поня­тий как "вера", "просветление", "грех", "Божья воля", "воздаяние", "любовь к ближнему", "благочестивость" и т.д.

В современной научной картине мира качество жизни любой семьи, в том числе и многодетной семьи X, описы­вается на основе общепризнанных методик (ООН, ЮНЕ­СКО, национальных и иных методик), с помощью показате­лей дохода, структуры расходов, продолжительности жизни, уровня образования и т.д. Нередко на основе сложных расче­тов выводятся индексы уровня и качества жизни. Наука -дитя рационального разума.

Но как отмечал Ортега-и-Гассет X.: "непосредственно данный и очевидный мир, созерцаемый нашими глазами, осязаемый нашими руками, слышимый нашими ушами, со­стоит из качеств: цветов, сопротивлений, звуков и т.д. Это мир, в котором всегда жил и всегда будет жить человек. Но разум не способен управлять качествами... Имея опору лишь в себе самом, разум способен создать... универсум количества посредством понятий с резкими и ясными гранями".¹

В контексте философской картины мира качество жизни многодетной семьи X, да и другой семьи, другого, любого феномена воспринимается и описывается по иному. Философское мышление, чтобы сохранить свои сущностные признаки и особенности, не может абстрагироваться от по­нятий, в которых происходило описание в религиозных и научных контекстах. Философски мыслящая личность заме­чает и феномены иного, иррационального, что присуще ре-

лигиозному сознанию, и явления, факты материального, культурного, духовного свойства, выявленные научным со­знанием, но не останавливается на этом. Важнейшая функ­ция философского мышления - понимание не явно видимых связей и отношений, экспликация интеллектуальных, воле­вых, чувственных, рациональных и иррациональных, истори­чески-временных, пространственно-структурных, причинно-следственных и иных проявлений.

Однако философская экспликация не ограничивается лишь истолкованием "текучей", "неявной" реальности, а зани­мается истолкованием истолкованного посредством замещения неточных понятий более точными, посредством введения в фи­лософскую лексику новых понятий и категорий. При этом вы­воды науки и истолкование истолкованного, сделанное посред­ством философского мышления, философской методологии могут и не совпадать. Так, ученый Центра уровня жизни Ми­нистерства труда и социального развития России на основе утвержденной методологии, используя научный инструмента­рий, может сделать вывод о высоком-(или низком) качестве жизни многодетной семьи X, философ может обосновать иные суждения, ибо он будет описывать, истолковывать феномен многодетной семьи X с помощью таких философских катего­рий, как существование и жизнь, бытие и счастье, потребность и смысл, эгоизм и альтруизм и т.д.

Вот почему большинство философских категорий не сопоставимы с категориями науки, ее различных предметных областей, хотя нередко и ученые, и богословы, и философы используют одни и те же понятийные конструкции. Фило­софские категории отличаются не только "предметной всеохватностью", но и содержательными особенностями. Они формируются не только в пределах рационально-разумного, но и волевого, эмоционально-чувственного про­странства-и в этом смысле философские категории близки художественно-эстетическим представлениям, они не могут

быть в полном объеме проверены практикой, опровергнуты или подтверждены наукой.

"...Не следует думать, - подчеркивает B.C. Степин, - что по мере развития философии в ней исчезают символический и метафорический способы мышления о мире, и все сводится к строго понятийным формам рассуждения. И причина не только в том, что в любом человеческом познании, включая области науки, подчиненные, казалось бы, самым строгим, логическим стандартам, обязательно присутствует наглядно-образная ком­понента, но и в том, что сама природа философии как теорети­ческого ядра мировоззрения требует от нее постоянного обра­щения к наиболее общим мировоззренческим каркасам культу­ры, которые необходимо уловить и выявить, чтобы сделать предметом философского рассуждения. Отсюда вытекает и не­устраняемая неопределенность в использовании философской терминологии, включенность в ткань философского рассужде­ния образов, метафор и аналогий, посредством которых высве­чиваются категориальные структуры..."¹

Философское осмысление бытия, в том числе и бытия конкретных объектов (личности, семьи, социальной группы, общества, феноменов жизни, добра, счастья и т.д.), основы­вается на следующих общезначимых принципах: комплекс­ность; единство объективно-рациональных и субъективно-чувственных аспектов познания; рефлексивность, герменевти­ческая (лингвистическая) корректность; плюралистичность и вариативность в отражении и выражении реальной действи­тельности.

Наряду с общими принципами познания, философ­ское постижение мира основывается на личном, жизненном опыте, эмпатии, интуиции, особенно тогда, когда общефило­софский инструментарий не позволяет заглянуть за горизонт традиционных представлений и "вчерашних" истин. В этом смысле философское познание, по словам Хайдеггера,

усложняет реальность, но сегодняшние философские гипо­тезы, усложняющие актуальную реальность, создают предпо­сылки ее завтрашнего прояснения и одновременного услож­нения как познавательной задачи на послезавтра.

В своих рассуждениях мы сознательно не рассматриваем феномен философии как учебной дисциплины. В данном кон­тексте нас больше интересует генезис, сущность и особенности философского мышления, которое, по нашему мнению, не яв­ляется только лишь результатом "научения", в том числе и в рамках университетского курса философии, на освоение кото­рого выделено чуть больше ста часов академического времени. Если внимательно прочитать требования Государственного об­разовательного стандарта в части, касающейся специальности "социальная работа", ознакомиться с профессионально-квалификационными требованиями, предъявляемыми к этой специальности, то станет ясно, что социальный работник дол­жен обладать генетической предрасположенностью к гумани­тарно-философскому мышлению, к качественному восприятию человеческих проявлений, обладать и развивать его посредством жизненного опыта и образования.

"Слово "философия", как известно, не имеет одного точно определенного значения, - писал B.C. Соловьев, - но употребляется во многих весьма различных между собой смыслах. Прежде всего мы встречаемся с двумя главными, равно друг от друга отличающимися понятиями о филосо­фии: по первому - философия есть только теория, есть дело только школы; по второму - она есть более чем теория, есть преимущественно дело жизни, а потом уже и школы. По первому понятию философия относится исключительно к познавательной способности человека; по второму - она от­вечает также и высшим стремлениям человеческой воли, и высшим идеалам человеческого чувства, имеет, таким обра­зом, не только теоретическое, но также нравственное и эсте­тическое значение, находясь во внутреннем взаимодействии со сферами творчества и практической деятельности, хотя и

различаясь от них. Для философии, соответствующей перво­му понятию, - для философии школы - от человека требует­ся только развитой до известной степени ум, обогащенный некоторыми познаниями и освобожденный от вульгарных предрассудков; для философии, соответствующей второму понятию, - для философии жизни - требуется, кроме того, особенное направление воли, т.е. особенное нравственное настроение, и еще художественное чувство и смысл, сила воображения, или фантазии. Первая философия, занимаясь исключительно теоретическими вопросами, не имеет ника­кой прямой внутренней связи с жизнью личной и обще­ственной, вторая философия стремится стать образующей и управляющей силой этой жизни".¹

Возможно, B.C. Соловьев слишком категоричен в оценках смысла и значимости философского "теоретизирования", но в целом его размышления отражают противоречивые тенденции "бытия философии", роли и зна­чимости философского мышления как фундаментального ^ч условия очеловечивания жизни и самого человека.

Мы рассмотрели три основные "специализации" ми­ровоззрения, каждое из которых имеет право на интерпрета­цию жизненного мира, в том числе и его социальных прояв­лений, на жизнеосуществление, основанное на этих миро­воззренческих установках и ценностных ориентирах.

Но жизнь не знает специализаций. Поэтому ее "схватывание" и постижение, как правило, основано на си­стемной методологии, включенности в познавательный про­цесс ресурсов и обыденного, и религиозно-мифического, и научно-рационального, и философского мышления.

Динамично меняющиеся диалектика специализации и комплексности мышления, рост познавательной активности и-ее результативности способствуют качественным изменениям в интерпретации мира. "Сегодня формируется новая картина

мира, - отмечают С. Григорьев и В. Немировский, - основанная на синтезе восточных и западных представлений, на единстве строгого рационального познания и полета свободной фанта­зии, интуиции. На смену линейному мировосприятию прихо­дит дискретное... На смену эволюционизму, который все объ­ясняет через категории необходимости и случайности, детерми­низму, в основе которого лежит закон механической причин­ности, приходит понимание самодетерминации в ответ на воз­можности, представляемые средой, признание дискретного ха­рактера действительности. На смену моноцентризму приходит полицентризм, который включает представление об изотроп­ности пространства. На смену пониманию движения как рав­номерного приходит принцип пульсации".¹

Итак, авторы обозначили весьма актуальную проблему, ставшую в конце XX века предметом острых научных и фило­софских дискуссий. Остановлюсь лишь на одном ее аспекте, имеющем на наш взгляд, особое значение в становлении новых способов интерпретации жизненного мира, важным модифика­тором современных типов мировоззренческой культуры. Речь идет о феномене детерминизма. Скептицизм по поводу "всеохватной" причинности объясним и с позиций науки, и с позиций философии. Но нам следует более основательно поду­мать не о природе, а о предмете скептицизма, ибо велика веро­ятность "снятия", "отрицания отрицания" не неадекватного понятия, каковым является современное понятие детерминизма или причинности (в данном случае мы не проводим различий между ними - прим. автора), а отрицание естественного фено­мена бытия - причинности.

О "случайности" страха или любви, трагедии или коме­дии может полагать и внешний субъект, и субъект, их пере­живший, но отсюда вовсе нельзя делать вывод об их действи­тельной случайности, ибо поля причинности и их импульсы не обязательно должны фиксироваться нашим рациональным со-

знанием. На наш взгляд, попытки объяснить феномен причин­ности лишь в горизонте рациональности - бесперспективны. Но они и опасны одновременно, ибо провоцируют обыденное сознание, волевой потенциал на ориентиры неукорененности и случайности. На смену навязанному наукой, вульгарной фило­софией и не менее вульгарной идеологией механизму и ма-шинности бытия может "нагрянуть" феномен случайности, "беспричинности" поступков и деяний.

Реалии конца XX века актуализируют в нашем созна­нии проблематику синтеза новизны, радикализма и консер­ватизма, рационально-чувственного синтеза. Это более труд­ное испытание в сравнении с механизмом, плоскостью и машинностью нашего "вчерашнего" мышления. Рецептов полного "снятия" этих трудностей нет, но есть некоторые небесполезные суждения, обобщенные Ортегой-и-Гассетом: "Человеческая жизнь невозможна без стратегического от­ступления к самому себе... Посмотрите, как много мы вы­играли от великих самоуглублений отдельных личностей! Все известные основатели религий... предпосылали своему апо­стольству уединения... Будда уединялся в горах, Магомет удалялся в шатер, где погружался в себя, заворачивая голову в бурнус. Иисус Христос на сорок дней удалился в пустыню. А Ньютон? Когда однажды кто-то спросил великого ученого, как ему удалось свести бесчисленное множество физических явлений к ясной и простой системе, гений простодушно от­ветил: "Nocte diedue incubanto" ("Обдумывая все это и день и ночь")".¹

Саморефлексия - надежный и проверенный способ формирования целостного мировоззрения, адекватно отра­жающего реалии современного мира, в том числе и жизнен­ного, социального мира деятельным субъектом которого яв­ляется и социальный работник.