Литература

1. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: в 10 т. М., Л., 1949. Т. VII. – C. 164–165.

2. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: в 10 т. М., Л., 1949. Т. V. – 229 с.

3. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений: в 10 т. М., Л., 1949. Т. X. – 182 с.

Евангельские мотивы и образы в стихотворении К.К. Павловой «Три души»

Шумилина н.В.

Стихотворение известной русской поэтессы К.К. Павловой (1807–1893) «Три души» было написано в 1845 г. Некоторые исследователи считают его программным для ранней лирики Павловой. По мнению американской исследовательницы Д. Грин [1. C. 103], это произведение отразило в себе основные мотивы и образы лирики Павловой: поэта и поэзии, судьбы поэта в современном мире, которые интерпретируются в феминистском ключе. Так, в частности, образ немого поэта символизирует, по ее мнению, ограниченное положение женщины в обществе XIX века, ее невозможность выбрать себе другую социальную роль, реализовать себя и свой потенциал. Образ же толпы объясняется существующим комплексом предрассудков и устоявшихся правил поведения каждого члена общества. Подобная трактовка не лишена значимости, но представляется, что эти образы-символы могут иметь и другое значение. Другая точка зрения представлена Н. Табаковой, которая отмечает, что в стихотворении «Три души» проявилась особенная трактовка романтического двоемирия, связанного с противостоянием человеческой души, внутреннего мира внешнему миру с его соблазнами и земными испытаниями, противостояние, которое во многом получает христианскую трактовку [2. C. 17].

И действительно, первая строфа стихотворения вводит мотив испытания души трех женщин-поэтов как возможную проекцию их земной судьбы, их земного предназначения. Ср.:

В наш век томительного знанья,

Корыстных дел

Шли три души на испытанья

В земной предел [3. С. 124].

Как считают комментаторы, в этом произведении изображается поэтическая судьба трех женщин, среди которых, вероятно, известная русская поэтесса и прозаик Е.П. Ростопчина (1811–1858), американская поэтесса Лукреция Мария Давидсон (1808–1825) и сама Павлова [4. C. 557]. Однако некоторые исследователи указывают на несоответствие этого предположения авторскому подстрочному примечанию к стихотворению, впоследствии исключенному из изданий: «Это стихотворение относится к трем женщинам-поэтам, родившимся в один и тот же год» [4. C. 557]. Предполагалось, что неизвестная поэтесса, послужившая прообразом первой души, была родом из Франции.

Русский читатель мог узнать о Марии Давидсон и ее трагической судьбе из статьи В. Романовича в «Литературной газете», издаваемой Пушкиным и Дельвигом. В ней автор писал: «Одна молодая девушка, казалось, обещала Новому Свету талант, могший состязаться с современными поэтами Англии, но… смерть ее столь же преждевременна, как и ее гений» [5. C. 147] .

Связующим началом между тремя мирами-судьбами героинь стихотворения оказывается душа человека, наделенная поэтическим даром, «вдохновением святым», «живым лучом». Важно отметить, что используемый здесь лирический сюжет земного странствия-испытания трех душ вызывает ассоциации с евангельской притчей о семенах и сеятеле. Ср.: «Выйдя же в день тот из дома, Иисус сел у моря. И собралось к нему множество народа, так что Он вошел в лодку и сел; а весь народ стоял на берегу. И поучал их много притчами, говоря: // вот, вышел сеятель сеять; и когда он сеял, иное упало при дороге, и налетели птицы и поклевали то; иное упало на места каменистые, где немного было земли, и скоро взошло, потому что земля была неглубока. Когда же взошло солнце, увяло, и, как не имело корня, засохло; иное упало в терние, и выросло терние и заглушило его; иное упало на добрую землю и принесло плод: одно во сто крат, а другое в шестьдесят, иное же в тридцать. Кто имеет уши, да слышит!» (Евангелие от Матфея. 13: 1–9). Как и в притче, в тексте описываются испытания человеческой души земными искушениями и поэтическим словом, «заветным даром».

Первое испытание – это испытание «неволей светской», мирскими соблазнами. В этом случае поэзия перестает восприниматься как «заветный дар» и становится развлечением, забавой, «гремушкой звучной», светской игрой. Судьба поэтического слова в этом случае подобна человеку, «слушающему слово о Царствии и не разумеющему», а в это время «приходит лукавый и похищает посеянное в сердце его» (Евангелие от Матфея. 13: 19).

Если первая часть стихотворения, служащая своеобразной экспозицией, написана чередующимся четырехстопным и двустопным ямбом, то во второй части, посвященной истории первой души, используется пятистопный ямб, что придает этому фрагменту некоторую схожесть с рифмующейся прозой. Взаимодействие разностопных ямбов в первой и второй частях стихотворения имеет содержательный смысл. Здесь на ритмическом уровне противопоставляются поэтический дар, священное призвание «светскому шуму» и «пошлости привычной».

Второй героине суждена другая участь. Ее путь – это противоборство с судьбой, нужда, одиночество, познание и самопознание, которые резко контрастирует с историей первой души. Ср.:

Другую бросил бог далеко

В американские леса;

Велел ей слушать одиноко

Пустынь святые голоса;

Велел бороться ей с нуждою,

Противодействовать судьбе,

Всё отгадать самой собою,

Всё заключить в самой себе [3. С. 126].

Попытка героини исполнить свое предназначенье, реализовать дарованное ей «тяжелое благо» заканчивается ее преждевременной смертью. Если история первой души – это история соблазна мирскими благами, то история второй души – это испытание страданьем. Новое испытание на ритмическом уровне передается через использование нового стихотворного размера в этой части стихотворения: не пятистопного ямба, а четырехстопного, перекликающегося с поэтическим размером первого фрагмента.

История третьей души – вариация на тему «лишнего человека», связанная с испытаниями самим творческим даром. Искушений и борьбы в жизни этой героини нет, хотя есть сознание нереализованности своего поэтического призвания. Третья героиня не может найти в мире отклика своим восторгам, «язык души» ее не способен что-то изменить вокруг, и это нежелание мира услышать зов сердца лирической героини и ее поэтическое слово передается здесь через систему вопросов, обращенных в большей степени к самой себе. Ср.:

И в душе, созрелой ныне,

Грустный слышится вопрос:

В лучшей века половине

Что ей в мире удалось?

Что смогла восторга сила?

Что сказал души язык?

Что любовь ее свершила,

И порыв чего достиг? [3. C. 126].

Важно отметить, что стихотворению предшествует эпиграф, взятый из восьмой главы романа Пушкина «Евгений Онегин»: «Но грустно думать, что напрасно // Была нам молодость дана». Этот эпиграф прочитывается как своеобразный внутренний сюжет всего произведения, как характерный «общий знаменатель» судеб трех героинь. Поэтому не случайно каждый из четырех фрагментов этого текста, отличаясь стихотворным размером, объединяется общим для всех описанных лиц мотивом бессмертной души и судьбы-призвания. И стихотворная форма здесь становится некой рамкой для развития притчевого сюжета и изображения духовного состояния как всего поколения 1840-х гг., так и судеб отдельных женщин-поэтесс.

Стихотворение «Три души» Павловой оказывается внутренне созвучным лирике Баратынского, в частности, такому его произведению, как «Последний поэт». Так же, как и Павлова, Баратынский переносит конфликт в сознание повествователя, использует разные стихотворные размеры для передачи смыслового и эмоционального контраста между разными планами повествования. Ср.:

Исчезнули при свете просвещенья

Поэзии ребяческие сны,

И не о ней хлопочут поколенья,

Промышленным заботам преданы <…>

Но в смущение приводит

Человека вал морской,

И от шумных вод отходит

Он с тоскующей душой! [6. C. 133, 135].

Как видим, невозможность существования Поэта в эпоху Железного века у Баратынского соотносится с нереализованностью творческого дара трех героинь у Павловой. Общая философская основа произведений обоих поэтов связана с несовпадением сущности и существования героев, с противоречием между религиозно-нравственными и социальными законами, между «тоскующей душой» человека и неумолимо надвигающейся «зимой дряхлеющего мира».