прилепин паталогии

'Почему все так глупо...' 'Ты появишься как-нибудь утром и

даже не поймешь по моему сонному виду, что я рад видеть тебя безумно. Это

просто особый сонный вид безумия...' - так думал, не знаю о чем. Откуда она должна была появиться? Придумывал, что все изменилось, все стало иначе, но мы

остались. Фантазировал болезненно. Узнал, что Даша вела дневник, с

тринадцати лет. Мне несколько раз попадались листки из него - Даша мне сама дала почитать. Там было о ней, о том, что я хотел знать.

- Дай еще, - попросил я, но она отказала мне в возможности заняться психологическим мазохизмом.

На следующее утро я сказал, что не выспался, и попросил ее сходить в магазин:

-Дашенька, купи мне пива! - сонно шептал я, из-под век трезвыми и спокойными глазами наблюдая, как она выходит.

Как только хлопнула дверь, я вскочил и принялся перерывать Дашину квартиру.

-Ну что, нашел? - прокричала Даша

спорога. - Не стыдно? - спросила

она, догадавшись, чем я занимался в ее отсутствие.

-Дай, пожалуйста, - попросил я.

-Тема закрыта. Я его выкинула. Ты понял? Я его выкинула, - сказала Даша и ушла в ванную.

Когда она вышла, я сидел на кухне.

-Ты - мой первый мужчина, - сказала Даша. - Если бы я знала, что у меня будешь ты, я бы ни разу никогда ни к кому не прикоснулась. Я тебе клянусь, Егор.

Я обнял ее. Я даже хотел заплакать, но не стал. Зачем плакать, если я ее люблю?

'А дневник она не выкинула, - подумал я, успокоившись. - Вчера она никуда не ходила, а сегодня ничего с собой не брала'.

Через день мне выдался еще один вечер - Даша ушла. Я перетряс всю Дашину библиотеку, влез на антресоли, в платяные и кухонные шкафы, под ванную, даже в туалетный бачок

заглянул - в том же месте мой дедушка от сожительницы прятал водку. Я

надеялся, что там, в бутылку упрятанная лежит рукопись, повесть о Дашиной жизни. Но

нет, не лежала. Нигде ее не было. Прошло еще два дня, и за утренним

чаем Даша спросила:

- Ты выкинул мусор?

-Да, еще вечером.

-Ничего не видел?

-Где?

-В ведре.

-Да я туда не заглядываю.

-Я дневники туда положила...

Хотела сама вынести мусор и забыла. Вспомнила только сейчас и очень испугалась.

Надо ли говорить, что я допил чай и пошел то ли Тошу искать, который еще вечером не вернулся с улицы, то ли за пирожными для Даши.

У контейнера стояли два миролюбивых, уже знакомых мне бомжа.

-Пошли вон, - сказал я им и заглянул в железный бак, почти доверху наполненный мусором. Сверху тетрадей не было. Я извлек из мусора детскую без колес машинку и попробовал орудовать ею как лопаткой. Но машинкой копошиться

было неудобно, и я обломил сук у дерева.

'Как же так! - чуть не плакал я, ничего не находя. - Мусорной машины вроде еще не было! Где же они? Может, бомжи взяли?'

Бомжи стояли неподалеку и равнодушно взирали на меня. Похоже, они даже разучились удивляться.

-Идите сюда! - сказал я своим скотским голосом бестактного спецназовца

смноголетним и позорным стажем разгона нищего люда.

Бомжи послушно засеменили ко мне.

-Сумки раскройте!

В сумках лежали объедки, плафон от лампы, пластмассовая бутыль, стеклянная бутыль...

- Все, идите!

Я порылся еще минут десять, совершенно не чувствуя брезгливости.

Дневников в контейнере не было. Наверное, мусорная машина все-таки приезжала.

Потом уже я спросил у Даши, где она прятала дневники.

- В старой швейной машинке, в коробке, - сказала Даша.

Я вспомнил, как я долго смотрел на эту деревянную коробку, обыскивая дом, постучал по ней пальцем и почемуто даже не подумал, что... И потом даже в столике нашел ключ от нее... И не открыл.

'Какой ужас, какая, Господи, жалость, что я теперь никогда-никогда не узнаю ту Дашу - ее мысли, то, что она

думала, то, над чем я гадал так некрасиво и так долго', - терзался я.

В припадке тихого идиотизма я поехал за город на дребезжащем трамвае

-

на городскую помойку, чтобы перерыть там все и в грудах склизкой дряни, почти закопавшись в отбросах и ошметках, найти искомое...

Помойка издавала целую симфонию запахов. У нескольких гигантских куч кормились сотни птиц и несколько деловитых нищих. И они не удивились моему приходу. Быть может, нищие с

легкостью принимают себе подобных? Но мало кто считает себя нищим...

Я долго смотрел на завалы гнили и мусора, выискивал блаженнонадеющимся взглядом. Все это должно было как-то разрешиться.

Первое, почти радостное, возбуждение скоро прошло. В городе слышна

постоянная стрельба. Тем более странно и тошно от тишины в школе и вокруг нее. И еще от наступающей мутной и сырой темноты.

В 'почивальне' стонет Кизя. У его кровати сидит Саня Скворец.

- Чем руку смазать?.. Бля, как горит. Чем, а? - спрашивает Андрюха Конь. Коричневый рубец ожога от схваченного за ствол пулемета на его левой

руке вспух. - Чего там у нас в аптечке? Он одной рукой вываливает на стол

содержимое медицинского пакета. Раздраженно копошится в ворохе лекарств и шприцев. Отходит от стола, ничего не найдя. Лицо его рассечено в

нескольких местах розовыми влажными бороздами. И веко вспухло,

изуродованное. Он постоянно щурится от боли. И

когда щурится, ему еще больнее. Пацаны затравленно смотрят по

сторонам, стараясь не зацепиться зрачками за мертвые руки, ледяные челюсти тех, кто...

Валя Чертков сидит в углу 'почивальни', подальше от брата, будто обиделся на него. Единственный Валин глаз слезится, второго не видно.

Пришел Плохиш, спросил, нет ли у кого пожрать. Никто не ответил. Все раздражены и молчаливы. Плохиш постоял около Кизи и вышел.

Вспоминаю, что убил, кажется, убил, почти наверняка убил человека. Сдерживаю желание высунуться по пояс в бойницу и посмотреть вниз - быть может, он лежит там, на земле,

смотрит на меня исковерканным одноглазым лицом.