прилепин паталогии
.pdfее под руку, я поднялся на постамент, вытащил из бокового кармана пиджака свидетельство о браке и кинул в огонь.
Я бычкую сигарету и тут же прикуриваю вторую.
-Поэтому я не хочу больше жениться,
-говорит Саня. - Вдруг я наступлю жене на платье?
На крышу кухоньки падает камень.
-Эй, мальчики! - кричит с крыши Плохиш. - Прекратите целоваться!
Кряхтя, встаю. Выхожу из-за сараюшки и показываю Плохишу средний палец, поднятый над сжатым кулаком.
-За сараем спрячутся и целуются! - нарочито бабьим голосом блажит Плохиш, его слышно половине Грозного. - Совсем стыд потеряли! Вот я вам, ироды!
Плохиш берет камень и опять кидает в нас. Увесистый кусок кирпича едва
не попадает в меня.
-Урод! - кричу. - Убьешь ведь!
-Саня, иди домой! - не унимается Плохиш. - Христом Богом прошу, Саня! Ты не знаешь, с каким жульем связалась! Валенки он тебе все равно рваные даст!
На шум выбредает из школы Монах, задирает голову вверх, прислушиваясь к воплям Плохиша.
-Монах! - зову я. - Хочешь пивка?
-Я не пью, - отвечает он.
-Ну, иди покурим... - предлагаю я, осведомленный о том, что Монах и не курит.
Под комментарии блюстителя нравственности с крыши неспешно бредет к нам Монах. Тихо улыбаясь, он время от
времени оборачивается на неистовствующего
Плохиша. Подойдя, но так и не решив, что делать с улыбкой, Монах оставил ее на лице.
Пиво славно улеглось, создав во взаимодействии с водкой и килькой ощущение тепла и нежного задора.
-Монах, ты любишь женщин? - спрашиваю я.
-Егор, тебя заклинило? - спрашивает Скворец.
-Ладно, на себя посмотри, - огрызаюсь я. - Ну, любишь, Монах?
-Я люблю свою жену, - отвечает он.
-Так ты не женат! - я откупориваю сладко чмокнувшую и пустившую дымок банку с пивом и подаю ему.
-Егор, я не пью, - улыбается Монах. Как хорошо он улыбается, морща
лоб, как озадаченное дит?. Я и не замечал раньше. И даже кадык куда-то исчезает.
-Какое это имеет значение... - серьезно говорит Монах, отвечая на мой возглас.
-А какая она, твоя жена? - интересуюсь.
Скворец морщится на заходящее солнце, кажется, не слыша нас.
-Моя жена живет со мной единой плотью и единым разумом.
И тут у меня что-то гадко екает внутри.
-А если она до тебя жила с кем-то единой плотью? Тогда как?
-У меня другая жена. Моя жена живет единой плотью только со мной.
-Это тебя Бог этому научил?
-Я не знаю, почему ты раздражаешься... - отвечает Монах. - Девство красит молодую женщину,
воздержанность - зрелую.
-А празднословие красит мужчину? - спрашиваю я.
Монах мгновенье молчит, потом я вижу, как у него появляется кадык, ощетинившийся тремя волосками.
-Ты сам меня позвал, - говорит Монах.
Я отворачиваюсь. Монах встает и уходит.
-Чего он обиделся? - открывает удивленные, чуть заспанные глаза Саня.
-Пойдем. Пацаны чего-то гоношатся,
-говорю я вместо ответа, видя и слыша суету в школе.
-Чего стряслось? - спрашиваю у Шеи, зайдя в 'почивальню'.
-Трое солдатиков с заводской комендатуры пропали. Взяли грузовик и укатили за водкой. С утра их нет.
-И чего?
-Парни поедут их искать. Поедешь?
-Конечно, поеду, - отвечаю искренне. Почти рефлекторно вскидываю
руку, сгибая ее в локте, камуфляж чуть
съезжает с запястья, открывая часы. Половина восьмого вечера. Самое время для поездок.
В 'почивальне' вижу одетых Язву, Кизю, Андрюху Коня, Тельмана, Астахова. Они хмуро-сосредоточенны.
Плюхаюсь на кровать Скворца.
-Ямщи-ик... не гони... ло-ша-дей! - пою я, глядя на Андрюху Коня.
Конь, до сей поры поправлявший, по словам Язвы, сбрую, а верней, разгрузку, вдруг целенаправленно идет ко мне.
-Где выпил? - спрашивает он.
Я смотрю на Андрюху ласковыми глазами.
- Поваренок налил? - наклонясь ко мне, спрашивает он.
Не дождавшись ответа, Конь выходит из 'почивальни'. Спустя пять минут возвращается - и по вздутым карманам
я догадываюсь, что он выцыганил у
Плохиша два пузыря.
Андрюха Конь садится рядом со мной.
-Может, мы до утра будем их искать, - говорит он. - Надо же как-то расслабиться.
-Кильку возьми... - говорю я. - А чего не едем? - спрашиваю громко у Тельмана.
-Уже едем, - говорит он. - Черную Метку ждали.
-А его-то куда несет?
Никто не отвечает.
- Все готовы? Конь? Тельман? Сорок Пять? - спрашивает Язва.
Язва придумал Женьке Кизякову новое прозвище: 'Кизя Сорок Пять' или просто 'Сорок Пять' - за тот расстрел.
На улице стоят два подогнанных к школе 'козелка'. Вася Лебедев, чему-то ухмыляясь, смотрит на нас. Лезем к нему в вечно душную машину - Кизя,
Астахов, я... Появляется строгий Андрей Георгиевич, следом шагает раздраженный Куцый.
- Мы другого времени не можем найти, чтобы их искать? - спрашивает он зло. По голосу Куцего слышно, что
разговор начался раньше, еще в здании. Черная Метка молчит, но не
отстраненно, не презрительно, молчанием давая понять, что согласен с
Сем?нычем, но повлиять на сложившиеся обстоятельства никак не может и не хочет.
Вася Лебедев смотрит на Сем?ныча, выдерживает паузу, чтобы не заводить машину, пока Куцый не выговорится.
Куцый злобно плюет и отворачивается. Вася
поворачивает ключ, мотор с ходу начинает урчать. Куцый подходит к открытой задней дверце со стороны Астахова,
держащего между ног 'муху':
- Дима! Самое важное - сразу определить, откуда идет стрельба. Даешь туда первый выстрел, а там пацаны разберутся.
Дима молча и серьезно кивает своей большой лобастой головой.
Приспосабливаю автомат дулом в форточку. Настроение замечательное. Одна беда - Конь едет во второй машине,
сейчас вылакают все без меня.
В открытую фортку ласковыми рывками бьет вечерний грозненский воздух. Я пытаюсь оглянуться, посмотреть в
заднее окно 'козелка' на следующую за нами
машину. Почти с ужасом представляю себе, что увижу Коня, хлебающего водку из горла и передающего пузырь по кругу.
Ничего, естественно, не вижу. Выхватываемые фарами, боками к
дороге стоят дома. Внутренностей у многих домов нет, будто кто-то выковырнул из них сердцевину, оставив сохлый, крошащийся скелет с черными щелями
меж поломанных ребер. Я смотрю на дома - и на душе у меня становится мягко и
тепло, как у разродившейся суки под животом.
На поворотах я, кренясь, касаюсь стекла открытым лбом - задрал черную шапочку на затылок. И вообще чувствую себя расслабленно, не пытаюсь