прилепин паталогии

- Еще бросок!

Добегаем до следующего дома. Чеченец крутит головой, таращит глаза, смотрит назад.

-Давай, порезвей работай клешнями... - говорит Шея чечену, пропуская его вперед.

-Егор, веди его, - приказывает мне взводный; отходит назад к углу дома

ивместе с Астаховым начинает вглядываться и вслушиваться в темноту, которую мы миновали.

Я толкаю чечена, он делает несколько шагов, споткнувшись, падает,

я

подцепляю его за ремень, он смешно встает на четыре конечности и оттого, что я все еще судорожно тяну его за ремень

вверх, не может никак подняться. Нас

догоняет Шея, хватает чечена за волосы, дергает его вперед, наш пленник делает длинный прыжок вперед и

набирает скорость.

'Почему никак не стреляют?' - думаю

я.

Пробегаем еще квартал. Садимся с Астаховым к стене, пускаем длинную, тягучую слюну. Чеченец быстро дышит носом. Он морщит скулы и мышцы лица, я понимаю, что ему хочется отлепить

пластырь. Я мягко бью ему пальцами левой руки по лбу, чтоб перестал. Шея стоит

на углу дома.

- Тихо... - говорит он, подойдя к нам. - Вроде тихо.

Мы бежим дальше, чеченец часто спотыкается.

Шея связывается с базой, предупреждает, что мы близко.

Метров за пятьдесят до базы становится легко. Уже дома. Почти уже дома.

Совсем уже дома.

Мы входим во двор и начинаем смеяться.

-'Гэй-гэй-гэй!' - пародирует неизвестного, окликавшего нас, Астахов, заливаясь. Я тоже хохочу.

-'Гэй! - повторяю я. - Гэй-гэй-гэй!' В ночном Грозном раздается наш

смех.

-Кизя, мы не скажем парням, что ты боты обгадил от страха! - смеется Астахов, и Кизя тоже смеется.

-Ну что, аксакал, поскакали дальше? - спрашивает гыгыкающий Шея

у

чеченца, хмуро смотрящего куда-то вбок. И мы снова хохочем.

Нас встречают улыбающийся Сем?ныч и начштаба. Сем?ныч кажется родным, хочется броситься ему на шею.

'И начштаба - отличный мужик!' - думаю я.

Чеченца сразу уводят в кабинет Черной Метки.

Мы входим в 'почивальню' посмеиваясь. Пацаны дрыхнут.

'Гэй-гэй-гэй!' - повторяем мы, улыбаясь, уже на исходе здорового мужского хохота.

Скворец поднимает заспанную голову, улыбается нежно, щурит глаза.

'Гэй-гэй-гэй...' Что может быть забавнее.

VIII

Потихоньку излечившись от расстройства желудков, пацаны начали разъедаться. После завтрака,

сопровождаемого добродушными напутствиями от Плохиша, уже в полдень мы

собираемся душевной компашкой: Хасан, Скворец, Димка Астахов, Андрюха Конь, Кизя.

Порой, конечно, кто-то из нас дежурит на крыше или на воротах. Ну вот, в этом

или в усеченном составе собираемся, открываем каждый по банке кильки в томатном соусе, каждый режет себе по луковичке и за милую душу вс? это уминаем.

Спустя пару часов подходит время обеда, все с отличным аппетитом отведывают супчику, порой опять рыбного, из кильки (ничего страшного: рыба -

штука полезная), иногда щей, иногда горохового.

Однажды Костя Столяр, все время поругивающий Плохиша за разгильдяйское отношение к поварским обязанностям,

самолично изготовил украинский борщ, выгнав поваренка из его кухоньки, чтоб не мешал. Борщ получился бесподобный, Вася Лебедев не постеснялся

хлебушком протереть чан, что послужило побуждением Плохишу предложить

Васе отведать из ведра для отходов на кухоньке: 'Там такие славные очистки и хлебушек размякший', - посулил Плохиш.

Ближе к ужину мы встречаемся за столом еще разок, на этот раз почаевничать. Все скромно, разве что между делом банку тушенки съедим.

Пацаны, конечно же, были бы не прочь выпить пива, но Сем?ныч запретил пить пиво до 21.00. Причем после наступления заветного срока могут выпить только те, кто не заступает на посты.

Ну, естественно, чаем сыт не будешь, так что к ужину опять все голодные. В полвосьмого Плохиша, привычно дремлющего на койке, на втором ярусе, все уже гонят из 'почивальни' -

иди, поваренок, обед грей.

-Холодное пожрете, скоты ненасытные, - отругивается Плохиш и накрывается одеялом с головой.

-Ударь его копытом, - просит Язва нашего Коня: у Андрюхи Суханова койка расположена ярусом ниже лежанки Плохиша. Андрюха Конь послушно бьет

ногой в то место, где сетка кровати особенно провисает под телом Плохиша

-

предположительно по заду поваренка.

-А-а, по почкам! - блажит Плохиш. Андрюха бьет еще раз.

-А-а, по придаткам! - еще громче завывает поваренок и слезает-таки вниз, попутно желая Андрюхе всяческих благ: сена на завтрак, золотых подков

ибантика на хвост.

'Как я их люблю всех... - думаю я. - И ведь не скажешь этим уродам ничего... Как я боюсь за них. За нас боюсь...' - еще думаю я.

'Как погиб этот пацан? - думаю следом, вспоминая десантника. - Отчего он погиб? Может, смерть приходила к

кому-то из нас, искала кого-то, а зацепила его? Как это нелепо... Приехал на рыночек, глазел на чеченок,

приценивался к консервам... Стрельба началась - даже не очень испугался, привычно присматривался - оценивал обстановку на глаз, как мужики прицениваются, оставаться ли в баре или другой искать... даже покурил - дымку глотнул напоследок. Не собирался ведь умирать. Потом побежал и упал. И нет его. Зачем он тогда приценивался?

Консервы, что ли, ему были нужны? Чего курил? Мог бы и не курить. Мог бы и не

жить совсем... Дочь у него родилась - за этим жил? Одна будет расти девочка, без отца'.

Сем?ныч приехал из ГУОШа, серьезный, озабоченный. И даже поддатый.

Отозвав Шею и Столяра, тихо распорядился выставить на стол спиртное. По две

бутылки на взвод. У нас на такие приказы слух наметанный, все сразу приятно оживились.

- Вчера было некогда... - говорит Сем?ныч за столом. - Сначала... - тут он смотрит на Федю Старичкова, который так и не уехал, - никуда не поедешь, - обрывает Сем?ныч начатое

предложение, потому что и так все поняли, что речь шла об эксцессе с гранатой, -

будешь тут искупать, - жестко заканчивает он, и у меня сразу появляются

неприятные предчувствия. - Потом вот ребятки ушли... за добычей, - Сем?ныч смотрит

на Шею, на Хасана, мне хочется, чтобы Сем?ныч посмотрел и на меня, и он останавливается взглядом на мне и даже