прилепин паталогии

Спрыгиваю с кровати, накидываю тапки, беру мыльно-рыльные принадлежности, помещающиеся в волглом полиэтиленовом пакете, и бреду к умывальникам неспешным шагом

спокойного, даже вроде напевающего что-то молодого человека.

Возле умывальника извлекаю из пакета зубную щетку, она сырая, в мыле, держать в руках ее неприятно.

Рефлекторно провожу языком по зубам, и тут же мое выпестованное сном настроение

сходит на нет. Я вижу зубы того парня, одного из убитых, виденных мной возле аэропорта - оскаленные, мертвые, белые зубы, частоколом торчащие из разодранной пасти. Сжимаю свою щетку, глядя на

себя в зеркало. Я даже боюсь открыть рот, ощерить зубы, потому что на лице моем, кажется, сразу проступят костяные щеки и околелый подбородок того парня.

Длинно плюю кислой ночной слюной в рукомойник, и слюна виснет на моих почему-то холодных губах.

Меня оттискивают от умывальника, я, не осознавая, что делаю, выдавливаю из тюбика пасту, но не могу попасть на щетку, и белая субстанция с резким неживым мятным запахом сочно падает на сырой и грязный пол.

Кое-как почистив зубы, тяну себя, хватаясь за железные прутья перилл, на второй этаж.

До выхода еще полчаса. Чем заняться-то все это время?

'Может, завещание написать?' - пытаюсь я рассмешить самого себя. Если

бы та моя часть, что так шутит, на мгновенье отделилась от меня, я бы в рожу ей плюнул.

Заглядываю в 'почивальню' и вижу, как пацаны собираются, суетятся.

'Куда собираемся?' - хочется мне крикнуть. Вместо этого я бочком прохожу к своей кровати, вытаскиваю из рюкзака сигареты и снова спускаюсь вниз, на ходу прикуривая. Дохожу до умывальни, затягиваюсь, глядя на конец сигареты, мягко обвисающий пеплом. 'Нет, покурить я еще успею, - думаю я, - покурить время будет'.

Бросаю непотушенную сигарету на пол, задумываюсь, куда идти.

Из туалета слышны громкие, желудочного происхождения звуки.

'Жизнь', - думаю я.

Вижу, как Плохиш с Амалиевым несут наверх чан с дымящимся супом. Иду за

ними, как собака, привлеченная запахом. С радостью замечаю, что я голоден.

'Вот что надо сделать, - думаю, - надо супчику покушать'.

Поедаю суп, не замечая его вкуса, старательно жую большими ломтями откусываемый хлеб - мне кажется, что, двигая скулами, я не думаю, не думаю, ни о чем не думаю.

Доев суп, я понимаю, что абсолютно не голоден, вообще не хотел есть, не знаю зачем ел. Присаживаюсь на кровать Сани Скворца, скидываю тапки, вытаскиваю из-под кровати свои

берцы, надеваю, старательно и крепко зашнуровывая. С самого начала командировки я сплю в одежде, поэтому надевать мне больше нечего, кроме разгрузки, но ее пока рано.

Покачиваюсь на кровати Саньки Скворца, смотрю на затылки парней,

приступивших к поеданию макарон. 'Нет, макарон не хочу. Тушенки не

хочу. Хочу чая. Чая нет. Хочу компота'.

Иду с кружкой к Плохишу, он наливает мне компот. С бульканием падает в стакан какой-то склизкий фрукт,

похожий на выдавленный глаз. Молча выливаю содержимое стакана обратно в чан.

-Чего, стаканчик всполоснул? - совершенно спокойно спрашивает Плохиш.

-Нич?-нич?, можешь еще ручки там помыть.

-Мне без фруктов, - говорю я. Залпом выпиваю компот, снова иду

курить.

Привалившись спиной к мешкам с песком, наваленным у окон, курю в туалете. Все уже опорожнились, туалет пуст.

- Ташевский! - кричит Шея. - Построение! Отделение будешь свое собирать?

'Бля, у меня еще и отделение. На хер бы оно мне нужно, это отделение', - думаю я, не двигаясь с места и пытаясь увидеть кончик уже докуриваемой сигареты.

Держа сигарету в зубах, я щелкаю по ней указательным пальцем, привычным движением, именуемым в народе 'щелобан': когда согнутый указательный палец мгновенье придерживается большим и

затем с разгоном выскальзывает из-под него. Сигарета, к моему удивлению, не взлетает, сделав под потолком нужника красивый круг, а аккуратно бьет мне в глаз еще дымящимся концом.

Господи, как больно! Мамочки, я выжег себе глаз! Какой стыд! Что я скажу Сем?нычу?

Натыкаясь на стены, я бегу к умывальнику, глаз щиплет, будто его посыпали перцем или солью и все это залили водкой.

Врубаю воду, набираю в горсть и начинаю омывать свой сощуренный от боли

иужаса зрак.

-Ташевский! - орет Шея.

После шестой горсти воды, прижатой к лицу и растекшейся по рукам, за рукав и дальше к локтям, глаз начинает разлепляться.

'Видит!' - радуюсь я.

Ресницы будто вымазаны клеем.

'Я успел его закрыть, мой глазик, - понимаю я. - Как же я успел его закрыть? А? Сигарета летела сотую долю секунды, а он успел закрыться! Что было бы, если бы она впилась мне прямо

в глаз горящим кончиком? Ослеп бы?'

Еще немного умываюсь, пальцами раздираю ресницы и спешу на второй этаж.

Радость, что я не ослеп, настолько сильна, что я бодро пихаю в бока идущих мне навстречу товарищей. Накидываю разгрузку, надеваю на бритый череп вязаную шапочку, цепляю на плечо

автомат, с радостью чувствую его славную, привычную тяжесть. Несколько раз

подпрыгиваю на месте: все ли нормально лежит в разгрузке, не вываливаются ли

гранаты из кармашков.

Пацаны почти все уже вышли, только Монах копошится в рюкзаке.

- Давай, Монах, не тяни, - говорю я грубовато.

Он не реагирует.

Толкаясь, строимся на улице.

Смотрю на свое отделение: все на месте, стоят в два рядка, ломцы хмурые. Встаю в строй - мне оставили место.

Выходит Сем?ныч. Недовольно провожает взглядом неспешно выбредающего из школы Монаха, взгляд

профессионального военного автоматически оценивает начищенность его ботинок, недовольство в глазах Сем?ныча сменяет брезгливость, но и она тут же исчезает - не до этого...

Смотрю на Сем?ныча с надеждой. Мне кажется, что все так смотрят на командира. Сем?ныч, отец родной...

- Я не знаю, что там будет, что нас ждет, - говорит он. - Надеюсь, нам дадут время, чтобы мы определились, как будем работать.

Мне очень нравится это слово - 'работать'. Хорошо, что он так говорит.

-Первый зарок: поддерживать связь. Рации у всех заряжены? Не будет связи - вс?. Слушайте рацию! Второй зарок: бойцы смотрят на командиров, командиры делают то, что говорю я. Никакого геройства, никаких 'За мной,

в

атаку!' Третий зарок: не кучковаться. Толпой не так страшно, но стреляют всегда по толпе.

От слова 'стреляют' по строю пробегает легкий озноб. Так все-таки мы будем 'работать', а по нам будут стрелять.

-Кто первый обнаруживает огневые точки противника, немедленно связывайтесь со мной. Командиры

взводов всегда должны знать, где у них