прилепин паталогии

баловали и чтоб их жалели. Я имею в виду, для того чтобы... они могли поделиться своим даром... Всего ничего им надо. И не дают они некоторым вовсе не из чувства собственного достоинства, а потому, что тот, кто добивается, все условности необходимые не соблюдает. Сделай, как надо, и все будет, как хочешь. Я это десятки раз

видел. И сам пробовал. Иногда прямо на работе, в кабинете... Можно домой ее к себе позвать. Можно к ней в гости зайти. Самый гадкий вариант - в гостинице. Туда только законченные твари идут. Гостиница - погостили и ушли.

Член погостил в ней и - до свиданья... Я почему-то сразу никогда не понимаю всего бесстыдства происходящего. Зато сейчас очень хорошо понимаю... Ты подумай, Егор, мужики - они лопухи. Но в

них, в хороших мужиках, нет этого бесстыдства. Они тоже, конечно, бывают хороши. Но у них, у мужиков, Егор,

божьего дара-то нет. Хер себе и хер. Висит. Какой это божий дар? И самое главное, это не парни девочек снимают,

а

наоборот. Всегда наоборот. Есть, конечно, кобели. Но их мало. А все остальные мужики - простые существа. Не мудрые. Их самих девушки снимают.

Я

серьезно... Импульсы от них исходят, от девочек: рассмеши меня, покатай меня на машине, купи мне что-нибудь...

чулочки... пожалей меня, когда мне грустно... и вс?!... Ты представь, Егор! - Саня повернулся ко мне. - Он ведь совершенно чужой ей человек, этот мужик, парень, пацан. Никто ей. Она его едва знает. И она, девочка, совсем голенькая, ложится с ним вместе. В рот

себе берет его... мясо. Из любопытства, что ли? Никогда не поверю, что случайному человеку это приятно делать! Ножки забрасывает ему...

Куролесит, как заполошная... Он ее мнет всю,

тонкую... В троллейбусах, в трамваях все девочки сидят как подобает, никто на голове не стоит. Попробуй тронь там, в троллейбусе, девушку. Погладь ее. Получишь сразу. А вот если ты сделал какой-то набор действий, самый примитивный, - она сразу на все готова. Она знает-то тебя на одну пару чулочков и

на четыре глупые шутки больше, чем соседа в трамвае. И уже готова от тебя зачать ребенка! Даже если у нее сто спиралей стоит, она все равно готова зачать! Чего они такие дуры?

Я молчу.

- Ты как думаешь, Егор, их Бог наказывает?

-Наверное, Бог всех наказывает. Всех без исключения.

Мы бросили бычки в урну.

-Чего-то меня мутит, - говорит Сашка.

-Надо еще выпить, - предлагаю я.

-Надо, - соглашается Сашка.

Мы отпрашиваемся у начштаба и отправляемся на рынок. Саня сразу прется

кдевушке-полукровке.

-Куда ты, Сань? У нее водки нет! - смеюсь я.

Саня меня не слышит. Я думаю о том, что Саня сказал.

'Не буду об этом разговаривать', - решаю для себя. За раздумьями не замечаю, как покупаю водку. Понимаю, что купил, уже отойдя от прилавка.

Оборачиваюсь, вроде, думаю, я денег много дал торговке, а сдачи она дала

мало. Смотрю на торговку, она копошится в своем товаре.

'Чего я ей скажу? - думаю. - 'Где моя сдача?' А с чего сдача? Сколько я денег-то ей дал?'

Саня все около девушки топчется. Смотрю на него и понимаю, что в том, как они стоят друг напротив друга - Саня и торговка, - есть что-то неестественное. Подхожу к ним и вижу: Саня уперто смотрит на девушку, в лицо ей. А она на него и что-то говорит при этом зло.

-Зачем вы приехали? - спрашивает она Саню, когда я подхожу. - Кто вас звал? Вы моих детей убили. Ваши дети будут наказаны за это.

-Пойдем, Сан?к, - я тронул его за рукав.

На рыночке уже кто-то состроил столик, две лавочки рядом поставлены.

-Давай посидим здесь, покурим? - предлагает он мне.

- Чего ты на нее смотрел?

Саня неопределенно машет рукой. Подъезжает БТР. На броне сидят

десанты.

-Здорово, парни! - кричат нам с брони. - Вы откуда?

-Со Святого Спаса! - откликаюсь я. Прямо на броне у десантов расстелен

персидский ковер. Весь затоптанный, в черных иероглифах берцовских подошв, но все равно красивый. На башне - красный флаг, советский. Я любуюсь

пацанами, их бэтээром, ковром, знаменем.

Случайно цепляю взглядом торговку, на которую Саня смотрел.

- Саня, глянь, как она ненавидит, - говорю, откупоривая пузырь.

Торговка смотрит на БТР, глаза ее источают животное презрение. Так смотрит собака, сука, если ее ударишь в живот. Саня не оборачивается. Ему

больше не интересно на нее смотреть. Десанты идут к прилавкам, но деньгами они явно не богаты. Смотрят

на товары, держа руки в карманах.

На рынок подъезжают грузовичок и 'козелок' с солдатиками - с пехотой. Грязная пацанва в замызганной форме. Они вообще не вылезают из машин, только жадно смотрят на пиво и консервы.

Пока десанты выглядывают товар на рынке и лениво, но постепенно озлобляясь, торгуются с чеченками, их БТР начинает разворачиваться. Он плавно въезжает передними колесами в огромную лужу метрах в десяти от ворот нашей базы, я смотрю, как черные густые волны с шумом занимают сухие пространства вокруг дороги. Снова перевожу взгляд на молодую торговку на

другой стороне улочки и вижу, как в лицо ей бьют черные жесткие брызги. Санька летит со скамейки. Десанты крутят головами, кто-то присел и сдергивает с плеча автомат. Раздаются длинные и какие-то далекие автоматные очереди... БТР наехал на мину в луже - вот что случилось. Кувыркаюсь с лавки, в ужасе оглядывая окрестность: куда себя деть.

'Мамочка! - зову я про себя женщину, которую не помню. - Куда мне спрятаться?!'

Нет, это не дикий страх, это что-то другое - некая ошпаренная суматошность.

Ползу куда-то в кусты, оборачиваюсь и вижу, что десанты вообще никуда не прячутся, а сидят на корточках возле бэтээра. Некоторые даже курят. Обстрелянные пацаны, сразу видно. У

бэтээра одно колесо смотрит вбок, шина

висит лохмотьями.

Солдатики повыпрыгивали из 'козелка' и грузовичка и, не теряя времени даром, тащат в машины пиво и

консервы с прилавков. Торговки не сопротивляются - спешно убирают под одежды лоточки с пришпиленным к черному бархату золотишком - кольцами,

серьгами, цепочками.

Очереди раздаются все ближе. Такое ощущение, что сначала кто-то стрелял вверх (за горелыми постройками? или со стороны асфальтовой дороги?), после начал палить по-над головами, а теперь уже норовит проредить рыночек. Чеченские бабы, покидав в баулы оставшийся товар, побежали в сторону 'хрущ?вок'. Девушка-полукровка, как-то уродливо хромая, побежала за ними, оставив товар на прилавке. Потом передумала, вернулась. С ее лотка два

солдатика сгребают пиво, засовывая банки за шиворот. Подбежав, она берет банку шпрот и бьет ближайшего из солдат по лицу. Тот, весело взглянув на девушку, хватает ее за руку; я жду, что

он ее сейчас ударит или вывернет руку, но солдат аккуратно и быстро

извлекает из пальцев девушки шпроты и бегом возвращается к машине.

Глупо зыркаю по сторонам. Слышу, как меня окликают по имени, оборачиваюсь на голос так резко, что кажется - шея слетает с резьбы, - Сем?ныч присел возле дороги, у поваленных прилавков. Рядом Вася Лебедев.

- Егор, давай на базу!

Я привстаю, но медлю. Сем?ныч подбегает ко мне, хватает меня чуть ли не за шиворот, толкает впереди себя:

- Давай, Егор, быстрей!