прилепин паталогии

выяснил, что за год до моего появления в твоей жизни ты сменила двенадцать мужчин! Но даже не это самое страшное, ты ведь не меняла их тридцатого числа каждого месяца. Ты жила с (мысленно я называл имя одного из), а в это время встречалась с цыганом, со своим бородатым психологом, еще с кем-то - все они не разделяются временем. В разные

выходные одного месяца ты с разными спала!

Если бы ты тогда забеременела, ты бы даже не знала, чье дитя ты будешь носить!'

'Ты изуродовала меня. Ты создала урода. Я тронут тобой до глубины души. Их лица плывут передо мной, их руки распинают тебя ежедневно в моей голове.

Я хочу иметь что-нибудь свое! У меня уже было в интернате все общее! Я хочу свое!'

Я смотрел на нее сумасшедшими глазами и молчал.

'Я так мечтаю зайти с тесаком за пазухой к каждому из твоих кавалеров. Я так мечтаю собрать классифицированные тобой органы этих мужчин в один пакет. Большой прозрачный

целлофановый пакет, будто бы наполненный раздавленными помидорами, - полный

яйцами и скурвившимися членами. Я вижу, как я иду по улицам, из пакета капает

на асфальт, а мимо меня проносятся машины скорой помощи, спешащие в те дома, где я только что побывал. Я хочу принести этот пакет тебе и сказать: 'На! Это - твое!'

- Что с тобой, Егор? - прерывая мои до неприличия патетичные внутренние

монологи, спрашивала ты, когда я открывал дверь в кафе, чтобы пропустить тебя.

-Егор? Что случилось? - еще раз спрашивала ты, видя мою унылую физиономию.

Мы любили ходить в кафе. Когда у нас не было денег на кафе, мы сдавали

вломбард мой золотой кулончик или какие-нибудь бирюльки, которые дарили Даше ее мужчины.

-А это кто подарил? - по обыкновению спрашивал я, когда Даша извлекала из своей очень маленькой сумочки,

помещавшей, однако, массу полезных вещей, очередное украшение.

-Знакомый один.

-Какой знакомый?

-Я тебе о нем рассказывала...

И она называла еще одно имя.

Я перебирал эти имена в голове, зачем-то перебирал их все время, возможно, ища

смысл в их последовательности. Но смысла не было.

Даша серьезно подходила к выбору блюд в кафе. Она заказывала много всего. Я мучился опасениями, что у нас не хватит денег, и скользил глазами не по названиям блюд, а по ценникам, и

лишь натыкаясь на приемлемую цифру, читал написанное слева от нее ('Так- с... Это у нас, что такое дешевое? Зажигалка... Читаем снова. Это дорого, это дорого, это дорого... Все. Так, еще раз...'). Тем временем Даша уже диктовала официанту заказ, и я

вздрагивал от каждого названия. Дашу, судя по всему, вопрос расплаты не волновал совершенно - она пришла отдыхать. Зараженный ее спокойствием,

я

тоже успокаивался и смотрел на нее. 'Мне бы так хотелось, чтобы ты

сбылась для меня такой, какой я тебя задумал, - мечтал я. - Я б вернулся в этот город, и ты бы тоже была там, вся та же, с тем же взглядом, с той же

походкой, в тех же голубых джинсах, в той же немыслимых цветов курточке. И

пусть бы у тебя к этому времени был парень, пусть было бы у тебя несколько парней -

у любой девушки может быть парень или несколько парней. Но зачем тебе столько мужчин? Пусть они исчезнут. Пусть они, не дойдя до тебя - пятнадцатилетней, семнадцатилетней, девятнадцатилетней - нескольких шагов, лопнут, как мыльные пузыри'.

...Приносили заказ, сначала салатики. У меня всегда был здоровый солдатский аппетит, посему пауза между салатиками и вторым меня раздражала и

томила. Как правило, к тому времени, когда приносили мясо, салатик я уже съедал и минут десять тщетно пытался найти место для опустевшей тарелочки. Даша, напротив, ела аккуратно и медленно, ни секунды мне не казалось, что она растягивает время до того, как

принесут следующее блюдо, все получалось у нее предельно естественно: к моменту

появления на нашем столе дымящихся тарелок Даша как раз заканчивала с салатом, и ей не приходилось, как мне, двигать тарелочку из-под салата с места на место, потому что ее сразу забирал официант.

Задав необходимое для моего внутреннего успокоения количество вопросов, я на какое-то время успокаивался, ненадолго.

Еще глубокой ночью я почувствовал, что хочу отлить, но поленился вставать. К утру желание стало нестерпимым.

Я открываю глаза и вижу пальцы своих ног, они немного ссохшиеся, словно виноград, полежавший на солнце.

'Пацанов убили, - думаю я и морщусь. - Господи, как гадко, что их убили!' - хочется мне закричать.

Все спят. Дневальный заснул. Никто не храпит.

- Никто не храпит, - говорю я вслух, пытаясь незначащими словами отогнать жуткую, повисшую летучей мышью в горле тоску. - Никто не храпит,

-

повторяю я. - Быть может, мы ангелы? Вроде бы с улицы доносится чей-

то крик, гортанный. Показалось,

наверное. Но я все же возвращаюсь к кровати, попрыгивая на ходу от желания помочиться, хватаю автомат и бегу вниз.

В коридоре вижу пацанов с поста на крыше - спят, черти. Дождь согнал их сюда.

Спеша вниз, я пинаю кого-то из лежащих, ругаюсь матом, говорю, чтоб немедленно отправлялись на пост. Тот, кого я пнул, отвечает мне что-то борзым полупьяным голосом.

Расстегивая ширинку и притоптывая на ходу, я выворачиваю с площадки между вторым и первым этажами и вижу бородатых людей, волокущих из туалета полуголого мужика. Как ошпаренный,

дергаюсь назад и понимаю, что полуголый человек - это дядя Юра. Сквозь сон я

слышал, как он вставал, тоже, наверное, в туалет пошел.

Снимаю автомат с предохранителя, передергиваю затвор.

Я выглядываю еще раз и даю очередь поверху, чтобы не попасть в дядю Юру. Два чечена тащат его под руки, у

него спущены штаны. Мне кажется, что чечены даже не дернулись, когда я выстрелил.

Увидев меня, чечен, стоящий у туалета, широко улыбаясь, дает длинную очередь от живота. Известка летит на

меня, присевшего и, кажется, накрывшего голову рукой.

- Пацаны! Пацаны, мать вашу! - каким-то не своим, дурашливым криком блажу я. - Тревога!

Дожидаюсь, когда стрельба прекратится, и, поднявшись, едва выглянув,

снова бью из автомата поверху.

-Ну-ка, оставьте его, суки! - кричу я, но в коридоре уже никого нет.

Кто-то мелькает, исчезая, в дверях школы.

-Пацаны! Мужики! - воплю.

Кто-то едва не сшибает меня, сбегая по лестнице.

-Чего? Чего?

-Тихо, там чечены! Там дядя Юра! Они его утащили!

Мы все орем, словно глухие.

-Сколько их?

-Хер его знает! Я троих видел...

-Что с дядей Юрой?

Я не отвечаю.

- Двоим стоять здесь - держать вход, - приказываю.

Бегу в 'почивальню'. Слышу за спиной выстрелы. Стреляют с улицы. И наши отвечают.