Юридическая монография Серова

Однако, если принять во внимание рассмотренные выше Наказные статьи инспекторам ратушского правления, то приведенная трактовка Н. Н. Покровского обретет, думается, еще одно подтверждение, а мотивация законодателя прояснится окончательно. Поскольку «слово и дело» нередко объявлялось именно на казнокрадов и вымогателей взяток и неуказных сборов, а подобные дела (в отношении соответствующих должностных лиц), по ст. 7 Наказных статей, поступали в подведомственность Ратуши, Петр I и счел необходимым дополнительно подтвердить соответствующую линию компетенции ведомства А. А. Курбатова1.

Дальнейшее расширение юрисдикции Ратуши произошло в апреле–сентябре 1705 г. Именно тогда было принято несколько законов, по которым в исключительную подведомственность Ратуши были переданы дела по корчемству — незаконному изготовлению и продаже спиртных напитков и табака. Особо здесь необходимо упомянуть о законе от 15 сентября 1705 г., в котором прямо оговаривалось право Ратуши привлекать к уголовной ответственности виновных в корчемстве, независимо от их служебного и социального статуса2. Столь широкой юрисдикцией по кругу лиц в тогдашней России обладал еще только один административносудебный орган — Преображенский приказ.

В сохранившихся материалах переписки А. А. Курбатова с Петром I содержится немало упоминаний о практиче-

1 По всей очевидности, инициатором принятия (а быть может, и разработчиком) закона от 9 февраля 1705 г. выступил сам новоявленный глава Ратуши. Бесспорно заинтересованный, с одной стороны, в укреплении ведомственного могущества Ратуши, а с другой — в привлечении тех, кто извещал бы о преступлениях бурмистров и ратушских подьячих, А. А. Курбатов занимал, вместе с тем, в 1705 г. столь прочные позиции в окружении Петра I, что, несомненно, имел возможность влиять на законотворческий процесс. Стоит отметить, что закрепленное в законе от 9 февраля 1705 г. расчленение формулы «слово и дело» на «слово» и «дело» так и не прижилось впоследствии в отечественном уголовном судопроизводстве. Причиной этому послужило то обстоятельство, что, как справедливо заметил Н. Н. Покровский, подобное расчленение не соответствовало «ни давней исторической традиции, ни сути дела, ни смыслу слов» (Покровский Н. Н. Законодательные источники… С. 418).

2 Полное собрание законов. Т. 4. ¹ 2074. С. 317–322. См. также закон от 4 апреля 1705 г. об установлении табачной монополии и об ответственности за ее нарушение и Наказ выемным головам от 7 июля 1705 г. (там же. ¹ 2045, 2064. С. 302–304, 311–313).

ской реализации упомянутых законов. Так, в послании от 16 января 1706 г. глава Ратуши отметил между иного о том, что «изполняя... указы вашего самодержавия о истреблении корчемств, поступаю я, никому же послабевая, и корчемников иных не точию домов, но и вотчин лишил...». А согласно финансовому отчету Ратуши только за апрель–октябрь 1705 г. штрафов за корчемство было взыскано на внушительную сумму в 4798 рублей1.

Итак, к исходу 1705 г. в подведомственности Ратуши как органа правосудия оказались: во-первых, основная часть уголовных и гражданских дел, касавшихся тяглого городского населения (эти дела Ратуша рассматривала в качестве суда как первой, так и второй инстанции); во-вторых, дела по обвинению в преступлениях против интересов службы подчиненных Ратуше должностных лиц (включая глав органов городского самоуправления); в-третьих, дела о нарушении алкогольной и табачной монополии. Подводя итог сказанному, можно заключить, что осуществленное в 1705 г. расширение судебной компетенции Ратуши продолжило ту охарактеризованную выше преобразовательную линию Петра I, в рамках которой укрепление единства судебной системы России сочеталось с укреплением свойственной дореформенным временам «судебной чересполосицы», то есть с дальнейшим развитием системы специализированных судов (которые при этом оставались по-прежнему структурно неотделенными от органов управления).

Между тем, очень скоро последовало первое ограничение судебных полномочий Ратуши. 12 марта 1706 г. был издан закон о включении в состав Копорского уезда Самерской волости и Ямбургского уезда2. Попутно в указе детально регламентировалась компетенция управлявшего Копорским уездом коменданта (так в 1700-е гг. стал именоваться местный воевода) Я. Н. Римского-Корсакова. Названный закон был примечателен в нескольких отношениях.

С одной стороны, в ст. 1 закона от 12 марта 1706 г. оговаривалось подчинение копорского коменданта исключительно Ингерманландской канцелярии (основанному в 1704 г. многоотраслевому центральному органу власти, управлявшему, в

1 РГАДА, ф. 9, отд. 2, кн. 4, л. 179 об.; кн. 5, л. 266. 2 Полное собрание законов. Т. 4. ¹ 2097. С. 343–344.

частности, новозавоеванными землями на северо-западе России). С другой стороны, в ст. 3 закона коменданту предписывалось ведать «судом и росправою» (правда, лишь по убийствам, разбоям и кражам) не только крестьян, но и посадских. Данная мера явилась вполне логичной — учитывая осуществленную четырьмя годами ранее ликвидацию губных органов.

Наконец, согласно той же ст. 3 рассматриваемого закона, на коменданта возлагались обязанности и по осуществлению всех налоговых сборов. Иными словами, по силе закона от 12 марта 1706 г., городское население Копорского уезда полностью выводилось из-под административно-судебной власти Ратуши.

Менее года спустя, по именному указу от 17 января 1707 г., все тот же Я. Н. Римский-Корсаков получил более высокое назначение — ландрихтером изолированно образованной на северо-западе нашей страны Ингерманландской губернии1. При всем том, что впервые появившийся в российском административном обиходе термин «ландрихтер» в буквальном переводе с немецкого означал «земский судья»2, из положений именного указа от 17 января 1707 г. отнюдь не следовало, что Я. Н. Римской-Корсаков превращался в должностное лицо, занимавшееся исключительно отправлением правосудия. В никак не меньшем объеме в круг обязанностей ингерманландского ландрихтера вошли и хозяйственнофинансовые вопросы3.

Стоит заметить, что в именном указе от 17 января 1707 г. остались недостаточно проясненными судебно-иерархические взаимоотношения ландрихтера и местных комендантов. В ст. 5 указа определялось единственно, что комендант мог осуществлять судебную деятельность только в отсутствие ландрихтера, который при этом обязывался «по всем городам непрестанно ездить». Тем самым, как представляется, ландрихтеру предназначалось, наравне с комендантами, выступать в роли суда

1 Полное собрание законов. Т. 4. ¹ 2155. С. 364–368. 2 Смирнов Н. А. Западное влияние на русский язык в петровскую

эпоху. СПб., 1910. С. 174 [Сборник отделения русского языка и словесности Императорской Академии Наук. Т. 88. ¹ 2].

3 В литературе на это обстоятельство наиболее определенно указали Р. Виттрам, а затем Н. Б. Голикова и Л. Г. Кислягина (Wittram R. Op. сit. Bd. 2. S. 102–103; Голикова Н. Б., Кислягина Л. Г. Система государственного управления // Очерки русской культуры XVIII века. Ч. 2. С. 56).

первого звена1. Остается добавить, что закрепленная в ст. 2 и 5 именного указа от 17 января 1707 г. судебная компетенция ингерманландских ландрихтера и комендантов отчетливо приблизилась по широте к полномочиям суда общей юрисдикции. А это был уже первый шаг к преодолению не раз отмеченной «судебной чересполосицы».

Будучи актами территориально ограниченного действия, закон от 12 марта 1706 г. и именной указ от 17 января 1707 г. явились предвозвестниками куда более значительных перемен как в административно-территориальном устройстве нашей страны, так и в организации местного суда. Очередной преобразовательной мерой Петра I стала I губернская реформа. Ее повсеместное проведение началось в декабре 1708 г.

Поныне всесторонне не изученная I губернская реформа привела, как известно, к разделению России на восемь губерний, главы которых — губернаторы — заполучили всю полноту власти над вверенным населением2. Само собой разумеется, что одним из последствий данной реформы стала ликвидация такого центрального органа, как Ратуша (заодно с еще сохранявшимися «областными» приказами — Малороссийским,

1 Затруднительно понять, что дало основание Ф. М. Дмитриеву утверждать, что ингерманландские коменданты были в 1707 г. «по суду» подчинены ландрихтеру (Дмитриев Ф. М. Указ. соч. С. 445).

2 Как ни удручающе, но к настоящему времени не подготовлено ни единого ни монографического, ни диссертационного исследования, специально посвященного истории I губернской реформы в целом. Из числа современных работ, более подробно затронувших события реформы, см.: Голикова Н. Б., Кислягина Л. Г. Указ. соч. С. 53–57; Bushkovitch P. Peter the Great: The Struggle for Power. 1671–1725. Cambridge University Press, 2001. P. 270–280; Четвертков А. М. Административнотерриториальное деление и местное управление // Законодательство Петра I. С. 410–413; Писарькова Л. Ф. Указ. соч. С. 94–98. Заметно лучше освещено проведение I губернской реформы в отдельных регионах — особенно на Северо-Западе и в Сибири (см.: Ермолаев И. П. Указ. соч. С. 169–175; Данченко В. г. Губернская реформа Петра I на Северо-Западе России: административное управление СанктПетербургской губернией: Автореф. дис. … канд. ист. наук. СПб., 1995; Комолов Н. А. Формирование Азовской губернии и деятельность высших губернских администраторов в 10-е – 20-е годы XVIII в.: Автореф. дис. … канд. ист. наук. Воронеж, 1998. С. 11–14; Андреева Е. А. А. Д. Меншиков и образование Ингерманландской губернии: территория и административное устройство // Петровское время в лицах–2005: материалы научн. конф. СПб., 2005. С. 15–31; Акишин М. О. Российский абсолютизм и управление Сибири… С. 45–53; Редин Д. А. Административные структуры и бюрократия Урала… С. 143–162).

Смоленским, Казанским и Сибирским). И хотя судебная компетенция губернаторов конца 1700-х – начала 1710-х гг. никак не регламентировалась ни в законах, ни в иных нормативных правовых актах, на основе сохранившихся материалов нельзя не констатировать, что таковая компетенция оказалась намного шире, нежели у местных воевод XVII в. Насколько можно понять, первые отечественные губернаторы почти не имели ограничений в судебной деятельности (кроме разве что запрета рассматривать дела по государственным преступлениям и дела по обвинению военнослужащих).

С легкой руки Ф. М. Дмитриева в отечественной исто- рико-правовой литературе утвердилось представление, что специализированными помощниками губернаторов по судебной части стали ландрихтеры, систематическое назначение которых в новообразованные губернии началось в 1709 г.1 (а не в 1713 г. и не в 1715 г., как, в основном, указывается в литературе2). По резонному предположению М. М. Богословского, Петр I исходно и замышлял наделить ландрихтеров такими полномочиями3. Однако, как впервые в общем виде отметил Р. Виттрам, а затем на примере Азовской и Сибирской губерний убедительно показали Н. А. Комолов и Д. А. Редин, на практике тогдашние ландрихтеры выполняли самые разнообразные функции, среди которых судебная являлась отнюдь не приоритетной4.

1 Так, добиваясь скорейшего назначения ландрихтера в Архангелогородскую губернию, архангелогородский губернатор П. А. Голицын упомянул в письме канцлеру Г. И. Головкину от 26 мая 1709 г. о том, что «в другие губернии ландрихторы со всяким из Москвы… определением… посланы» (Письма и бумаги… М., 1952. Т. 9. вып. 2. С. 695).

2 См., в частности: Дмитриев Ф. М. Указ. соч. С. 444; Кутафин О. Е., Лебедев В. М., Семигин Г. Ю. Указ. соч. Т. 2. С. 126; Лонская С. В. Указ. соч. С. 10.

3 Богословский М. М. Исследования по истории местного управления… С. 62.

4 Wittram R. Op. сit. Bd. 2. S. 103; Комолов Н. А. Ландрихтеры Азовской губернии (1709–1719 гг.): состав и компетенция // Из истории воронежского края: сб. статей. Воронеж, 2002. Вып. 10. С. 35–48; Редин Д. А. Административные структуры и бюрократия Урала… С. 154– 157. Весьма показательно, что в качестве должностной инструкции назначенному в 1709 г. первому азовскому ландрихтеру был прислан список с рассмотренного выше именного указа от 17 января 1707 г. Позднее азовский ландрихтер руководствовался особыми «пунктами», утвержденными азовским генерал-губернатором 8 апреля 1712 г. (Комолов Н. А. Ландрихтеры Азовской губернии... С. 35, 40).

§4. Судоустройство и судопроизводство России

в1711–1716 гг. Учреждение фискальской службы. Законы 1713–1715 гг. об особом порядке судопроизводства по делам о преступлениях против интересов службы

Очередные перемены в отечественном судоустройстве последовали в 1711 году. Как известно, 22 февраля этого года был основан Правительствующий Сенат. Ставший — подобно упраздненной за некоторое время до того Боярской думе — высшим органом власти Сенат получил в том числе и судебные полномочия1.

Впервые судебная компетенция Сената была определена в ст. 1 закона от 2 марта 1711 г. В названной статье (что характерно, собственноручно написанной Петром I) Правительствующему Сенату предписывалось «суд иметь нелицемерный и неправедных судей наказывать отнятием чести и всего имения; то ж и ябедником [ложным доносчикам] да последует»2. Из приведенной формулировки очевидно, что, по изначальному видению законодателя, Сенату предстояло выступать, с одной стороны, в качестве апелляционной инстанции (при рассмотрении дел, неправомерно решенных в нижестоящих судах), а с другой — в качестве суда первой инстанции (при рассмотрении дел по обвинениям «неправедных судей» и «ябедников»). Подобная компетенция ничем принципиально не отличалась от соответствующей линии компетенции Боярской думы.

Того же 2 марта 1711 г. царь утвердил им же самим начертанный текст присяги, которую отныне надлежало приносить при вступлении в должность высшим администраторам (в первую очередь, сенаторам и губернаторам). Особое внимание в присяге было уделено отношению к правосудию: «Обещаюся аз… [хранить] …правду и правый суд, как между народом, так и в деле государственном»3.

1 Обзор литературы, посященной судебным полномочиям Сената в первой четверти XVIII в., будет приведен ниже.

2 Законодательные акты Петра I. С. 199.

3 Там же. С. 201. В тот же день, 2 марта 1711 г. к данной присяге в Успенском соборе Кремля — в присутствии Петра I — были приведены все новоназначенные сенаторы и находившиеся в тот момент в Москве губернаторы и вице-губернаторы (Доклады и приговоры… СПб., 1892. Т. 5. Кн. 1. С. 220).

Наконец, именно 2 марта 1711 г. законодатель положил начало важной линии реформирования отечественного уголовного судопроизводства. Уже в полностью оформленный текст вышеупомянутого закона от 2 марта Петр I собственноручно добавил фразу: «Учинить фискалоф во фсяких делех, а как быть им, пришлетца известие»1. Так была основана фискальская служба России2.

К сегодняшнему дню история отечественных фискалов оказалась исследована — усилиями нескольких поколений как историков, так и правоведов — едва ли не систематически. Традиция изучения этой службы протянулась со времен подготовки А. Д. Градовским магистерской диссертации «Высшая администрация России XVIII ст. и генерал-прокуроры», защищенной на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета еще в 1866 г. и изданной в том же году в виде монографии. Из череды последующих изысканий следует отметить, прежде всего, специально посвященные фискалам разделы в трудах С. А. Петровского, Н. В. Муравьева, М. М. Богословского, А. Н. Филиппова и С. М. Казанцева3.

Кроме того, нельзя обойти упоминанием вышедшие в свет в 1870–1990-е гг. статьи Т. В. Барсова, Г. Н. Анпилогова, Л. А. Стешенко, С. Е. Шестакова и Н. В. Платоновой, а также характеристику фискальской службы в работах Р. Виттрама, Н. Б. Голиковой и Л. Г. Кислягиной, Е. В. Анисимова, М. И. Сизикова. Обрисованная историографическая традиция была фундаментально продолжена кандидатской

1 Законодательные акты Петра I. С. 200.

2 Для полноты картины стоит заметить, что первый фискал появился в России не в 1711 г., а несколько ранее. Еще 4 июля 1710 г. Петр I распорядился назначить фискалом в Санкт-Петербург стольника И. С. Потемкина. Перед И. С. Потемкиным была поставлена важная задача следить, чтобы «всяких чинов люди, которыя обретаются в Санкт-Питербурхе, во время ветра ездили Невою рекою на судах парусами» (Письма и бумаги… М., 1956. Т. 10. С. 218).

3 Градовский А. Д. Высшая администрация России XVIII ст. и генерал-прокуроры. СПб., 1866. С. 81–89, 99–100; Петровский С. А. Указ. соч. С. 98–156; Муравьев Н. В. Прокурорский надзор в России от Петра Великого до Екатерины II // Юридический вестник. 1888. ¹ 10. С. 199–221 [то же: Муравьев Н. В. Прокурорский надзор в его устройстве и деятельности: пособие для прокурорской службы. М., 1889. Т. 1. С. 243–265]; Богословский М. М. Областная реформа Петра Великого. С. 295–307; Филиппов А. Н. Указ. соч. С. 178–202; Казанцев С. М. История царской прокуратуры. СПб., 1993. С. 12–29.

диссертацией Н. В. Платоновой «Государственной контроль (фискалитет) в России и русское общество в первой четверти XVIII века», защищенной в сентябре 2000 г. в Российском государственном гуманитарном университете1. Наконец, в начале XXI в. углубленное освещение получил немаловажный сюжет о взаимоотношениях фискальской службы с Юстиц-коллегией2. Кроме того, вопросы истории службы затронули М. О. Акишин в неоднократно упомянутой диссертации 2006 г., Л. Ф. Писарькова и Н. А. Комолов в монографиях 2007 г., а также Л. В. Карнаушенко в небольшой статье 2007 г.3

Последней же по времени значительной работой по истории отечественных фискалов явилась кандидатская диссертация А. Д. Паутова «Институт фискалов в России в первой трети XVIII в.», защищенная в апреле 2007 г. в Омском государственном педагогическом университете. Впрочем, судя по автореферату, названная диссертация представляет собой скорее фундаментальный обзор трудов предшественников, нежели научное исследование. Странным образом

1 Барсов Т. В. О светских фискалах и духовных инквизиторах // ЖМНП. 1878. ¹ 2. С. 307–400; Анпилогов Г. Н. Фискалитет при Петре I // Вестник МГУ. Сер. «Историко-филологическая». 1956. ¹ 2. С. 63–80; Стешенко Л. А. Фискалы и прокуроры в системе государственных органов России первой четверти XVIII в. // Вестник МГУ. Сер. «Право». 1966. ¹ 2. С. 51–58; Wittrаm R. Ор. сit. Bd. 2. S. 108–111;

Голикова Н. Б., Кислягина Л. Г. Указ. соч. С. 61–64; Шестаков С. Е. Формирование института гражданских фискалов в России в первой трети XVIII в. // Реформы в России XVI–XIX вв.: сб. научн. трудов. М., 1992. С. 101–121; Анисимов Е. В. Государственные преобразования… С. 35–38; Cизиков М. И. Фискалы и прокуратура // Законодательство Петра I. С. 125–128; Платонова Н. В. Институт гражданских фискалов в представлениях российского общества // Постигая историю России: к 50-летию научного кружка отечественной истории средневековья и нового времени: сб. статей. М., 1997. С. 130–141; Она же. Государственный контроль (фискалитет) в России в первой четверти XVIII в.: Автореф. дис. … канд. ист. наук. М., 2000.

2 Балакирева Л. М. Судебная реформа Петра I. С. 260–261; Се- ров Д. О. Юстиц-коллегия и органы надзора // Российская Юстицколлегия. С. 91–101.

3 Акишин М. О. Судебная реформа Петра I: Дис. … С. 107–114; Писарькова Л. Ф. Указ. соч. С. 119–123, 208–211; Комолов Н. А. Органы следствия, суда и надзора… С. 76–90; Карнаушенко Л. В. Институт фискалитета в контексте механизма взаимоотношений монарха и его подданных // История государства и права. 2007. ¹ 8. С. 17–18.

отказавшись от привлечения многочисленных архивных источников по избранной теме, А. Д. Паутов ограничился изложением давно уже введенных в научный оборот сведений по истории отечественной фискальской службы1. Подобное диссертационное исследование представляется шагом назад по сравнению не только с вышеназванными работами ХХ в. (особенно с диссертацией Н. В. Платоновой), но и по сравнению с характеристикой российских фискалов в многократно отмеченном труде С. А. Петровского 1875 г.

Характерно, что при всех достигнутых за полтора века успехах в изучении отечественных фискалов поныне малопроясненным остался вопрос о непосредственной предыстории их создания. В целом принято считать, что в данном случае образцами для законодателя послужили фискальские службы Швеции и Пруссии. Однако каких-либо материалов о подготовке Петром I учреждения фискалов в научный оборот доныне не вводилось2. Что бы там ни было, по авторитетному замечанию Р. Виттрама, «несмотря на иностранное наименование, фискалы приобрели [в России] иное значение, нежели в староевропейском мире»3.

Со стороны организационной фискалы образовали собой трехуровневую вертикаль. Глава новообразованной службы — обер-фискал — подчинялся напрямую Правительствующему Сенату. В более значительных городах (в первую

1 См.: Паутов А. Д. Институт фискалов в России в первой трети XVIII в.: Автореф. дис. … канд. ист. наук. Омск, 2007.

2 В историко-правовой литературе, с легкой руки С. А. Петровского, утвердилась ошибочная точка зрения, что сведения о зарубежных фискальских службах царю в 1711 г. предоставил столь известный впоследствии Генрих Фик (Петровский С. А. Указ. соч. С. 100; Муравьев Н. В. Прокурорский надзор… С. 246; Казанцев С. М. Указ. соч. С. 12). В действительности  г. Фик вступил в контакт с представителями российского правительства не ранее 1714 г. (подробнее об этом будет сказано далее). Что же касается изучения вопроса, какие именно зарубежные образцы были использованы при учреждении фискальской службы России, то таковым изысканиям препятствует то обстоятельство, что в отечественной историографии поныне остаются совершенно неосвещенными вопросы о государственном устройстве Пруссии, Дании, Швеции, Саксонии XVII–XVIII вв. — на что еще в работе 1997 г. справедливо обратил внимание  О. А. Омельченко (Омельченко О. А. Власть и Закон в России XVIII века: исследования и очерки. М., 2004. С. 486).

3 Wittram R. Op. сit. Bd. 2. S. 108.