Юридическая монография Серова

ст. 1 разработанного Юстиц-коллегией проекта Инструкции надворному суду от декабря 1722 г. было внесено предложение, что данный суд «должен в содержании… дел, принадлежащих до Юстиц-коллегии, поступать и решение чинить»1. Иными словами, судебные полномочия гофгерихтов признавались идентичными с соответствующими полномочиями Юстиц-коллегии.

Обратившись к вопросу о функционировании новоявленных судов общей юрисдикции, можно увидеть, что приведенные выше нормы, регулирующие их компетенцию, отнюдь не остались мертвой буквой. Например, в производстве городового суда Кашина в 1720 г. находились дела: об умышленном убийстве, о разбое, о нанесении побоев крестьянину чужим помещиком, о потраве поля, о незаконном пользовании земельным участком, о невыплате заемных денег, о возвращении прежнему владельцу беглых крестьян. В свою очередь, в Санкт-Петербургском провинциальном суде в 1721 г. разбирались дела: об установлении владельца «приводной коровы», о бегстве крестьянина (сопряженного с кражей хозяйской лошади), о словесном оскорблении (каковое выразилось в назывании жены истца «воровкою и куропаткою»), о разбое, об убийстве, о служебном подлоге. Тот же суд продолжил в 1721 г. рассмотрение инициированного фискальской службой дела о взяточничестве комиссара Панфила Обрютина2.

Сходная картина вырисовалась при ознакомлении с Записной книгой решений и приговоров Санкт-Петербургского надворного суда за 1720 г. В указанном году в столичном гофгерихте производились дела: о приеме беглых крестьян, о спорном земельном участке, о детоубийстве, об установлении права собственности на группу крепостных крестьян, об оскорблении. А вот в 1723 г. в производстве СанктПетербургского надворного суда находились, например, дело по обвинению подьячего Ф. Соколова в недонесении об изготовлении фальшивых денег (а также в составлении «приворотных писем, чтоб судьи [начальники] и жена ево любили»), дело по обвинению подьячего Камер-коллегии И. Казимеро-

1 Богословский М. М. Областная реформа Петра Великого. Приложения. С. 5.

2 РГАДА, ф. 285, оп. 1, кн. 1565, л. 9, 10 об., 16 об., 46–46 об., 47, 48, 63 об.; Богословский М. М. Областная реформа Петра Великого. С. 207.

ва в подделке коллежской печати, дело по обвинению печника Е. Жукова в «блудном воровстве с коровою»1.

Что касается Юстиц-коллегии, то в ее производство в первой четверти XVIII в. поступали дела также весьма разнообразные по содержанию. Скажем, в 1719 г. коллегия рассматривала — по первой инстанции — дело о словесном оскорблении князем А. М. Черкасским графа П. М. Апраксина, дела об утверждении в правах наследования подполковника А. Щепотева и о разделе выморочного имущества думного дьяка Е. И. Украинцева, дело о нападении разбойников на Нилову пустынь и дело по обвинению ландрата А. И. Нарышкина в преступлениях против интересов службы. А, к примеру, в январе 1722 г. на заседаниях Юстицколлегии разбирались дела о спорных 100 четвертях земли в Московском уезде и о признании прав собственности на полученную в приданое земельную недвижимость2.

Сообразно положению в реформированной судебной системе, Юстиц-коллегия выступала, прежде всего, в качестве апелляционной инстанции. Так, за 1719 г., по данным Л. М. Балакиревой, Юстиц-коллегия вынесла в апелляционном порядке 46 решений и приговоров (главным образом по поместно-вотчинным делам)3. При всем том, что Юстицколлегии эпизодически приходилось (особенно в начальный период деятельности) рассматривать дела также по первой инстанции, коллегия воспринимала себя именно как апелляционную инстанцию4. Как отмечалось в доношении Юстиц-

1 РГАДА, ф. 285, оп. 1, кн. 1556, л. 1, 2 об., 6, 44, 87; кн. 5951, ¹ 102, л. 22 об., 23 об., 38 об.

2 РГАДА, ф. 248, кн. 1884, л. 69 об.; ф. 282, оп. 1, ¹ 21595, л. 27 об., 29 об.; Балакирева Л.  М. Судебная реформа Петра I. С. 309–310, 319.

3 Балакирева Л. М. Судебная реформа Петра I. С. 317.

4 Трудно сказать, что дало основание М. М. Богословскому утверждать (впрочем, без всяких пояснений), что Юстиц-коллегия являлась в первой четверти XVIII в. также ревизионно-решающей инстанцией (Богословский М. М. Областная реформа Петра Великого. С. 183). В действительности ни в нормативных правовых актах 1717–1725 гг., ни в материалах судебной практики того времени автору настоящей работы не довелось встретить никаких упоминаний о ревизионнорешающих полномочиях Юстиц-коллегии (вопрос об использовании в отечественном судопроизводстве первой четверти XVIII в. ревизионнорешающего порядка пересмотра и утверждения судебных решений подробнее будет рассмотрен ниже).

коллегии Сенату от 23 сентября 1719 г., «та коллегия учинена на разнимательство неправых вершеных дел и росправы»1.

Что касается надворных судов, то они разбирали в ту пору дела как по первой инстанции, так и в качестве ревизионнорешающей и апелляционной инстанций. Как уже говорилось, в соответствии с распоряжением Юстиц-коллегии от 5 июля 1721 г. (воспроизведенным затем в законе от 10 ноября 1721 г.), на утверждение гофгерихтов в обязательном порядке поступали все приговоры, вынесенные «нижними» судами, в которых в качестве меры наказания предусматривались смертная казнь или ссылка на каторгу. Впрочем, как видно из архивных материалов, ревизионно-решающая линия компетенции надворных судов реализовывалась на практике относительно редко. Так, Санкт-Петербургский провинциальный суд за май–декабрь 1721 г. направил на утверждение Санкт-Петербургского гофгерихта всего четыре приговора2.

Еще менее интенсивно действовали надворные суды в качестве апелляционной инстанции. Например, за январь– сентябрь 1720 г. Санкт-Петербургский гофгерихт вынес по первой инстанции 97 приговоров и решений, а в апелляционном порядке — лишь один. А Ярославский надворный суд за январь–март 1725 г. рассмотрел 20 дел по первой инстанции, два дела в ревизионно-решающем порядке и вовсе ни одного — в апелляционном3.

Тем самым, следует констатировать, что, в отличие от зарубежного образца — шведского hоvrätt, отечественные гофгерихты функционировали главным образом как суд первой инстанции (являясь de jure, стоит вспомнить, судом второго звена). Более того: в качестве суда первой инстанции российские надворные суды принимали к производству дела, независимо от характера преступления и суммы иска. В итоге, вперемешку с делами о разбоях и умышленных убийствах, Санкт-Петербургский гофгерихт разбирал, к примеру, в январе 1720 г. дело о краже чепца (в мае — о краже галстука), Ярославский надворный суд — в феврале 1725 г. дело о краже на базаре «козлиных штанов»4.

1 Цит. по: Балакирева Л. М. Судебная реформа Петра I. С. 321. 2 РГАДА, ф. 285, оп. 1, кн. 1565, л. 46–47 об.

3 См.: РГАДА, ф. 285, оп. 1, кн. 1556; ф. 982, кн. 25.

4 РГАДА, ф. 285, оп. 1, кн. 5947, л. 1 об.–2, 63; ф. 982, кн. 25, л. 75 об.–76.

Таковая особенность судебной практики гофгерихтов сложилась как продолжение рассмотренной выше старомосковской традиции, по которой судебный орган, независимо от формального статуса, выступал первой инстанцией для жителей той местности, в которой он располагался. Характерно, что подобная практика вызвала некоторую озабоченность у Петра I. По крайней мере, при обсуждении на заседании Сената 6 ноября 1724 г. вопроса о целесообразности сохранения должности санкт-петербургского воеводы император прямо высказался, что возникавшим в среде сельского населения «малым делам в надворном суде быть неприлично»1.

Наконец, необходимо добавить, что в компетенцию надворных судов — в качестве дополнительных функций — вошло, во-первых, руководство местами содержания под стражей подсудимых — «колодничьими палатами»; во-вторых, осуществление судебно-исполнительской деятельности; в-третьих, руководство нотариальными органами — «крепостными конторами»; в-четвертых, руководство борьбой с разбоями. В-пятых, надворные суды осуществляли в отношении городовых и провинциальных судов функцию судебного управления.

Что касается мест содержания под стражей подсудимых, то таковые оборудовались в первой четверти XVIII в. непосредственно при судах. При этом количество заключенных («колодников» или «тюремных сидельцев») заметно различалось в зависимости от региона и статуса судебного органа. Наиболее «населенными» были, разумеется, колодничьи палаты при судах Москвы и Санкт-Петербурга. Скажем, если

вколодничьей палате Ярославского надворного суда в июне 1722 г. содержалось 17 подсудимых, то в колодничьей палате Санкт-Петербургского гофгерихта в мае 1720 г. — 102 подсудимых, а в июне 1723 г. — 109. При самой Юстиц-коллегии

в1719 г. (до начала работы Санкт-Петербургских надворного и провинциального судов) содержался 121 колодник, а в феврале 1723 г. — 23 колодника2.

1 РГАДА, ф. 248, кн. 1935, л. 193. Никаких нормативных правовых актов в ответ на это высочайшее суждение издано, впрочем, не было.

2 РГАДА, ф. 285, оп. 1, кн. 5947, ¹ 196, л. 2–3 об.; кн. 5951, ¹ 102, л. 20–54; ¹ 108, л. 4–6 об.; Кошелева О. Е. Указ. соч. С. 316–317.

Судебно-исполнительская деятельность реформированных органов правосудия заключалась в организации приведения в исполнение как собственных приговоров и решений, так и утвержденных приговоров нижестоящих судебных инстанций. К примеру, 11 марта 1725 г. Ярославский надворный суд, утвердив приговор, вынесенный судебным органом Кинешмы по делу о двойном убийстве, предписал произвести смертную казнь двоих осужденных по месту совершения преступления — в Кинешме, а третьего осужденного — в Ярославле1. Если приговоренный заявлял перед казнью о желании дать новые показания, суд мог предписать отложить «эксекуцию».

Нотариальные органы (состоявшие с 1701 г. в ведении особого Приказа крепостных дел) были переданы в ведение Юстиц-коллегии именным указом от 16 февраля 1719 г. Во исполнение данного указа, распоряжениями Юстиц-коллегии от 2 и 4 марта 1719 г., в Санкт-Петербурге при коллегии была создана Крепостная контора, ставшая руководящим органом российского нотариата2. Действовавшие на местах в роли современных нотариусов «писцы крепостных дел» либо вошли в состав крепостных контор, учрежденных при надворных судах, либо перешли в подчинение «нижним» судам.

Примечательно, что организационное прикрепление нотариальных органов к судам различных уровней предполагалось в общем виде закрепить в ст. 33 гл. 2-й кн. 1 проекта Уложения Российского государства 1723–1726 гг. («все дела крепостных кантор, где пишутца крепости, ведать и оным содержание иметь в Коллегии юстиции и в подчиненных судах»)3. Кроме того, прикрепление нотариальных органов к надворным и провинциальным судам предлагалось регламентировать в ст. 36 проекта Инструкции надворному суду от декабря 1722 г. и в ст. 16 проекта Инструкции провинциальному суду от июня 1722 г.4 В итоге, по авторитетным данным И. К. Кирилова, в 1726 г. крепостные конторы

1 РГАДА, ф. 982, кн. 25, л. 116–116 об.

2 Подробнее об этом см.: Балакирева Л. М. Создание Крепостной конторы при Юстиц-коллегии (1719 г.) // Российское самодержавие и бюрократия. С. 202–218.

3 РГАДА, ф. 342, кн. 33, ч. 1, л. 9.

4 Богословский М. М. Областная реформа Петра Великого. Приложения. С. 22, 37.

функционировали при всех гофгерихтах — за исключением Рижского и Санкт-Петербургского1.

Возложенное на реформированные судебные органы руководство борьбой с разбоями предполагалось закрепить в ст. 32 проекта Инструкции надворному суду от декабря 1722 г. и в ст. 14 проекта Инструкции провинциальному суду от июня 1722 г.2 На практике эта линия компетенции реализовывалась, прежде всего, в руководстве со стороны надворных судов воинскими командами, направлявшимися в сельскую местность «для сыску воров и разбойников». Например, в 1723 г. Ярославский гофгерихт руководил соответствующими мероприятиями команд поручика Е. Знаменщикова и капитана И. Крюкова3.

Остается добавить, что в силу, с одной стороны, межрегиональной дислокации надворных судов, а с другой — возложения на них полномочий суда второго звена, вокруг гофгерихтов образовались своего рода судебные округа4. Соответственно, в округ надворного суда входили расположенные на территории близлежащих провинций городовые и провинциальные суды (правда, последние размещались, как уже отмечалось, по большей части в тех же городах, что и гофгерихты). Систематические данные о том, какие именно «нижние» суды относились к тем или иным судебным округам, выявить на сегодня не удалось. Исчерпывающие сведе-

1 Кирилов И. К. Указ. соч. С. 72, 101, 113, 156, 176, 184, 206, 214, 261, 276. Отсутствие крепостной конторы при Санкт-Петербургском надворном суде объяснялось тем, что именно в столице располагалась Крепостная контора Юстиц-коллегии (там же. С. 42). Остается добавить, что о присоединении нотариальных органов к гофгерихтам и иным реформированным судам петровского времени отчего-то ни словом не упомянул М. А. Долгов, автор новейшей монографии об истории отечественного нотариата. Применительно к рассматриваемому периоду М. А. Долгов ограничился лишь двукратным указанием на передачу крепостного дела в 1719 г. в ведение Юстиц-коллегии (Долгов М. А. Нотариат в Российском государстве: история и современность. М., 2005. С. 29, 53).

2 Богословский М. М. Областная реформа Петра Великого. Приложения. С. 21, 36.

3 РГАДА, ф. 982, кн. 19, л. 2, 70 об., 89.

4 В литературе на это обстоятельство в общем виде обратили внимание М. М. Богословский и Н. Н. Ефремова (Богословский М. М. Областная реформа Петра Великого. С. 186; Ефремова Н. Н. Генезис судебной власти… С. 92).

ния на этот счет довелось встретить лишь касательно округа Санкт-Петербургского надворного суда, в который в 1721 г. входили два провинциальных суда (Санкт-Петербургский и Новгородский) и 14 городовых судов1.

Что касается функции судебного управления, то здесь следует, прежде всего, отметить, что в подчинение гофгерихтам попали входившие в их округа городовые и провинциальные суды. Характерно, что наделение надворных судов функцией судебного управления никак не было (как и в случае с Юстиц-коллегией) закреплено на законодательном уровне. Ведомственные же акты на этот счет были впервые изданы, насколько удалось установить, только в 1721 г. Согласно распоряжениям Юстиц-коллегии от 15 и 31 мая 1721 г. (подтвержденным затем распоряжением от 24 апреля 1722 г.), провинциальным и городовым судам надлежало выполнять все указания гофгерихтов, а также обращаться к ним за разрешением любых вопросов. Несколько ранее, распоряжением Юстиц-коллегии от февраля 1721 г., надворным судам было предоставлено право накладывать на судей нижестоящих судов дисциплинарные взыскания (в том числе и в форме денежных штрафов) без согласования с Юстиц-коллегией («не описываясь в Государственную юстиц-каллегию»)2.

О том, что судебно-управленческие полномочия гофгерихтов являлись отнюдь не символическими, возможно убедиться на примере конфликта, разгоревшегося между Московским надворным и Московским провинциальным судами. Образовавшийся, стоит напомнить, путем реорганизации старинного Земского приказа, а потому привыкший к самостоятельности и располагавший компетентным судейским и канцелярским персоналом Московский провинциальный суд сразу занял независимую позицию в отношении Московского гофгерихта, неоднократно (и небезуспешно) вступая с ним в споры по процессуальным вопросам (в частности, по поводу подведомственности конкретных дел). Естественно, по мере обретения надворным судом полномочий по судебному управлению Московский провинциальный суд оказывался

1 Городовые суды Выборга, Великих Лук, Торопца, Порхова, Старой Ладоги, Старой Русы, Пскова, Гдова, Изборска, Опочки, Острова, Красного и Олонца (РГАДА, ф. 285, оп. 1, кн. 5943, ¹ 127, л. 5–5 об.).

2 РГАДА, ф. 285, оп. 1, кн. 5943, ¹ 74, л. 1; ¹ 126, л. 1–1 об.

во все более уязвимом положении. В итоге, судьи провинциального суда дрогнули и известили Юстиц-коллегию — доношением от 28 февраля 1721 г. — о своих опасениях, что судьи гофгерихта «будут нам мстить всякими своими происки, дабы нас в правде нашей в чем повредить и обесщестить безвремянно, на что [они] уже и хвалятца…»1.

Насколько административная подчиненность «нижних» судов надворным успела в начале 1720-х гг. утвердиться на практике, можно видеть и на ином примере. Первым сообщением, которое власти получили о масштабной антиправительственной акции — произошедшем 27 мая 1722 г. в сибирском городе Таре массовом отказе жителей присягать новому (безымянному) наследнику престола — стало краткое донесение («отписка»), тайно посланное 29 мая 1722 г. тарским городовым судьей Л. Верещагиным2. И донесение это судья Лукьян Верещагин направил не в Сибирскую губернскую канцелярию и не в Преображенский приказ, а строго «по команде» — в Тобольский надворный суд.

Необходимо добавить, что функцию судебного управления гофгерихты осуществляли недолго, лишь до середины 1722 г., до ликвидации «нижних» судов, полномочия которых перешли к губернским и провинциальным канцеляриям. И хотя, как следует отметить, забегая вперед, провинциальные и губернские канцелярии сохранили подчиненность надворным судам по всем вопросам, связанным с отправлением правосудия (причем таковую их подчиненность предполагалось закрепить в ст. 1 проекта Инструкции надворным судам от декабря 1722 г. и в ст. 2, 10 и 13 проекта Инструкции провинциальному суду от июня 1722 г.3), вести речь о судебном управлении здесь уже не приходится, поскольку по компетенции губернские и провинциальные канцелярии были не только органами правосудия, но и — в первую очередь — органами общего управления.

Возвращаясь к рассмотрению событий судебного строительства 1719–1720 гг., следует кратко остановиться на вопро-

1 РГАДА, ф. 285, оп. 1, кн. 5943, ¹ 43, л. 2.

2 Покровский Н. Н. Следственное дело и выговская повесть о тарских событиях 1722 г. // Рукописная традиция XVI–XIX вв. на востоке России. Новосибирск, 1983. С. 58.

3 Богословский М. М. Областная реформа Петра Великого. Приложения. С. 5, 30, 34, 36.

се о том, как в действительности происходили свертывание судебной деятельности местных органов общего управления и передача соответствующих полномочий реформированным органам правосудия. Из архивных материалов и трудов предшественников очевидно, что процесс таковой передачи далеко не всегда происходил беспрепятственно. Привыкшие к исстари сложившемуся единовластию региональные и местные администраторы нередко противились — в самых разнообразных формах — утверждению на подведомственных территориях никак не подчиненных им новоявленных судей. Воеводы и комиссары не передавали судьям дела, отказывались от всякого взаимодействия с ними, продолжали (вопреки охарактеризованным выше положениям Инструкций 1719 г.) заниматься отправлением правосудия.

Так, воевода Великолуцкой провинции не предоставил для присланного городового судьи никакого служебного помещения, сам разбирал судебные дела, причем челобитчиков, которые все же обращались к судье, воевода «устращивал». Сходная ситуация имела место и в Угличе, где провинциальный воевода не передал прибывшему в феврале 1720 г. городовому судье ни дел, ни колодников, а для размещения суда отвел избу, у которой «и кровли развалились, и течь от дождя великая, и в окошках окончин нет». Не менее тягостная ситуация сложилась с отводом помещений для суда и в Новгороде. Там воевода — причем уже после вмешательства лично А. А. Матвеева — предложил суду разместиться в нескольких маленьких комнатках, расположенных над местным кабаком1.

А комендант Олонца генерал-майор В. И. Геннин и вовсе отказался принять определенного туда судью М. И. Желтухина. В адресованном Юстиц-коллегии доношении от 18 августа 1721 г. В. И. Геннин прямолинейно предложил, чтобы назначавшийся на Олонец судья находился «под моею командою и без моего б ведома ничего не делал»2. В подобной обстановке не приходится удивляться, что назначенный в 1721 г. городовым судьей в Хлынов И. Д. Телепнев заблаго-

1 Богословский М. М. Областная реформа Петра Великого. С. 233– 234. Примеры противодействия местных администраторов новоназначенным судьям в 1719 г. см. также: Балакирева Л. М. Судебная реформа Петра I. С. 253–256.

2 РГАДА, ф. 285, оп. 1, кн. 5945, ¹ 222, л. 2.