indrik2015syria_1
.pdf
Предисловие 9
Пересмотр оценки личности и правления Абдул-Хамида II, согласно «Кембриджской истории Турции», начался в 1960-е годы — преимущественно среди исламистов и апологетов султаната и халифата3. Затем в споры вокруг осмысления деятельности султана были вовлечены исследователи, разделявшие различные взгляды. В отечественной науке с пересмотром господствовавших представлений выступил арабист Д.Р. Жантиев4. Он, как представляется, убедительно доказал, что реформы Абдул-Хамида, направленные на централизацию государственного управления, модернизацию армии и системы образования, а также его деятельность, благоприятствовавшая развитию прессы и журналистики, шли в русле реформ Танзимата, которые он таким образом завершил.
Действительно, только одно создание провинциального бюрократического аппарата имело уже важные социально-полити- ческие последствия, позволившие привлечь на государственную службу традиционные кланы, ограничив их былое всевластие, присущее традиционной организации государственного управления. Идеи же панисламизма до известной степени уравновешива - ли в глазах мусульманских подданных политику заимствования западных институтов, на которой были основаны проводимые реформы.
Однако Д.Р. Жантиев напрасно пытался смягчить оценку правления султана, преуменьшая его автократический и деспотический характер. Абдулхамидовский деспотизм безусловно имел место — об этом говорят и наши источники, а характеризуя подоб - ный режим, нельзя не прислушаться к голосу подданных, страдавших от него.
Противоречивость политики Абдул-Хамида часто объясняют личнойсудьбойсултанаиоправдываютполитическимисобытиями,сопровождавшими его приход к власти. Но при этом туркологи игнорируют убеждение самого султана, считавшего, что парламентская система в условиях Османской империи чревата взрывами этнорелигиозных конфликтов5. Кровавые религиозные столкновения эпохи Танзимата, каких не знала предшествующая история Османской империи, дают
3The Cambridge History of Turkey: Turkey in the Modern World. Vol. 4.
Cambridge Univ. Press, 2008. P. 38.
4Жантиев Д.Р. Традиция и модернизация на Арабском Востоке: реформы в сирийских провинциях Османской империи (конец XVIII — начало
XX века). М., 1998.
5The Cambridge History of Turkey. Р. 80.
10 Предисловие
основаниядляподобнойточкизрения6.Думается,чтодемократический путь проведения реформ, которым решительно противилась традиционнаясреда,есливообщебылвозможен,тотребовалслишкомбольших политических и социальных уступок, неприемлемых для султанской власти. На такие уступки, как известно, не пошли после революции и младотурки, восстановившие авторитарный режим.
Исходяизмарксистскойсхемыосмыслениярусскойреволюции,отечественные историки писали о возникновении в Османской империи революционной ситуации, принимая за нее во многом традиционные вспышкинеповиновенияипротеста.Вдействительностиособенностью Младотурецкой революции стал подъем политической активности населения после переворота и в значительной мере под влиянием пропаганды и политики младотурок и кругов, к ним примкнувших. Кстати, такоетечениереволюционныхсобытийспособствовалоформированию представления, что революция была всего лишь хорошо спланированным военным переворотом. По этому поводу взгляды исследователей также до сих пор расходятся. Участники споров не принимают в расчет усилия, которые прилагали политические круги для испольэования в своих интересах политической активности народа, и их стремление поставить под свой контроль поведение «улицы», угрожавшее по мере развития революции перерасти в анархический бунт.
Невнимание современных российских туркологов к Младотурецкой революции, думается, объясняется не только отказом от догматических подходов 1970-х годов, но и угасшим интересом к общетеоретическим проблемам революционного движения в целом.
Несмотря на ошибочные или спорные концептуальные положения отечественных исследователей Младотурецкой революции, их
6Российскому дипломату той эпохи К.М. Базили принадлежит глубокое замечание о связи между сопротивлением традиционной среды реформам государственногоустройстваиобщественнымибеспорядками,выливавшимися в христианские погромы: «Не приписывайте этого фанатизму черни (речь идет об алеппских событиях 1850г. — Авт.). Виновники, собственно, сами эфенди, городская олигархия, равно и шейхи и эмиры феодальные,
которые,собственно,враждебнынеспешнымпреобразованиямибунтуют чернь против рекрутских наборов и, чтобы наделать больше тревоги и поднять всю сволочь, накликивают беду на христиан» (курсив наш. — Авт.). Нелитературная лексика, используемая Базили в частном письме к коллеге и другу, — результат из его глубокого возмущения произошедшими христианскими погромами. (Переписка Константина Михайловича Базили и Андрея Николаевича Муравьева (1839–1852) / Подгот. текста И.Ю. Смирновой // ППС. Вып. 103. М., 2005. С.81).
Предисловие 11
труды заложили фундамент наших знаний о ней. Благодаря этим ученым мы знаем, что происходило в ходе революции в Османской империи, в частности в Сирии. Но современная наука ставит перед историками вопрос о том, как совершались эти процессы, каков был их внутренний механизм: как простонародное население («улица») включалось в политическую жизнь, как лидирующие политические круги пытались мобилизовать его для поддержки общественных и собственных, присущих элите, интересов, как они манипулировали сознанием толпы, какие при этом возникали формы политической культуры и как использовались традиционные институты вразрешении сложных коллизий политической жизни общества и т. п. Кстати говоря, эти вопросы приобретают особую актуальность сейчас, в нынешний период, с его взрывами оппозиционных движений. Но они почти не анализируются в современных исследованиях — даже таких, как «Кембриджская история Турции», внесшая серьезный вклад визучениеструктуры,политикииидеологиимладотурецкойпартии. Кроме того, Младотурецкая революция ставит перед исследователем вопрос, какую роль в ходе революции играет вспышка националистических настроений, особенно в обществе, в котором процессы эт - нической идентификации не достигли своей зрелости. В такой среде национализм способен если не вытеснить, то оттеснить на второй план социально-политические проблемы.
Ответ на поставленные вопросы можно ожидать от микроисторических исследованиий, в частности, анализа событий Младотурецкой революции в вилайетских центрах Сирии — Бейруте, Алеппо (Халебе) и Дамаске. Однако подобные исследования требуют нового прочтения уже известных источников и привлечения к анализу ранее неизвестных текстов. Таковыми, в частности, могут стать донесения российских консулов7.
Предлагаемая читателям работа имеет целью ввести в научный оборот прежде не публиковавшиеся тексты российских консульских донесений кануна и периода революции. Сведения об общественнополитической обстановке в Сирии и о соперничестве держав на ее территории в борьбе за экономические, политические и стратегические позиции — сюжеты, представлявшие особый интерес для консулов, —
7В 1970-е годы к консульским донесениям из Сирии периода Младо турецкой революции, наряду с сообщениями других российских консулов, обращалась В.И. Шпилькова, публикуя из них отдельные цитаты. (См.: Шпилькова В.И. Младотурецкая революция 1908–1909 гг. С. 124, 125, 144 и др.).
12 Предисловие
содержатся в обзоре Н.М. Горбуновой; они даны в изложении и обширных извлечениях из донесений начала века. Период революции находит отражение в публикуемых полностью наиболее содержательных донесениях, принадлежащих перу А.А. Гагарина, В.В. фон Циммермана и Б.Н. Шаховского.
Конечно, консульские донесения так же субъективны и не всеобъемлющи, как и прочие исторические источники. Ценность содержащейся в них информации зависит от многих факторов — организации и исторических традиций консульской службы, внешней политики направившего их государства, профессионализма дипломатических кадров, конкретных задач, поставленных Министерством иностранных дел перед консулами, материалов, собиравшихся и хранившихся в архивах консульств, способности консулов создать агентурную сеть среди местного населения и, наконец, политических взглядов и эрудиции самих консульских служащих. Пролить некоторый свет на эти вопросы должен очерк истории российской консульской службы в Сирии с середины XIX в. и коллективный портрет российских консулов первого десятилетия XX в.
В Приложении к публикациям помещены: список российских консульских служащих, занимавших посты в сирийских городах с 1839 по 1914 годы, справка о фондах Архива внешней политики Российской империи, в которых отложились основные материалы о Сирии, статьи И.М. Смилянской и М.М. Якушева «Учреждение российских консульств в Сирии, XVIII — середина ХIХ века» и И.М. Смилянской «Из истории русско-сирийских торговых связей (1900–1914)».
* * *
В заключениe авторы настоящей работы выражают свою большую благодарность начальнику Архива внешней политики Российской империи Ирине Владимировне Поповой за неизменную поддержку и директору Государственного музея истории религии Любови Александровне Мусиенко за любезно предоставленные фотографии из фонда А.А. Гагарина, а также сотруднику Государственного Эрмитажа Виктору Михайловичу Дзевановскому, щедро и бескорыстноделившемусядобытымивСанкт-петербургскихархивах материалами о российских консулах. Авторы глубоко признательны С.Ф. Орешковой, С.Ю. Завадовской, А.А. Долининой, Т.А. Елистратовой и научным сотрудникам Центра арабских исследований ИВ РАН за оказанные помощь, консультации и замечания.
Ча с т ь I
Кистории
российской консульской службы в Cирии
В в е д е н и е
Внешняя политика России от Крымской войны
до Младотурецкой революции. Реформирование Министерства иностранных дел
Ко времени Младотурецкой революции история российской консульской службы в Сирии насчитывала уже более 120 лет.
Первые сирийские консулаты в Сайде, Бейруте и Дамаске были утверждены по повелению императрицы Екатерины II в 1780-е годы. Их скрытое предназначение заключалось в содействии осуществлению «греческого проекта». По окончании русско-турецкой войны 1787–1791 гг., когда стала очевидной нереалистичность широких завоевательных планов императрицы, эти консулаты были закрыты1. С их упразднением защита интересов немногочисленных российскихподданных,посещавшихСирию,былавозложенананештатных консульских агентов, утверждаемых российскими посланниками в Константинополе по представлению генерального консула России
вАлександрии, в чьей юрисдикции состояли эти агенты. Александрийские генеральные консулы и нештатные агенты назначались из числа европейцев, обосновавшихся в Средиземноморье, или левантинцев; все они часто совмещали собственный бизнес со службой
впользу нескольких европейских держав.
Российский консульский пост в Сирии (в Яффе) был учрежден только в 1820 г. в скромном статусе вице-консульства. В обязанности его главы входил прием паломников в святые места, поток которых стал заметно увеличиваться после войны 1812 г., и отправка их на родину. Одновременно получила развитие церковно-дипломатиче- ская деятельность России в Палестине. Импульсом для нее стало обращение к Александру I иерусалимского патриарха с просьбой о материальной помощи и защите «права первенства» при богослужении у главных святынь, оспариваемого католическим и армянским
1Об истории учреждения российских консульских постов в Сирии см. Приложение 3 настоящего издания.
16 |
К истории российской консульской службы в Сирии |
|
духовенством. Император, традиционно рассматривавший себя покровителем Восточных православных церквей, распорядился удовлетворить просьбы патриарха.
С этого времени российская дипломатия была вовлечена в межконфессиональные споры палестинского духовенства по поводу обладания палестинскими святынями. Деятельное участие в этих спорах принимали европейские правители, и проблема святых мест стала составной частью Восточного вопроса. В 1820–1830-е годы из-за отсутствия в Сирии полноценной консульской службы все палестинские религиозно-политические конфликты разбирались русской дипломатической миссией в Константинополе.
Болезненно реагировали российские правящие круги и на прозелитскую деятельность западных религиозных миссий в Сирии. Переход православного арабского населения в унию ослаблял церковные приходы и духовенство, на которое в своей политике опиралась российская дипломатия. Противодействие католической и протестантской пропаганде и предотвращение перехода в унию православных арабов долгие годы являлись первоочередными задачами российской религиозной политики и консульской деятельности.
Египетские кризисы 1830-х годов высветили геополитическое значение Сирии в международной политике. В ходе кризисов столк нулисьинтересыФранциииАнглии,ивместестемвыявиласьобеспокоенность обеих держав усилением российских позиций на Ближнем Востоке после русско-турецкой войны 1828–1829 гг., завершившейся Адрианопольским мирным договором.
Сирия издавна была сферой деятельности французской и английской Левантийских торговых компаний и их преемников. Через ее территорию пролегал короткий путь в Индийский океан — регион колониальных интересов обеих держав, и с конца 1820-х годов англичане разрабатывали проекты создания транспортного пути, который соединил бы Средиземное море с Индийским океаном.
Россия до конца XIX в. не имела серьезных интересов на сирийском рынке, а благодаря своему географическому положению располагала подступами к европейским колониальным владениям едва ли не вдоль всех своих южных границ. Но Сирию от российской кавказской границы и Босфора, на котором были «сосредоточены главные политические задачи, касающиеся Ближнего Востока»2, отделяла
2См.: Рыбачёнок И.С. Закат великой державы. Внешняя политика России на рубеже XIX–XX вв.: цели, задачи и методы. М., 2012. С. 302.
Часть I
Внешняя политика России от Крымской войны до Младотурецкой революции |
17 |
|
|
|
|
только территория Малой Азии. В результате Россия дважды была вовлечена во внутренние кризисы Османской империи, в которых Сирия играла важную роль. Это произошло в период русско-турецкой войны 1768–1774 гг., когда российским союзником стал египетский правитель Али-бей, и в ходе египетских кризисов, в которых Россию с Османами связал союзническими отношениями Ункяр-Искелесий- ский договор (1833г.). К тому же воккупированной египтянами Сирии политика Мухаммеда Али, отличавшаяся религиозной терпимостью, способствовала успеху прозелитской деятельности западных держав, вследствие чего российское Министерство иностранных дел пришло к выводу о необходимости обеспечить российское политическое присутствие в этой стране. В 1839 г. в Бейруте было основано российское консульство.
Появление нового претендента на политическое влияние в Сирии обострило взаимное противостояние трех великих держав, а вовлеченность России и Франции в межконфессиональную борьбу в Палестине стала поводом и одной из причин Восточной (Крымской) войны. Эта война повлекла за собой гибель многих сотен тысяч жизней (с обеих сторон). Морская база России, город Севастополь, обратился в развалины. Война расколола Европу, положив конец Венской системе международных отношений, и стала переломным моментом в международной политике.
Парижский мирный договор 1856 г., подписанный 18 (30) марта, чтобы исключить в дальнейшем конфликты вокруг святых мест, зафиксировал status quo в обладании палестинскими святынями, а российские и французские дипломаты пришли к договоренности о неучастии в междоусобных спорах палестинских христианских конфессий по поводу святых мест.
После поражения России в Крымской войне, нанесенного, как писали в русской публицистике тех лет, «союзом креста и полумесяца», роль российской консульской службы в Сирии заметно изменилась. Российские консулы из участников политической игры превратились главным образом во внимательных наблюдателей. Характер же деловых отношений европейских консулов между собой и реакция османских властей на их требования в Сирии и Палестине теперь заметнее, чем до войны, определялись «большой политикой».
Тяжелый и унизительный Парижский мирный договор был весьма болезненно воспринят всеми слоями русского общества3. Канцлера
3Об этом см.: Болдырев А.В. Русско-турецкие отношения середины 19 в. и российское общество. М., 2013.
введение
18 |
К истории российской консульской службы в Сирии |
|
К.В. Нессельроде, не предусмотревшего возможности создания союза европейских держав и Турции против России, обвиняли в провале предвоенной дипломатии. Вместе с тем поражение в войне усугубило
вобщественномсознаниипониманиенеобходимостиреформгосударственного устройства и изменения российской внешней политики.
Наступившие перемены русский историк начала XX в. С.С. Татищев справедливо назвал «крутым переломом». Действительно, вслед за подписанием Парижского трактата К.В. Нессельроде получил отставку, и 15 апреля 1856 г. министром иностранных дел был назначен посол в Вене, предотвративший дипломатическим путем вступление
ввойну Австрии и Пруссии на стороне союзников, князь Александр Михайлович Горчаков (1798–1883), происходивший из древнего русского аристократического рода. Современники характеризовали А.М. Горчакова как человека умного, проницательного, умеющего трезвооценитьситуацию,блестящевладеющегоиностраннымиязыками, способного очаровать европейских собеседников остроумием и обаятельными манерами. К тому же он обладал литературным дарованием, что сказалось в языке и логической ясности документов, вышедших из-под его пера, благоприятно отличавшихся от туманных и нередко противоречивых бумаг К.В. Нессельроде. По своим политическим взглядам А.М. Горчаков склонялся к либерализму. Он проявлял интерес к общественному мнению, к которому подчас апеллировал в своих дипломатических посланиях4. По словам академика Е.В. Тарле, Горчаков «держался с Александром II несравненно независимее, чем Нессельроде с Николаем I»5. Предшественник Горчакова признавал лишь волю императора, тогда как А.М. Горчаков чувствовал свою ответственность и перед царем, и перед Россией6.
4
5
См.: Там же. С. 128, 129 и др.
История дипломатии. Т. 1. М., 1959. С. 691.
6По поводу взглядов К.В. Нессельроде А.М. Горчаков заметил: «Мы знаем только одного царя, — говорил мой предшественник, — мне нет дела до России». Напротив, циркулярная нота А.М. Горчакова (август 1856 г.) составленаотимениРоссиииимператора:соднойстороны,«Россиянесердится. Россия сосредотачивается», но одновременно: «Император решил предпочтительно посвятить свои заботы благополучию своих подданных и сосредоточить на развитии внутренних ресурсов страны свою деятельность, которая будет направлена на внешние дела лишь тогда, когда позитивные интересы России потребуют этого безоговорочно». (Цит. по: История международных отношений. В 3т. Т. 1. От Вестфальского мира до окончания Первой мировой войны. М., 2012. C.281). Насколько реализовались эти благие намерения, можно судить по последовавшим событиям.
Часть I