Khrestomatia_po_istorii_Dalnego_Vostoka_Kniga_2

Утром мы с Молоковым прилетели в Уэлен.

Только сели, началась пурга. Как хорошо, что лагерь челюскинцев уже ликвидирован!

Пурга задержала нас в Уэлене пять суток . На шестой день мы вернулись в Ванкарем с бензином. Тут уже начали летать все самолеты.

Большую роль в спасении челюскинцев сыграли жители Чукотского полуострова. Они помогли организовать авиабазу в Ванкареме, перебрасывали на собаках и оленях бензин, вывозили челюскинцев из Ванкарема.

Двадцать первого мая мы покинули берега Чукотки. Во Владивостоке нас встречали сотни тысяч людей.

Над пароходом летали самолеты, а с них на палубу сыпались цветы...

Через трое суток мы выехали специальным поездом в Москву.

От Владивостока до Москвы сто шестьдесят остановок. И всюду, где бы ни останавливался поезд, нас встречали с цветами, со знаменами, приветствовали и без конца просили, чтобы мы рассказали о лагере, о полетах. На одной станции, где поезд не остановился, а шел тихо, рядом с вагоном бежала старушка лет семидесяти. В руках она держала узелок и кричала:

— Детки, что же вы остановились? Я вас ждала, я

вам ппирожков напекла!

Челюскинцы не раз смотрели смерти в глаза. Несколько месяцев они боролись с природой, и их не покидали мужество и твердость. А когда обрели у себя на Родине теплую, радостную встречу, не раз на глаза навертывались слезы.

Девятнадцатого июня 1934 года приехали в столицу нашей Родины. Челюскинцев встречала вся Москва.

ХАСАН

(1938 г.)

АНАТОЛИЯ ГАЙ

РАССКАЗ О ЧЕТЫРЕХ ГРАНАТАХ

...Уже закат над озером гас, Тускнел небосвод вдали, Когда у Хасана в пятый раз

290

Японцы на нас пошли.

Но дорого стоил им наш окоп! За сутки обжившись в нем, Мы встретили их озверелый скоп Опять лобовым огнем.

Мы били фронтом в двадцать шагов, Насколько хватал блиндаж, А с фланга Корнеев косил врагов Лихой запевала наш.

Он с выбора их на мушку брал Слегка налитым зрачком, Он бил на счет, как будто играл Своим спусковым крючком!..

Но что-то ударило в локоть вдруг И пало к его ногам.

Не выпуская приклад из рук, Он вниз посмотрел, а там — Граната вражья, и срок ей дан — Каких-нибудь пять секунд,

И вот взлетит смертельный фонтан, Смешав и людей, и грунт.

Но в тот же миг он ее со дна Отбросил вперед швырком, И в самой гуще врагов она Взвилась громовым столбом!

Он видел, как ливнем на них опал Камней и осколков град, И вновь к прикладу щекой припал, Счастливой удаче рад.

Но только успел прищурить глаз, Уже изловчась стрелять,— Как сбоку еще граната легла Тяжелым шлепком опять.

И эту он назад второпях Вернул свободной рукой —

И новый взрыв в японских цепях Пробил коридор сквозной!..

Они смешались, припав к камням, Таясь позади бугра.

Но гнали их офицеры к нам, Похлестывали унтера.

Уж рядом чуял Корнеев их — За сумеречной синевой.

И тотчас — третьей гранаты вихрь

Возник впереди него...

Хмельной азарт своим холодком До пят его пронизал:

Он кверху вынес ладонь лотком — И с лета гранату взял!

И через блиндажный крутой настил, В широкий его просвет — В упор японцам ее пустил И лихо присвистнул вслед.

И чтобы докончить вражью цепь, Не дать передышки ей, Четвертой гранатой ударил в цель, На этот уж раз — своей!..

И вот огонь, впереди взвихрясь, Как бешеный смерч, взлетел И вскинул к небу песок и грязь, Обрывки костей и тел.

Тогда с командиром своим вперед Всем взводом рванулись мы — И смяли остатки японских рот Еще до вечерней тьмы.

А на ночь вернулись в свой блиндаж. И снова —-от пыли бел, Еще в дыму — запевала наш Веселую песню пел.

А мы, смеясь, вспоминали все, Костер обступив толпой,—

Как трижды смерть он встречал совсем И трижды ей дал отбой!

И в очередь мы обнимали его, Качали наперебой, И первый — пылающий, огневой —

Несли котелок с едой...

А он, смущаясь, смотрел вокруг:

— За что же такой почет?

Тут только и надо что ловкость рук Да точный во всем расчет.

...И будто верно: какой пустяк — Секунды уметь считать.

Но смерть в бою обуздывать так Лишь нашим бойцам под стать.

292

ЮЛИЯ ДРУНИНА

ПОСЕЛОК СМИРНЫХ

Влесу, на краю дороги,

Влесу, на краю страны, Задумчивый, юный, строгий, Стоит капитан Смирных.

Змеится дороги лента, КамАЗы в лесхоз спешат. С гранитного постамента Не может сойти комбат.

Но помнят доныне сопки Команду его — «Вперед!»; Отчаянным и коротким Был бой за японский дот...

Все той же дороги лента, И августа синий взгляд.

Лишь сдвинуться с постамента Не может теперь комбат.

Сквозь строй ветеранов-елок Он смотрит и смотрит вдаль — На тихий лесной поселок, Которому имя дал.

АЛЕКСАНДР АРТЕМОВ

ХАСАН

На ветру осыпаются листья лещины И, как яркие птицы, несутся в простор. Покрываются бронзой сухие лощины И горбатые древние выступы гор.

Над кривым дубняком, на крутом перевале, Опереньем сверкая, взлетает фазан.

В окаймленье вершин, как в гранитном бокале, Беспокойное озеро — светлый Хасан —

Расшумелось у сопок, шатая утесы, Поднимая у берега пенный прибой.

293

И волна, рассыпая тяжелые слезы, Бьется глухо о камин седой головой.

Так о сыне убитом, единственном сыне, Плачет старая мать, будто волны у скал, И в глазах ее выцветших долгая стынет Напоенная скорбью великой тоска.

Молчаливые горы стоят над Хасаном, Как тяжелые створы гранитных дверей, И повиты вершины белесым туманом, И разбиты утесы огнем батарей.

И на склонах исхлестанной пулями сопки, ■ На камнях обомшелых, в покое немом, Под косыми камнями ржавеют осколки

Отвизжавших снарядов с японским клеймом.

Угасает закат, ночь идет на заставы. Грозовое молчанье тревогу таит. Нерушимой вовек, будто памятник славы, Высота Заозерная гордо стоит.

НИКИТА КАРАЦУПА

ЖИЗНЬ МОЯ —ГРАНИЦА

(главы из книги)

Первая схватка

маги, не обращая на меня внимания.

Я чуть не расплакался от досады, но взял себя в руки: не уйду, пока своего не добьюсь, так решил и сказал военкому:

— Так это даже лучше, что я мал ростом: наруш ли не заметят, когда я буду в дозоре.

— Что?— Военком поднял голову, внимательно на меня посмотрел и весело засмеялся.— Находчивый ты парень! Находчивый,— повторил задумчиво, провел осто-

294

рожно рукой по усам, словно боясь, как бы они не отвалились, и строго спросил: - Родители есть?

Я вздохнул:

— Родителей нет. Живу сам по себе...

— Сам по себе,— повторил военком: такая у него бы-

ла привычка — повторять отдельные слова.— А как же ты жил?

Я откровенно признался:

— Как придется. Батрачил. Был пастухом. Работал в колхозе.

— Работал в колхозе,— повторил военком,— ну хорошо, уважу твою просьбу,— и посмотрел на мои руки, сбитые, огрубевшие в работе.— Не подведешь?

Сердце у меня заколотилось от радости— Никак нет, не подведу!

И вот я еду на Дальний Восток. Но не так, как раньше ездил — «зайцем», когда меня, безбилетного, ссаживали на первой же станции, а впервые с билетом, и гордился этим. Мне хотелось всем его показать, чтобы и другие за меня порадовались, но я стеснялся: не к лицу красноармейцу хвастовство.

На пограничной заставе встретили меня с большим радушием. Накормили, напоили, сводили в баню, одели в новенькое обмундирование.

Пограничная застава стояла в излучине реки, в широкой долине, окруженной сопками. Все здесь мне нравилось: и высокая наблюдательная вышка, и конюшни, и вольеры для собак, и посыпанный мелким песком плац. И то, что вся солдатская жизнь расписана не только по часам, но и по минутам. Здесь я провел не один месяц и не один день.

Красноармейцы стали для меня братьями, а начальник заставы — вроде отца родного.

Как и другие бойцы, учился я пограничному делу: «читал» следы, тренировался в стрельбе из винтовки, занимался на спортивных снарядах, участвовал в кроссах, отрабатывал специальные упражнения по развитию слуха и зрения, а вечерами пел со своими друзьями песни. И чаще всего — «На границе тучи ходят хмуро, край суровый тишиной объят...» Песня хорошая, но только не соглашался я со словами насчет тишины. Всякое ведь случается. Японцы и белогвардейцы в то время устраивали многочисленные стычки на границе с нашими бойцами. Были перестрелки, даже бои. А о нарушителях и говорить нечего. Старались они перейти нашу границу,

295

чтобы всячески вредить нашей жизни — взрывать мосты и заводы, отравлять колодцы, убивать людей.

ся к моему горлу. Пятерня как щупальцы.

Я изловчился, двинул его кулаком в висок. Лазутчик обмяк, расслабился. Я воспользовался этим. Еле перевалил его. Связал на спине руки. Перевел дыхание, скрутил ноги. Подняться нет сил. Выдохся. Нарушитель был

296

сильнее меня: в плечах пошире и ростом повыше. Пришлось с ним повозиться. Все силы израсходовал. А подниматься надо. Надо спешить на сердитый лай овчарки. Пошатываясь, пошел туда, где лаял Ингус.

Раздвинул ветки и увидел второго лазутчика. Тот лежал, распластав руки, а Ингус стоял рядом, ощетинив шерсть. И когда поверженный делал малейшее движение, овчарка бросалась к нему, злобно рыча.

Я сразу обратил внимание, что рядом с нарушителем лежит пистолет. На запястье лазутчика следы зубов Ингуса: значит, он успел упредить выстрел.

Я отбросил ногой пистолет диверсанта, связал его и повел туда, где лежал его напарник.

Конечно, мне пришлось бы туго, если бы рядом не было Ингуса, моего верного друга и помощника. И вот об Ингусе я сейчас расскажу.

Верный помощник

Когда я пришел в пограничную школу, мне долго подбирали коня: на большого мне трудно было влезть при моем малом росте. А кони были как на подбор: все высокие, статные, красивые. Но все-таки подобрали. А вот с овчаркой не повезло. Всех разобрали. И остался я без собаки. Очень переживал. Всю жизнь любил их, знал, что это самые верные и преданные друзья. И вот надо же, так получилось... Что же делать? Проводнику без собаки что кавалеристу без лошади.

Завидовал я товарищам. Наблюдал, как они дрессируют овчарок, и тяжело вздыхал. Когда же мне выпадет такое счастье? Друзья сочувствовали мне и успокаивали:

-Подожди немного.Не может быть, чтобы проводник был на границе без верного помощника...

Я соглашался: конечно, если меня готовят настоящим следопытом, значит, собаку дадут. Но когда? Когда закончу пограничную школу? Я хотел ее получить сейчас. Чтобы на заставе сразу же начать службу. Ведь для подготовки собаки нужно много времени...

Япомнил, что обещал написать военкому, рассказать

ослужбе. А о чем сейчас напишешь? Нет, письмо подождет. Вот когда задержу хотя бы одного нарушителя...

Так я думал, возвращаясь из очередного наряда.

Вечер был теплый. С реки веяло еле заметной про хладой. Замолкли птицы. Тишина разлила Конь хорошо знал дорогу. Он шел быстро и уверенн Вот и мостик, от которого до школы рукой подать. И

297

298

ков и не будет разговоров. Только разве мог я так поступить? Жаль было своих питомцев. Будь что будет, подумал я, но от своего не отступлюсь.

— Товарищ начальник школы,— обратился я к офицеру,— разрешите мне хотя бы одного оставить,— и показал на Ингуса.— Посмотрите, как у него уши стоят...

Ингус, услышав свою кличку, действительно поставил уши торчком и посматривал то на офицера, то на меня. Начальник школы глянул на Ингуса и не сдержался:

— Смотри-ка, и правда...

Подошли товарищи, стали упрашивать офицера, чтобы тот разрешил оставить щенка, из которого наверняка получится хорошая служебная собака.

Начальник школы был человеком суровым, но добрым. К тому же, он любил собак и понимал в них толк. И он согласился: пусть живет, только следует щенка перевести в вольер и, как солдата, зачислить на довольствие. То есть собака будет получать солдатский паек: мясо, крупы, из которых ей будут готовить пищу.

Второго щенка отдали сыну начальника школы.

Я в тот день был самым счастливым человеком на свете: сбылась моя мечта. У меня, как и у других проводников, появилась собака. От радости я даже расцеловал Ингуса. Ингус тоже не остался в долгу: лизнул меня в лицо.

Не ошибся я в выборе: сколько потом верой и правдой служил мне Ингус, сколько раз выручал и спасал! Вместе мы мерзли в морозы, выслеживая нарушителей, вместе мокли под проливным дождем, изнемогали от жары.

За три года службы на дальневосточной границе я вместе со своим четвероногим другом пробыл в нарядах более 5000 часов, это значит 208 суток без сна и отдыха, и прошел, преследуя врага, около 16000 километров, это, примерно, расстояние от Хабаровска до Москвы и обратно.

Выбрал я время написать военкому: рассказал о своей службе, о задержанных нарушителях, о своем первом наряде, который возглавлял коммунист Фокин.

А дело было так.

Молодые пограничники знали, что на нашу сторону часто перебираются белогвардейцы, чтобы захватить наших бойцов, у которых еще мало выдержки и умения. И вот однажды Фокин, бывалый солдат, повел группу молодых пограничников, чтобы на местности научить их,

299