Khrestomatia_po_istorii_Dalnego_Vostoka_Kniga_2

партии и народа, газета "Правда" 27 ноября 1941 года в передовой статье бросила клич:"Под Москвой должен

начаться разгром врага!"

Фашистски войска были измотаны и обескровлены. Растянутые по широкому фронту, они потеряли ударную силу, а резервов у них не было.Советское Верховное Главнокомандование сумело создать к этому времени крупные стратегические резервы -— в них насчитывалось 58 стрелковых и кавалерийских дивизий, 7 бригад, которые по мере доукомплектования направлялись для усиления действующей армии.

Мы в полной мере отдавали себе отчет, что в боях на рубеже Нефедьево — Ленино — Жевнево дивизии предстоит держать величайшее и, пожалуй, самое трудное для нее испытание. Враг был обозлен потерями и неуспехами. Невзирая на гибель отборных кадров, он рвался вперед, к Москве. Рубеж обороны немцы засыпали снарядами, минами, бомбами, бросили в бой пехоту и танки.

Не добившись успеха на этом участке немцы решили проложить себе путь на Москву в стыке нашей и 18-й стрелковой дивизии, в направлении на Нефедьево. По частям правого фланга дивизии, где занимал оборону 258-й стрелковый полк, они нанесли массированный удар авиацией, а затем артиллерией. Четыре дня и четыре ночи не прекращались бои. Борьба шла за каждый дом. Некоторые по нескольку раз переходили из рук в руки. Больше суток два батальона 258-го полка не получали горячей пищи: то кухни выходили из строя, то просто не было и минуты затишья, и еда остывала в котелках. Противник, бросая в атаку части 5-й и 10-й танковых дивизий, не давал передышки. Наши части вели бой из последних сил. Но мы со всей решительностью требовали от них удерживать занимаемые рубе-

350

жи. Я и комиссар часто бывали в полку, звонили туда по телефону. Командир полка М. А. Суханов, не спавший более трех суток, докладывал:

— Все в порядке! Выстоим!

Мы знали, что скрывается за этим «выстоим». Полковник Суханов рассказал потом, как все то это происходило. Когда в районе его командного пункта появились гитлеровцы, он решил, пока действует связь, вызвать на себя огонь артиллерии. Немцы, думая, что в результате артиллерийского удара церковь пристреляна, быстро ушли к центру Нефедьева. Так до конца боя командир полка, будучи в окружении, руководил действиями полка.

Не менее упорные бои развернулись в это время и на левом фланге дивизии, где оборонялся 131-й стрелковый полк. Командовал им полковник Николай Гаврилович Докучаев.Рядовой солдат-гвардеец царской армии, активный участник первой мировой и гражданской войн, он был опытный, волевой, искусный командир. Его полк проявил большое мужество,выдержку и упорство; благодаря маневренности и умелому использованию местности нанес врагу сильные удары. Наступая на участке обороны полка в направлении СнегириЛенино,вражеские войска пытались обойти позиции дивизии с левого фланга. Здесь подразделения полка под давлением превосходящих сил противника отошли на рубеж восточнее селения Ленино - высота 201,8 — Дсдовск.

Четыре раза переходил из рук в руки населенный пункт Селиваниха на участке 40-го стрелкового полка. Фашисты потеряли здесь сил больше, чем при овладении Парижем. С 3 декабря немцы отказались от наступления и на этом участке фронта.

Командующий группой армий «Центр» Бок, выполняя требования Гитлера о введении в бой «последнего батальона», который якобы может решить исход сражения, 2 декабря в своем приказе обнадеживал, что наша оборона находится на грани кризиса. Бок бросил в сражение все резервы, но атаки немцев существенного успеха не имели. Обстановка в полосе 16-й армии и ее соседей складывалась для нас благоприятно.

Наши войска не только отстояли свои позиции, но и нанесли противнику огромный урон в живой силе и боевой технике. Кроме того, было выиграно время, необходимое для сосредоточения свежих резервов и подготовки мощного удара по немецким дивизиям. На этот

351

раз хваленая машина вермахта была окончательно остановлена.

Обе армии, наша и немецкая, остановились, окопавшись в затвердевшей, схваченной первыми морозами земле. Затвердела, казалось, подобно земле, и черта фронта.

Назревало время для перехвата у врага инициативы. Благоприятный момент наступил тогда, когда враг прекратил свои яростные атаки, но еще не перешел к обороне. Его ударные группировки, стремившиеся к глубокому охвату наших войск, сами оказались охваченными с флангов.

Первый удар, означавший переход Западного фронта в контрнаступление, был нанесен 6 декабря. Он слился с ударами войск Калининского фронта, начавших наступление на день раньше, и войск первого крыла ЮгоЗападного фронта, перешедших в наступление 6 декабря. Враг оказывал упорное сопротивление, и успех в первые дни приходил медленно. Очень трудные бои вела наша 16-я армия. Лишь 8 декабря удалось захватить сильный опорный пункт—Крюково. После этого противник начал с боями отступать к Истре и Истринскому водохранилищу.

В ночь с 7 на 8 декабря перешла в наступление и наша дивизия.

Под натиском наших гвардейцев фашисты дрогнули. Мы разгромили гитлеровцев в Рождествено, Снегирях, Жевнево и развили наступление на Истру. Утром 9 декабря я рапортовал Рокоссовскому: «Путь на Истру открыт!»

Родина высоко оценила ратное умение, отвагу, мужество и массовый героизм воинов-дальневосточников. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 3 мая 1942 года 9-я гвардейская стрелковая дивизия была награждена орденом Красного Знамени, один ее полк — орденом Ленина, другой — орденом Красного Знамени.

Газета «Красная звезда» 14 февраля 1942 года писала: «Гвардейские звания и высокие правительственные награды сибиряки получают не даром. Они по природе

— смелый народ, отличающийся исключительной выносливостью. В их груди бьется пламенное сердце».

Немало я видел и пережил за полвека службы в армии, и все же битва под Москвой для меня — самое памятное событие. Здесь выдержал испытание и я как командир, и мои земляки — сибиряки и дальневосточники. Советские люди свято хранят память о героях, о

352

воинах нашей гвардейской дивизии. И память о беспримерном подвиге — это не только обелиски и мрамор надгробий. Величайшим памятником ему являются заводы и фабрики, города и села Подмосковья, поднятые из руин и пепла.

Перед памятью бойцов и командиров, отдавших жизнь за свободу Отчизны, низко склоняю голову.

ВАСИЛИЙ ЗАЙЦЕВ

ПОЕДИНОК

Ночью наши разведчики приволокли в мешке «языка». На допросе он сообщил, что фашистское командование серьезно обеспокоено действиями наших снайперов. Из Берлина доставлен на самолете руководитель школы немецких снайперов майор Конингс, который получил задание убить прежде всего, как выразился пленный, «главного зайца».

Командир дивизии полковник Батюк был в хорошем настроении.

— Майор для наших хлопцев — это пустяк, — пошутил он. — Надо было самому фюреру прилететь. За этой птицей поохотиться было бы интересней. Верно, Зайцев?

— Верно, товарищ полковник, — говорю. А про себя думаю: «Легко сказать, все-таки руководитель школы, видимо, зверь матерый...»

— Что ж, надо этого сверхснайпера уничтожить, — уже строгим тоном сказал комдив. — Только действуйте осторожно, умно.

Я уже научился быстро разгадывать «почерк» фашистских снайперов, по характеру огня и маскировки без особого труда отличал более опытных стрелков от новичков, трусов — от упрямых и решительных. Но характер руководителя их школы долгое время оставался для меня загадкой. Ежедневные наши наблюдения ничего определенного не давали. Трудно было даже сказать, на каком участке фашист. Наверно, он часто менял позиции и так же осторожно искал меня, как я его.

Не прекращая поиск берлинского суперснайпера, я старался проанализировать личный опыт и опыт своих товарищей, чтобы найти самое верное решение.

Опыт подсказывал, что без помощи своих окопных

353

друзей — стрелков, пулеметчиков, саперов и связистов

— нельзя рассчитывать на успех.

Обычно после того, как фашистский снайпер обнаружен, определено его местонахождение, я подзывал, скажем, пулеметчика, давал ему трубу, сам брал окопный периско’п, указывал самый заметный предмет и начинал вести зрение пулеметчика по ориентирам. И вот когда пулеметчик увидит фашистского снайпера, убедится, как хитро он маскируется, тогда этот пулеметчик становится твоим грамотным помощником.

На такую демонстрацию уходит час, иногда два. Некоторые снайперы упрекали меня:

— Эта показуха солдатам совершенно не нужна. Если нужен тебе помощник, так командир роты прикажет — и любой солдат пойдет к тебе за милую душу.

Все это правильно, но я обращался к сердцу солда та, к его сознанию, к его совести. И когда мы хорошо понимаем друг друга, тогда приходят душевная радость и успех.

Кроме того, ход подготовки ложных позиций, установки макета, его маскировки давали мне возможность изучать каждого солдата, кто на что способен. Другой солдат, смотришь, инициативный, смелый, а в помощники не годится: слишком горяч, вспыхнет и погаснет. На такого нельзя полагаться в длительной борьбе: после первой же опасной встряски он найдет причину уйти от тебя под предлогом более важного дела. А по существу, у него просто-напросто кончился запас смелости.

Такие характеры встречаются нередко и среди начинающих снайперов.

Сложнее разгадываются характеры вражеских снайперов. Мне только ясно — все они упорные. И для них я нашел свой метод: хорошо подготовишь куклу, поставишь ее незаметно и начинаешь передвигать — кукла, как человек, должна менять свои позы. Рядом с куклой твоя хорошо замаскированная позиция. Снайпер врага дал выстрел по кукле, но она осталась «живой», и тогда начинается демонстрация упорного характера. Делает второй выстрел, затем готовится к третьему, но, как правило, перед третьим выстрелом сам попадает на мушку.

Опытные снайперы противника выходят на свои позиции под прикрытием огня и в сопровождении двухтрех ассистентов. Перед таким «волком» я прикидывался обычно новичком, вернее простым солдатом, и тем

354

усыплял его бдительность или просто начинал шутить с ним: после каждого выстрела показывал ему результат стрельбы условными знаками, как это принято на полигоне во время тренировочной стрельбы. К такой мишени фашистский снайпер быстро привыкал и переставал замечать ее. И как только он отвлекался на другие цели,я моментально занимал место мишени. Для этого нужно несколько секунд. Отшвыривал в сторону мишень и ловил голову фашиста не перекрестке прицела своей снайперки.

Обнаружение цели в стане врага я подразделял на два этапа. Первый начинался с изучения обороны противника. Затем узнавал, где, когда и при каких условиях были ранены наши бойцы. В этом случае мне хорошо помогали санитары. Они говорили, где подобран раненый, и я шел туда, разыскивал очевидцев, от них узнавал все подробности истории ранения, и за счет этого разгадывал схему огня противника. Это я отношу к первому этапу определения, где нужно отыскивать цель

Второй этап я называю поиском цели. Для того чтобы не попасть на мушку фашистского снайпера, разведку наблюдением местности вел при помощи окопного перископа или артиллерийской трубы. Оптический прицел снайперской винтовки или бинокль в этом деле не годятся. Опыт показал что там, где раньше было оживление противника, а сейчас не заметишь ни одного лишнего движения, засел матерый хищник. Вот почему я своим друзьям-снайперам говорил: не изучил обстановку, не побеседовал с людьми — не лезь на рожон. В снайперском деле надо придерживаться принципа по народной пословице: «Семь раз отмерь, один отрежь». И действительно, для подготовки точного выстрела нужно много трудиться, изобретать, изучать характер, силу противника, нащупывать его слабые места и только после этого приступать к решению задачи одним выстрелом.

Успех наблюдения достигается только практическими занятиями, непосредственно на местности. В боевой обстановке эти навыки приобрести не так просто. Каждый выход на позицию должен обеспечиваться строгой маскировкой. Снайпер, не умеющий наблюдать замаскированно, уже не снайпер, а просто-напросто мишень для врага.

Вышел на передний край, замаскируйся, камнем лежи и наблюдай, изучай местность, составляй карточку, наноси на карточку особые приметы. Если в процессе

355

наблюдения себя проявил каким-то неосторожным движением головы, открылся противнику и не успел вовремя скрыться, помни, ты допустил оплошность, за свой промах получишь пулю только в свою голову. Такова жизнь снайпера.

Поэтому при подготовке снайперов я лично придавал скрытности и маскировке большое внимание.

У каждого снайпера своя тактика, свои приемы, собственные выдумки, изобретательность. Но всем начинающим и опытным снайперам необходимо всегда помнить,что перед тобой тактически зрелый, инициативный, находчивый и очень меткий стрелок. Его надо перехитрить, втянуть в сложную борьбу и тем самым привязать к облюбованной позиции. Как этого достигнуть? Придумывай ложные ходы, рассеивай его внимание, запутывай свои следы, раздражай замысловатыми движениями, утомляй его зрительную сосредоточенность. Я против организации фундаментального снайперского поста даже в долговременной системе обороны. Снайпер— это кочевник, появляется внезапно там, где противник его не ждет. За огневую инициативу нужно бороться. Одни разгадки ребусов противника ничего не дадут, если у тебя нет уверенности расплатиться за эти хитрости метким огнем быстро и решительно.

Однажды в районе льдохранилища, в расположении обороны шестой роты, снайперы Николай Куликов и Галифан Абзалов в течение дня не проявили на своем участке никаких признаков жизни: сидели в траншее под железнодорожным полотном. И лишь на второй день прикрепили к веревке консервные банки и вынесли их до наступления рассвета на нейтральную зону. Один конец веревки остался в траншее. Взошло солнце, и консервные банки загремели под самым носом немцев. Те стали выглядывать. Появилась одна голова, вторая. Снайперы сделали по выстрелу, Через час повторилось то же самое. Таким образом к вечеру Куликов и Абзалов вывели из строя целое отделение противника.

Как-то в период некоторого затишья на переднем крае я встретил среди развалин переднего края двух солдатснайперов — Афиногенова и Щербину. Они вяло шагали навстречу мне. Мы поздоровались, с тропинки отошли в сторону, сели на камни, закурили.

—Куда направились? — спросил я их.

—В расположение роты. Фашисты притаились, н

356

са не показывают, отдохнуть можно, — ответил Щер бина

— Зря уходите, — ответил я, — момент удобный для пристрелки дели.

357

Мои друзья замолчали. После того прошло еще несколько минут. В немецкой траншее появилась голова. Я тотчас же выстрелил. Немецкая каска вылетела на бруствер. Все снова стихло. Каска лежит на самом верху бруствера. Из траншеи, где показывалась голова, стала мотаться совковая лопата: оставшийся там в живых второй фашист углубляет свой окоп.

Мне не однажды приходилось фашистов бить на выбор. Бывали такие случаи, когда через оптический прицел я встречал своих старых знакомых. Наблюдать за поведением противника — моя страсть. Вот видишь — из блиндажа выходит такой напыженный фашистский офицер, важничает, повелительными жестами разгоняет солдат в разные стороны. Они точно выполняют его волю, его желание, его каприз. Но он не знает, что жить ему осталось считанные секунды.

Я вижу его тонкие губы, ровные зубы, широкий тяжелый подбородок и мясистый нос. Порой создавалось такое ощущение, словно змею захватил под самую голову, она извивается, а моя рука сжимается — и раздается выстрел...

В нашей дивизии среди снайперов вошло в быт правило: собираться в одном блиндаже и подводить итоги дня, высказывать свои предложения, сообщать о новинках в тактике противника.

Мы делали подсчеты: для того чтобы произвести прицельный выстрел, снайперу нужно всего десять секунд. Таким образом, за одну минуту снайпер может произвести пять выстрелов. Для зарядки патронов в винтовку необходимо двадцать, тридцать секунд. Как видите, за одну минуту десять снайперов могут убить пятьдесят солдат противника. Среди нас, снайперов, считался высшим специалистом Саша Колентьев. Мы относились к нему с уважением, знали, что он окончил московскую школу снайперов и хорошо знал правила ведения огня из винтовки со снайперским прицелом. И вот однажды он открыл свою противогазную сумку, выбросил из нее патроны, гранату, грязную тряпку, которая называлась полотенцем, потом вытянул папочку в кожаном переплете, развернул ее и зачитал нам сло-ва, которые я тут же переписал в свой блокнот: «Путь к меткому выстрелу — это маленькая тропинка, проложенная по краю обрывистого берега бездонной пропасти. Выходя на дуэль, каждый снайпер волнуется, как будто одной ногой встает на острие камня.

Чтобы выстоять над обрывом на остром камне, нуж-

358

ны, безусловно, смелость, тренировка, спокойствие и хладнокровие. Такое чувство охватило меня. Победителем из поединка выходит тот, кто сумел первым побороть сам себя».

Так, переосмысливая и обдумывая свой опыт, я вместе со своими товарищами искал путь к решающему поединку с берлинским супер-снайпером, который ловко и умело пока переигрывал нас.

Но вот в один из дней моему другу-уральцу Морозову снайпер разбил оптический прицел, а Шайкина ранил. Морозов и Шайкин были опытными снайперами, они часто выходили победителями в самых сложных и трудных схватках. Сомнений теперь не было — они натолкнулись на фашистского «сверхснайпера», которого я искал.

На рассвете я ушел с Николаем Куликовым на те самые позиции, где вчера были наши товарищи.

Знакомый, многими днями изученный передний край противника. Ничего нового. Кончается день... Но вот над фашистским окопом неожиданно приподнимается каска и медленно двигается вдоль траншеи. Стрелять? Нет. Это уловка: каска раскачивается неестественно, ее, видимо, несет помощник снайпера, сам же снайпер ждет, чтобы я выдал себя выстрелом.

Просидели без толку до темноты.

— Где же он, проклятый, может маскироваться?—- спросил Куликов, когда мы под покровом наступившей ночи покидали засаду.

— В этом все дело, — говорю.

— А если нет его здесь? Может, ушел давно? — высказал сомнение Куликов.

Но по терпению, которое проявил наш противник, ничем не обнаружив себя за весь день, я как раз догадывался, что берлинский снайпер здесь. Требовалась особая бдительность.

Прошел и второй день. У кого нервы окажутся крепче? Кто кого перехитрит?

Николай Куликов, мой верный фронтовой друг, тоже был увлечен этим поединком. Он уже не сомневался, что противник перед нами, и твердо надеялся на успех.

Вечером в землянке меня ожидало письмо из Владивостока. Сослуживцы писали:

«Узнали мы о ваших героических подвигах на берегах Волги. Гордимся вами — нашим воспитанником...»

Неловко мне стало. Хотелось нарушить фронтовой

359