Раздел 2

ПЕТРОВСКИЕ РЕФОРМЫ И ПРОДОЛЖЕНИЕ РАСКОЛА

Целью Петровских преобразований было не только создание новой армии и нового флота, нового государственного управления и новой промышленности, но и создание новой культуры. Культурная реформа занимает в деятельности Петра не меньшее место, чем реформы прагматического характера. Феофан Прокопович в «Правде воли монаршей», являющейся апологией петровских реформ, специально оговаривает право монарха на культурные (семиотические) нововведения. Можно полагать, что именно в перестройке культуры Пётр видел определённую гарантию устойчивости нового порядка. С позиций новой культуры традиционная культура расценивалась как невежество, варварство; с позиций традиционной культуры новый порядок выступал как бесовский, и это восприятие было хорошо известно творцам новой культуры. В этих условиях выбор между традиционной и новой культурой выступал как своего рода религиозное решение, связывающее человека на всю жизнь. Переход в новую культуру оказывался магическим обрядом отречения от традиционных духовных ценностей и принятия прямо противоположных им новых. Принятие петровских культурных новшеств имело характер вступления в новую веру и обязывало к положительной рецепции всего комплекса преобразований – от культа самого Петра до переустройства государственного управления.

В 1721 г. Пётр принял титул «Отец Отечества». Этот титул мог быть применён только к архипастырю и означал, что Пётр возглавил церковь и объявил себя патриархом. Но на языке Петра этот титул означал идеального и просвещённого монарха, цивилизатора, опекуна национального творчества. Эта титулатура не равнозначна императорскому достоинству и не наследуется преемниками. Новая титулатура указывала на римскую традицию. Когда Пётр из русского царя становится русским императором, это означает не столько расширение власти, сколько культурную переориентацию.

Изначальный переход в «петровскую» веру лежит в основе всей петербургской культуры. Все сферы семиотического поведения получают первостепенную политическую и идеологическую значимость; расширяется и сама сфера семиотизированного поведения. Поведение двоится, противостояние делается принципом социальной организации, и в каждой сфере образуется оппозиция нового и старого (1), европейского и традиционного (2), секулярного и клерикального (3). Чем бы ни занимался человек, известный набор знаков сразу же определяет его поведение в рамках заданных противопоставлений: либо он враг петровского дела, либо его сторонник. Нейтральной позиции не существует.

1. Проблема времени и реформа календаря.

Проблема времени играла первенствующую роль в историософском противостоянии русской старины и европейского барокко¹⁶. «Православное время» складывается из двух циклов: постоянного, календарного (богослужения времени, начинающегося 1 сентября) и переменного, ориентированного на лунный календарь пасхального цикла. Человеческое бытие трактовалось в Древней Руси как эхо прошедшего, не простое повторение, а отпечаток, обновление (прямое повторение происходит раз в 532 года). Человек с точки зрения православной культуры также был эхом. Крестившись, он становился тезоименен некоему святому, то есть воспринимался эхом, отражением этого святого. Он считался подобием преждебывших персонажей. Не человек владел историей, а история – человеком. В канун же петровских реформ человек предъявил свои права на историю. Новые учителя провозглашают идею о едином, цивилизационном времени. История – это память, которую человек в состоянии оживить. История стала переориентироваться на будущее. Изменилось отношение к Страшному суду. Из предмета веры Страшный суд стал предметом искусства. Люди перестали думать о сроках светопреставления и готовиться к нему. Ещё один плод новой историософии – идея быстротечности времени. Боязнь промедлить, не успеть преображается при Петре в практику постоянных реформ.

В середине декабря 1699 г. Пётр издал указ о перемене календаря, о праздновании 1 января нового года и столетнего века. Прошло всего четыре месяца с новолетия 1 сентября. Выходило, что Пётр как бы убил текущий год, посягнул на время. Российский календарь приводился в соответствие с западным. В канун 1 января состоялось знаменитое острижение бород и переодевание дворянства. Культурная травестия пришлась на святки, то есть на исконно русский театральный сезон. Идея столетнего века ориентирует на неповторимость каждой эпохи, на динамическую и светскую культуру, на будущее.

Особое место в рассматриваемом нами периоде отводится придворной культуре: именно отсюда, «сверху» (или из центра?), начинаются семиотически значимые процессы. «Придворная (официальная) культура – культура, которая возникает и существует только при условии прямого участия в ней монарха. Именно присутствие монарха определяет её специфику: монарх обладает всей полнотой власти, и потому в сферу, доступную его непосредственному наблюдению и контролю, не может проникнуть «культурный объект», который противоречил бы его намерениям, вкусам или взглядам (будь то текст церковной службы, маскарадный костюм кого-либо из гостей или вновь отпечатанный календарь»¹⁷.

Границы придворной культуры в разное время – в зависимости от воли монарха – могут расширяться или, наоборот, сужаться. При Петре в неё входит, например, издательская деятельность: все книги печатались с ведома царя и часто при его непосредственном участии. При определении границ придворной культуры речь должна идти не просто о позиции монарха, но о позиции монарха, которую он готов демонстрировать своим подданным. Культурные реформы в России начала 18 века были подчинены логике и воле одного человека – Петра. «Церемониальные инновации Петра», по мнению В. М. Живова, можно интерпретировать «как единый комплекс, связанный единством пропагандируемых идей и переплетением конкретных действий». В этой перспективе каждый историко-культурный объект обретает своё место и свой смысл. Пётр вводил в употребление новый символический язык и политическую образность, заимствованную из репертуара западного абсолютизма.

1 января 1722 года видный проповедник и сторонник Петра Феофилакт Лопатинский в своём “Слове о богодарованном мире” привёл известный парадокс Блаженного Августина: “Если никто меня об этом не спрашивает, я знаю, что такое время; если бы я захотел объяснить спрашивающему – нет, не знаю”. Те же слова Августина напоминает читателю в 1729 году Ф.-Г. Миллер, составитель “Примечаний на ведомости”, первого академического издания, адресованного широкой публике. Ссылаясь на мнение философов, он пишет, что время “в самом себе ничего не содержит”, а является лишь последовательностью событий. Но существуют некоторые вехи, которые нельзя сместить во времени: они должны приходиться на точно определённые моменты и составлять некоторый хронологический каркас, который заполняется чередой следующих одно за другим событий. Можно поменять календарь, переместив начало года, но смещение этих вех приведёт к “осквернению времён”. Речь идёт о праздниках. При Петре, когда священный, религиозный календарь сменяется гражданским, имперским, складывается традиция нового осмысления времени. Если средневековый человек представлял себя и своё время эхом прошлого¹⁸ и его обновлением, то человек нового времени переориентирован на будущее. Пётр не только переменил время, но старался улучшить его. В то же время вехи, актуальные для церковного календаря, Пётр не забывает, обыгрывая их в новом календарном ритуале. “Он не просто стремился заполнить время делами как можно плотнее, у него были совершенно определённые представления о том, как именно нужно заполнять время, когда начинать важнейшие предприятия, чтобы они были успешными, и когда их праздновать, чтобы можно было надеяться на новый успех.