Ракурсы_оЗрелищах_2011

Ракурсы. Выпуск 8

квалифицированно его задавать. А я имею право как-то в этом плане, может быть, ответить. Рядом с Никольским собором, где я настоятель, синагога есть. И я лично знаком с раввином.

ВМ: Кстати, тебя не раздражали выступления кого-либо из соседей по студии? Было ли тебе стыдно за кого-нибудь? Сел бы ты со всеми, с кем сидел тогда, в одном павильоне сегодня?

АЯ: Я не помню все, что говорилось во время самого телемоста. Помню его только в формате телепередачи, вышедшей через год после записи. А сидел я рядом с Юрием Сергеевичем Рытхэу, известным писателем. Я мог только позавидовать его эрудиции, как он там Рейгана сделал, как вывернулся великолепно.

2.

Американец: Наверное, 25 лет назад Никита Хрущев, выступая в ООН, стучал по столу и говорил: мы вас похороним. С тех пор в нашей стране многие поражены паранойей и страхом перед СССР. Мой вопрос таков: паранойя ли это или оправданный страх?

Юрий Рытхэу: Я думаю, что на таком очень нервном акценте трудно вести даже телемост через космос. Потому что я могу напомнить вам и так называемую оговорку президента, когда он, пробуя звукозаписывающую аппаратуру, говорил, что он даст приказ бомбить Москву, бомбить Советский Союз. Так что, давайте мы оставим оговорки крупных политических деятелей, они отягощены очень большой ответственностью. Это на их совести. Сегодня у нас на высшем уровне встреча простых людей. И давайте будем руководствоваться здравым смыслом простых людей.

ВМ: Мне тогда показалось, что примерно через полчаса после начала разговора люди, до этого незнакомые, превратились в некий коллектив, как бы тогда сказали, а, по сути, в команду.

АЯ: Да!

ВМ: В этой команде все играли по-полной? Все играли в настоящую игру, в такую, в какую играл ты?

АЯ: Не помню. Ты сидел сверху. Ты сам должен ответить на этот вопрос. Но соглашусь, мы действительно чувствовали себя коллективом и делали одно дело. Была настороженность, была легкая агрессия. Но потом все произошло очень по-человечески. Одинаково всех раздражал Фил Донахью, и у всех вызвал симпатию этот рыбак с Аляски. Это была общность, впрочем, как и у американцев.

372

В. Мукусев. Поверх барьеров

3.

Рон Питерсон: Я приветствую советских людей. Меня пригласили сюда из-за моей профессии. Я рыбак с Аляски. Я там встречался и работал с русскими рыбаками. Мне хотелось бы, чтобы здесь у нас не было так много политики. Я считаю, что так начинать плохо. Я бы сюда не пришел, если бы знал, что здесь все будет только о противоречиях. Я думал, что у меня будет возможность узнать больше о русских людях. Передачи Донахью полны конфликтов, и вас провоцируют на них, а я хотел бы мирно сесть поговорить с вами.

АЯ: Такой критики, как тот же самый рыбак, мы себе позволить не могли по отношению к нашему ведущему, например. Вот было потрясение – Америка и такая свобода слова. Откровенно говоря, я думал, что будет с ним, когда он выйдет с телевидения? ЦРУшники скажут: «Ты что, на Советский Союз такую ерунду несешь? Как же ты можешь такое говорить, там же слушают!!!» Такой свободе можно было только позавидовать.

ВМ: Перевернули страницу под названием телемосты. И там написано крупно: «Ленинград–Сиэтл. Год спустя». Как ты думаешь, почему творческий коллектив во главе с товарищем Мукусевым выбрал для поездки в Штаты художника Андрея Яковлева? Хотя народа в студии было достаточно много. И тот же Юрий Рытхэу, и Тамара Москвина и еще энное количество людей, которые могли бы представлять нашу страну за рубежом более чем достойно. Почему я выбрал тебя?

4

АЯ: Как здорово говорил тот парень, рыбак, как он прекрасно говорил о том, что нам надо найти какие-то точки соприкосновения. Я художник, я вижу столько интересных здесь сейчас лиц среди вас, глаза которых полны надежды, желанием узнать больше друг о друге… Вот он этот парень, я с удовольствием написал бы его портрет, потому что у него хорошее нормальное человеческое лицо, как и у всех вас. Так давайте же мы лучше друг друга узнавать. Давайте мы дружить, это самое главное.

АЯ: Должен признаться, когда потом меня в Союзе все встречали, говорили: «Ну, ты поедешь в Америку, тебя они позовут». Я улыбался, хотя где-то надеялся на это. Конечно, мне повезло с Роном Питерсоном, который мне понравился и которого я решил написать. В этом с режиссерской точки зрения уже есть какая-то интрига.

373

Ракурсы. Выпуск 8

ВМ: Все, что ты сказал в своем маленьком выступлении, всего-то пару минут оно длилось, но там было все: «я вижу ваши лица», а если художник видит лица, значит, он может перенести их на холст. Ты сказал об Эльбе, а никто об этом не говорил. Ты сказал про космос: «Когда встречались “Союз” и “Аполлон”, нам стало легче жить в этот самый момент». И ты говорил о мостах, о Петербурге, носителем красоты которого ты являлся. Ты заставил нас этим выступлением…

АЯ: Прослезиться?

ВМ: Нет. Чисто цинично говорю, выбрать именно тебя в силу того, что ты фактически написал нам сценарный план будущих встреч и разговоров в Америке.

Отрывки из телефильма «Ленинград–Сиэтл. Год спустя…»:

1.

ВМ (за кадром): И вот прошел год. И здесь в этом порту воплотилась американская мечта русского художника Андрея Яковлева. Он встретился с тем, с кем разговаривал во время телемоста Ленинград–Сиэтл.

АЯ: Рон, здравствуй, дорогой. Знал ли я тогда, что буду на твоем судне. Какой же ты здоровый, огромный. Я думал, что ты поменьше. Это поразительно. Ты не уместишься у меня в холст. Как я рад тебя видеть, черт побери.

ВМ (за кадром): Каждой истории рано или поздно приходит конец. У нашей истории он счастливый. Он доказывает, что даже в столь тяжелый момент отношений между нашими странами русские и американцы могут и должны общаться, должны дружить, находить точки соприкосновения. И дружба этих двух людей, американского рыбака и советского художника, тому подтверждение.

ВМ: Одно дело через мост, а другое дело непосредственно за столом, с литровой бутылкой водки и с огромными крабами у Питерсона на его сейнере. Что произошло? Сразу ли ты перестал быть участником телемоста между люди, которых разделяют не просто тысячи километров, а сотни лет недоверия и боязни друг друга?

АЯ: Володя, ты ведь тогда тоже был первый раз в Америке. Так вот, для меня эта страна была, как я где-то во время съемок сказал, терра инкогнито. Я ехал и думал: надо мне посмотреть Бруклинский мост, вспоминаешь сразу Маяковского, какое-то отчаянье. Вообще, страшная страна! Еще беглец наш! К невозвращенцам относились мы, прямо скажем, не лучшим образом.

374

В. Мукусев. Поверх барьеров

Помнишь, был еще индеец гонимый, и еще ученый, который около Белого дома голодал.

ВМ: Ох, забыл его имя. Но он кормил долгое время целое стадо наших журналистов, потому что материалы о нем шли как минимум раз в неделю.

АЯ: Он сидел на какой-то теплой решетке около Белого дома и все голодал.

ВМ: Количество бабок, которое заработали на нем и он сам, колоссальное.

АЯ: Потом, бедные индейцы резервации. Ну, кто думал, что резервация – это то, что мы увидели. Это совершенно потрясающий, если не гигантский совхоз в расцвете, то…

ВМ: «Кубанские казаки», а точнее cиэтловские казаки… АЯ: Мы думали, что там колючая проволока, гетто, в общем,

ужас какой-то, а там…

2.

ВМ (за кадром): Приехав в Сиэтл, мы решили сами посмотреть, как обстоят дела в стране равных возможностей с расовым неравенством. И попросили отвезти нас в одну из индейских резерваций. Казалось, что по зеркалу лесного озера вот-вот заскользит лодка Чингачгука, а с дальнего берега донесется выстрел ружья Натебамбо. Признаемся, представление о резервации у нас существует как о чем-то, вроде концлагеря, окруженной колючей проволокой, по периметру которой ходят шерифы с собаками. Резервация союза индейских племен Туалик была другой. Несмотря на явное присутствие современной цивилизации, индейцы или, как они сами себя называют, коренные американцы ревностно относятся к сохранению своих национальных обычаев. Ни один праздник, ни один приезд гостя не обходится без индейских танцев, песен, состязаний и, конечно, постоянно звучащих индейских барабанов. А, может быть, это только нам казалось, что барабаны бьют здесь постоянно? Индейский татемный столб и американский флаг соседствуют здесь у входа в резервацию. Здесь полное самоуправление. Индейцы этого союза племен не считают себя ущемленными в правах и гордо называют себя гражданами США. Наш приезд произвел маленькую сенсацию. Живых русских тут еще не бывало. Принимали тепло, чуть не сказал, по-русски.

АЯ: Стереотипы разрушались молниеносно. Единственное, что меня удивляло: почему некоторые роются в мусорных баках? Оказалось, что они ищут еду или металл. Железные пивные бан-

375

Ракурсы. Выпуск 8

ки, для нас они тоже были экзотикой, чтобы бросить их в автомат и получить несколько центов. «А почему они не работают», – спросил я. Наш переводчик Пол мне ответил: «Не хотят работать, просто не хотят».

ВМ: Какой стереотип ты сейчас рушишь.

АЯ: Чудовищные стереотипы. От них нужно было избавляться. Но для этого была всего лишь неделя. Правда, встречи были так построены, что нас постоянно окружали радушием. Даже я адаптировался достаточно быстро. Ну, а про тебя я вообще промолчу. Ну, как это можно было сесть в чужую американскую машину, носиться на этом «Ролс Ройсе», когда мы не знали ничего более «Москвичей» и «Жигулей»? Я и сейчас в иномарках ничего не понимаю.

ВМ: Просто я до этого в Кабуле на танке ездил. Это почти одно и тоже.

АЯ: Может быть, ты сейчас и в Ираке чувствовал бы себя, как рыба в воде. Но мне это было, конечно, сложно. И я счастлив, что эти стереотипы рухнули. Я вернулся оттуда совершенно другим человеком.

ВМ: Ты знаешь, в чем ты сейчас признался? В том, что ты перестал быть советским человеком раньше всех тех, кто перестал быть советским в 91-ом году.

АЯ: Потому что мне просто повезло.

ВМ: Скажи, пожалуйста, а хорошо ли это?

АЯ: Для меня хорошо. Когда я потом был в Италии, у меня была истерика в Равенне. Слезы, вопли и сопли. Я почувствовал, сколько я упустил. Я должен был оказаться там раньше на двадцать, тридцать лет. А меня здесь все держали.

ВМ: Андрей, знаешь, когда я слышу сегодня на митингах, хотя их редко показывают, а чаще это бывает в хронике опять же зарубежных телекомпаний, крики по поводу того, что в Советском Союзе жить было лучше, и не смейте трогать Ленина, Мавзолей, не смейте трогать Красное знамя и так далее. И власть прогибается под это хотя бы тем, что гимн, под который расстреливали миллионы людей, он заставляет нас вставать, потому что это символ нашего государства. У меня есть ощущение, что мы тогда чего-то не договорили, чего-то очень важного, коль сегодня опять американцы – враги. И это мнение уже не убогих бабушек на рынках или на красных митингах, а это мнение очень серьезных кругов во властных структурах. Вот чего мы такого не договорили? И возможно ли это было сделать тогда? Или почему мы откатились обратно, если не в 80-е, то в какие-то другие годы?

376

В. Мукусев. Поверх барьеров

3.

ВМ (за кадром): В Сиэтле мы встретились с теми, кто устроил демонстрацию у станции «КИНГ-5» во время телемоста. Организация эта называется «Совет мира без войны». По словам ее представителя Холта Руффина, в нее входят исключительно добровольцы и существует она исключительно на пожертвования частных граждан.

С.Скворцов: Связана ли ваша организация каким-то образом

сЦРУ или правительством?

Холт Руффин: Нет, никаким. Мы знаем недостаточно много о вас, о вашей стране, о других странах света. Нас с обеих сторон окружает океан, мы традиционно обособленны от Европы, от других стран мира.

СС: Ну, как же? Вы знаете мало и при этом выступает против геноцида в Прибалтике?

ХР: Наше знание иностранных языков явно недостаточно, явно не такое, каким должно быть.

СС: А откуда вы берете статистику? Например десять миллионов заключенных в СССР?

ХР: Мы очень тщательно относимся к источникам информации. СС: Я имею в виду цифры, которые у вас на стенах: 10 млн.

Вы представляете, сколько это – 10 млн.?

ХР: Хороший вопрос, но давайте посмотрим, что это за заключенные?

СС: Даже если это и уголовные преступники. Я понимаю, что здесь не только политзаключенные.

ХР: Эти данные могли быть взяты из советского статистического сборника.

СС: А как вы считаете, есть ли в США политические заключенные?

ХР: Думаю ли я, что гипотетически они могут быть? СС: Нет, не гипотетически, есть ли такие?

ХР: Я не знаю о таковых в настоящий момент.

СС: А как вы оцениваете американское вторжение в Гренаду, которое президент Рейган назвал одним из самых замечательных достижений в американской внешней политике?

ХР: Ну, это трудный вопрос. Я не работал в организации в то время.

СС: А ваше мнение гражданина, ведь вы были американцем тогда, не так ли?

ХР: Это трудно. Ситуация в Гренаде. Мне кажется, Гренада готовилась к выполнению военной роли в регионе, в Карибском бассейне. И это было обосновано безопасностью.

377

Ракурсы. Выпуск 8

АЯ: Ты сейчас задал целый ряд вопросов, которые касаются больше политики. Я ей интересуюсь, но все происходящее не вызывает во мне страхов таких, как были тогда. Время изменилось, очень изменилось. И этим временем должна заниматься молодежь. Если она профукает, проморгает… А у меня столько работы своей творческой… Я не политик, я не журналист. Я созерцатель…

ВМ: Андрюша, когда мы приглашали в студию таких, как ты простых людей, мы прекрасно понимали, посади мы двести профессиональных политиков, правильных проверенных людей, списки которых, кстати, тогда уже были готовы в Смольном. Жаль, я выбросил те списки. Сегодня было бы интересно посмотреть, сколько людей из них руководят нашей страной и Петербургом в частности. Я абсолютно убежден, что такие, как ты, художники, водители трамваев и троллейбусов, или писатели типа Юрия Рытхэу, или Тамара Москвина, – именно они осуществили то, что потом назвали прорывом. Что такое перестройка? Мы своей работой с твоей помощью объяснили это Западу. У меня есть ощущение, что сегодняшняя ситуация в чем-то похожа на ту. Нас опять не понимают. Вы чего хотите? Вы какую страну строите? У вас замечательная Конституция, там все про демократию написано. Но что же такое вы сотворили с выборами, если их фактически нет? Что же у вас за такие суды, где приговоры по звонку зачитываются? Где у вас парламент, в котором есть расследования, который не дает жиреть исполнительной власти, а не наоборот – подчинен этой самой исполнительной власти? И где у вас, наконец, свободные СМИ? Хотя бы такие свободные, как при горбачевской такой слабой, убогой, плохой, перестроечной ситуации? У меня есть ощущение, что мы пришли к моменту, когда нужно снова организовывать новые телемосты. Андрей, а как ты думаешь: вот, Питер, студия телевидения, а с той стороны кто должен быть? С кем бы нам нужно для начала разобраться? С кем бы нам нужно эти самые мосты снова строить?

АЯ: Ну, ты задаешь профессиональные вопросы!

ВМ: Тебе все ясно, что происходит в твоей собственной стране? Вот, давай начнем с мелочи, тебе все ясно, что происходит за этим столом, вот в этой квартире, в этом доме, в этом городе? Тебе не кажется иногда, что мост нужно делать с соседней комнатой собственной квартиры?

АЯ: Вероятно, да… Вероятно… ВМ: Так вотс кем быты хотелпообщаться с помощью телемоста?

АЯ: Надо с женой посоветоваться. Ей виднее. Женщины, они прозорливее…

378

В. Мукусев. Поверх барьеров

4.

Ученица № 1: В большинстве фильмов, которые мы смотрим здесь, русских нам показывают злобными, они захватывают пленных, похищают людей, убивают их. КГБ врывается в дома к людям, убивает их. В большинстве фильмов русских показывают так. И потому так много людей думает, что русские так плохи.

Ученица № 2: А у меня негативное впечатление о русских складывается из передач новостей по телевидению. В новостях никогда не показывают чего-то теплого, человечного, относящегося к вам. В новостях показывают только плохие вещи, только происходящее в правительстве, причем с негативной стороны. Нам говорят, что ваше правительство все засекречивает, скрывает от народа, а новости передают тогда, когда что-то всплывает. Нас заставляют думать плохо, мне так кажется.

ВМ: Но вы сами согласны с этим?

Ученица № 2: Нет, и поэтому я здесь сегодня.

Ученица № 3: Обычно в фильмах, типа «Рокки», русский огромный детина, а американец маленький. Создается впечатление, что русские подавляюще огромны.

ВМ: Да, мы такие.

ВМ: И вот теперь я возвращаюсь, собственно, к тому, с чего начал. Давай на весах на одну чашу положим все, что было негативным: долгий полет в Штаты, вся наша телевизионная кухня, твое внутреннее ощущение, что не все и не так сказал, т.е. негатив, который ушел со временем и сейчас не очень раздражает. А на вторую чашу что положим?

АЯ: Думаю, все-таки, то, что не случилось ничего страшного. ВМ: Это в твоей личной жизни, или в личной стране, или в

мире?

АЯ: В мире!

ВМ: Андрей, а в твоей жизни? Если не было бы телемостов, твоя жизнь, она бы стала лучше, хуже или осталась такой же?

АЯ: Была бы хуже. Жизнь была бы скучной, зашоренной, с дурацкими стереотипами. Безнадежной… Телемосты подарили мне надежду…

5.

АЯ: Гуд лак! До свидания! Будьте счастливы!

(Андрей Яковлев в аэропорту прощается со своими американскими друзьями. Крупный план: рукопожатие. В небо взмывает самолет.)

379

Ракурсы. Выпуск 8

АЯ: Между нами есть много общего. Мне кажется, если мы, каждый человек в отдельности, находит такой дружеский контакт, если мы, разные по возрасту, разные по профессиям, мы так легко находим общий язык, то хочется поставить очень большой знак вопроса: почему это так трудно дается в общении государственном? По-моему, есть все предпосылки, чтобы это было исправлено. Это надо сделать. Тем более, другого выхода у нас нет.

(На экране красоты мира: горы со снежными вершинами, пшеничные поля, тропические леса, цветочные поляны. Звучит песня в исполнении Марины Капуро):

Солнце, небо, звезды, Звонкий детский смех – Это все так просто-просто Нам сохранить для всех. Это все еще не поздно Нам сохранить для всех.

Мир для меня, мой друг – тепло ладоней твоих, Голос счастливый твой.

Мир для меня, мой друг – надежный мир для двоих, Мир над землей.

(На экране появляется надпись:

Создателям телефильма «Ленинград–Сиэтл. Год спустя…» Владимиру Мукусеву, Павлу Корчагину и Сергей Скворцову в 1987 году впервые в истории отечественного телевидения была присуждена Высшая международная телевизионная премия «ЭММИ».)

Эпилог

Валентин Лазуткин: Телемост несет интригу, когда есть интрига. Как только мы стали использовать телемосты как универсальное средство внешней политики, интрига пропала. Телемост должен быть прорывом, который ощущаешь на уровне подсознания, спиной чувствуешь, что куда-то туда мы рубанули, где нас не ждали. Будущее наше – не телемост, а прямое живое телевидение, где субъектом и объектом является человек, где ничего не скрывают, где другая жизнь входит в жизнь вашу, мою. А телемост – это формат, в котором все это должно происходить. Телевидение должно вести себя иначе по отношению к проблемам человечества, не быть вторичным. Мы очень мало думаем. Мы очень мало соизмеряем день сегодняшний с прожитым. Мы

380